Текст книги "Троянский конь"

Автор книги: Иван Сербин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Да ну тебя… – Катя и Настя смеялись в полный голос.

– Ну вот, – Дима состроил чудную физиономию, – теперь можно и чайку с сушками выпить.

– А у нас нет сушек, – громко заявила Настена.

– А что есть?

– Баранки.

– Ну, тогда чайку с баранками! Вперед, девушки.

Они вошли в квартиру.

* * *

В дверь позвонили, когда стрелки часов только-только перевалили за полночь. Девушка вопросительно взглянула на Алексея Алексеевича.

Тот ободряюще кивнул:

– Это твой дедушка.

– Мой…

– Дедушка, – еще раз сказал Алексей Алексеевич. – Профессор, собиратель редких книг. Картины не коллекционирует, хотя пара редких полотен у него имеется.

– Понятно, – кивнула девушка и пошла открывать.

– Оп-па! – донесся из прихожей ее озадаченный возглас.

Алексей Алексеевич улыбнулся. Значит, Вячеслав Аркадьевич добился своего. Удивить девушку было нелегко. Она за свою недолгую жизнь успела повидать достаточно.

В комнату вошли Вячеслав Аркадьевич, Вадим и Боксер. За ними следовал благообразный, интеллигентного вида мужчина в поношенном сером костюме и пенсне. На вид ему было лет семьдесят пять. Волосы на розовой лысоватой макушке кудрявились совсем по-детски. Замыкала процессию девушка.

– Доброй ночи, молодые люди, – кивнул с достоинством старичок Алексею Алексеевичу и девушке.

– Доброй, доброй. – Григорьев обошел старичка, оглядел со всех сторон.

– Ну как? – поинтересовался не без гордости Боксер. – Хавир двадцать обошел, пока нашел.

– Отлично, – признался искренне Григорьев. – То, что нужно.

Вячеслав Аркадьевич полез во внутренний карман пиджака, достал паспорта, билеты, путевки, положил на столик.

– «Рыла», билеты, туры, все на левые фамилии. «Рыла» конкретный человек делал, можете не беспокоиться. Они настоящие, но о потере не заявлено. Ребята вчера в Крыму зацепили у одной парочки. Картинки, понятно, вклеенные. Но комар носа не подточит.

Старичок огляделся, хлопнул девушку сухой, но крепкой ладонью по ягодице.

– Внучка, налей-ка мне пивка быстренько. Давай-давай, шевелись.

– Пепел, не балуй, – предупредил Кроха. – Люди реальные.

Старичок усмехнулся.

– Внучка, как тебя звать-то хоть?

Девушка хмыкнула.

– Женя.

– Женечка, а меня Сергей Сергеевич. – Старичок цапнул девушку за запястье, чмокнул в кисть сухими губами. – Женечка, внученька, налей мне пивка, пожалуйста. Пока мы тут базары с мужчинами перетрем реальные.

Девушка хмыкнула и удалилась в кухню.

– Пеп… Сергей Сергеевич, – поправился Григорьев, – я вас очень прошу на борту воздержаться от фени. Солидные люди поплывут.

– Голубчик, я всегда соблюдаю культуру профессии, – с достоинством ответил старичок и одернул пиджак. – Похоже, наше поколение осталось последним, кто ее соблюдает. Нет больше культурных людей. Чуть что, сразу за волыны хватаются. Проще человека по голове кастетом, чем развести его реально, ласково, чтобы довольным ушел, без обиды в сердце.

– От кого я это слышу, – усмехнулся Вячеслав Аркадьевич. – От вора со стажем в шесть десятков и тремя ходками за плечами.

– Сударь, – старик выпрямился, сверкнул глазами, – к вашему сведению, подобный послужной список не мешает сохранять человеческий облик. На каждого ходки оказывают свое влияние. – Старичок расстегнул пиджак. В этот момент из кухни вышла Женя, неся высокую запотевшую кружку с холодным «Гессером». – Благодарю. – Старичок сделал несколько внушительных глотков, разом ополовинив кружку, выдохнул с наслаждением. – Отлично. Превосходно. Взамен… – он запустил руку в карман пиджака, вытащил оттуда изящные женские часики, протянул Жене. – Сюрприз.

– Это же мои часы, – удивилась девушка.

– В самом деле? – Старичок состроил удивленную физиономию. – И как это они ко мне в карман попали?

– Ладно, Пепел, хорош под клоуна косить. Для лоха фокусы свои прибереги, – посерьезнел Вячеслав Аркадьевич.

– Как скажешь, Кроха. Я всего лишь хотел девушку развлечь. Вон она какая серьезная.

– Развлекли, спасибо. – Девушка забралась с ногами на диван, взяла со столика модный журнал.

– Вам нужно уточнить между собой легенду, – сказал Вячеслав Аркадьевич. – Вас, конечно, станут расспрашивать. Не каждый день в наше время выставляются на торги такие картины. Кто вы, откуда, как к вам попали полотна. Почему раньше нигде не нарисовались. Словом, все, на чем вас могут выкупить. Конечно, на корабле будут люди, которые станут вас страховать, но лучше обойтись без сбоев. – Вячеслав Аркадьевич обвел всех присутствующих взглядом. – Я на вас рассчитываю.

– А деньги? – спросил старичок. – На расходы. В ресторан сходить или еще куда-то. Не можем же мы…

– Можете, – отрубил Вячеслав Аркадьевич. – Только то, что входит в стоимость тура. Вы продаете редчайшие полотна как раз потому, что у вас совсем нет денег. – Он улыбнулся. – Не беспокойся. Устроители круиза о вас позаботились. Каюта люкс. Вы им сделали рекламу, на какую они и не рассчитывали. – Мало-старший повернулся к Боксеру и Вадиму. – Представьте, некоторые сотрудники зажилили по паре путевок и сбагрили их по двойной цене. Разница, само собой, ушла им в карман.

Вадим и Боксер засмеялись.

Алексей Алексеевич кивнул, оценив предприимчивость дельцов из агентства.

– Пожалуйста, обговорите легенду, – еще раз попросил Вячеслав Аркадьевич старичка и девушку. – И, пожалуй, эту ночь вам лучше провести в гостинице при аэропорте. Вас никто не должен даже случайно увидеть в нашей компании. Вадим вас отвезет. Алексей Алексеевич, завтра к вечеру заберите копии у вашего художника.

– Конечно, – ответил тот.

Игра вступала в завершающую стадию.

– Пепел, утром в гостиницу приедет человек, привезет картинки.

– Я помню, Слава, помню, – кивнул старичок. – Старость вовсе не означает наличие маразма.

– Боксер, аккуратно присматривай за нашей «счастливой семейкой» до самого отъезда. Ни один волос не должен упасть с их головы.

Девушка вышла в соседнюю комнату, вернулась с небольшим чемоданчиком.

– Я готова, – объявила она.

– Вещи Сергея Сергеевича в машине, – сказал Малостарший. – Можно ехать.

Всей компанией они вышли в прихожую. Алексей Алексеевич взял девушку за руку, поцеловал.

– Будь осторожна. Ни пуха.

– К черту, – ответила она.

– Погоди, мобильный проверю. – Алексей Алексеевич набрал номер на клавиатуре своего телефона. В кармане у девушки запищал крохотный «Эрикссон». – Отлично. Не забывай ставить на подзарядку и держи меня в курсе дел.

Да, если кто-то к вам придет, поставь телефон в режим вибрации. А лучше сама звони мне почаще.

– Хорошо. – Женя чмокнула его в щеку. – Я тебя очень люблю.

– И я тебя.

– Мы пошли.

– Удачи.

– Не скучай.

Компания вышла на площадку. Алексей Алексеевич закрыл дверь на все замки. Потом прошел в комнату, налил в стакан немного виски, бормотнул в пространство:

– Ни пуха ни пера.

И выпил залпом.

* * *

Владимир Андреевич Козельцев собирал чемодан. Он взял необходимые документы, чтобы удостоверить наличие средств и в случае удачи оформить перевод.

Смольный, сидя на диване и положив ноги на журнальный столик, прихлебывал из высокого бокала водку, наблюдая за сборами.

– Ты мне достал адрес огольца? – спросил он.

– Мы с тобой договорились. Сделаешь дело с прокуратурской крысой, получишь адрес.

– Информацию мне дай, – сказал Смольный. – Как его зовут, как найти.

Владимир Андреевич продиктовал ему данные Паши. Смольный старательно записал их на листок.

– Завтра сделаю.

Смольный не собирался никого убивать. Что он, дурак, что ли? Рисковать, когда заветная цель так близко. Покончит с Крохой, а там видно будет. Возможно, удастся как-то переломить ситуацию. Взять все под контроль. Мало Крохи? Завалит и Седого. Только сам, чтобы языков не осталось. Мало ли кто мог иметь зуб на старого «судью». Конечно, убийцу станут искать, но хрен найдут.

– Значит, завтра будет и адрес.

Козельцев оглянулся:

– Тут где-то лежал мой портсигар, ты не видел?

– Нет, не видел. Вова, смотри не вздумай меня кинуть.

– Слушай… – Владимир Андреевич выпрямился, уперся ладонями в поясницу, потянулся. – Хватит уже мне грозить. Ты все-таки у меня дома.

– Я помню. Ты, Вова, хорошо учился в школе? Помнишь, наверное: «Повторение – мать учения».

– Перестань. У нас обоих завтра тяжелый день.

– Точно. – Смольный залпом допил водку, поднялся с дивана. – Пойду-ка я спать. Будешь завтра уходить, если я еще не проснусь – не буди.

– Хорошо, – пообещал Козельцев.

Смольный икнул, хмыкнул и скрылся в спальне. Когда Владимир Андреевич, упаковав наконец чемодан, заглянул в комнату, Смольный спал поперек его кровати, разбросав руки крестом. Надо отдать ему должное, он совершенно не храпел. Владимир Андреевич подошел ближе. Из кармана брюк Смольного торчал уголок портсигара.

У Козельцева вдруг появилось дичайшее желание взять какую-нибудь железяку помассивнее и раскроить «партнеру» череп, но он поборол искушение. Во-первых, консьержка видела, что они заходили вместе. Во-вторых, если Смольного внезапно «приобнимет дядька Кондратий», кто решит проблему с Пашей?

Владимир Андреевич вздохнул и пошел спать на диван в гостиную.

* * *

Далеко за полночь Дима обнял Катю, провел кончиками пальцев по обнаженному плечу.

– Я тебя люблю, – сказал он.

Катя приподнялась на локте, посмотрела ему в лицо, улыбнулась и осторожно поцеловала в губы.

– Я тоже тебя люблю, – ответила она.

– Ты выйдешь за меня замуж?

Катя наклонила голову.

– Дим, я мент.

– Разве это имеет какое-то значение?

– Для меня имеет. – Катя вздохнула, поцеловала его снова. – Не обижайся. Я тебя люблю и счастлива, что мы вместе, но замужество означало бы для меня смену всей жизни. Боюсь, я к этому не готова.

Дима подумал.

– У меня достаточно денег, чтобы мы втроем провели остаток дней в праздной роскоши. – Он усмехнулся. – Но, насколько я понимаю, дело вовсе не в этом.

– Нет, – покачала головой Катя.

– Ты стесняешься меня?

– Не говори глупостей. Просто мне нравится моя работа. Я не хочу ее бросать. А мне придется это сделать, если я выйду за тебя замуж.

– Понятно, – кивнул Дима. – Но ты-то мне доверяешь?

– Да, – ответила она и поцеловала его в третий раз.

– Ну и отлично. А насчет замужества… Я подожду. – Он улыбнулся. – Я товарищ терпеливый.

* * *

Алексей Алексеевич проснулся вдруг. Не плавно, как это бывало чаще всего, а резко, словно его окатили холодной водой. Однако открывать глаза не торопился. Лежал себе и пытался понять, что явилось причиной пробуждения. В чем проблема. То ли снова желудочные колики, то ли просто в туалет хочется.

Повалявшись минут десять, Алексей Алексеевич все-таки пришел к выводу, что желудочные колики не имеют к его пробуждению ни малейшего отношения.

Значит, нужно в туалет. Из-за этого и проснулся. Плохо и п ошло. Раньше не просыпался. Надо бы сходить в местную поликлинику, проверить простату. Возраст уже – сами понимаете.

Алексей Алексеевич открыл глаза, откинул одеяло, сел и поискал ногами тапочки. Нашел, понятное дело. Куда им было деваться-то? Где поставил, там и стояли. Григорьев, прищурясь, посмотрел в окно. День был солнечный. Хороший день был. Белые газовые занавески лениво полоскались в потоке теплого воздуха, втекающего в окно спальни. Под окном же деловито ездили машины и галдели воробьи. У продуктового, что в соседнем подъезде, толпа грузчиков различной степени «наегости» азартно и весело, с шутками-прибаутками разгружала машину. А над головой крутился комар. Самый обычный комар. Может быть, из-за комара он и проснулся?

Григорьев проворчал вяло: «Лети, лети, пернатый друг», поскреб плечо и, подтянув трусы, отправился в «евротуалет». Затем обстоятельно принял душ, почистил зубы и причесался. Выйдя в кухню, открыл холодильник, намереваясь позавтракать, и тут же обнаружил на нижней полке бутылку коньяку. Какого черта коньяк делал в холодильнике, а не в баре, Алексей Алексеевич понятия не имел. Пбшло это – коньяк в холодильнике. Коньяк должен быть теплым.

Григорьев произвел инспекцию содержимого холодильного чудо-агрегата и обнаружил колбаску сырокопченую брауншвейгскую, предусмотрительно нарезанную и упакованную в местном супермаркете, маслица брикетик, фрукты в нижнем отделении; лимон на дверце, еще вполне свежий, и даже завернутый в серебряную фольгу кусок шоколадки. Да, шоколадку ела Женя. Она сладкое любит. Исходя из результатов осмотра Алексей Алексеевич сделал мгновенный вывод, что пузатая импортная бутылка попалась ему на глаза явно ко времени.

– Выпить, что ли, коньячку? – громко спросил он самого себя и сам же себе ответил: – Почему бы и нет? Коньяк, говорят, расширяет сосуды.

Не то чтобы Григорьев любил с утра пораньше заложить за воротник, но сегодня решительно нечего было делать. Ну, смотаться к вечеру за копиями к художнику. Всего делов-то. Все остальное он сделал. Словом, накатывал пустой день. Можно гулять, расслабляться. Не сильно, для проформы.

Если все пойдет без срывов, то через четыре дня они с Женей будут в Риме. Подумал, и тоскливо как-то стало. Любое дело, особенно красивое, изящное, тщательно выверенное, – как бенефис, как собственный ребенок. Его любишь, его лелеешь. Когда дело заканчивается, ощущения сродни тому, как если бы этот самый ребенок вырос и смотал удочки из родительского дома. Безотцовщина.

«Ладно, – подумал Алексей Алексеевич, возвращаясь в комнату и доставая из бара пузатый бокальчик. – Дело доделаем, а там можно и на покой. Будут качаться в гамаке на даче, или читать книги, или смотреть фильмы, или путешествовать. Или… Черт их знает, что они будут делать. Придумают по ходу».

Григорьев вернулся в кухню, плеснул в бокальчик коньяку, покачал в ладони, выпил маленькими глотками, положил в рот четвертинку дольки лимона и долго крутил ее на языке, прислушиваясь к собственным ощущениям и глядя в окно.

Коньяк горячей волной прокатился по пищеводу и приятным теплом осел в желудке. А вот во рту вкуса почти не осталось. Алексей Алексеевич налил еще половину рюмки и отправился в комнату. Здесь плюхнулся на диван и включил телевизор.

«О таком времяпрепровождении ты мечтал? – Да, примерно, наверное. – Осточертеет через неделю. Ну, через две».

От коньяка приятно поплыло в голове. Очень приятно. И Григорьев сделал еще глоток. На экране молоденькая дикторша с мрачным лицом зачитывала сводки с полей сражений мирной жизни. Алексей Алексеевич сидел, потягивая коньяк, и почти не слушал ее. Наверное, надо поставить какую-нибудь музыку, кино или мультики, но лень стало выбираться из кресла. Приятно и расслабленно было сидеть так, попивая неторопливо алкоголь и шевеля пальцами ног.

Звонок в дверь прозвучал совершенно неожиданно. Впрочем, звонок всегда звучит неожиданно, когда вы пьете коньяк. Или водку. Или еще что-нибудь крепче кваса. Алексей Алексеевич посмотрел в сторону темного коридора, в глубине которого еще более темным прямоугольником выступила дверь, и крикнул:

– Я занят!!! – Звонок затрезвонил снова, долго и требовательно. – Говорю же, я занят, – проворчал Григорьев, торопливо проглатывая коньяк. Не то чтобы ему было жалко коньяку, просто не слишком приятно, когда тебя застают с утра пораньше с рюмкой в руке. – Иду-у.

Он поставил рюмку в бар, направился к двери, посмотрел в глазок. На площадке стоял Петенька Савинков. Хромой горбун собственной персоной. Косил в глазок слезящимся, красным с недосыпа глазом.

Алексей Алексеевич потянул створку, и в ту же секунду с той стороны навалились, мощно и страшно. Григорьева отбросило в сторону. Он грохнулся о стену, да так и сполз на пол, удивленно глядя, как в квартиру входят трое – как на подбор здоровые, накачанные, жутковато безразличные. И одеты по-разному: тут тебе и плашик, и рубашечка, и пиджачок летний, а поди ты, не отличишь одного от другого. За спинами у троих, заваливаясь на каждом шагу набок, шел Савинков Петя, красноглазый кролик-альбинос.

И понял тут Александр Александрович: что-то случилось. Произошло что-то. И плыть никуда не придется, и даже копии голландцев забрать у художника не получится. Убьют его скорее всего, вот что. Прямо вот здесь, в коридоре, и убьют.

Петенька остановился посреди комнаты, огляделся.

– Хорошо, что ты еще не уехал, Леша, – прокаркал он. – Пришлось бы тебя искать, догонять. Голландцев-то отправил уже? Конечно, отправил. Они небось сейчас к Одессе подлетают. – Савинков подошел ближе, посмотрел на лежащего Григорьева сверху вниз. – Что же ты, Лешенька, не предупредил меня про аукцион? Я тоже себе тур приобрел бы. А то вон как выходит: вся Москва уже гудит, что голландцев выставляют, да за каких-то пару «лимонов» стартовой, а я сижу, понимаешь, дома. Ни ухом, понимаешь, ни рылом.

Григорьев попробовал встать, но один из качков ненавязчиво пнул его в плечо.

– Лежи, чего там, – сказал он без всякого выражения.

Алексей Алексеевич понял, что эти трое вовсе не намерены его пугать. Они пришли по делу и вели себя соответственно. Не давили на горло и не трясли пальцами. И убьют они его так же спокойно, не напрягаясь, если это входит в их планы и профессиональные обязанности.

– Петя! – крикнул Алексей Алексеевич с пола. – Не лез бы ты в это дело.

– Вы чего кричите? – изумился самый разговорчивый из качков. Похоже, главный в компании.

– Слышу плохо, – чуть понизил голос Алексей Алексеевич. – Надуло вчера голову.

– Тогда закройся, – буркнул второй налетчик.

– Что?

– Я говорю: советы в морге подавать будешь, дятел.

– Сам ты дятел! – гаркнул Григорьев. Он понимал: спасение в самообладании. – Иди лайся на улице. В этом доме ругаться не принято.

– Да ладно, – проворчал налетчик.

– Что?

– Учту, говорю.

– А-а. Учти, да. Мне не нравится, когда ругаются.

– Да понял я, понял.

Алексей Алексеевич понимал: возвращать «Данаю» Петя Савинков не желает. Удавится, а не вернет. Жаль, Дима, как и сам Алексей Алексеевич, упустил этот фактор. Нельзя списывать со счетов жадность. Савинков был жадным. Его «просчитали» как знак «минус» в длинном уравнении, забыв, что иногда этот самый знак может изменить конечный ответ.

Алексею Алексеевичу стало обидно. Он, стреляный волк, так промахнулся. Не сообразил, что слухи об аукционе докатятся и до Савинкова, несмотря на его замкнутость. Мир коллекционный махонький, как и любой другой мир. Все всех знают. И копиистов толковых, и друг друга. А уж о подобных полотнах молва катится быстро.

Тот, что пинал Алексея Алексеевича в плечо, достал из-под плаща «ПМ», опустился на корточки, показал пистолет, сказал почти миролюбиво:

– Видал? Знаешь, что такое?

– Что, простите?

Знаешь, что это такое? – повысил голос налетчик. Григорьев кивнул. Еще бы не знать. Видел игрушки и помощнее «Макарова». – Тогда не дергайся, ладно? Мы тебе зла не хотим.

– Цени, Леша, – вновь вступил в разговор Савинков. Я мог бы тебя убить, но не убью. Просто один из моих ребят здесь с тобой посидит, пока я в круиз смотаюсь, на аукцион.

Алексей Алексеевич скрипнул зубами. Дело обстояло даже хуже, чем он подумал с самого начала.

– Помнишь наш уговор, Леша? – улыбнулся довольно Петя. Без залога нет «Данаи». Не знаю, что ты там задумал, догадываюсь только, что дело нечистое, но мне это по фигу. Я просто выкуплю голландцев, и «Даная» останется у меня.

– Мужики! – гаркнул Алексей Алексеевич и оглядел качков. – Сколько вам этот урюк пообещал за работу? По штуке баксов? По две? А картина, на которую он собирается меня кинуть, стоит пятнадцать «лимонов».

По тому, как переглянулись качки и побледнел Петя, Григорьев понял, что попал в самую точку.

– Он правду говорит? – спросил самый здоровый из налетчиков.

– Да врет! Врет же! Не стоит она пятнашку! Максимум десять, – пискнул Савинков. – Что же ты меня так подставляешь-то, Лешенька?

– Ага. Ты еще спроси: «Как не стыдно?» – усмехнулся Алексей Алексеевич.

– Умница, – улыбнулся «разговорчивый». Пистолет, однако, не убрал.

– Да бросьте! – Григорьев повернулся на бок и, подогнув руку, оперся на локоть. «Разговорчивый» не возражал, но Алексей Алексеевич счел нужным пояснить: – Я уже немолод, мне тяжело лежать в одной позе так долго. Да и спина болит. Вы понимаете?

– Нормально. Ложитесь, как удобно, – ответил тот и вновь взглянул на бледного Петеньку. – А чего же ты врал-то, гнида? Двести тыщ, двести тыщ, а она, оказывается, на пятнашку «лимонов» тянет? Кого ты напарить-то хотел, фуфлогон?

– Да я, собственно… – залепетал горбун.

– Фигопственно, – незамысловато отреагировал самый здоровый из качков. – Че делать-то будем, Генчик? – спросил он «разговорчивого».

Тот подумал секунду, затем убрал пистолет в кобуру и сказал:

– Я думаю так… Мы с товарищем… – он взглянул на Григорьева, – …как ваше имя-отчество?

– Что, простите?

– Я спрашиваю, звать вас как? Имя-отчество?

– Алексей Алексеевич.

– Ну вот. Мы, значит, с Алексеем Алексеевичем посидим на этой приятной хате, а после аукциона Петя нам отдаст по «лимону» законного гонорара, и мы расстанемся тихо-мирно, как добрые знакомые.

Как по «лимону»? По «лимону» чего? – побелел Савинков.

– Ну, баксов, разумеется, – ответил Генчик. Петя даже задохнулся от возмущения. – И не вздумай больше нам эту баланду травить. А то цена сразу вырастет вдвое.

– Вам-то как такой вариант, Алексей Алексеич? – поинтересовался Генчик.

– А еще какие варианты есть?

– Больше никаких, – честно ответил тот.

– Зачем тогда спрашивать?

– Для приличия. И чтобы контакт наладить. Нам же некоторое время придется провести бок о бок. Так как вам?

– Нормально, – усмехнулся тот и снова заговорил чуть громче: – Можно подумать, у меня есть выбор…

– Это верно, выбора нет. – Разговорчивый Генчик засмеялся негромко. – Не кричите только.

– Что, простите?

Говорю: слышу я нормально. Не надо так кричать.

– А, извините.

Вообще, вот странность, оказался он парнем вполне приятным и незлобивым. И даже… ну чего лукавить, немного понравился Григорьеву. Хотя бы тем, что не носил с собой паяльников и утюгов. Что, несомненно, прибавляло ему обаяния. Алексей Алексеевич вообще очень не любил огнеопасные бытовые приборы.

– Только хочу сразу предупредить, – сказал Григорьев, – туров в продаже уже нет. А без тура на борт вам не попасть.

– Ну, это уже не ваша забота, – с прежней улыбкой заметил Генчик. – Правда?

– Чистая, – согласился Григорьев. – Мне вообще плевать, попадете вы на судно или нет. Лучше бы, конечно, нет, но…

– Я попаду, – злобно ответил Петя. – Можешь поверить.

– Да я верю, верю… Помогите-ка встать. – Григорьев протянул руку «конвоиру». – Неужели вы, трое здоровенных битюгов, боитесь одинокого старика? Да не стану я кидаться на вас. Мне еще жизнь дорога. Ну же? – Генчик смотрел на него с явным любопытством. – Что вы так смотрите, юноша? Сами уронили, сами и поднимайте. Это ведь вы ломились в дверь? Ну, значит, я из-за вас лежу. Так дайте, черт возьми, руку и не выпендривайтесь.

– А он мне, – Генчик засмеялся, – нравится. – Он ухватил Алексея Алексеевича и потянул так, что тот едва не влип в противоположную стену.

– Когда, говорите, круиз-то начинается? – спросил у Савинкова Генчик.

– Сегодня вечером.

– А аукцион когда будет?

– Завтра вечером. Послезавтра утром судно приходит в Стамбул. Из Стамбула масса народу полетит самолетом.

– Угу… – Генчик подумал секунду. – Миха, – сказал он самому здоровому, – ты за этим хорьком в оба глаза смотри. Чтобы он, не дай бог, не срыл. Думаю, когда все закончится, у Алексея Алексеича возникнут к нему вопросы.

– Можете не сомневаться, – многообещающе сказал Григорьев. – Еще как возникнут. Уже возникли.

– Я так и подумал, – понимающе и абсолютно серьезно кивнул Генчик. – Но это уже ваши дела. Все, давайте в аэропорт.

Миха вцепился в Петра, как вампир в жертву.

– Пошел! – рыкнул он. – Шевели копытами, урод… Парить он нас еще будет. «Двести тыщ». Надо же, жлобяра.

С ними вышел и второй качок.

– Алексей Алексеевич, дверь закройте, пожалуйста, понадежнее, – попросил Генчик.

– Да ради бога.

Налетчик прошелся по квартире, оглядел комнату, удовлетворенно хмыкнул, повернулся к Алексею Алексеевичу, спросил спокойно, едва ли не дружески:

– Алексей Алексеич, вы чем занимались до того, как мы пришли?

Григорьев, следивший за ним взглядом, поплотнее запахнул халат, вздохнул:

– Отдыхал. Коньяк пил. Что еще… телевизор смотрел.

– Коньяк пили? – улыбнулся Генчик. – Хорошее занятие. Одобряю. Так не смущайтесь, пейте себе дальше. Отдыхайте, смотрите телевизор. Ведите себя как обычно. Ничего не произошло, все нормально…

– Что?

– Пейте, говорю. Пили коньяк? Ну вот и пейте себе. Не беспокойтесь ни о чем.

– Спасибо, что разрешили, – вздохнул Григорьев. – А то я уж и не знал, что делать…

– Да ладно, Алексей Алексеевич… Что вы злитесь? Мы вас не били, наручниками к батарее не пристегивали, в подвале на хлебе и воде не держали. За неудобства перед вами извинились. Как только мы получим деньги, разбежимся, чтобы никогда больше друг друга не видеть.

– Не получится разбежаться, Гена! – гаркнул Григорьев. – Вы ведь не московские?

– Нет, – признался тот.

– Петя с вашей помощью обломает игру такому большому человеку, что вас достанут из-под земли.

– Какому, если не секрет? – прищурился Генчик.

– Владимира Андреевича Козельцева знаете?

– Слыхал, – кивнул тот. – Серьезный дядечка.

– Очень серьезный. Даже более чем. Людям такого ранга дорогу перебегают только законченные кретины. – Алексей Алексеевич вздохнул. – Вы, Гена, на кретина не похожи. Я предлагаю вам сделку. Вы мне дадите позвонить, я поговорю с Козельцевым, чтобы вас не трогали.

Гена задумался, затем засмеялся, покачал головой.

– Не пойдет, Алексей Алексеевич. Во-первых, Петя обещал нам деньги только в том случае, если он выкупит картины.

– Он вас обманул, и вы можете выставить ему штраф.

– Уже выставили. Ему придется заплатить нам три «лимона». А насчет всего остального… Даже если вы не соврали, как ваш Козельцев догадается, что Петя обломил ему игру? На этом корабле будет столько народу, что неудивительно, если кто-то назначит цену чуть выше. – Гена развел руками. – Извините, Алексей Алексеевич. Нам напряги не нужны. А у Петра тоже завязки есть. К тому же он нас знает, а Козельцев – нет.

– Понятно. – Григорьев подумал, озадаченно потер заросший седой щетиной подбородок, спросил: – Коньяку хотите? С лимоном.

Гена снова засмеялся, громко и обаятельно.

– Спасибо, с удовольствием.

– А? Говорите чуть громче.

– Я сказал: выпью, если нальете.

– Конечно. Я же и предлагаю… Кстати, хочу вас предупредить, ко мне сегодня должен обмерщик прийти.

– Кто?

– Обмерщик. Шкафы-купе. «Мистер Дорз». Очень удобные шкафы. Рекомендую. Обмерщик приходит бесплатно.

– Мне очень жаль, но он зря прокатится, – ответил весело Гена. – Мы ему все равно не откроем. Ради вашей же безопасности.

Гена снял плащ и повесил его на вешалку, странным, почти автоматическим движением пригладил волосы со лба назад, быстро глянул в зеркало и, судя по всему, остался очень доволен.

Тем временем Григорьев прошел в комнату, взял чистые бокалы из серванта, вернулся в коридор, сказал:

– Проходите, – и кивнул в сторону кухни.

Здесь он плеснул в бокалы коньяку, присел за стол, двинул тарелочку с нарезанным лимоном на середину, посмотрел на Гену.

– Прямо даже не верится, что это все не во сне происходит.

– Всякое в жизни случается, – философски заметил Гена, присаживаясь. – Ну что, за знакомство?

– Угу, – хмыкнул глубокомысленно Алексей Алексеевич и выпил. Гена выпил вместе с ним, легко и непринужденно. – А вы любите коньяк, как я погляжу…

– Грешен, – ответил тот. – Особенно хороший. А у вас хороший.

– Что, простите?

– Я говорю, коньяк хороший.

– Это я знаю, сам покупал. Еще хотите?

– С удовольствием.

Григорьев наполнил рюмки, выпил почти залпом, помусолил дольку лимона.

– Удивляюсь, как этот хромой горбатый уродец додумался до такого трюка? Выкупить голландцев, чтобы зажилить «Данаю». Сам бы он такого не сочинил. Вы, что ли, помогли?

– Да господь с вами, Алексей Алексеевич. Мы люди маленькие. Нас пригласили – мы пришли.

– Что?

– Пригласили, говорю, мы и пришли. А планы пусть Петя строит.

– Петя Савинков – ваш человек?

– Планы строит, говорю.

– А…

– Спасибо за коньяк. – Гена отставил рюмку. – Давно такого не пил.

– Не за что, – рассеянно пожал плечами Алексей Алексеевич.

Гена вытер пальцами уголки губ.

– Только вы уж глупостей не делайте, Алексей Алексеич. Не стоит портить отношения с людьми, которые к вам неплохо относятся.

– Я догадался. Да что я с вами сделать-то могу? Вы вон какой здоровый, а я?

Гена засмеялся.

– Ну и правильно. Сидите себе, пейте коньяк. Смотрите телевизор.

– Хорошо. – Алексей Алексеевич поднялся, подхватил со стола бутылку и блюдце с лимоном. – Пойдемте в комнату.

Они прошли в комнату. Алексей Алексеевич плюхнулся в кресло, обвел рукой вокруг:

– Располагайтесь.

Гена присел на край дивана. Несколько минут он смотрел в экран телевизора, затем спросил:

– Как же вы смотрите? Не слышно же ничего.

– А я его не слушаю, – ответил Григорьев. – Я его смотрю.

И улыбнулся.

* * *

Козельцев специально встал пораньше. Он чувствовал себя так, словно у него за ночь отросли крылья. Казалось, стоит сделать пару быстрых шагов – и неведомая сила поднимет его в облака. «Все закончилось, – твердил он себе по дороге в банк. – Все закончилось». В банке он выставил два депозита на предъявителя. На триста тысяч и на пять миллионов долларов. Затем созвонился со Специалистом и Мало-старшим и назначил обоим встречу на Пушкинской площади. С разрывом в десять минут.

Затем прокатился по авиакомпаниям и приобрел авиабилет Стамбул – Москва на послезавтра, четырехчасовой рейс компании «Туркиш эйрлайнз». Судно приходит в Стамбул утром, он вполне успеет.

Первым приехал Специалист. Он посмотрел на депозитные бумаги, хмыкнул, спросил:

– Неужели наличных денег не нашлось?

– Увы, – развел руками Козельцев. – Да не волнуйтесь. Я не собираюсь вас обманывать.

– Ну, еще бы, – ответил тот. – Ладно, приятно было с вами иметь дело. Кстати, хотите совет? Уезжайте из Москвы на недельку. Переждите. Просто так, для собственного спокойствия.

– Именно это я и собираюсь сделать, – ответил Козельцев.

– И правильно.

Специалист направился к стоянке. Мало-старший появился через четыре минуты после его ухода. Вячеслав Аркадьевич был очень серьезен. Он взял депозит, просмотрел мельком, сунул в карман.

– Вам повезло, – буркнул он. – Самого Смольного мы пока не нашли, но хозяин квартиры подтвердил, что он там был. Вчера днем Смольный застрелил четверых бойцов из своей же бригады. Его объявили все структуры в городе. Поимка – вопрос нескольких часов. Вы вовремя решили мне позвонить. Не сделай вы этого вчера, сегодня ваша жизнь не стоила бы и двух копеек.

– Я понимаю, – ответил Владимир Андреевич.

– Если Смольный вдруг нарисуется на вашем горизонте, дайте мне знать.