Текст книги "Советник юстиции"

Автор книги: Иван Кацай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

ДЕЛО БЫЛО В АРЫСИ

Воскресный день всегда волновал такого делового человека, как Абдурахман Керимбаев: можно было встретиться с друзьями, завести новые знакомства и решить ряд важных вопросов.

Никто не сомневался в деловитости и расторопности Абдурахмана. Как любил об этом говорить он сам, тому способствовала его хлопотливая работа – Керимбаев был директором ресторана на станции Арысь. Пожалуй, трудно сказать, насколько шутливым был тон Абдурахмана, когда он говорил о «своем» ресторане. Он и вправду не мыслил себе иного положения вещей. Ведь именно благодаря своей должности, наличию ряда дефицитных продуктов, а также одновременному заведованию складом и самим рестораном, он считал себя одним из заметных людей этого маленького населенного пункта.

Держался Абдурахман всегда с достоинством, друзей выбирал по рангу. Старался строить жизнь по-своему, опираясь на людей таких же оборотистых и нахрапистых. Конечно, он никогда и никому не говорил об этом, но принципа этого неуклонно придерживался.

Кареглазого, элегантного, с проницательным взглядом грека Алексея Триандофилиди он отметил уже во второе знакомство. Но главное, что заставляло Абдурахмана нащупывать дорожку к этому спокойному и себе на уме «интеллигенту» с Кавказа, было то, что новый приметный человек занимал «интересную» должность – заведующего центральным складом городского потребительского общества. Почти коллега и сослуживец Абдурахмана.

В первую встречу в ресторане Триандофилиди при упоминании о складе, которым он заведовал, даже рассердился:

– Сколько бы ни было богатств на моем складе, он государственный. И оставим эти неуместные разговоры!

Но в доме Абдурахмана на бесбармаке, огорченный первым отказом, хозяин даже не поверил своим ушам, когда его гость, вдруг задетый за живое, запальчиво сказал:

– Не думай, что я нищий. И у меня кое-что есть на черный день...

А потом и вовсе начались чудеса. Два жулика нашли друг друга. И теперь, когда им уже нечего было скрывать, они словно соревновались в «подбрасывании замечательных идей». Пошли в ход и комплименты («У тебя наполеоновская голова, Абдурахман!»), и пословицы и поговорки («Говорят, собака проживет и сося свою лапу, но ведь я-то на это не согласен!»). Так мудро вели они беседу. Дело оставалось за небольшим – найти двух-трех продавцов. Здесь уж «бескорыстие» Триандофилиди не знало предела. Продавец Капаш Мауленов был просто потрясен щедростью своего нового «друга», когда тот, пригласив его в склад, небрежно вспомнил:

– Ты как-то жаловался, что не можешь достать сносный холодильник? Посмотри на него! Каков красавец? Теперь он твой!

– Ай, спасибо! – заволновался Капаш. – Сейчас же бегу к жене за деньгами...

– Э... Разве друзья говорят о деньгах? Разве можно думать о презренном металле, связывая узы дружбы? И не наш ли долг теперь во всем помогать друг другу? Пусть это будет твоим мужским сюрпризом для жены: только так ценят женщины силу мужчины!

С остальными двумя продавцами разговор было вести легче, и Абдурахман уже не скрывал откровенной радости: «Молодец, грек, мы теперь развернемся вовсю!»

* * *

Результаты деятельности «фирмы» сказались быстро и для многих явились неожиданностью. Ну, например, для председателя городского потребительского общества Ромашева. Ресторан совершенно перестал давать прибыль! Ничего не может пояснить и бухгалтер:

– Керимбаева я знаю давно. Человек он опытный, но все-таки я ему мало верю....

– Почему? – спрашивает Ромашев.

– Не по средствам живет, – угрюмо замечает бухгалтер.

– Сегодня же провести ревизию, и немедленно!

В разгар беседы в кабинет Ромашева входит Керимбаев. Он выбрит, сыт, хорошо одет и невозмутим:

– Э... Хоть сто раз проверяйте, дорогие товарищи. Люди стали мало пить спиртного, их не устраивает наша ресторанная цена, а качество наших блюд неплохое...

* * *

Праздная жизнь никогда не бывает чистою. Абдурахман знал это, но он всегда считал себя «делающим дело» человеком, настоящим мужчиной, которого за это должны любить и обожать представительницы прекрасного пола. Поэтому он без обиняков выложил Триандофилиди свою очередную идею:

– Поздравь меня, Алеша. Женюсь.

– Но ты ведь женатый человек, Абдурахман? Что за свадьба?

– Э... – осклабился подвыпивший Керимбаев. – Настоящего мужчину всегда волнует зов предков. И сколько можешь прокормить, столько и будет у тебя жен, – как записано где-то там... (Абдурахман уже плохо соображал за обильным столом).

...Свадьба, по мнению знатоков и очевидцев, удалась. Весь маленький городок Арысь говорил о ней, хотя и была она в Чимкенте. Мудрые и знающие Керимбаева люди осуждающе качали головами: «Опять Абдурахман взялся за старое. Не сносить ему головы». Особенно забеспокоился Ромашев: уж больно нагло ведет себя Керимбаев. На этот раз была назначена самая строгая ревизия, но опять ничего.

– Э... дорогой, делать тебе нечего, – с издевкой говорит жулик Ромашеву. – Ногу подставить хочешь? Смотри, свои поломаешь.

При таких-то обстоятельствах и попадает в поле зрения следователя Нураева ловкий делец. Наби Нураев уже знает о свадьбе. Он также знает, что первые шаги его мало что дадут, даже этот разговор о недавней свадьбе:

– И много было народу на свадьбе?

– Конечно. Но это все мои друзья и родственники. А ваш вопрос о средствах меня удивляет: родственники помогли...

Не клеится у следователя и первая беседа с Ромашевым. Тот ждал по крайней мере прокурора, а приехал следователь. Может быть, опытный, умный, но просто следователь. Были уже здесь такие же и уезжали ни с чем...

Документы Керимбаева тоже оказались в порядке. Несколько удивляло лишь быстрое продвижение по службе, но и это не предлог для претензий: продвижение от простого рабочего до директора ресторана вполне возможно. Да и направление дано отделом кадров облпотребсоюза.

По вечерам Наби Султашевич вспоминал первую беседу с подозреваемым. Какое-то двойственное впечатление произвел на него Керимбаев. Образован, сдержан, аккуратен. Хорошо владеет русским, узбекским и казахским языками. Пожалуй, бросалась в глаза почти профессиональная способность владеть лицом, жестами: следователь понял, что его тоже изучают, хотя все это довольно искусно скрывается...

Так, по мнению Ромашева, ни с чем и уехал следователь опять в Чимкент. Кто-то радовался столь быстрому отъезду, кто-то огорчался, но все решили, что опять повезло Керимбаеву.

И никто пока не знал ни о долгих беседах следователя с людьми, например, с шофером Алькеном, который отвозил его в Чимкент и который рассказал о «мелких делах» Керимбаева. Следователь все брал на заметку – и двадцать ящиков водки, отвезенных в Чимкент на свадьбу, и простые реплики окружающих людей. Долго знакомился он и с документами Керимбаева в облпотребсоюзе. И вот – первые улики...

Смущенный и недоумевающий начальник отдела кадров с недоверием и возмущением смотрит на изъятое из личного дела Керимбаева направление на работу.

– Бланк наш, а подпись не моя... (И почему-то даже потрогал бумагу на ощупь). Ну, погоди! Мы сегодня же выгоним проходимца с работы! Мы...

– А вот этого как раз и не надо пока делать. И тем более говорить о нашей встрече.

Тоненькая ниточка повела следователя дальше. На центральной базе, где раньше работал Керимбаев, о нем уже сказали вполне определенно:

– Был у нас такой. Проворовался и получил три года лишения свободы...

Теперь уже Нураев имел определенное представление о своем недавнем обходительном собеседнике, который действительно был осужден, хотя и не отбыл полностью срока, попав под амнистию.

Повторный приезд следователя в Арысь насторожил и встревожил Триандофилиди и Керимбаева. С некоторым смущением и чувством вины узнал о поддельных документах Абдурахмана и Ромашев... Получив все приходно-расходные документы, Нураев вплотную засел за работу. Он был занят с утра до вечера, часто засиживался допоздна в своем гостиничном номере. Но пока никого не вызывал, ни о чем не спрашивал. Однако именно это и вызывало беспокойство Абдурахмана. О чем узнал следователь? Что он замышляет? Как узнать последние «новости»? Деятельная натура хищника искала пути воздействия на представителя закона.

Однажды вечером в комнату Нураева не вошел, а именно ввалился веселый, возбужденный человек. Нураев не узнал его вначале. А гость радовался, как ребенок:

– Дорогой Набеке! Ты ли это? – прокричал он, обнимая следователя. – Вот так встреча! Вот радость для меня!

И только когда гость развалился на стуле, Нураев с трудом узнал в нем давнего сослуживца. А гость немедля перешел к делу.

– Что привело тебя к нам, в Арысь?

– Дела, – уклончиво ответил Нураев.

– Охо-хо! Знаем мы эти дела. Все не бросаешь эту каторжную работу? Тебе бы уж давно внуков нянчить, а ты все по командировкам мотаешься... Плюнь ты на дела. Я вот как перешел на другую работу, так человеком себя почувствовал. Разве это жизнь? (Гость презрительно оглядел скромную обстановку гостиничного номера). Пошли ко мне, отпразднуем встречу. Да и вообще поживешь у меня.

– К сожалению, не могу, – сдержанно ответил Нураев. – Работы много.

– Опять ты про работу! Плюнь на все. К тому же ты не там жуликов ищешь: Керимбаев – самый достойный человек у нас.

– Однако, – удивился Нураев, – при чем здесь Керимбаев? И откуда твоя осведомленность?

– Ах, ну при чем здесь осведомленность, если об этом весь город говорит!

– О чем?

– Ну, о твоем приезде... А если хочешь откровенно, то Керимбаев – мой друг. Враги клевещут на него. А он очень способный человек....

– Да уж это я знаю, – иронически улыбнулся Нураев.

– К тому же человек благородный и благодарный. Прошу тебя, отнесись к делу объективно. Уж он-то тебя всегда будет помнить. В благодарности его никогда не сомневайся...

– Это ты верно сказал – отнесись объективно. Я и постараюсь, – сдержанно ответил Нураев и холодно простился с гостем.

После ухода ходатая следователь долго курил, думал о недавней беседе, вспоминал жесты и вкрадчивый голос собеседника, и невольно мысленно предстал перед ним и сам Керимбаев с такими же вкрадчивыми жестами и словами...

В восемь часов утра следователь еще сидит над ворохом документов, а через час обходит некоторые магазины горпотребсоюза – это все вызвано результатами анализа накладных. Первая встреча – в небольшом магазине, приютившемся у здания кинотеатра. Купил коробку спичек, завел обыденный разговор с продавцом Капишем Мауленовым:

– А спички, наверное, самый ходовой товар в вашем магазине? – то ли в шутку, то ли всерьез спрашивает Нураев.

– Какое там! Мне десяти ящиков хватает на целый квартал!

– А есть у вас «Герцеговина-флор»?

– Это еще что такое?

– Да сорт папирос – самый лучший...

– Эх, такого сорта я и в глаза не видел. Наверное, заграничные...

Следователь почти два часа занимался вроде пустячным делом: ходил по магазинам и задавал продавцам почти одинаковые вопросы – о спичках и дорогих папиросах. И не случайно. В накладных они значились, а в продажу не поступали. Но, видимо, это-то и есть первая ниточка, а не то, что он раньше думал...

После нескольких дней напряженной работы, после бессонных ночей и сегодняшней утренней беготни по магазинам он не чувствует усталости. Он чутьем угадывает, что идет по следу хищников. И потому упорно и вдохновенно работает... Но его прерывают: у Керимбаева тоже, видно, чутье или ощущение приближающейся опасности. Абдурахман возникает на пороге комнаты, как неприятная и тревожная неожиданность. Он вежлив, взгляд его просителен, а в руках объемистый сверток.

– Простите, – тихо и вежливо начинает он. – Кто не знает пословицы: «Можно отрезать голову, но языка не отрежешь?» У меня есть жалоба. Прошу Вас выслушать меня.

– Я вас слушаю, – настороженно отвечает Нураев.

– Еще раз прошу прощения за неожиданный визит. Но я просто по-человечески устал. Обстоятельства гнетут меня. Меня травят, создали вокруг ужасную обстановку. Уже вторую ночь не сплю: проверка за проверкой, а результатов никаких – одни только слухи, грязные, порочащие мое честное имя слухи... Я не знаю, чего от меня хотят. Но я обращаюсь к защите закона и прошу вас пресечь кривотолки и необоснованные обвинения...

Наби Султашевичу за свою долгую и богатую практику приходилось не раз выслушивать и искренние и лживо-пафосные признания и просьбы. Сегодня перед ним опасный преступник и, пожалуй, на молодого работника он бы произвел «хорошее впечатление». Вначале и ему показалось, что таким неподдельно-искренним светом могут лучиться только глаза правдивого человека. Нураеву хочется резко оборвать его, хочется, чтобы он сбросил эту маску просителя и несчастного человека, но он сдерживается и тихо говорит:

– Если вы не чувствуете за собой вины – вам нечего волноваться.

– Это все Ромашев! – вскрикивает Абдурахман. – Если я ему не нравлюсь, готов хоть сейчас подать заявление об уходе.

– Зачем уходить – работайте, – спокойно говорит следователь.

В порыве «искренней благодарности» Керимбаев пытается развернуть сверток и открыто вручить взятку следователю. Однако Нураев его решительно и гневно выпроваживает.

На следующий день – встреча с Триандофилиди.

– Очень приятно познакомиться, – открыто и улыбчиво говорит он следователю. – Проверяющих у нас побывало очень много, а вот результаты пока неутешительные. Если вы нам как опытный следователь что-нибудь подскажете, будем очень, очень рады и премного благодарны...

– С удовольствием подскажу, – улыбается следователь, хотя в душе у него все поднимается против этих ласковых и обходительных жуликов.

Дело идет трудно, улики собираются по крупицам. Разговоры с подозреваемыми дают пока незначительные результаты, но Нураев знает, что легких побед в таких делах не бывает, а все решает долгая, утомительная и кропотливая работа.

И вот кое-какие сдвиги есть и намечаются еще более существенные изменения в поведении «приглашенных на беседу».

Легко и быстро признает свою вину Керимбаев, когда ему показывают фиктивные документы (лучше признать незначительную вину, чем сознаться в главном). Что-то нежно-заискивающе лепечет продавец Мауленов, просит отсрочить разговор, чтобы посоветоваться с товарищами. Однако следователь непреклонен:

– У нас нет времени. Только чистосердечное признание облегчит вашу вину...

Вскоре заговорили и другие продавцы, которых опутал и задарил Триандофилиди – Носова, Шарандонова.

Все новые и новые факты поступают в распоряжение следователя, а частые встречи с продавцом Мауленовым уже начинаются традиционной фразой следователя:

– Ну что ж, продолжим разговор о спичках и папиросах?

Наби Султашевич заканчивает очередное дело.

Ж. ЕДИЛБАЕВ.

ПРОФЕССИЯ И ЖИЗНЬ

Даниленков говорил убедительно и страстно. И многие, сидящие в зале, мысленно отмечали, что правильно коммунисты поручили сделать доклад именно ему. Опытный работник, был когда-то секретарем партбюро на шахте, отлично понимает возросшие задачи сегодняшнего дня, у него и стаж – более тридцати лет работы в прокуратуре.

На партийном собрании после исторического XXIV съезда нашей партии присутствовали все коммунисты областной прокуратуры. Оно закончилось поздно. Но никто не торопился уходить домой. Окна Карагандинской прокуратуры светились далеко за полночь. Разговор шел уже без регламента, непринужденный, порой запальчивый. Ведь все отлично понимали, что партия призывает не просто улучшить организационную работу, крепить социалистическую законность, а требует поднять ее на более высокую качественную ступень, как никогда повысить уровень работы каждого прокурорского работника, целых коллективов, партийных организаций на местах.

Готовя доклад, выступая в прениях, размышляя об основных задачах, выдвинутых съездом, Ефим Моисеевич Даниленков не раз задумывался о своей профессии, о трудном пути, который ему пришлось пройти вместе с товарищами, о мучительных поисках в сложных делах, о кропотливой постоянной «мелкой» работе, как ее называют иные сотрудники, имея в виду незначительность преступления или правонарушения.

Будни. Будни. Никуда от них не уйдешь. Масса дел, «простых и несложных», иной раз требует не меньше усилий, чем крупные происшествия. Вот и сегодня прокурор опять напомнил ему о нераскрытой краже сейфа с овощной базы Карагандинского отделения Казахской железной дороги. Ефим Моисеевич улыбнулся. Раньше, когда начинал работу в прокуратуре, он бы еще мог подумать: «Ну украли ржавый ящик, в нем даже денег-то нет, одни старые бумажки...» Во всяком случае так уверял в своем письменном заявлении заведующий овощной базой Красноперов.

За плечами Даниленкова был опыт, хорошо развитая интуиция, своеобразное чутье старого работника, который анализирует дело на более высоком уровне, учитывая все многообразие незримых нитей, связывающих одно преступление с другим.

Два дня назад были задержаны похитители пневматического ружья в том же районе города, где расположена и овощная база. И умелый разговор с правонарушителями – тремя подростками – позволил Ефиму Моисеевичу усомниться в письменном объяснении заведующего базой. После двух бесед с задержанными, после горького раскаяния и стремления искупить свою вину признанием подростки рассказали и о похищении железного ржавого ящика, о котором писал зав. базой. Только, кроме ненужных бумажек, в нем еще «валялись»... четыре тысячи рублей!

Даниленков не занимался непосредственно этим делом. Он курировал, помимо следственного отдела УВД, еще и прокуратуру Железнодорожного района. Но поскольку там делом занят молодой специалист, то возглавить расследование придется ему, Даниленкову.

– Постарайтесь тактично помочь молодому работнику. И больше самостоятельности: он не должен считать, что вы все берете на себя, – советовал районный прокурор.

Молодым специалистом была Зоя Кравченко, недавно закончившая университет. Для Даниленкова же университет был лишь определенным этапом. Задолго до этого закончена юридическая школа, девятимесячные курсы по повышению квалификации. Позади сотни расследований, и ему, конечно, понятны ошибки Кравченко, ее робость и в то же время категоричность иных выводов, свойственная молодости.

Так же горяч и категоричен был и он, когда тридцать семь лет назад его вызвали в горком комсомола и предложили пойти на работу в прокуратуру. Трудное было время: не хватало продуктов, свирепствовали болезни. Да и на фабрике, где работал Ефим Моисеевич, заработок у него был втрое больше. А жить приходилось поначалу в землянке за несколько километров от нового места работы. В сорокаградусные морозы и сильные бураны было особенно нелегко...

Сейчас, сидя в уютном и просторном кабинете, он думает о Зое Кравченко, о своей молодости, о трудности первых шагов, которые ему, как и многим его товарищам, пришлось делать, опираясь вначале на скудные знания, не владея методикой бесед и профессиональной работы с людьми.

С «потерянных денег» начался их разговор с Леонидом Красноперовым.

– Сколько все-таки было денег в сейфе? И почему вы скрыли, что они там были?

– Не хотелось лишних разговоров, да и было-то их рублей сто пятьдесят...

– Чьи деньги?

– Да так, иногда овощи за наличный расчет продавал...

У заведующего базой Красноперова округлое брюшко, второй подбородок. По дороге на работу он и не каждому руку подаст: все равно придут за ранней редиской или парниковыми огурцами. Жизнь у него была спокойная, сытая, «жизнь в почете», как любил он сам говорить.

А когда в процессе расследования стало известно, что он отбывал наказание в местах лишения свободы, как изменник Родины, когда была проведена глубокая ревизия трехлетней работы Красноперова, Ефим Моисеевич понял, что мелкая кража ржавого ящика вырастает в крупное дело.

На очередном допросе Даниленков невольно вспомнил очерк Василия Пескова «Дезертир». Тот сам себя наказал – двадцать лет на чердаке просидел, прячась от возмездия. Можно догадаться, что думает о своей жизни и Красноперов...

– Самое главное, – говорил Ефим Моисеевич после допроса, – это постараться проникнуть в душу сидящего перед тобой человека, рассмотреть ход событий, которые формировали преступника, увидеть начало той «жизни», которая привела его на скамью подсудимых.

Красноперов молча сидит у окна после очередного допроса. Вопросов к нему сегодня больше нет. Он молчит и о чем-то думает. Он смотрит в окно на раздетые осенние деревья, пустынную улицу, хмурое небо. Как внимательно наблюдал за ним Даниленков! Знакомые черты типа, отчаянно боявшегося неизвестности и будущего, не знающего, что же делать, видящего неизбежность возмездия, растерянные и безвольные руки, повисшие как плети.

После того, как Красноперова увели, Даниленков рассматривает документы недавней ревизии, задумчиво пытается представить себе недостачу – 55 тысяч 312 рублей.

– Мог ли один человек похитить такую сумму? – спрашивает его прокурор.

– Может, если есть помощники, – отвечает следователь. – Одну помощницу уже нашли, товарищ прокурор. Накануне главбух Тинякова уволилась и выехала к дочери в Краснодарский край.

Даниленков подготовил требование, чтобы Тинякову обязали явиться в прокуратуру. Та приехала, но негласно, тайком устроилась на квартиру, чтобы наблюдать за ходом расследования и быть начеку и в то же время не показываться на глаза людям. Но пока шло расследование, Ефим Моисеевич не раз выступал перед жителями города. После одной из таких бесед, когда работники прокуратуры обратились за помощью к трудящимся в клубе железнодорожников, Тинякову задержали и привели в прокуратуру.

У нее с проседью волосы, морщинистое лицо, заискивающий взгляд и к месту и не к месту оправдательное: «Вы мне приписываете, а ведь это ошибка. В крайнем случае – халатность...»

Через два месяца дело закончено, осужденные получили по заслугам.

...Вечер. Сегодня Даниленков свободен: нет срочных дел, не читает лекцию в клубе, не беспокоят звонки. Он гасит люстру и включает торшер. Мягкий рассеянный свет успокаивает. Рука привычно тянется к транзисторному приемнику. Легкий щелчок, и звуки сложной и чарующей мелодии Шостаковича заполняют комнату. Приемник стоит в полутени, но даже издали можно разобрать сверкающую вязь гравировки: «Даниленкову Е. М. от Генерального прокурора СССР за успехи в борьбе с преступностью...»

Б. ЛУНЕВ.