Текст книги "Советник юстиции"

Автор книги: Иван Кацай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

В СТЕПИ ЗА УРАЛОМ

На крутых поворотах река бурлит, вздымая пенистые волны, а здесь, перед самым селом, успокаивается, катит свои воды не спеша, широко, словно у всех на виду ей неудобно показывать свой дерзкий нрав. «Вот и у некоторых людей, – усмехается Касым от неожиданно пришедшего в голову сравнения, – получается так же: на работе, в обществе все чисто и гладко, а на стороне совершают проступки. Почему так выходит? Где грань, на которой человек сворачивает на кривую дорогу?»

В начале тридцатых годов, когда Касым Сундеткалиев делал первые шаги в следственной работе, он легко находил причину антиобщественных поступков: разруха, трудности материальные, а больше всего наследство прошлого. Теперь же кажется, такая скользкая почва исчезла из-под ног, рецидиву давно пришел конец, хотя и серьезные дела нет-нет и появляются.

Сообщение было коротким: «В степи за Кушумом обнаружен труп». Чем бы ни занимался в этот момент следователь, какие бы важные дела ни удерживали его на месте, он в подобных случаях незамедлительно отправлялся в путь. В здешних краях расстояние от одного населенного пункта до другого измеряется не верстами, а десятками, сотнями километров, и поэтому времени на размышление в дороге у Касыма больше, чем достаточно, За долгие годы службы в Чапаевском районе Сундеткалиев хорошо изучил местность, дороги, села, узнал многих людей. У него, как говорили молодые работники органов прокуратуры, всегда было все на виду. А один прямо так и сказал в назидание коллеге-новичку: «Учись у Касыма. Он здесь одно дело даже заочно раскрыл». Утверждение это только чуть-чуть отступало от истины. Тогда Сундеткалиев, еще не доехав до места происшествия, уже знал, где и как искать, и на другой день обнаружил воришку.

Сейчас дело из рук вон выходящее. И тем не менее, он уже кое-что знал. Труп неизвестного жители соседнего аула не опознали, это, во-первых. Во-вторых, в той глухомани, кроме рыбалки, ничего примечательного нет, и в одиночку туда не ездят, а следовательно, остались свидетели и, может быть, убийца, если это убийство.

Для практиканта, ехавшего вместе со старшим товарищем на свое первое серьезное задание, дело казалось совсем простым. На месте он сразу объявил:

– Нам повезло, Касым Сундеткалиевич. Видите, на ловца и зверь бежит.

От стоявшего неподалеку грузовика отделились две фигуры и направились к ним.

– Может, сразу под суд их? – усмехнулся следователь. – Посмотри-ка лучше вон на ту банку.

– Ну-у, банка как банка. «Ассорти» вот написано. Свежая еще... – рассуждал практикант, держа находку в вытянутой руке. Глянув в посерьезневшее лицо Сундеткалиева, он вдруг обрадованно заключил:

– У нас в районе я в магазинах этого не находил, а то бы полакомился. Выходит... Выходит, не здешние.

– Да, по-видимому. Но давай встречать гостей.

Парни были одеты по-рыбацки. У обоих выцветшие на солнце рубахи, поношенные брюки заправлены в кирзовые сапоги. Один, назвавшийся Евгением Геннадьевичем Рузановым, был подавлен, растерян, говорил, заискивающе заглядывая собеседнику в глаза:

– Понимаете, он сам задрался, огрел Ивана по голове, потом пнул раза три и убежал, а утром мы нашли его уже мертвым. Понимаете, он сам...

– Пока ничего не понятно. Но, конечно, разберемся. Он ваш друг, знакомый?

– Какой там друг. Позавчера всего познакомились, – махнул дрожащей рукой Рузанов. – Иван его из города привез.

Следователь районной прокуратуры почувствовал, что без перекрестного допроса здесь не обойдешься. Рузанов, не вызывавший симпатий с самого начала, чего-то не договаривал, о чем-то умалчивал.

Для несведущих людей осмотр места происшествия, составление протокола кажется второстепенным делом. Здесь надо действовать оперативно, решительно, рассуждают они, а следователи теряют время на пустячные предметы, скрупулезные записи. Касым по опыту знал, что от первоначального знакомства с местом происшествия в дальнейшем зависит успех расследования. Поэтому он разглядывал все мелочи, можно сказать, самозабвенно, обливался по́том на жарком солнце, но не давал ни себе, ни помощнику минуты отдыха.

– Давай, давай, молодец! Чем больше увидим, больше запишем – тем быстрее раскроем дело, – подгонял следователь практиканта.

Наконец, Касым снял форменную фуражку, разгладил пятерней жесткую шевелюру и продиктовал с расстановкой помощнику:

«Протокол осмотра места происшествия, 15 августа 1968 года...» В этом документе на двух страницах машинописного текста уместилось буквально все, что могло интересовать следователя. К протоколу была приложена и схема места происшествия. Закончив с бумагами, Сундеткалиев удовлетворенно сказал:

– Как гора с плеч. Теперь возьмемся за убийцу.

– Вы уверены, что произошло убийство? – полюбопытствовал практикант.

– Несомненно.

– А кто?

– Не спеши, пожалуйста...

За ошибкой в работе следователя стоит разрушенная судьба человека. Касым отлично знал это и поэтому был молчалив.

Из допросов шоферов постепенно вырисовывалась такая картина. Рузанов и Курин Иван Иванович – работники Уральской автотранспортной конторы связи. 13 августа они вместе с Дыкиным Валерием Федоровичем появились на двух автомашинах на реке, поставили сети и начали пьянствовать. На другой день, а точнее, на другой вечер, Курин и Дыкин поссорились, и между ними завязалась драка.

– Он ударил меня молотком, – показал Курин на свою голову. – Вот, посмотрите.

«Экспертиза необходима для всех, – отметил про себя Касым. – И как можно скорее». А вслух спросил:

– Когда познакомились с Дыкиным?

...За неделю до трагического случая Курин, возвращаясь из командировки, заехал в Чапаево, чтобы взять почту. В разговор встретившихся здесь шоферов из Уральска вступил парень. Знакомство, как это часто бывает в дороге, произошло быстро. Новый товарищ – Дыкин – предложил перед возвращением в город порыбачить на Урале.

– Таких сомов наловим – закачаешься, – убеждал он колебавшегося Курина. – Соглашайся, не прогадаешь.

Однако прогадал. Рыбы поймали мало, зато оставили на берегу несколько бутылок из-под водки и вина.

– Теперь мы скрепили дружбу надолго, – засмеялся Дыкин. – Тебе, паря, все можно рассказывать.

– О чем ты?

– Да я ведь тоже шофер. Машину свою загнал к одному дружку и сачкую. Поломки, скажу начальнику. А то двинут в аул на хлебоуборку. Смекаешь?

– Смекаю.

В городе Дыкин раздобыл денег, закупил водки и, когда возвращались назад, пил без передышки.

– Если собрать всю водку, что я выпил, цистерна наберется, – хвастался парень. – А ты что постничаешь? Давай, засоси.

– За Бударином на тракте могут задержать инспектора.

– Это уж точно. Знаю я их...

На повороте в степь пришлось остановиться.

– Подвезите, ребята, – попросил «голосовавший» человек и вдруг обрадованно воскликнул, узнав Ивана Курина: – А-а-а, свой! Вы куда?

– В Грачи на Кушум.

– Меня возьмете?

– Давай!

Сначала выпили, закусили, потом весело покатили. Дыкин ехал то в одной, то в другой машине пассажиром. Потом ему это надоело и он заорал:

– Дай баранку! Поучу вас, как надо ездить!

Досталась ему машина Рузанова. И крутил он баранку с закрытыми глазами: грузовик подпрыгивал на ухабах, натуженно гремел...

...Касым, восстановивший по кусочкам историю знакомства этих людей и их совместной поездки на реку, неторопливо размышлял. Нет, преступление совершено не только здесь, на рыбалке. Еще при первой встрече Курина и Дыкина, когда была откупорена первая бутылка на берегу Урала. Первая легкая ссора. Но уже тогда было ясно: выпьют парни больше – быть беде. И это случилось...

Итак, преступление совершил Курин. Так говорит логика, так подсказывают обстоятельства дела. Но почему в таком случае поведение Рузанова куда более подозрительно? Курин молчалив, объясняет толково, не срывается в голосе, хотя и его выдает легкое дрожание рук. А это вполне понятно: смерть человека в необычных обстоятельствах потрясет любого и с крепкими нервами. И все-таки к происшествию больше причастен Курин... Он ранее дважды судим, и в какой-то мере ему привычно владеть собой. Кроме того, еще одно обстоятельство...

– Не убивал я. Дыкин сам умер. Вон там в стороне ночевал и умер. Спросите у Рузанова. Скажи, Женя, следователю, скажи, что я не убивал!

Первый срыв Курина – это, по существу, первый его ошибочный ход в заранее продуманном плане рассказа. Он запутывал следствие и пока у него шло гладко, если бы... если бы не этот возбужденный выкрик. Касым знал по опыту, что еще ни один преступник, особенно хитрый, побывавший в переплетах, сразу не объяснится начистоту. Надо дать ему возможность рассказывать и рассказывать. И он сам, незаметно для себя выложит еще несколько фактов, которые впоследствии вынудят его признаться, открыться.

– Ну, а как же тогда все это было, если вы не убивали Дыкина? – спокойно, ничем не показывая своей острой заинтересованности в его ответе, спросил Сундеткалиев.

– Когда еще перед отъездом из Чапаева, я напомнил Дыкину о его машине, которую ждут в городе, он обозвал меня дураком и салагой. В Уральске он много пил, в машине – тоже. Я попытался остановить его, но Дыкин снова стал меня ругать, обзывать. Сказал, что я трус и что со мной каши не сваришь. Я не стал спорить и ругаться, а он как заводной, сначала кричал на меня, что я медленно веду машину, что не даю ему сесть за руль, потом просто так, сказав, что ему везет на дураков, над которыми он издевался и будет издеваться. Заметьте, гражданин следователь, я все это ему прощал...

Касым отметил для себя эту фразу: «Все это я ему прощал». А значит, выпив изрядно, уже не простил?

– К этому месту мы подъехали примерно часа в два ночи. Здесь он опять предложил выпить. Мы отказались. Только когда поставили одну сеть, решили погреться и выпили грамм по двести. Поставили вторую сетку и еще раз выпили. Потом Дыкин стал ставить закидные, а мы помогать ему. Было уже почти утро. Я сказал Дыкину, что хватит ставить снасти. Зачем столько рыбы нам? А он как закричит на меня:

– Дурак! Я в кредит плачу, мне рыбы позарез много нужно! И вы оба можете поживиться...

– Я опять не стал с ним скандалить, помогал ставить до последней закидной. Прежде чем лечь спать, мы сварили уху и немного выпили. Дыкин все время приставал ко мне. Я сказал ему, чтобы он замолчал. Он обозвал, меня гнидой и схватил молоток. Рузанов разнял нас, успокоил.

У нас кончилась водка. Дыкин хотел сам ехать в поселок в магазин, но я ему не дал машину. Поехал один. Привез три бутылки. Выпили...

«Это уже много, – отметил про себя следователь. – Дело идет к развязке».

– Закончили эти три бутылки... По просьбе Дыкина мы вдвоем и поехали в Донгулюк, где, по его рассказу, рыбу можно черпать прямо сачком. На шлюзах вода кипела и бурлила, к воде было страшно подойти. Но Дыкин стал спускаться вниз. Я отправился на другой шлюз и вдруг услышал отчаянный крик. Прибежал и вижу, что Дыкин, уцепившись за кронштейн, висит. Я помог ему выбраться наверх и сказал:

– Все. Больше здесь не останемся, поедем назад.

Он согласился, но сначала решил узнать о рыбалке у гурьевских шоферов, которые стояли неподалеку у своих машин. Возвратился от них быстро, чем-то взволнованный, даже побелевший.

– Что случилось? – спрашиваю его.

– Прогнали меня и пригрозили окунуть, если я не смоюсь отсюда.

Мы сразу же завели машину и поехали назад. Отъехав несколько километров, Дыкин спросил меня:

– Ружье у тебя есть?

– Есть. Зачем?

– Тут утки встречаются. Ты езжай, а я по берегу пройдусь.

Я уехал, Дыкин остался. Уже на месте, где мы вечером сварили уху, не дождавшись Дыкина, поели, услышали несколько выстрелов. Подумали, что сейчас заявится Дыкин с добычей, и легли спокойно спать. Утром мы нашли его мертвым недалеко от нашей стоянки. Вот и все. А как случилось, что Дыкин умер, ни я, ни Рузанов не знаем...

«Силен парень – за обоих расписывается, – подумал Касым. – Видимо, придется брать под стражу Курина, так как на свободе он может повлиять на ход следствия. А не будет ли ошибкой его арест?» Но он взвесил все «за» и «против» и решился.

Постановление об аресте Курина прокурор Чапаевского района младший советник юстиции Ажханов подписал немедленно.

Всего сутки прошли с того момента, как было получено известие о роковом случае. Всего сутки. А сколько уже сделано Сундеткалиевым! Механизм расследования тяжкого уголовного преступления заработал на полную мощность.

– Чем и как вы нанесли смертельный удар Дыкину?

– Не убивал я его. Он сам...

Зимовье Шканова находилось недалеко от плотины. Ночью хозяин дома, встревоженный гулом машины, вышел во двор.

– Какой-то грузовик крутится на одном месте с выключенными фарами. Подозрительно что-то, – сообщил он домочадцам.

То же самое показал и свидетель Нурсултанов, находившийся здесь же.

В протоколе осмотра места происшествия Касым писал:

«... на голове, шее, груди, на руках имеется множество ссадин, кровоподтеков и царапин».

– Это следы побоев. Возможен наезд колесами машины. Так было? – спрашивает следователь.

– Ничего не так! Он гонялся за мной с заводной ручкой, а я укрылся в кабине и хотел уехать в степь.

– Но вы кружились на машине без света и могли нечаянно сбить его?

– Может, и мог. Темно было, да и выпил я... чуть-чуть.

– А по голове чем его били?

– Не бил я его. Он сам меня колотил. Вот они, раны.

– Экспертизой установлено, что ваши раны, нанесенные, несомненно, каким-то тяжелым предметом, не опасны для жизни, а у Дыкина такое заключение: «Смерть наступила в результате нанесения множества телесных повреждений и кровоизлияния в брюшную полость». Как это объяснить?

– Не знаю я ничего! Ничего не знаю! – закричал Курин и сразу как-то осунулся, затих.

Сундеткалиев приказал отвести задержанного, а сам задумался.

Итак, следствие можно завершить и готовить обвинительное заключение. Но все ли учтено, достаточно ли проверены детали, не упущено ли что-нибудь важное, что может смягчить вину Курина или, наоборот, усугубить ее? Эти и другие вопросы продолжали волновать Касыма, хотя дело было расследовано по всем правилам, привлечено достаточно свидетелей, картина происшествия стала ясной до конца. Сыграли свою роль и откровения Рузанова. И все, конечно, было иначе, чем рассказывал Курин.

...Рыбы попалось мало. Во всяком случае, так показалось Курину.

– Ты чего же болтал?! – накинулся он на Дыкина, – Не поймаю рыбы, учти, тебя самого на кукан посажу! Понял?

А когда выпили еще, то Курин распоясался совсем. Сквернословил, издевался и в довершение всего стукнул Дыкина кулаком по лицу. Завязалась драка. В ход пошло все, что попадалось под руки. Одним тяжелым предметом Курин ударил Дыкина в грудь и тот, охнув, свалился. Рузанов, попытавшийся разнять дерущихся, получил в свалке сильный толчок и убежал в степь. На этом избиение Дыкина не закончилось.

– Сейчас я тебя машиной поглажу, – пригрозил Курин и бросился заводить грузовик.

«Необходима еще автотехническая экспертиза, – решает Сундеткалиев и сразу начинает писать текст постановления. Она поможет внести ясность: был наезд на человека или не был».

В кабинет заглянул прокурор, покачал головой и серьезным тоном распорядился:

– Иди отдыхай. Завтра тоже ты будешь нужен. Или на больничный захотел?

– Сейчас закончу и на рыбалку с сыном отправлюсь.

– Вот-вот, иначе закиснешь.

Редко у Касыма выпадают часы для отдыха. Но уж если появляются они, то проводит он их непременно с домочадцами, а чаще всего с Маратом: неугомонный мальчик не дает скучать отцу.

– Папа, почему пароход ходит медленнее машины?

– А где растут апельсины?

Эти и другие подобные вопросы Марат задавал раньше. Сейчас он уже подрос и интересуется серьезными вещами. Но, оставшись наедине с отцом, он по-прежнему расспрашивает его обо всем. Особенно нравятся мальчугану рассказы о войне. И нередко Касым вслух вспоминает те грозные годы, когда он, как и миллионы его сверстников, сражался на фронте.

– Многие, сынок, не вернулись домой, но они выполнили свой долг. Народ их не забудет, как не забывает мать своих детей. Расти и ты хорошим человеком, чтобы люди всегда уважали тебя.

Щедрую, душевную натуру Касыма знают не одни домочадцы. Товарищи по службе убеждались в этом много раз.

– Сундеткалиев не только раскрывает преступления, но и полностью морально обезоруживает преступников, – говорят они. – Со стороны кажется, что он ведет с ними обстоятельный житейский разговор, а на самом деле тонко построенная беседа дает возможность ему быстро добираться до сути дела.

Был такой случай. При расследовании правонарушения один из участников его, учащийся Первомайского училища механизации сельского хозяйства, находясь под стражей, сообщал домой в Мордовию о том, что он жив, здоров, находится на практике. Касым отметил: парень не совсем испорчен, жалея больную мать, своих родственников, он проявляет лучшие черты своего характера. Надо пробудить в нем эти чувства сильнее, заставить, еще до конца расследования дела, призадуматься о своей личной жизни.

Разговор получился. Он оставил глубокий след в человеке, который оступился.

...Окончено очередное расследование. Сундеткалиев пишет обвинительное заключение и передает материалы в суд. Но на этом его работа по данному делу не заканчивается. Не забудет он его и после того, как прозвучат слова: «Именем Казахской Советской Социалистической республики...» Касым хорошо знает, что лучшим средством предотвращения несчастий является профилактическая работа среди населения. Поэтому часто, выступая с лекциями, он рассказывает людям о задачах органов прокуратуры, иллюстрируя все это примерами из своей практики. Не случайно в районе, где работает Сундеткалиев, говорят:

– Двух одинаковых дел у него не бывает. Отчасти и потому, что об одном он уже рассказывал людям, предостерегая от ошибок.

С. П. КОРЧИН,

старший помощник прокурора

Уральской области;

Ю. ЕРШОВ.

ЧЕРНАЯ МЕСТЬ

Переполненный зрительный зал совхозного клуба гудел как улей, а народ все подходил и подходил. У сцены на некрашеной скамейке, низко надвинув на лоб вылинявшую косынку, съежившись, сидит немолодая женщина. На лице ее – безысходное горе, взгляд глубоко запавших глаз безучастен ко всему окружающему.

Когда мы вышли с председателем сельского Совета на сцену и сели за покрытый красной плюшевой скатертью стол, шум сам по себе стих, установилась такая тишина, что было слышно, как на улице говорило радио.

– Начинать будем, Иван Сергеевич, – спросил меня председатель, – вам предоставить сначала слово?

– Пожалуйста, – согласился я, – как хотите.

– Прошу внимания, – обратился председатель к сидящим в зале, хотя и без того все внимательно смотрели на сцену. – Слово предоставляется следователю товарищу Егорову. Он расскажет, что произошло в нашем селе много лет назад.

И уже больше по привычке добавил:

– Прошу соблюдать тишину.

Когда я поднялся, чтобы рассказать о происшествии, о том деле, которое расследовал, и ради чего сюда приехал, я все еще не решил: делать ли мне информацию или предложить самой виновнице выступить первой. Женщина же сидела по-прежнему, не изменив позы.

– Мне думается, товарищи, – начал я, – что об этом событии лучше расскажет вам сама Ефросинья Носова, а если возникнут какие вопросы, то я на них отвечу.

Зал напряженно молчал, как бы обдумывая мое предложение и решая, что правильнее: следователя послушать или пусть покается сама виновница. В зале началось движение, послышался шепот, говор, а затем из глубины рядов раздался высокий, переходящий на крик голос:

– Пусть сама расскажет, змея!

И сразу все зашумели, зашевелились. Женщина медленно поднялась, распрямилась, как бы готовая ко всему:

– Что мне рассказывать. Нет мне пощады, люди. Преступница я!

* * *

Случай был редким; вот уже более двух месяцев не только в селе, но и в области о нем говорили при встречах и, как часто бывает, он обрастал новыми подробностями.

Все закружилось с того августовского дня, когда в Степноградском кооперативном техникуме начались приемные экзамены. Девчата и парни жались к стенкам в коридоре, но застенчивость и робость все же не помешала им установить те быстрые и совершенно неожиданные знакомства, которые так легко возникают в подобных ситуациях.

Люда Домберг пришла в техникум на первый экзамен по русскому языку одной из последних, когда почти все уже сидели по трое за столами, а преподаватель что-то оживленно, но вполголоса обсуждала со своим ассистентом у окна.

Как ни старалась Люда зайти тихонько, но дверь скрипнула, и к ней обернулось сразу несколько голов. Паренек, сидевший ближе всех к двери, сразу пододвинулся на скамье, освобождая новенькой возле себя место и всем выражением лица приглашая ее сесть рядом с ним.

Люда неторопливо обвела взглядом класс, только краешком губ улыбнулась парню, как бы говоря: «Да погоди ты!» и, увидев свободное место в первом ряду у окна, направилась через класс.

За столом, куда подошла Люда, сидела только одна девушка, она сосредоточенно читала, не обращая внимания на появившуюся соседку. Люда заглянула через плечо и увидела, что та принесла с собой «Грамматику русского языка».

Не поворачивая головы, а только скосив влево глаза, Люда внимательно оглядела соседку. Вдруг ее лицо против воли стала заливать краска смущения – девушка была очень похожа на ее старшую сестру Наташу: такие же пепельные светло-пушистые волосы, легкими волнами спадающие на плечи, большие голубые глаза и даже в наклоне головы немного вправо было что-то знакомое. Казалось, что Люда всегда видела эту девушку и давно с ней знакома.

Непонятное влечение к незнакомке не оставляло Люду до конца экзамена. После экзамена они познакомились и разговорились. Новую подружку Люды звали Аней.

А когда вскоре весь коллектив техникума выехал на сельхозработы в подшефный совхоз, девушки подружились по-настоящему.

Как-то раз Аня и Люда задержались на стане. Возвращались вдвоем. Стояла золотая осень, теплые сумерки опускались на землю.

– Что-то у тебя сегодня настроение неважное, – сказала Люда подружке.

– Да знаешь, маму вспомнила, вот и загрустила немножко. Она у нас очень хорошая, только живем неважно: отец у нас пьет... Я в семье была третья. Алексей, брат, в армии служит, Оксана работает в нашем же совхозе, есть и еще двое младших. Сегодня девочки говорили, что после совхоза домой собираются, а мне что-то неохота: кроме мамы никто там и не ждет...

Аня замолчала и задумалась, а Люда тоже решила так же откровенно рассказать о своей жизни.

– А моя мама, – тихо начала она, – с тремя осталась. Отца я совсем не помню, да и мама не любит говорить об этом: уехал и уехал. Но она очень переживала, что я вроде бы не его дочь оказалась, по наговорам. Помнишь, я тебе говорила, что ты на мою сестренку Наташу похожа? Ты прямо копия ее. У меня есть две сестры – Наташа и Оля, обе они беленькие, как ты, и мама блондинка и папка, говорят, был блондин, а я вот черная, как галка, родилась. Как в народе говорят: ни в мать, ни в отца, а в прохожего молодца, – горько улыбнулась Люда.

– Мама с папкой разошлись, – продолжала Люда, – и она нас одна воспитывала, замуж больше не выходила. Натка педучилище закончила и уехала в Красноярский край, вышла замуж, а Оля сейчас у тетки на Кавказе живет. Мы с мамой вдвоем остались. Живем теперь неплохо, а раньше всякое бывало.

Девушки снова замолчали, видимо, каждой из них не хотелось ворошить неприятное.

Незаметно подошли к селу. А в общежитии все вверх дном.

– Люда, Аня! Где вы ходите? Утром едем домой!

Через день Люда была дома, и мать не знала, чем ее получше покормить и куда посадить.

– Да, мама, я совсем забыла тебе рассказать, – как-то начала разговор Люда, – у нас на курсе есть девочка Аня, вылитая наша Натка – такая же беленькая, и глаза, и губы, к даже растерялась, когда ее увидела.

– Что с тобой, мама, – вскрикнула Люда испуганно, увидев, как мать побледнела и молча смотрит на нее.

– Ничего, Людочка, с сердцем, видимо, что-то. А откуда она эта девушка? – спросила мать, когда через минуту пришла в себя.

– Из Благовещенского района, живут они в каком-то совхозе, семья у них большая, зовут ее Аней, она еще говорила, что ей домой неохота ехать. А почему, мама, ты так побледнела?

– Это, доченька, мое старое горе, я тебе когда-нибудь расскажу, постарше будешь, – сказала мать и глубоко вздохнула. – Ты в кино собралась? Иди, а мне надо скотину прибрать.

Люда ушла, а Фрида Ивановна, ее мать, присела и задумалась. Открылась старая душевная рана, которая иногда заслонялась кучей дел и житейских забот. Но время от времени неотвязчивая мысль вновь и вновь возвращала ее к далекому прошлому, когда у нее, молодой и красивой женщины, рухнула вся радость в жизни, распалась семья, ушло счастье. Вопиющая несправедливость, с которой она никогда не могла смириться, оказалась сильнее ее любви и власти над собой и своей судьбой.

После случайного разговора с дочерью Фрида Ивановна долго не могла успокоиться. Ею овладело беспокойство, которое она не могла погасить, и, когда Люда возвратилась из клуба, сама завела разговор.

– Людочка, а сколько лет этой Ане, про которую ты говорила, и где она родилась?

– Тоже в сорок седьмом, только не знаю где. Аня говорила, но я забыла.

– А в нашем районе они не жили?

– Не знаю, мама.

– Ты пригласи ее, Люда, к нам на каникулы, пусть погостит. Ты же говорила, что они неважно живут, а нам она не помешает.

До самого отъезда Люды в техникум прежнего разговора не возникало, но девушка заметила, что мать часто задумывается и порой даже отвечает ей невпопад. Провожая дочь на автобус, Фрида Ивановна еще раз напомнила ей, чтобы она пригласила Аню погостить на время зимних каникул.

Все оставшиеся дни Фрида Ивановна ходила в ожидании какого-то важного события. И все же, как ни ждала, приезд девушек просмотрела. Когда в дверях появилась сияющая Люда, а за ней и Аня, Фрида Ивановна растерялась.

– Встречай гостей, мамочка, – крикнула с порога Люда. – Что же ты молчишь?

Фрида Ивановна, не отрывая глаз, смотрела на Аню. Казалось, что она лишилась дара речи.

– Аня, ты какого числа родилась? – едва сумела сказать через силу Фрида Ивановна.

– У нас, тетя Фрида, с Людой в одно время день рождения – 23 февраля.

Теперь уже сомнений не было. Перед ней была ее дочь.

– Мама, они тоже в нашем районе...

Люда не договорила и увидела, как мать медленно подошла к Ане, протянула к ней обе руки, взяла ее за голову, как бы еще раз внимательно вглядываясь в лицо, а затем порывисто притянула к себе и, захлебываясь от внезапно прорвавшихся слез, с криком: «Доченька моя, доченька!» стала целовать ее, а потом неуклюже повалилась на пол.

* * *

– А, входите, входите. Я сейчас только хотел вам звонить, – обрадовался прокурор, когда я зашел к нему. – Необычный, редкий случай. Уж чего я на свете насмотрелся, но такого еще не бывало. Сегодня в нервное отделение нашей больницы привезли агронома из совхоза Фриду Ивановну Домберг. Говорят, она опознала в одной девушке родную дочь, которую якобы ей кто-то по злому умыслу подменил лет пятнадцать назад в роддоме. Ко мне из совхоза целая делегация приходила, требуют наказания виновной. Знаете, как в селе? Уверяют, что все было сделано умышленно. Отправляйтесь в больницу и хорошенько с ней побеседуйте. А то, что же получается? Выходит, она раньше чужого ребенка воспитывала? Вот вам заявление, петиция общественности, письмо председателя сельсовета...

Так необычное дело оказалось в моем производстве. Поразмыслив, я решил начинать со встречи с Домберг.

Фрида Ивановна оказалось женщиной лет за сорок, роста среднего, с легкой проседью в белокурых, немного вьющихся волосах. Она еще сохранила былую привлекательность. Мы поговорили вначале на отвлеченные темы, а затем перешли к основному.

– Когда подошло время, – тихим голосом начала свой рассказ женщина, – муж отвез меня в район. «Обратно, говорит, без сына не повезу». У нас первые две девочки были – Наташа и Оля – и понятно, что обоим хотелось мальчика...

В роддоме я встретила женщину из нашего села по имени Фрося. Работала она у нас акушеркой, была смазливой и шустрой, и все шутила, что замуж никогда не выйдет. А потом мы узнали: оказывается, она в положении и ждет ребенка. Люди поговаривали, что отец ребенка мой брат Яков, но тот все отрицал. А вскоре Фрося уехала в райцентр и стала там работать.

При первой же встрече она так холодно ко мне отнеслась, что мне даже не по себе стало. Причин особых, на мой взгляд, не было, но теперь-то я догадываюсь.

Врачи правильно определили, что роды будут трудными, и я целые сутки промучалась...

Помню как-то Фрося шлепнула ребеночка, он закричал, и она издали на руках подняла его и говорит: «Девочка у тебя». А я так устала... Пот со лба рукой вытерла, смотрю, а на руке, на шнурке бирочка из клеенки и цифра «8»...

На следующую ночь опять Фрося дежурила. Мне очень хотелось посмотреть девочку, знаю, что нельзя, а все-таки просила: «Подведи меня, Фросенька...» И она почему-то согласилась, потихоньку провела меня в комнату, где дети лежали, и говорит: «Смотри, которая твоя?»

Вы не поверите, я тогда только мельком видела ребенка и мне показалось, что девочка беленькая. И вот я иду по палате, прохожу одну кроватку, другую, а у третьей, которая в углу стояла, остановилась и говорю: «Вот эта! наверное, моя». А Фрося отвернулась, как бы поправляет что-то и говорит: «Нет, это не твоя, это той женщины, у которой Анна Леонидовна принимала, а твоя вот эта» и показывает на четвертую кроватку, у окна. «Давай, говорит, посмотрим номерок». Взяла меня за руку, а у самой глаза нехорошие и щеки горят. «Вот твой номер восемь, а сейчас у ребенка посмотрим». Подняла номерочек на шейке у ребеночка поверх пеленочек и показывает мне: и у ребенка восьмой.

А меня как-то тянет к той девочке. Они хоть в первые дни все розовенькие, а все равно отличаются. Та мне беленькой кажется. Прямо вижу, что моя девочка, номерок только не мой.

Фрося здесь заторопилась и повела меня в палату. «Пойдем, – говорит, – а то тебе попадет и меня с работы выгонят».

Когда кормить принесли, я уже хорошо рассмотрела. Чует мое сердце, что не мой ребенок, а язык не поворачивается сказать. И ту девочку принесли кормить. Мать ее сразу взяла, номерок, конечно, сходится.

– Если у вас были сомнения, то почему вы не сказали об этом врачу, может быть, по ошибке детей спутали? – спросил я Фриду Ивановну.

– Вы меня извините, вы мужчина и вам не понять. Какая женщина отдаст ребеночка, если она его, как своего, покормила? Он первый раз сосет, посапывает, тут жизнь отдашь, а у каждой свой – самый дорогой и единственный. Попробуй скажи, что тебе моего по ошибке дали, а у меня твой, ни за что никто не отдаст.