Текст книги "Павлов И.П. Полное собрание сочинений. Том 6"
Автор книги: Иван Павлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
Д. Д. И. Кураев: Это понятно каждому, и я еще раз заявляю, что я никогда не считал относительные цифры за абсолютные; я указывал в своей работе, что прибыль воды может изменить процентные отношения. Но что прибыло вместе с водою, сказать нельзя. А между тем и вы не станете утверждать, что всасывается дистиллированная вода.
И. П. П а в л о в: Мне и незачем это утверждать. Вы говорите, что доказали уменьшение твердого остатка. Не так как самые точные и чувствительные современные весы не указывают на это уменьшение, то и утверждать этого теперь нельзя.
Д. И. Кураев: В двух сериях опытов у д-ра Кашкадамова вес твердого остатка уменьшился.
И. П. П а в л о в: При всякой постановке опыта возможна ошибка в 0.1%. 0/ Эта ошибка и была причиной получения уменьшения в весе в двух сериях опытов. Но такую ошибку нельзя ставить в упрек докладчику, так как прежние исследователи делали ошибки не в одну десятую процента, а в десятки процентов.
Выступление на диспуте по докладу А. Н. Кошелева «О влиянии гиперемии и анемии селезенки на морфологический состав белых кровяных шариков»
[36]
(14 марта 1897 г.)
И. П. П а в л о в: Верная, точная постановка опытов делает неоспоримыми найденные факты, так что против них ничего возразить нельзя. Зато другая сторона дела, чисто теоретическая, заслуживает несколько замечаний. Из работы нельзя вынести полного представления о разбираемом вопросе; это недостаток работы. Далее автор, изучая влияние уменьшения селезенки, раздражает индукционным током или центральный конец нерва, идущего по селезенке, или периферический конец его, или всю селезенку ставил между двумя электродами. При этом докторант получил тождественные результаты. На самом деле едва ли это так. Раздражая периферическую часть нерва, автор добивался сокращения только незначительной части селезенки (соответствующей разветвлениям нерва); ставя электроды на селезенку, он получал уже сокращения целого участка между электродами; наконец, раздражая центральный конец нерва, автор раздражал не только всю селезенку, но рефлекторно и другие органы и, может быть, весь организм. Трудно предположить, чтобы во всех этих случаях получился одинаковый результат, как это вышло у автора.
Выступления прениях по докладу С. Догеля «Окончания чувствительных нервов в сердце и кровеносных сосудах млекопитающих»
[37]
(20 марта 1897 г.)
И. П. П а в л о в: Физиологи с понятной радостью слышат об открытии окончаний чувствительных нервов в сердце, потому что это открытие показало воочию объект их рассуждений и предположений. То, чем физиологи только воображали, делается теперь видимым; результаты физиологических исследований прекрасно совпали с данными гистологии, так как открытием чувствительных нервов в сердце объясняется существование сердечных рефлексов. Но в этом отношении физиология идет дальше гистологии; она разделяет сердечные рефлексы по их свойствам. Теперь уже признано, что от сердца могут происходить четыре рефлекторных явления: замедление и ускорение сокращений, понижение и повышение кровяного давления. Это, вероятно, не все; вероятно, есть еще сердечные рефлексы с другими свойствами, но и в этом отношении физиологическая мысль уже колеблется. Поэтому мне как физиологу интересно знать: есть ли в анатомическом строении найденных окончаний какиелибо указания на эту разнородность в происхождении рефлексов?
A. С. Д о г е л ь: В этом можно провести аналогию между сердцем и кожей. Последняя обладает массой самых разнообразных, разнохарактерных рефлексов: болевой, тактильной, термической чувствительностью, чувством осязания и т. д. Отсюда можно было ожидать массы различно устроенных нервных окончаний. На самом деле ничего подобного нет. Правда, есть небольшое различие в строении некоторых окончаний, но все они построены по одному типу, так что разница заключается только в количестве и в большей или меньшей сложности концевых аппаратов. Например, на ладонной поверхности пальцев концевых аппаратов гораздо больше, чем на тыльной.
Может быть, и в сердце есть какие-либо особенности в нервных окончаниях, но гистологические данные не дают права утверждать это. Очень может быть, что, если аппарат больше, оно будет играть одну роль, бляшки на протоплазматическом основании – другую, небольшие аппараты – третью, хотя происхождение этих аппаратов и принцип строения их один и тот же.
И. П. П а в л о в: Об одном и том же происхождении нервных аппаратов в сердце нельзя говорить. Положим, я имею два сердечных нерва. Раздражая один, я получаю определенное явление, раздражая другой – совершенно противоположное. Если такая противоположность есть в нервах, то она должна быть и в окончаниях этих нервов; и вполне возможно, что эта разнородность свойств отражается на анатомическом строении концевых аппаратов.
Выступления прениях по докладу К. Я. Акимова– Перетца «Клинические материалы к вопросу о влиянии жира на сокоотделительную деятельность желудка»
[38]
(20 марта 1897 г.)
И. П. П а в л о в: Какого рода жир давался вами?
М. М. В о л к о в: Обыкновенное хорошее сливочное масло.
И. П. П а в л о в: Тогда непонятно, почему вы ставите ваш случай в параллель с наблюдением докладчика. Мир в вашем случае потому и переносился хорошо, что он не требует желудочного пищеварения, которое, очевидно, было понижено, а не потому, что он усиливал отделительную деятельность желудка.
М. М. В о л к о в: Даваемая вместе с жиром белковая пища могла усваиваться скорее, поэтому можно думать, что в данном случае было влияние на отделение желудочного сока.
И. П. П а в л о в: Хорошее усвоение белковой пищи под влиянием жира в данном случае можно понимать следующим образом: чистый белок не мог возбудить отделительную деятельность желез и потому один усваивался плохо. Когда же при этом давали и жир, то последний, имея свойство вызывать отделительную деятельность панкреатической железы, косвенно способствовал перевариванию и белка.
М. М. В о л к о в: Но в таком случае придется сделать еще одно предположение, именно, что в данном случае невроза и отделительная деятельность поджелудочной железы нуждалась в усилении.
И. П. П а в л о в: Дело в том, что желудочный сок своею кислотой нормально возбуждает pancreas. И если желудок неисправен, то этот раздражитель pancreas отпадает. Миру, так же как и кислоте, свойственно возбуждать отделение панкреатитеской железы, потому комбинация жира с белком обеспечивает и для белка панкреатическое переваривание.
М. М. В о л к о в: Против такогобъяснения теоретически трудно возразить; конечно, в подобном случае интересно было бы количественно исследовать выделение соляной кислоты.
И. П. П а в л о в (обратился к докладчику с вопросом): Как нравился жир больным и не имел ли влияния на усиление сокоотделения в таких случаях аппетит?
K. К. Я. А к и м о в – П е р е т ц: Я не мог наблюдать субъективных ощущений при приеме жира.
B. Н. Сиротинин: Вероятно, жир не нравился ни одному больному.
И. П. П а в л о в: На отделительную деятельность желез влияет не только приятное представление об еде, но и отвращение. Всем известно, что усиленное отделение слюны происходит не только от приятного представления, но и при воспоминании о чем-либо невкусном, бывшем во рту. в этом отношении находится в таких же условиях. Доктор Лобасов доказал, между прочим, что при рвоте происходит усиление отделения желудочного сока.
И. П. П а в ло в: В продолжение 15 минут от введения жира до приема пробного завтрака из 50 г жира немного успеет всосаться. При опытах на собаках часто приходилось видеть, что через час после приема жира желудок их содержит почти весь жир. Поэтому думать, что незначительная часть жира в состоянии подорвать аппетит, невозможно.
М. В. Я н о в с к и й: Это еще вопрос. Конечно, я взял крайность, но только для того, чтобы доказать, что пока не будет принято во внимание влияние аппетита, опыты не будут убедительны.
И. П. П а в л о в: Некоторым больным докладчик давал не пробный завтрак Эвальда, а либиховский экстракт, который влияет на отделение желудочного сока не психически, а химически.
М. В. Я н о в с к и й: Что же это значит?
И. П. П а в л о в: Вы говорите, что под влиянием предварительной дачи жира аппетит к пробному завтраку уменьшается и это может служить причиною пониженного отделения желудочного сока. Я вам указываю на то, что вместо пробного завтрака давалось вещество, вызывающее отделение желудочного сока химически, где, следовательно, аппетит не при чем.
М. В. Я н о в с к и й: Но это вызванное химическим путем отделение может быть изменено психическим влиянием.
И. П. Па в л о в: Но докладчик не давал есть, а вливал пищу через желудочный зонд, следовательно устранял психическое влияние.
Королев: Факт уменьшения отделения желудочного сока под влиянием жира стоит в противоречии с данными детской практики. При упорных диспепсиях у детей одним из лучших средств считается сливочная смесь Бидерта. Назначение ее при диспепсиях иногда положительно выручает врача. А между тем в ней много жиров, и, согласно наблюдениям докладчика, она должна понижать сокоотделение и, следовательно, ухудшать диспептические явления.
И. И. П. П а в л о в: Иногда диспепсия начинается с гиперсегреции сока. Тогда благотворное действие сливочной смеси Бидерта вполне понятно. Может быть, ваши случаи и были такие.
Королев: При этом даются соляная кислота и пепсин, которые оказывают тоже хорошее действие, так что говорить о гиперсекреции здесь нельзя.
И. П. П а в л о в: У каких детей вы наблюдали такое хорошее действие?
Королев: У грудных, от семи до одиннадцати месяцев.
Выступление на диспуте по докладу С. Н. Паренаго "Опыт сравнительного исследования способности нормального глаза различать соседние цвета призматического спектра»
[39]
(29 марта 1897 г.)
И. П. П а в л о в: Не могу согласитьс предшественником, что метод не годен; напротив, по моему мнению, основная идея правильна. Правда, есть некоторые опущения. Так, приводить спектр в такой короткий промежуток времени (2 минуты) нельзя; сетчатке нужно некоторое время для приспособления к данному цвету; это несколько подрывает работу. Но и с этим можно было бы помириться, если бы были контрольные опыты Автору следовало бы на себе проконтролировать свои выводы, тогда работа имела бы большую ценность. Все же полученные результаты имеют право считаться серьезными: они становятся в стройный ряд. Так, из работы мы узнаем, что к вечеру после трудового дня сетчатка не устает и чрезмерно возбуждается; нервная система идет через порог.
Выступления в прениях по докладу И. П. Павлова «Патолого-терапевтический опыт над желудочным отделением собаки»
[40]
(15 мая 1897 г.)
E. И. Котляр: Мое возражение касается не первой фактической части доклада, а последней, в которой И. П. Павлов говорит о претензиях на экспериментальную фармакологию. Не знаю, почему он при этом случае не упоминает моего имени, ибо одна из статей, трактующих об этом вопросе и появившихся недавно во «Враче», принадлежит мне.
И. П. П а в л о в: Кроме вашей, появилась еще статья профессора С. Попова; я говорил об этих статьях вообще, не называя имен.
E. И. К о т л я р: Я высказал в своей статье сомнение в правильности постановки современной фармакологии, сомнение, разделяемое всеми фармакологами, которые видят в ней прикладную науку. В настоящее время фармакология как бы склеена из двух совершенно разнородных частей, из лабораторной и из клинической фармакологии, и связь между этими двумя частями, конечно, является искусственной. Германии все знаменитые специалисты-фармакологи признают, что нельзя быть в одно и то же время и клиницистом и физиологом-экспериментатором. Вот почему я предложил нарушить эту неестественную связь и сделать из одного целого две независимые друг от друга части. Это, однако, еще не значит, что необходимо для этой цели создавать особую кафедру. Но во всяком случае необходимо преподавание фармакотерапии как особого предмета, которая должна поставить себе задачей перенести данные экспериментальной фармакологии на здорового и на больного человека и должна проверить, насколько отдельные средства действительны в смысле настоящих лекарств. Что действительно чувствуется потребность в обособлении этотрасли медицинских наук, доказательством этому может служить то обстоятельство, что через весьма короткий срок после появления моей статьи профессор С. А. Попов высказался в совершенно том же смысле.
И. П. П а в л о в: Фармакология – наука по существу своему экспериментальная. Настоящий фармаколог поэтому не должен стремиться в клинику. Он, конечно, всегда чутко будет следить за ней, потому что она может, с одной стороны, многое пояснить, а с другой стороны, может направлять его деятельность, но он все-таки всегда остается экспериментатором. Фармаколог должен расширять науку в сторону патологии и терапии, но при этом он не будет смешивать клинический метод со своим, экспериментальным.
E. И. Котляр: Фармаколог все-таки не может отказаться от прикладной стороны своей науки, т. e. от применения лекарств в клинике, и поэтому неизбежно должен быть также и клиницистом.
И. П. П а в л о в: Терапия уже достаточно представлена в клинике, в частной терапии. Фармакология же есть часть экспериментальной медицины, элементами которой являются, ропервых, физиология, во-вторых, патология и, в-третьих, терапия.
Л. В. Попов: Что касается только что затронутого вопроса, то в этом отношении я в своих «Клинических лекциях» имел случай высказаться публично и, как известно, держусь взгляда, близкого к взгляду И. П. Павлова; последних статей, касающихся этого вопроса, к сожалению, мне не пришлось читать, но я могу со своей стороны только подтвердить ту мысль, что фармакология есть наука прежде всего экспериментальная. Терапия же всецело находится в руках клиницистов, и на их обязанности лежит дальнейшая разработка этой науки. Что касается так называемой экспериментальной терапии, о которой говорит г. докладчик, то нет сомнения, что как отдельная наука экспериментальная терапия представляет дело будущего, так как приобретения, которые до сих пор сделаны в этом направлении, являются весьма разрозненными. Тем не менее, однакож, уже и теперь целые отделы терапии представляют плод экспериментальных исследований; сюда относятся между прочим, например, серотерапия, токсикология, учение о противоядиях, исследования о заживлении ран под влиянием различного рода лекарственных средств и целый ряд подобных исследований по другим отделам медицины. Пока мы не имеем еще науки, которая систематически излагала бы все, относящееся к данному предмету, и в этом отношении, пожалуй, желательно, чтобы некоторые лица специально занялись им, однако вряд ли это требует особой кафедры.
И. П. П а в л о в: Я не говорю о специальной кафедре; по моему мнению, желательно только расширение фармакологии в сторону терапии как экспериментальной науки.
Л. В. П о п о в: Как велика была кислотность желудочного сока вашей собаки?
И. П. Па в л о в: При нормальных условиях максимальная кислотность выражалась величиной в 0.55-0.57%.
Л. В. Попов: Клинически едва ли можно допустить, что сок всегда должен иметь одну и ту же кислотность. Мы в клинике строго отличаем hypersecretion от hyperaciditas, ибо бывают случаи гиперсекреции, сопровождаемые повышением кислотности, между тем как в других случаях гиперсекреции содержание соляной кислоты нормальное или даже пониженное, хотя условии для разжижения сока не существует. Поэтому клиника должна настаивать на констатированном ею факте.
И. П. П а в ло в: Я говорю только, что сок, выделяющийся из пепсиновых желез, всегда обладает одной и той же кислотностью. Что же касается приводимых вами клинических случаев, то их можно объяснить себе следующим образом: помимо секреции сока, происходит транссудация жидкости чрез стенку желудка, и эта пропотевшая жидкость, примешиваясь к выделяемому железами соку, разбавляет его.
Выступление в прениях по докладу Р. О. Гловацкого «К физиологии и фармакологии прессорного и депрессорного аппарата кровообращения. (О депрессорном свойстве хлороформа)"
[41]
(15 мая 1897 г.)
И. П. П а в л о в: Ваши исследования имеют то несомненное преимущество, что вы в своих опытах раздражаете прямо естественные окончания нервов, тогда как при хлорале экспериментаторы действовали на нервные стволы. Таким образом ваши опыты могут служить материалом к физиологии нервных окончаний. Кроме того, при действии хлороформа, который как летучее тело входит в организм и опять выходит из него, можно наблюдать весьма разнообразные картины и можно прямо видеть всю борьбу двух систем сосудодвигателей, между тем как хлорал действует гораздо однообразнее.
Ваши данные очень интересны как для физиолога, так и для фармаколога. Может быть, они найдут применение и при постели больного.
Выступления в прениях по докладу И. П. Павлова «Об отделительной работе желудка при голодании»
[42]
(25 сентября 1897 г.)
B. Т. П о к р о в с к и й: Ваши собаки нисколько не пострадали от экспериментов?
И. П. П а в л о в: Нисколько. Я не хотел губить собак и прерывал голодовку на семнадцатый день.
B. Т. Покровский: Как велико было изменение в весе?
И. П. П а в л о в: Несмотря на то, что собаки получали воды 1.5-2 л в сутки, потеря в весе выразилась в 25 %.
B. Т. П о к р о в с к и й: Какие же именно органы сужают желудок в выработке ферментов?
И. П. П а в л о в: Это трудно сказать.
Л. В. Попов: Как долго могли прожить ваши собаки?
И. П. П а в лов: Точно трудно сказать; обыкновенно они погибают, потеряв 40 % в весе.
Л. В. Попов: Интересно в вашей работе отношение соляной кислоты в том смысле, что содержание ее почти не изменяется. Не пробовали ли вы, кроме поваренной соли, вводить и другие соли, и как они влияли в этом отношении?
И. П. П а в л о в: Я вводил фосфорнокислый натр и не получал никакого эффекта, если же я вводил поваренную соль, то получался резкий эффект: сок прямо лил.
Л. В. П о п о в: Что касается желудочных ферментов, то присутствие их не удивительно. Ферменты можно извлекать и из других органов. Может быть, и в желудок прибывают ферменты из других мест, в силу викарности?
И. П. П а в л о в: Это могло иметь место в том случае, если бы количество ферментов с течением времени убывало, а этого нет.
Памяти Р. Гейденгайна
[43]
(23 октября 1897 г.)
Мм. гг.! 1 (13) октября скончался бреславльский профессор физиологии и гистологии Рудольф Гейденгайн. С именем Гейденгайна связано представление о нашем общем учителе. Говорю это потому, что могу вам назвать много русских, работавших под его руководством и ставших потом в свою очередь учителями. К числу таких учеников Гейденгайна принадлежат: Рогович в Томске, Гумилевский и Левашев в Казани, умерший Навалихин там же, Остроумов в Москве, Навроцкий в Варшаве, Догель, Лавдовский, Введенский, Афанасьев в Петербурге. С чувством признательности присоединяю и себя к этой группе; и это еще не все, занимавшиеся в лаборатории Гейденгайна. Наше достоинство обязывает нас быть благодарными нашему учителю и почтить его память.
Curriculum vitae Гейденгайна исключительно коротко. Родился он в 1834 г., в 1854 г. он уже защищал докторскую диссертацию в Берлине, в 1857 г. доцентировал в Галле, а в 1859 г. занял кафедру физиологии и гистологии в Бреславле, не покидая ее до своей смерти. Такое curriculum дает понять, что Гейденгайн был особенной натурой. Его по справедливости можно сравнить с теми подвижниками, которые с юношеских лет отрекались от мира для служения богу. Гейденгайн тоже как бы отрекался от жизни, посвятив себя науке, которой и служил до смерти. И в самом деле! 20 лет он – доктор медицины, а в 25 – уже профессор по двум важнейшим отраслям медицинской науки, окруженный ученикамежду которыми были такие, как Лотар Мейер, Вальдейер и др. Людвиг не раз называл Гейденгайна «физиологом с пеленок».
В результате такой деятельности должен был получиться научный труд, обозреть который далеко не легко. И если я решился передать вам содержание его трудов, то только потому, что мою задачу чрезвычайно облегчают два обстоятельства: с одной стороны, дар Гейденгайна сконцентрировывать длинную работу в одном-двух ярких опытах, и с другой – систематичность его научной деятельности. Дело в том, что Гейденгайн дал несколько рядов работ, и эти ряды настолько характерны, что их можно легко отделить друг от друга.
Первый ряд состоит из работ побщей и частной нервной физиологии. Состоя учеником Дюбуа-Реймона, совсем еще юноша в первые его двадцатые годы, Гейденгайн первый констатировал влияние силы постоянного электрического тока на эффект раздражения им двигательных нерв-в и таким образом положил один из главных камней важнейшего физиологического закона, впоследствии окончательно формулированного Пфлюгером, – закона сокращения. Тогда же он построил остроумный прибор для механического раздражения нерва (тетаномотор Гейденгайна), прибор, который с того времени являлся необходимой и непременной принадлежностью всякой физиологической лаборатории. Это раннее проявление умственной силы Гейденгайна нельзя не считать признаком его водающейся даровитости. Потом, уже из бреславльской лаборатории вышла работа о влиянии поперечного разреза на возбудимость нерва, весьма важная работа в учении о возбуждении нервов вообще. Из позднего времени надо отметить чрезвычайный успех, с которым Гейденгайн изучил так называемое псевдомоторное действие. Филиппо и Вюльпиан отметили следующее странное явление: раздражение периферического конца lingualis спустя 1-3 недели после перерезки n. hypoglossu давало сокращение языка. Чувствительный нерв как бы превращался в двигательный. На это явление было, конечно, обращено всеобщее внимание, но оно упрямо не поддавалось объяснению и сохранило за собой название парадоксального. И только Гейденгайн со свойственным ему остроумием догадался, в чем дело. Онелал вероятным, что это не есть превращение чувствительного нерва в двигательный, а только побочный результат – влияние усиленного кровообращения на перерождающиися после перерезки n. hypogloss. мускул благодаря нахождению в n. lingualis сосудорасширяющих волокон. Вывод этот был подтвержден в лаборатории Гейденгайна нашим соотечественником Роговичем, который воспроизвел аналогичный случай на n. facialis и ansa Vieussenii. Последними в этом ряде должны быть упомянуты работы о гипнозе и о возбуждениях и задерживаниях в области психомоторных центров. Первая исполнена вместе с ассистентом Грюцнером, вторая с нашим д-ром Бубновым. В то время европейское общество заинтересовалось опытами профессионального гипнотизера Гансена. Гейденгайн видел эти опыты в Бреславле и в скорости повторил их сам и, таким образом, один из первых, наряду с Шарко, указал, что область гипноза есть область глубокого реального смысла и высокого научного значения. Тогда же он выставил гипотезу о гипнозе. Он смотрел на гипноз как на результат задержки деятельности высших центров благодаря слабым ритмическим раздражениям, применяющимся для наступления гипнотического состояния, и в совместной работе с Бубновым дал этому взгляду известное экспериментальное подтверждение; в этой работе убедительно было показано, что сокращение мышц, вызванное раздражением психомоторных центров, задерживается слабыми периферическими раздражениями.
Соседнюю полосу работ составляют опыты над кровообращением. В 1870 г. в известном пфлюгеровском «Архиве» появилась работа Гейденгайна о воздействии нервной системы на кровообращение и температуру тела. Я остановлюсь на этой работе подробнее, так как она в особенности характеризует Гейденгайна как крайне осторожного и настойчивого исследователя. Исходным пунктом работь: было изменение температуры мозга при его деятельности. Исследуя это термоэлектрическим путем, Гейденгайн сейчас же заметил, что разница между температурой мозга и крови при раздражении чувствительного нерва действительно увеличивается, но не отдался этому факту, а подверг его тем более строгой критике, по своему обыкновению тем более сомневаться, чем желаннее выпадает первый результат. При ближайшем рассмотрении в самом деле оказалось, что эта разница температур увеличивается на счет охлаждения крови, а не нагревания мозга. Гейденгайн оставляет последний вопрос и сосредоточивается на уяснении причин, как происходит при раздражении чувствительного нерва это охлаждение крови. Прежде всего, руководясь данными Людвига о повсеместном сужении сосудов и, следовательно, затруднении кровообращения при раздражении сосудодвигательных нервов, прямом и рефлекторном, он обратил внимание на связь с кровообращением, но не был в состоянии объяснить явление таким образом, так как ослабление кровообращения другими способами – кровопусканием, замедлением сердцебиения и т. д. – повело не к охлаждению крови, а к ее нагреванию. Ввиду этого приходилось думать, что дело не в кровеносных сосудах, и Гейденгайн ставит новые опыты, перевязывая аорту, исключает кровообращение и все же при раздражении чувствительного нерва получает понижение температуры крови. Далее, он не видит этого понижения у лихорадящих животных, хотя кровообращение в последнем случае изменяется совершенно так же, как у нормальных животных. Итак, повидимому, все склоняло мысль к заключению, что чувствительное раздражение непосредственно влияет на химические процессы в теле, вне связи с изменениями кровообращения. Но исследовательское чутье Гейденгайна не удовлетворялось этим выводом. Приходилось признать особые химические процессы с сильным поглощением тепла, такак опыт с зажатием аорты исключал уход тепла из тела. Многие месяцы продолжалась эта умственная работа Гейденгайна, пока в конце концов он пришел к заключению, что вывод Людвига о затруднении кровообращения при чувствительном раздражении фактически не проверен. Он поставил поэтому опыт над скоростью движения крови в больших венах и скоро убедился, что она при чувствительном раздражении резко увеличивается. Таким образом происходит более совершенная циркуляция крови, более оживленный обмен между наружным холодным и внутренним теплым отделами тела, и это обусловливает охлаждение крови. Но тогда как же понять опыты с зажатием аорты и над лихорадящими животными? При проверке оказалось, что зажатие аорты, благодаря коллатеральному кровообращению, не устраняет усиления кровообращения при раздражении, а у лихорадящих понижение температуры крови не происходит, потому что у них невелика разница температур между наружным и внутренним отделами тела. Позже, несколько лет спустя, в лице нашего земляка Остроумова гейденгайновская лаборатория на почве первых, довольно загадочных наблюдении Гольца окончательно разъяснила вопрос о сосудорасширителях кожи точно установила факт расширения сосудов всей кожи при чувствительных раздражениях рядом с сужением брюшных сосудов. Этим капитальному факту предшествующей работы сообщалась полная выясненность. В следующей работе Гейденгайном вместе с Грюцнером и несколькими студентами показано аналогичное отношение скелетных мышц, и там же, между прочим, описан опыт огромного рефлекторного влияния на кровеносные сосуды, повидимому, малозначительного приема – дуновения на кожу животного.
Следующий ряд опытов касался химизма и развития тепла в мышцах. Первая работа по этому вопросу появилась в 1864 г. В этой работе остроумно устроенным термоэлектрическим столбиком, точно следовавшим за малейшим движением мускула, была доказана разница в производстве тепла мышцей при одинаковых раздражениях, но при разных отягчениях: при одном и том же раздражении мышца тем более производит тепла, чем более она отягчена. Таким образом Гейдениайн установил факт саморегулирования элементарной ткани. Далее, в работе нашего Навалихина, вышедшей из бреславльской лаборатории, было показано, что при усилении раздражения теплообразование в мышце идет быстрее, чем высота сокращения. Следовательно, для организма выгоднее малые, но частые сокращения, чем большие, но редкие. Потому-то, всходя на гору маленькими, но учащенными шагами, не так скоро устаешь, как всходя большими и редкими. Наконец в самое последнее время из лаборатории Гейденгайна опубликована работа Волчиха, указывающая, что при субминимальных раздражениях, при которых, следовательно, мышечных сокращений не будет, химические процессы в мускуле заметно уже усиливаются. Этим могут быть объяснены, например, трофические явления в мышцах при страданиях спинного мозга. При перерождении, например, пирамидальных путей атрофии мышц не может быть, и это объясняется сохранением рефлексов, влияющих на химизм мускулов. При поражении же клеток передних рогов эти рефлексы исчезают, и становятся понятными непременно в таких случаях атрофии мышц.
При рассмотрении этого отдела работ нельзя не упомянуть о научном состязании Гейденгайна с Фиком. В физиологии мускула как механического и вместе теплового прибора естественно возникло стремление объяснить некоторые явления законом сохранения сил, стремление доказать приложимость этого закона к жизненным явлениям. На долю Teeденгайна с его тонким остроумием выпало неоднократно разрушать преждевременные надежды в этом отношении. Горячий сторонник этого стремления Фик ставил, например, такой опыт: освобождая мышцу от груза на высоте ее сокращения, он получает одно количество тепла, а не разгружая – другое, большее. По Фику, в первом случае произведена полезная механическая работа, а во втором вся работа превратилась в теплоту, и потому ее больше. Гейденгайн, однако, доказал, что такое объяснение не верно. Он указал, что в первом случае сам химический процесс, само теплообразование меньше, чем во втором, потому что сократительный процесс фазе расслабления продолжается без отягчения мускула.
Я перехожу к тому славному и широкому пути, по которому в продолжение целых тридцати последних лет излюбленно двигалась научная мысль Гейденгайна, – я перехожу к работам Гейденгайна по физиологии отделения. Работа началась с опытов над слюнными железами. В 1851 г. Людвиг показал, что при продолжительном раздражении chorda tympani слюна становится все жиже и жиже. Отсюда было выведено заключение, что ток жидкости, обусловливаемый раздражением нерва, вымывает постепенно запас органических веществ желез. В 1868 г. появилась работа Гейденгайна под скромным заглавием «Материалы к учению об отделении слюны».
В этой работе автор сообщает, что более сильное раздражение нерва ведет не только к более обильному отделению слюны, но и к увеличению в ней процента органических частей. Такой факт не согласовался с прежними воззрениями на отделение слюны, и нужно было признать непосредственное влияние нервов не только на ток жидкости, но и на выработку органического остатка слюны. Тогда же Гейденгайн, будучи постологом, нападает на счастливую мысль сравнить картины железы под микроскопом после покоя и деятельности и находит резкие разницы в клетках в зависимости от функционального состояния. Таким образом происходит открытие тонкого анатомического субстрата физиологической работы желез. Исследователь как бы входит в лабораторию клетки и глазом следит за происходящей в ней работой. Результат этот затем в длинном ряде исследований подтверждается для многих других пищеварительных желез. Вместе с этим в той же работе 1868 г. Гейденгайн догадывается, что влияние нервов на железу идет в двух направлениях: 1) в смысле усиления тока жидкости и 2) в смысле химических превращений, что надо приписать двум различным сортам железистых нервов. Через 10 лет это предположение блистательно оправдывается в новых опытах. Было известно, что отделение gl. parotis легко возбуждается раздражением церебрального нерва (n. Jacobsonii), симпатический же, повидимому, не оказывает на нее никакого действия. Гейденгайн предположил, что последний и есть нерв, влияющий только на химические превращения в железе. Микроскоп, как и эксперимент, вполне подтвердил это предположение: когда течет жидкий секрет при раздражении п. Jacobsonii, в клетках не замечается почти никакизменений, и, наоборот, несмотря на то, что секрета совсем нет при раздражении симпатического нерва, в клетках после этого раздражения наступают важные морфологические перемены. Кроме того, раздражение одного n. Jacobsonii дает жидкую слюну, раздражение же n. Jacobsonii и n. sympathicus вместе – гораздо более концентрированную. Разграничив, таким образом, деятельность нервов, Гейденгайн дал им особые названия. Нерв, заведующий током жидкости, он назвал секреторным, другой – трофическим (последнее название, впрочем, подверглось критике). Рядом с этими исследованиями Гейденгайн углубился в анализ химических процессов в железистых клетках. Он разделил деятельность клетки на отдельные фазы; он нашел, что во время покоя в клетках из общего запаса материалов накопляется вещество, постепенно превращающееся в, так сказать, местное вещество. Но это последнее не есть еще окончательный продукт железы, а последний химический стадий перед ним. Превращение его в настоящий фермент есть уже результат действия трофических нервов и происходит в момент секреции. Наконец Гейденгайну удалось локализировать выработку отдельных составных частей желудочного сока по различным железам и клеткам. Он обратил внимание на два рода клеток в желудочных железах: обкладочные и главные. Сделав предположение, что обкладочные клетки выделяют соляную кислоту, а главные – пепсин, Гейденгайн в конце концов подтвердил это вполне убедительными опытами. Секрет хирургически изолированной пилорической части, где находятся только железы с клетками, подобными главным, пепсиновых желез, оказался содержащим действительно один только пепсин; между тем уединенное дно желудка доставило полный желудочный сок: пепсин в растворе кислоты.
