Текст книги "Командарм Дыбенко (Повести)"

Автор книги: Иван Жигалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

– Вы, Петр Петрович, с ней по-немецки балакайте, – советовал буденновец. – Она по-ихнему обучена.

Лепов, склонный к быстрым выводам, измерив лошадь взглядом, заключил:

– Не корабль, освоить можно.

Попотеть Шуханову пришлось основательно.

– Выходит, конный спорт – дело нелегкое? – улыбнулся Волков.

– Нелегкое, Олег Григорьевич. Проще корабли строить.

– Зато после войны станете лихим дербистом, будете выступать на ипподроме, на трехлетках, – пошутил комбриг.

Асанов не участвовал в этом разговоре, он расхаживал по избе, заложив руки за спину, и о чем-то думал.

– А нужен ли нам этот «немецкий конвой»? – неожиданно спросил он, остановившись около Карпова. – Что он практически нам дает? Способны ли пятнадцать ребят, переодетых в немецкую форму, защитить обоз в случае, если возникнет опасность? Конечно, нет. А вот в беду могут попасть… На охрану продовольствия мы выставляем две партизанские бригады – вашу и соседнюю, Егорова. Да и регулярные части помогут. Обстановка для нас сложилась благоприятная. Немецкое командование занято вызволением своих войск из демянского котла. Огромные силы фашистов прикованы к Холму, где уже много дней отбиваются от частей Красной Армии… Я, конечно, не настаиваю. Но неудобство тут большое. Мне кажется, Петру Петровичу не особенно приятно переодеваться в чужую форму.

«Молодец Николай Дементьевич», – подумал Шуханов.

К удивлению всех, Александр Иванович согласился с Асановым.

– Ну что ж, раз представитель Красной Армии считает, что такой конвой ни к чему, откажемся от него, – сказал он. – Обойдемся без него…

Под вечер Асанов и Волков уехали. Последний раз отправился к своим конникам и Шуханов.

В Каменке опять стало тихо…

Глава двенадцатая

К походу все подготовлено. Продукты упакованы в мешки, уложены на дровни и укрыты сеном. По всему маршруту расставлены партизанские отряды.

Более двухсот человек, которым предстояло везти собранные продукты для защитников блокированного города на Неве, отдыхали в тех деревнях, из которых завтра выйдут в опасный путь.

Карпов ночевал у Никиты Павловича. И хотя как будто все было учтено, Александр Иванович волновался и долго не мог заснуть, прислушивался к тихому перешептыванию, доносившемуся с кухни.

Там хлопотали Прасковья Наумовна и Тося. Бодрствовал и Володя. Он обиделся на деда за то, что не взял с обозом.

– В нашей избе, да и во всей деревне, ни одного мужика не останется, – говорил Никита Павлович внуку. – Кто же за женщинами да детьми присматривать станет? Тебе, Володя, придется. Так-то.

Может, дедушка и шутил, его не сразу поймешь, но Володя сказал, что Вениамин Платонович вернулся из госпиталя в Каменку и что теперь в деревне будет мужик. Дедушка объяснил, что Чащин скоро отсюда уедет.

– А ты, дочка, к партизанам вернешься? – спрашивала Прасковья Наумовна Тосю.

– Вернусь, тетя Праша.

– А я бы на твоем месте осталась. Тут можешь загубить себя. Ох, заговорилась! – всплеснула руками хозяйка. – Пора противень доставать, а то Володя дрова-то принес березовые, жаркие! – Побросала сильно поджаренные сухари в решето. – Алеша Лепов останется или как?

– Вернется…

– Ой ли! – подал голос Володя. – Ведь он моряк, командир. Скоро весна, на корабль ему надо. Его, гляди, не пустят.

Тося об этом не подумала.

– Конечно, Лепов станет воевать на Балтике, – опять сказал Володя. – Сами посудите – Алексей командовал катером, разве может он все время партизанить. Зимой – дело другое: море льдом покрыто и корабли стоят. Определенно его задержат. Флоту командиры нужны, даже очень нужны.

– А ты почем знаешь? – вспыхнула Тося. – Вот увидишь! Вернется он!

– Да я бы и сам этого хотел, – продолжал Володя. – Леша не только тебе, он и нам всем нравится.

– А что это ты решил, будто он мне нравится?

– По глазам вижу.

– Ну ладно, хватит вам, – примирительно сказала Прасковья Наумовна. – Иди, Володя, спать. Мы с Тосей уложим все и тоже прикорнем.

Володя залез на печку и быстро уснул. Вскоре и Тося легла. Засыпая, она думала: «Если Алеша останется на флоте, то и я, пожалуй, не вернусь к партизанам».

Завязав мешок с гостинцами, Прасковья Наумовна тут же на кухне бросила полушубок и прилегла на него. Ох, как не хотелось ей отпускать Никиту в опасную дорогу, но запретить не могла. Не по своим делам, чай, едет – народ посылает. А народу не откажешь. Потом стала думать: «Как-то в Ленинграде наш Витенька, бедняжка? Ох-хо-хо! Напал бы на этих извергов страшный мор, чтобы издохли все до одного вместе с душегубом Гитлером».

Начался март – первый весенний месяц. В марте курица из лужицы напьется – гласит народная мудрость. Нынче все еще стоят холода. Идут подводы, а под полозьями монотонно поскрипывает морозный снег. Около избы Прохора в окружении небольшой группы людей стоял Карпов.

– Словно на базар, – сказала Авдотья.

– Не на базар, матушка, а в Ленинград, к родичам, едем, – отозвался Прохор.

– Верно, к родичам, – сказал Карпов. – Что ж, если разобраться, Сащенко прав. В Ленинграде у каждого есть близкий или дальний родственник. С незапамятных времен в город стремились люди в поисках заработка и счастья. Кто устраивался на завод, кто в услужение в богатые семьи, оседали и становились питерцами. Особенно много понаехало в годы коллективизации и пятилеток… Только чувства, которые движут сейчас нашими людьми, глубже, шире и благородней родственных. Это товарищество, скрепленное кровью, пролитой рабочими и крестьянами в боях за Советскую власть. – У Авдотьи спросил: – У вас есть родные в Ленинграде?

– Какие там родные! Никого у нас нет. Мы с Прошей дальше Пскова и дороги-то не знаем. У моего муженька первая родня – коровы и овцы.

– Да еще ты, богом нареченная жена, – добавил Прохор, поддержанный дружным смехом земляков.

Подъехал Смолокуров. Он в длинном рыжем тулупе с изъеденным молью воротником. К нему подошел невысокого роста человек.

– Почет и уважение, Василий. Почем думаешь ржаную муку продавать?

– Погляжу, как другие. Да со старостой посоветуюсь. Вон он, легок на помине.

Чащин неторопливо шагал по деревне, опираясь на палочку. В полушубке, черных катанках, на голове помятая шапка. Изменился Вениамин Платонович. Сбрил казацкие усы, собственно говоря, сбрил только один ус, который остался после допроса. На щеке красный рубец, выбиты три передних зуба, помяты ребра. Наталья Яковлевна насилу выходила его.

Чащин почтительно поклонился землякам, а на вопросы «Что там было?» махнул рукой: мол, об этом нечего вспоминать. Сегодня Вениамин Платонович, как и все, в добром расположении. Избавился он наконец от собачьей должности.

– Продукцию на базар везете, – шутил Чащин. – Похвально, похвально. Вот обрадуются господа фашисты, чтоб они издохли, проклятые.

– Уж так обрадуются, аж подавятся, идолы… – в тон Чащину отвечает Смолокуров.

– Давно, давно пора. – Чащин по-хозяйски осматривает возы. – Излишки, кои у кого имеются, продавать надо, а то прячете в волчьих ямах да партизан подкармливаете…

А чуть в стороне идет другой разговор:

– Долбанули фрицев в райцентре. Они после «Красной звезды» опомниться не успели, а их еще раз стукнули по зубам.

На паре хорошо упитанных трофейных коней отъехал от своего дома Иванов. На розвальнях поверх мешков с продуктами, укрытых сеном, сидела сияющая от счастья Валюша. Лошадьми правил Володя, а хозяин с хозяйкой шагали позади воза.

– И ты, борода, на базар? – спросил Чащин.

– Я что, хуже других? Так-то. На базар, на базар.

Иванов со всем своим семейством направился к Карпову. Чащин остался поджидать дочь.

Не сразу признаешь Тосю в том пареньке, который полеживал на возу.

– Ну а ты что везешь, красавец? – шутливо спросил Вениамин Платонович, разгребая сено. – Вроде там мешки схоронены?

– У меня горох отборный да свинина белая, как сахар. – Тося проворно спрыгнула на снег, обняла отца и крепко поцеловала. – Без меня ты не очень-то скучай, я скоро вернусь.

«Ведь не в раймаг собралась, родная, дорога-то длинная, опасная», – с тревогой подумал Вениамин Платонович.

– Ладно уж, – смущенно произнес отец. – Надумаешь в Ленинграде остаться, я тебя не держу, поживу один. Решай сама. Счастливого тебе пути, дочка!

– Я вернусь, папа! – и еще раз крепко обняла отца…

На розвальнях к бывшему правлению колхоза подъехал комбриг, а следом – на верховых – охрана.

– Можно, пожалуй, трогаться, – сказал Волков. – Кажется, все предусмотрели: по дорогам расставлены отряды. – Комбриг назвал фамилии командиров и рекомендовал придерживаться намеченного маршрута.

– Радиограммы посланы Никитину в Ленинград и генералу Федотову в Осташков, – сказал Асанов. – Там вас встретят.

– Много собрали в фонд обороны Родины? – спросил Карпов Заречную.

– Пока семнадцать тысяч да немного золота. Каждый день касса пополняется. Печников еще привезет. Дней через пять и он с делегацией может отправляться в дорогу.

– С Печниковым встретитесь в Валдае или Боровичах, – добавил Асанов. – В Ленинград отправитесь вместе. Ну, в добрый путь! – И он крепко обнял Карпова.

Прощаясь с Чащиным, Александр Иванович напутствовал:

– Укрепляйте в Лесной республике Советскую власть, Вениамин Платонович. – Взглянул на Заречную: – Помощница у тебя надежная.

– Ладно уж хвалить-то, – засмеялась Анастасия Егоровна и протянула руку Карпову: – Ни пуха вам, ни пера, друзья!

Возчики отвязали лошадей, подтянули вожжи. Снег заскрипел под полозьями саней.

Женщины украдкой утирали слезы, будто соринку с глаз снимали… Сколько они за свою жизнь проводили красных обозов! Всегда со знаменами, с песнями, с лихими переливами трехрядок. А тут тихо. Плачут. Война… Все ли будет хорошо?

Прасковья Наумовна обняла мужа, перекрестила незаметно.

– Смотри там… – ладонью вытерла глаза. – Помню, в мирное-то время как выберешься в город, так и пропадешь – везде свояки, со всеми по рюмке выпить надо…

– Вот завела шарманку. – Никита Павлович ласково похлопал жену по плечу. – Нашла что вспоминать. Так-то. Мигом вернусь, если фашисты не помешают. Дорогу домой знаю. – И, обращаясь к Володе: – За бабушкой смотри и из дому не отлучайся. Я и Назару накажу, с ним мы в пути еще встретимся. А тебе, Валюша-малюша, что привезти?

Девочка задумалась:

– Поцелуй сестричку Глашеньку и братика Бореньку, мамочку и папочку… Скажи, что я их очень и очень люблю. А у вас мне совсем, совсем хорошо, и я не скучаю.

– Все сделаю, доченька. – Никита Павлович поднял девочку, поцеловал.

Прощался с Авдотьей и Прохор. И уж, конечно, вспомнил божьих угодников. Удивительный человек! Авдотья утирала рукавом слезы и все причитала:

– Ох, чадо ты мое болезнеутробное, рана моя сердешная! Да что я без тебя делать-то стану?..

Пятнадцать подвод вытянулись в цепочку. Двинулись, чтобы присоединиться к другим. Многие знали, что сегодня деревни Лесной партизанской республики вот так же провожают своих земляков. Более двухсот подвод отправляется в рискованную дорогу.

Женщины и присмиревшие мальчишки плотнее сомкнулись вокруг партизанских вожаков, наблюдали, как вползали в лес груженные продуктами сани. Вот уже скрылись последние дровни, а люди все стояли, смотрели и думали: когда-то снова удастся им свидеться, да и все ли вернутся?

Глава тринадцатая

Когда конвоиры в немецкой форме перешли в распоряжение руководителя партизанской разведки политрука Завьялова, у Шуханова остались лейтенант Лепов, мичман Веселов, знаток немецкого языка Станислав Валуйкин да бывший буденновец Надечкин. Им предстояло сопровождать подводы через линию фронта в качестве обычных возчиков.

Они въехали в Каменку. Там уже было пустынно, только на крыльце избы Ивановых стояли Чащин с Камовым, у которого открылась старая рана. Шуханов остановил лошадь, поздоровался с бывшим старостой, а Захару хотел вернуть его тетрадь.

– Оставьте у себя, – сказал моряк. – Пускай люди узнают о жизни и делах соотечественников, очутившихся в немецком тылу. – И после небольшой паузы: – А обоз пройдет. Обязательно пройдет. Началось наступление наших войск на демянский котел, и фашистам теперь не до партизан.

– Это наступление действительно поможет нам, – сказал Петр Петрович. – В котле заварилось хорошее дело.

А Камов продолжал:

– Из принятых радиопередач я понял, что наши войска намерены освободить Демянск и Старую Руссу, чтобы выйти на рубеж станция Веретье, Сольцы, Демянск, Дедовичи. На этой территории особенно активно действуют партизаны, поэтому передвигаться с обозом будет безопаснее. Да и Красная Армия вам поможет.

– Ты прав, Захар… А твою тетрадь передам журналисту Лукину. Может быть, опубликует твои «Непридуманные рассказы» в газете.

Шуханов зашел в избу поблагодарить Прасковью Наумовну за гостеприимство, попрощаться с ней, с Володей и своей маленькой землячкой Валюшей.

– Уж вы, сердечные, помогите Никите отыскать сынка Витеньку…

Когда проезжали по деревне, невесть откуда появившиеся мальчишки махали им шапками. Доброго здоровья и благополучного пути желали и глядевшие из окон каменские женщины. Шуханов и его спутники сняли шапки и несколько раз поклонились.

До Ручьев, небольшого выруба, где назначена встреча с группой Карпова, ехали по старому еловому лесу. Дорога, хотя и узкая, была хорошо укатана, поэтому полозья дровней легко скользили и лошади шли бодро.

Среди деревьев показалась подвода, и в шагавшем за ней человеке Шуханов узнал старого знакомого – Денисыча. Он остановил лошадь. Шуханов тоже подал знак, чтобы его спутники задержались.

– Александр Иванович впереди ждет, – поздоровавшись, сказал Денисыч и, показывая рукой, добавил: – Вот там, за деревьями.

Добраться до Карпова оказалось не так просто: дорога забита подводами. Пришлось идти по обочине, местами проваливаясь по пояс в рыхлом снегу.

Еще издали Карпов приветливо помахал шапкой. Из-за его спины выглядывала Тося. К ней, лавируя между подводами, спешил Лепов. Шуханов улыбнулся: «Не выдержало сердце добра молодца».

– Озябла, Тося? – спросил Алексей.

– Мне тепло. – Щеки девушки алели. – Я все время на ногах. – Тося перехватила взгляд Шуханова и потупила глаза.

«Чего смущаешься, красная девица?» И, чтобы не мешать, отошел в сторону. Шуханов уже давно замечал, что девушке нравится Алексей: обращаясь за чем-либо к лейтенанту, она опускала глаза и краснела. Да и Лепов как-то особенно нежен с ней, робеет в ее присутствии. «А чего тут особенного, – думал Шуханов. – Я не удивлюсь, если молодые заявят: „Товарищ командир, мы хотим пожениться. Просим вашего разрешения“».

– Вот и побываешь в Ленинграде, – не найдя, что сказать, обратился Алексей к девушке.

– Я и теперь еще сомневаюсь… Далеко ведь… Только когда въеду в город, поверю…

Подошел Карпов.

– До утра можно ехать спокойно, – сказал он Шуханову. – Поэтому не станем терять времени. Отдохнуть еще успеем… сделаем привал где-нибудь под елками с зайчатами. Их тут много. Смотрите, как на снегу напетляли.

– Всем удалось выбраться? – спросил Шуханов.

– Пока известно, что пятнадцать человек задержались. Пять из них были под сомнением, староста, подлюга, учуял что-то неладное, усилил слежку, полицаев призвал на помощь. Ребята решили остаться на месте, продукты же незаметно по ночам переправили в соседнюю деревню, расположенную в Лесной республике, а там их распределили по подводам… Поехали. Двигаться будем с интервалами.

Хотя шли еще по территории Лесной республики, где хозяевами были партизаны, однако соблюдали предосторожность. На земле, где хозяйничали оккупанты, опасность велика. Ну а если произойдет встреча с фашистами? Как тогда быть? На этот случай рекомендовано отвечать: мужики таких-то деревень везут продукты на хозяйственный пункт немецкой армии. Расположение таких пунктов Архип Михайлов передал в свое время Чащину, и партизанам оно было известно. Имелись и другие варианты ответов. Все подтверждалось официальными документами. Станислав Валуйкин мастерски подделывал подписи немецких начальников, а Михайлов и Варя Петрова эти бланки доставали…

Партизанский обоз двигался лесными дорогами. Уже под вечер следующего дня где-то неподалеку послышалась перестрелка.

– Глядите, товарищ командир! Вон туда! – указав рукой, крикнул Лепов.

Между деревьями шел на лыжах невысокий толстый немец. «Может быть, обоз обнаружен?» – с тревогой подумал Шуханов.

Вдруг прогремел одиночный выстрел. Немец на какое-то мгновение остановился и рухнул в снег. Тут же подъехали на лыжах два партизана, оттащили труп подальше в лес и забросали еловыми ветками.

– Нашли в карманах, – сказал один и передал Шуханову бумажник и записную книжку. Партизан назвал четыре деревни, в которых расположились на отдых гитлеровцы. – А пристрелили мы солдата из хозяйственного взвода. Они тут поблизости грабили у населения продукты.

Шуханов раскрыл бумажник. В нем оказались немецкие и – советские деньги, солдатское удостоверение на имя Зигфрида Вестфаля, в записной книжке лежало неотправленное письмо. Солдат жаловался жене на опасности, которые подстерегают его на каждом шагу. Взгляд задержался на записи:

«…Меня и Мирсберга спас от верной смерти русский Михайлов, – писал немец. – Полковник Тигерберг и много солдат и офицеров гарнизона и комендатуры убиты…»

– Черт возьми, ведь речь идет об Архипе Михайловиче! – воскликнул Шуханов и снова углубился в чтение.

«…Несколько тысяч партизан напали на районную комендатуру. – Шуханов даже улыбнулся: „Действительно, у страха глаза велики“, – Много наших погибло. К счастью, нас там не было. На днях партизаны взорвали поезд с отпускниками. Можешь себе представить, что от них осталось?.. Живем словно на вулкане. Ни проехать спокойно, ни пройти! Партизаны орудуют совсем близко от нас. Сколько их – трудно подсчитать… Но ты за меня не беспокойся: я родился в счастливой сорочке… На днях пошлю тебе еще посылочку, уже кое-что приготовил.

Крепко обнимаю. Твой Зигфрид».

– Удивительное послание усопшего фрица, – сказал Шуханов, показывая письмо Валуйкину. – Прелюбопытнейшая откровенность гитлеровца с восточного фронта.

Лыжники удалились, объяснив, как нужно ехать дальше. Прекратилась и стрельба в лесу, по-прежнему звонко и однообразно скрипел под полозьями снег. Деревни, где находился на отдыхе немецкий полк, остались в стороне. Сделали короткий привал, чтобы покормить лошадей и самим поесть. В сумерки въехали в затерянную в лесу деревню Жихарево.

Шуханов чувствовал себя совершенно разбитым. И немудрено: все время он шагал пешком, не решаясь присесть на воз. Лошади также еле переставляли ноги.

– Это с непривычки, – успокаивал Савелий. – Вот поспите часок-другой – и все образуется.

Тем временем Лепов, привязав коня и бросив ему охапку сена, побежал разыскивать Тосю. «Железный человек», – сказал ему вслед Шуханов. Пошатываясь, он поднялся на крыльцо, вошел в избу, намереваясь отдохнуть. Но появился Карпов с группой возчиков, чтобы провести совещание, договориться о порядке дальнейшего движения обоза. К великой радости Шуханова, совещание закончилось быстро. Хозяйка дома, еще совсем молодая женщина, пригласила гостей к столу. Она поставила большую глиняную миску щей. Нарезала хлеб, принесла несколько крупных луковиц.

– Ешьте, не стесняйтесь. Для вас сварено. Я еще подолью, – певуче произнесла она.

В избу без стука вошли четыре немолодых крестьянина. Они запросто поздоровались, словно давно знакомые, сели на лавку.

– Мы подготовили четыре подводы с продуктами, – сказал один из них. – Думали собрать побольше, да не успели. Вчера весь день в деревне шел бой. Партизаны выбивали полицаев.

– Четыре подводы – тоже хорошо, – ответил Карпов. – Ленинградцы скажут вам спасибо. А кто сопровождает?

– Нам доверили.

– Идите отдыхайте. Выедем затемно.

Колхозники ушли.

Шуханов снова перечитал письмо убитого Вестфаля.

– Значит, Архип Михайлович где-то рядом с нами, – сказал Карпов. – Душой болеет за нас.

– Наверняка, – согласился Никита Павлович. – Ведь и он помогал снаряжать обоз, да еще как помогал! Так-то…

Как только Карпов и командиры ушли, Шуханов лег на кровать и сразу уснул.

Но спать пришлось недолго. Заговорили люди. Заскрипели розвальни. Шуханов вышел из избы. Обоз тронулся.

В воздухе пахло весной, пригревало солнце, и снег начал разбухать, ноги лошадей проваливались, тяжелые дровни проседали в плохо наезженных колеях. Во время короткого привала он встретился с Карповым. Оба тревожно посматривали на чистое небо.

– Теперь ехать придется только ночью, – сказал Александр Иванович. – Меньше шансов столкнуться с фрицами. Да и лошади по морозцу не так устанут.

А еще через ночь, едва успели покинуть деревню, в которой отдыхали, пришлось сделать остановку. Близ какого-то большого селения из лесу вышла на лыжах женщина и, догнав Шуханова, сказала:

– Идите вправо и держитесь вон той лыжни. – Она указала направление палкой. – Там встретят наши.

Шуханов свернул на целину, с тревогой поглядел на следовавшие позади подводы, которые буквально плыли по глубокому рыхлому снегу. Под полозьями выступала вода.

Дорогу прокладывал Иванов на своих розвальнях. Лошади то и дело останавливались, от них валил густой пар.

– Вот снежище-то, – сказал Шуханов, уступая дорогу Иванову.

Никита махнул рукой.

Подъехал Карпов. Он предупредил:

– В Подберезье расквартирована ударная немецкая часть. Гитлер приказал любой ценой деблокировать окруженную в районе Демянска шестнадцатую армию. Вот и подбрасывает дивизии. Партизаны о них сообщили в штаб фронта. Скоро ударят летчики, начнут действовать наши люди. Товарищи и предупреждают нас, чтобы мы не попали под бомбы своей авиации.

Ночь и часть следующего дня проводили в лесу. Все перемерзли, а костер зажигать нельзя. Закрылись со всех сторон возами, соорудили над головами крышу из еловых веток, сгрудились плотной кучкой. Прислушивались к гудению самолетов, уханью взрывов и радовались, что близко были свои, которые пытались ликвидировать демянский котел и вели бой за Холм…

Когда подморозило, тронулись дальше. Ехали по земле, опаленной пожарищами, превращенной в мертвую зону. Прохор старался держаться поближе к Карпову, рядом с начальством, считал он, спокойней. И все же на него обрушилась беда. На деревеньку в несколько изб, в которой остановились, чтобы перекусить самим да лошадей покормить, налетел «юнкерс». Фашист высыпал гранаты, с визгом упавшие на землю, обстрелял из пулемета пустынную улицу и удалился. Заполыхало несколько изб. Все бросились тушить пожар. А воздушный пират снова появился, но теперь бомбы сбросил за околицей. Заполыхало гумно, в котором стояли подводы с продовольствием.

– Ах, подлые твари! – Прохор бежал к гумну, где стояла и его кобыла, и вовсю бранил фашистов: – Чтобы холера напала на вас, окаянных! Чтоб в ваших поганых животах ежи развелись!

Когда добежали, пожар уже бушевал вовсю. Из огня успели вытащить только трое дровней, а два воза погибли. Лошади, сбившись в углу, ржали, били копытами, не подпускали к себе и не шли в объятые пламенем ворота. Прохор звал свою Химеру, но тщетно: огонь уже подбирался к лошадям…

Погибших лошадей жители деревни заменили своими, собрали и продукты вместо сгоревших. Прохор подобрал себе рыжего мерина и дал ему кличку Осколок.

Партизаны снова двинулись в путь.

Глава четырнадцатая

Подводы шли курсом на Осташков, что раскинулся на берегу живописного озера Селигер, излюбленного пристанища рыболовов и туристов. Где-то здесь в 1238 году двигались татары к Новгороду, «посекая людей, яко траву», вспомнил Шуханов вычитанную в какой-то книге фразу. Теперь город и озеро находятся в прифронтовой полосе. Северо-Западному фронту, наверное самому трудному, приходится действовать среди непроходимых болот и лесных чащ. Весной и осенью тут кругом топь и грязь, да и летом, едва пройдет дождь, дороги превращаются в сплошное месиво…

В небе пролетали большие, неуклюжие, выкрашенные в грязные цвета транспортные самолеты Ю-52 – то в одиночку, то группами – под охраной истребителей. Немецкое командование по воздуху снабжало продовольствием и боеприпасами окруженную 16-ю армию. Далеко не все немецкие машины дотягивали до места назначения. Сбитые огнем зенитной артиллерии и нашими летчиками, они падали в лес, болота, на поля. Гитлеровцы пытались на грузовых парашютах сбрасывать питание и вооружение, но они приносили мало пользы, часто ветер относил их в расположение наших частей.

Окруженные войска голодали, ели лошадей, кошек и все, что находили. Вдоль дорог из-под снега торчали остовы обгоревших транспортных самолетов, грузовых автомашин, подбитые танки, исковерканные артиллерийские установки. Они были молчаливыми свидетелями недавних кровопролитных боев, в результате которых и очутилась в демянском котле армия генерал-полковника Буша.

– Вот бьют! За милую душу! – услыхал Шуханов голос Надечкина.

– Нам, Савелий, салютуют. Скоро будем на Большой земле!

Они шли теперь рядом, то и дело поглядывая на небо, надеясь увидеть свои самолеты. Асанов говорил, что штаб фронта вышлет воздушное прикрытие, а если возникнет необходимость, то и предпримет ложное наступление, чтобы отвлечь внимание противника от обоза. Но самолеты не появлялись, а взрывы ухали где-то в стороне.

Вдруг Шуханов увидел впереди группу лыжников. Он придержал лошадь. Замедлили движение и остальные. Все стали всматриваться в лыжников. Но те, не задерживаясь, помахали поднятыми палками и скрылись в зарослях. Шуханов посмотрел на Надечкина, который, пытаясь что-то сказать, беззвучно шевелил губами.

– Что, Савелий, отходную читаешь?

– Думал, уж конец, – признался Надечкин. – Выругался про себя – и полегчало.

– Говоришь, полегчало?

– А то как же…

Подошел Лепов. Его тоже беспокоили неизвестные лыжники.

Выбрались на большую поляну. Пролетело звено, да так низко, что казалось, вот-вот самолеты заденут за верхушки деревьев. Шуханов снял шапку и замахал.

Самолеты скрылись так же быстро, как и появились.

– Наши! Наши! – кричал Надечкин.

Да, это были свои, родные, краснозвездные! Значит, не так уж далеко до цели…

Обоз продвигался круглые сутки. «Только бы выдержали лошади, – тревожился Карпов. – А люди жилистые, выдюжат!..»

Ранним морозным утром опять увидели лыжников. Снова они пересекли дорогу, приветствуя посланцев Лесной партизанской республики. Теперь-то все поняли – это красноармейцы!

– Видишь, Прохор?

– Вижу!

– А что ты видишь?

– Красную Армию вижу, Александр Иванович!

– Значит, мы на Большой земле.

– Стало быть, так.

Между тем лыжники, сделав большой круг, повернули и теперь двигались по обе стороны дороги, сопровождая обоз. Они приветствовали партизан с благополучным переходом линии фронта.

Взбивая снежную пыль, невдалеке показалась выкрашенная в белый цвет машина. Она остановилась у подвод. Из нее вышли четверо в новеньких полушубках и валенках. На шапках-ушанках звездочки. Шуханов узнал полковника Терехова.

От Осташкова мчалась еще одна машина.

– Пресса, – сказал Терехов.

Машина подъехала к подводам, и сразу стало шумно. Среди журналистов Шуханов увидел Лукина.

– Поздравляю с рождением сына, дорогой Петр Петрович! – воскликнул газетчик.

– Как Аня? – в свою очередь спросил Шуханов.

– Чувствует себя хорошо, работает в ульяновской областной газете.

– За радостную весть – спасибо, Антон Захарович…

Подошел Карпов, улыбнулся:

– Журналисты всегда первые узнают обо всем, – сказал он. – Теперь у вас работы прибавилось.

– А как же. Будем рассказывать людям о вашей героической одиссее, – ответил Лукин.

– Наши фамилии пока нельзя называть, чтобы фашисты не узнали, откуда обоз.

– Потерпим, – сказал низкорослый паренек в длиннющем полушубке и больших валенках, назвавшийся корреспондентом «Комсомольской правды».

– Как Ленинград? – спросил Шуханов.

– Сражается, – ответил Лукин. – Стало легче. Ледовая дорога выручила. Снабжение улучшилось, хотя людей еще умирает много. Продовольствие шлют Казахстан и Киргизия, Грузия и Армения, Урал и Дальний Восток, Сибирь и Поволжье – вся страна проявляет заботу. А ваши обозы – подвиг!

А вот на паре гнедых и Никита Павлович. На возу, прикрепленный к древку, развевался красный флаг… Лепов вел под уздцы лошадь, а рядом шагала разрумянившаяся Тося.

Иванов схватил в охапку Карпова, затем обнял Шуханова и, поправляя треух, радостно произнес:

– Теперь приехали, так-то!

…В течение трех суток к Карпову, поселившемуся рядом с комендатурой, поступали сведения о переходивших в разных местах линию фронта подводах с продовольствием. Когда сообщили о двести одиннадцатой, Александр Иванович сказал:

– Теперь, наверное, все! На одиннадцать возов больше, чем намечали. Значит, двадцать шесть подвод присоединились к нам по дороге.

В Осташкове на центральной площади состоялся митинг. Много пришло людей, военных и гражданских, которые по разным причинам не были эвакуированы из города. Первым посланцев Лесной партизанской республики приветствовал молодой, подвижный генерал-майор. Фронтовой корреспондент «Комсомольской правды» передал Карпову несколько газет с материалом о партизанской борьбе. Потом выступил Никита Павлович. Вначале Иванов волновался, но быстро разговорился. Под конец поднял в воздух кулак и, помахав им над головой, произнес:

– Мы будем гнать фашистов до тех пор, пока не освободим родную землю!

После митинга к нему подошли растроганные Сащенко и Веселов, которые должны были возвращаться в Лесную республику. Переминаясь с ноги на ногу, Сащенко сказал:

– Ты, того, быстрее, Никита, возвращайся, без тебя не управлюсь…

А мичман Веселов дал наказ:

– Как только доберетесь до Ленинграда, передайте наш привет Балтике.

Он достал из кармана побуревший носовой платок и стал тереть глаза.

Глава пятнадцатая

Только на седьмой день партизанские делегаты добрались до Ленинграда. По пути они побывали в Боровичах, родном городке Шуханова, заглянули в Кончанское, где в далекие годы отбывал ссылку опальный Суворов.

Но особенно взволновала их ледовая дорога, проложенная воинами по Ладоге, эта чудесная артерия, питавшая кровью жизни осажденный город. То там, то здесь зияли по сторонам ее черные проломы от бомб, похоронившие не одну машину. В эти же дни по дороге было особенно энергичное движение. К весенней распутице срочно создавались запасы продовольствия и боеприпасов.

Едва делегаты разместились в почерневшем от дыма городе, где пустыми глазницами грустно смотрели сгоревшие дома, как их пригласили в Смольный. В кабинете Жданова, где их принимали, было полно народу. Андрей Александрович, в кителе военного образца, наклонившись вперед, внимательно слушал Карпова. А с Шухановым вполголоса разговаривал секретарь горкома партии Кузнецов. Они – земляки, оба из Боровичей, дружили в детстве, близкие отношения сохранили до последних дней.