Текст книги "Командарм Дыбенко (Повести)"

Автор книги: Иван Жигалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Между тем Алексей рассказал: они набрели на лесной лагерь, пробрались в одну холодную, сырую землянку и ужаснулись: там сидели трое больных, исхудалых детей, завернутых в лохмотья, а около камелька, прямо на земле, лежал дряхлый дед, единственный кормилец этих ребят. Самому старшему семь лет. Отец детей, сын старика, на фронте, а мать фашисты убили за то, что не хотела отдавать им свою избу.

– От старика я и узнал о Чащине. «Не может быть!» – говорю. Но старик заверял, что хорошо знает Вениамина Платоновича из Масляной горы. «Хоть на него никто не жалуется и зла в нем нет, – заявил дед, – но раз староста– значит, предатель, и с ним надо кончать».

С Леповым в разведку ходили два друга-лесгафтовца. Шуханов спросил:

– Они слышали ваш разговор со стариком?

– Нет. Ребята караулили у входа. Я ничего им не сказал. Хотел вначале с вами посоветоваться. Дело-то слишком щекотливое.

– Договоримся так, лейтенант: пока не разберемся сами, никто об этом знать не должен. Никто! Особенно Тося…

Отряд приближался к песчаным карьерам. Из разведки вернулся один Веселов. Его широкое лицо сияло радостью.

– Нашли кирпичный! – воскликнул мичман, приблизившись к сидевшим вокруг маленького костра. – В путь, в путь, товарищи!

Как уверял Веселов, предстояло пройти километров шесть. Он вел отряд по лыжне… Мороз обжигал лица, деревья трещали от холода. Над головами людей поднимался белый пар.

– Глядите! В-вот наш д-дворец! – Мичман протянул вперед лыжную палку. – Шикарнейшее подземелье!

Все смотрели в темное отверстие, видневшееся в сопке. К подземелью подступал сосновый лес, нестарый, но частый. Откуда-то из черного зева появился Лепов.

– Прошу следовать за мной, – произнес он, и казалось, говорил это вовсе не лейтенант Лепов, а волшебник Али-Баба, который вот-вот изречет: «Симсим, открой дверь!»

Алексей поднял над головой фонарь «летучая мышь» и повел всех по широкому подземелью, где было холодно, мрачно и сыро.

– Эй! – крикнул Лепов.

Из темноты донесся глуховатый голос Тоси:

– Сюда, сюда.

Алексей свернул вправо и остановился. В глаза ударил свет. Они вошли в помещение, напоминающее землянку.

– Наше жилье, – сказал он. – Добрые люди соорудили и неплохо оборудовали. Даже запас продуктов оставили. В общем, если нас отсюда не выкурят, заживем припеваючи… Как медведи в берлоге.

В помещении стояла железная печурка, по стенам до самого потолка высились двухъярусные нары, на которых лежала солома, в центре – стол, над ним – фонарь.

– Как видно, запасная база партизан, – определил Шуханов. Он сбросил рюкзак, расправил ноющие плечи. – Думаю, что хозяева скоро обнаружат непрошеных жильцов. И все же мы тут пока отдохнем. А дальше видно будет. Яков Вячеславович, выставь караул, а мы с Леновым осмотрим окрестности.

И они выбрались наружу. Была уже ночь. На чистом небе светились яркие звезды. Кругом холмы, поросшие соснами.

– Вы хорошо, лейтенант, проверили местность?

– Видите еле заметный след дороги? – Алексей показал рукой в сторону. – Она ведет в Каменку. До нее километров семь. Мы с мичманом подходили к деревне, но в нее не зашли. Завтра проберемся туда. Других селений поблизости нет. Место тут глухое и безопасное.

– Пойдем рано утром, – сказал Шуханов.

В лесном жилище было тепло. В печурке ярко горели дрова. Все сбросили полушубки и шапки, а кое-кто снял валенки. Тося и Журов накрыли нары парашютным шелком. Выложили продукты, чтобы подкрепиться с дороги. После ужина Шуханов сказал:

– Завтра отдыхаем, будем ждать возвращения Лепова и Веселова…

Вскоре вернулись разведчики. Они подтвердили, что Чащин в Каменке стал немецким старостой. О партизанах ничего нового не выяснили.

– Они действуют где-то недалеко, – сообщил Лепов. – С женщиной мне удалось поговорить. Рассказывает: отряд Карпова накрыл гадов в бане, много перебил их. Теперь фашисты рыщут по всему району, ищут партизан.

– Думаю, мы найдем их, – сказал Шуханов.

Услышав этот разговор, Тося попросилась в разведку.

– Я уже говорила, что тут совсем близко, в Сомово, живет моя тетка. Надо побывать там. От тети я узнаю что-нибудь о Карпове. И может быть, она подскажет, как найти отца.

– Пойдешь одна? – спросил он.

– Одна, – быстро ответила Тося. – Выберусь на дорогу и поплетусь с палочкой. Вы за меня не беспокойтесь, товарищ командир.

– А если немцы задержат в дороге, что скажешь им?

– Иду, мол, к тетке.

– Хорошо, я согласен… Но пойдешь не одна – вместе с Леновым и Веселовым.

Подошел Журов. С нескрываемой грустью он сказал Тосе:

– Смотри, будь осторожна. – И, обращаясь к Лепову: – Береги ее, Леша. Да и сам смотри в оба. Напрасно не рискуй и не горячись…

– Будь спокоен, товарищ интендант. В обиду твоего бойца не дам.

Когда разведчики скрылись в лесу, Шуханов неожиданно для всех приказал вернуть их.

Все удивились, почему вдруг командир изменил свое решение.

– Мы перерешили потому, что я сам пойду в Каменку вместе с Леповым и Веселовым. А потом можно и в Сомово… – И Шуханов достал карту.

Глава седьмая

На трехкилометровой карте деревня Каменка обозначена между рекой, лесным массивом и небольшой каемочкой пахотных земель. Тося легко нашла заброшенную мельницу, мост, перекинутый через реку Сухоню; дальше черпая извилистая линия дороги проходила через Митрово, Никифорово к районному центру… А вот и Масляная гора.

– В этом месте была наша изба. Наверное, и углей-то не осталось.

Собираясь в Каменку, Шуханов выяснял у Тоси мельчайшие подробности. Главная задача – найти в Каменке друга Тосиного отца – Никиту Павловича Иванова.

– Вы ищите его по бороде! Увидите человека с бородой, как у Льва Толстого, – это и есть Иванов. Другого такого во всем районе не встретишь, – говорила Тося. И с отчаянием думала: «А вдруг окажется, что батя действительно староста!»

Шли по лыжне, проложенной вчера разведчиками: то спускаясь с небольших горок, поросших соснами, то вновь взбираясь на них. Шуханов любовался зимним лесом и мысленно представлял себе, как, должно быть, хорошо в этих краях летом…

– Кто-то едет, – услышал он голос Веселова, шедшего впереди. – Наверное, за дровами.

Лыжники остановились. Вскоре они увидели лошадь, а потом дровни и на них – человека, стоявшего на коленях.

Каменский пастух Прохор Сащенко направлялся к песчаным карьерам. Его отощавшая лошадь едва плелась. Но сейчас он не торопился: старался подготовить себя к той встрече, которая должна у него произойти. Еще вчера Никита Павлович неведомо как узнал, что на запасной базе появились люди. Эту базу они построили летом. База уже не раз укрывала партизан. Частенько, особенно осенью, находил здесь надежный приют со своим отрядом и сын Никиты – Назар. Что там за народ сейчас? Быть может, это о них запрашивали из Ленинграда и Валдая?

– Хорошо, если те самые, – говорил Никита Прохору. – А вдруг предатели? Может, снова какой-нибудь Илюхин-бандит появился да выдает себя за командира партизанского отряда? Нам надо, Проша, все узнать немедля. Поезжай разведай…

Сащенко охотно выполнял поручения Никиты. Правда, за это ему доставалось от Авдотьи, но к ее ругани он уже притерпелся.

Когда Сащенко увидел лыжников, он и обрадовался, и испугался. Обрадовался, что наконец после долгой езды близ песчаных карьеров увидел, как ему казалось, своих, но испугался: а вдруг не свои? Чего доброго, и пристукнут, а он, Прохор, вовсе не хочет помирать так просто, ни за понюх табаку. «А, будь что будет!» – решил Прохор, продолжая ехать так же медленно, стоя на коленях в дровнях. Да и вряд ли кобыла, даже если бы почуяла на спине удары кнута, побежала быстрее.

Прохор не спускал глаз с лыжников. Вот они свернули в сторону дороги. «Не иначе что-то замышляют», – подумал пастух и тут же услышал:

– Эй, добрый человек, подвези!

Сащенко понял, что бояться нечего, натянул вожжи.

– Тпру, тпру, Химера, – повторял он, хотя кобыла уже стояла как вкопанная. – Тпру, – сказал еще раз. – Вам куда? – спросил, чуть повернув голову, делая вид, что ему это безразлично.

– В Каменку…

– Садитесь… А к кому там?

– Чащина из Масляной горы не знаете? – спросил Лепов.

Сащенко удивился: «Откуда им знать Чащина? Стало быть, идут к старосте». Покосился на седоков. По лицам сразу видно – не деревенские.

– Но! Но-о! – крикнул он, подгоняя лошадь. – Что делает в Каменке-то этот Чащин? Проездом или у родни? – безразличным тоном спросил Прохор.

– Говорят, к сестре в Сомово шел, да вот застрял в Каменке… Мы его дальние родственники.

Последняя фраза Лепова возмутила Шуханова: «И зачем это?»

Слова Лепова совсем сбили Прохора с толку. Сестра у Чащина действительно живет в Сомово. Только откуда же этим мужикам все известно? Прохор сердито ударил лошадь вожжой, та презрительно махнула хвостом и лениво побежала вперед.

– Вот оно что-о, – протянул Сащенко. И было непонятно: относились ли его слова к лошади или к попутчикам.

Шуханов посмотрел на мичмана: тот лежал на животе, теребил усики и, казалось, дремал.

Некоторое время ехали молча. На снегу виднелись звериные следы. Из-под елочки выскочил заяц, постоял, посмотрел по сторонам и пустился наутек.

– Ишь ты, косой, перепугался. Наверно, замерз, бедняга, – сочувственно сказал Прохор.

Чтобы как-то продолжить разговор, Лепов спросил:

– Куришь, отец?

– Не курю, сынок, берегу здоровье…

Деревня совсем неожиданно выросла над белыми сугробами. От леса ее отделяло неширокое поле, а гумно и сараи стояли скрытые соснами.

Пастух указал кнутовищем на избу у высокой березы:

– В той избе живет Никита Павлович Иванов. Человек он знающий. Вы у него и спросите про своего сродственника. А мне направо.

– Немцы-то есть в деревне? – спросил Шуханов.

– Сейчас вроде нету, – буркнул Прохор.

Обрадовался, когда попутчики слезли с дровней и даже поблагодарили его. Сащенко дернул вожжи, махнул кнутом, и кобыла затрусила во двор, к яслям с пахучим сеном.

– Ну и тип, – произнес Веселов, проводив глазами удалявшегося возницу.

– Мужик себе на уме, – добавил Лепов.

– Вот именно себе на уме, – подтвердил Шуханов. – Что это вам взбрело в голову записываться в родственники к Чащину?

– Я и сам понял – глупость сморозил, – согласился Лепов.

Они свернули по протоптанной в снегу тропинке к гумну и там решили подождать…

Глава восьмая

Прохор, спрыгнув с розвальней, крикнул жене Авдотье, чтобы распрягла лошадь и ввела ее во двор, а сам поспешил к Иванову. По дороге встретил Володю, его внука.

– Несколько раз заходил к вам, – сказал парень. – Дедушка беспокоится, почему застряли в лесу. Я уже было собрался разыскивать вас.

Сащенко ничего не ответил. Он торопился.

Никита Павлович встретил Прохора в сенях и сразу повел его в баню.

– Подозрительные мужики. – Сащенко почти дословно передал разговор с неизвестными…

– Откуда они знают Чащина? – удивился Иванов. – Да еще и родственниками назвались. Выходит, это не ленинградцы. Тут что-то не так.

– И я об этом толкую. Ты держи ухо востро. В случае чего пришлешь Володю, я буду дома.

– Те люди не вооружены?

– Натурально не видно, а в карманы не заглядывал… Я побежал, а то Авдотья опять разбушуется.

«Поглядим, что за птицы перелетные», – думал Никита Павлович.

Прошел час, другой, а в Каменке никто не появлялся.

Но вот прибежал Володя и сообщил: у бывшего соловьевского гумна показался человек, а двое остались ждать. Иванов накинул полушубок, разжег трубку и вышел на крыльцо. Ждать долго не пришлось. Незнакомец снял шапку, поклонился и попросил попить. Осмотрев его с ног до головы, Никита Павлович определил – городской, но тут же сам себя поправил: «Теперь не поймешь, кто да откуда».

– Заходи, чего стоять на морозе. – Пропустив незнакомца, запер на засов наружную дверь и, пройдя через сени, отпер другую. – Домой-то звать не могу: хозяйка захворала. Пройдем в баньку.

Шуханов молча зашагал за ним. Они прошли мимо конуры, из которой с любопытством выглянула собака, через занесенный снегом небольшой фруктовый садик и очутились в предбаннике.

– Посиди малость. – Иванов указал на скамейку. – Я мигом вернусь.

Шуханов пролез в закопченную дверцу бани. Квадратное оконце, хотя и небольшое, достаточно освещало помещение. Справа при входе – каменка, тут же полок, по стенам – скамейки с опрокинутыми шайками, лежал вересковый веник. Ему показалось, будто кто-то кашлянул под полом.

Вернулся хозяин. Он принес глиняный горшок, накрытый толстым ломтем ржаного хлеба, поставил на дно опрокинутой бочки и, посмотрев на гостя из-под густых, нахохленных бровей, предложил:

– Закуси, поди, проголодался с дороги. Так-то.

Шуханов поблагодарил, взял горшок и с удовольствием стал пить молоко, заедая вкусно пахнущим хлебом.

А Иванов присматривался к гостю, думал: «Вроде похож. Таким обрисовал его Камов». Спросил:

– Откуда путь-то держишь?

Шуханов ответил: из Пскова, а в этих краях очутился, чтобы купить кое-что из продуктов: семья умирает с голоду. Опорожнив горшок, достал из кармана еще не начатую пачку американских сигарет «Camel», подаренную контр-адмиралом Фроловым, раскрыл ее и протянул хозяину. Тот в свою очередь протянул гостю кисет с самосадом:

– Собственного производства. Не уступает казенному. Так-то.

Шуханов заметил, что слово это он произносит часто и по-особенному.

В кисете не оказалось бумаги. Шуханов достал из кармана аккуратно сложенную немецкую листовку, подобранную где-то по дороге, оторвал от нее уголок, стал крутить козью ножку.

Никита Павлович не спеша стучал кресалом по кремню, взбивая веер искр. Наконец кусочек рыжеватого трута задымил.

Шуханов набил козью ножку самосадом и закрепил кончики бумаги. Потом положил в нее тлеющий кусочек трута.

– Как живется-то? – раскуривая самокрутку, спросил он у Никиты Павловича.

– Да помаленьку… – Никита Павлович бросил окурок сигареты в сторону каменки, едва видневшейся в темном углу. – Все живут: человек, волк, собака, птица. Каждый по-своему. Помаленьку – день да ночь – сутки прочь. Так-то.

«За кого он меня принял? – думал Шуханов. Посмотрел на лежавшую пачку сигарет: – Напрасно я ее показал, еще сочтет за предателя».

– Немцы-то в деревне есть?

– Скоро пожалуют… Всегда к ночи появляются.

«Ну, это ты брешешь. В такую глушь они и днем, видно, редко заходят», – подумал Шуханов.

– Патрули, значит?

– Вроде.

– Поди, все забрали?

– Хватит и нам. Не станет хлеба, коры на деревьях много. Как-нибудь обойдемся.

– Семья большая?

– Старуха, внучек да девочка приемная, Валюша. Так-то.

Иванов начинал сердиться: «Вот ведь пристал… Говорил бы, что надо, а то тянет, словно нитку из кудели».

Беседа не клеилась, но Шуханов чувствовал, что сидит с честным человеком. Он думал, как вызвать бородача на откровенный разговор.

– Наверное, сына имеешь?

– Два у меня… А вот где они – не знаю.

– В Красной Армии или в партизанах?

– Кто будешь, что так пытаешь? Коль за продуктами, то у меня ничего нет.

Шуханов почувствовал, что пришло время открыться. Он прямо сказал:

– Не за продуктами я, Никита Павлович. Да и менять нечего. Помогите мне найти Чащина.

Иванов насторожился, но виду не показал. Спросил:

– Чащин твой родственник? Или тех двоих, что прячутся на гумне?

Шуханов ответил дружелюбно:

– Письмо у меня к нему. От дочери. От Тоси.

Иванов в упор посмотрел на собеседника и уже сердито спросил:

– Скажи, кто будешь и зачем ко мне пришел?

Чрезмерная подозрительность старика настораживала.

Но отступать уже было нельзя.

– Из Ленинграда мы.

Шуханову казалось, что именно название города на Неве явится той магической силой, которая заставит Никиту Павловича раскрыть сердце, подобреть. Однако собеседник недоверчиво покачал головой, но ничего не сказал.

– Не верите? – Шуханов перешел на «вы».

– То из Пскова, а теперь вдруг из Ленинграда. Так-то. А Ленинград, говорят, у немцев?

Шуханов, недоуменно посмотрев на Иванова, резко возразил:

– Такого не было и не будет!

– А вот немцы пишут: взяли.

– Врут они! Как сивые мерины…

– Врут, говоришь?

– Врут!

– Да-а, – протянул Иванов. – Правда? А где же она, правда-то? Может, и о Москве слыхали? Толкуют, там тоже немцы. Будто и правительство неведомо куда убежало… Скажи, милый, как на духу: зачем пришел?

Шуханов ответил:

– Пришли, чтобы рассказать вам о Ленинграде. Людям очень трудно, но они держатся.

– Знаем! Все знаем. Знаем, что нет в Ленинграде немчуры и не будет!

– Это хорошо, что знаете, – продолжал Шуханов. – Но ленинградцам трудно. Ой как трудно…

Шуханов достал из рюкзака кусок хлеба, завернутый в кальку, и подал его Никите Павловичу.

– Из Ленинграда, – сказал он. – Дневная норма рабочего. Двести пятьдесят граммов…

Иванов бережно положил хлеб на широкую ладонь, осмотрел его со всех сторон, понюхал, попробовал на зуб и сплюнул:

– Да неужто его едят? Он и хлебом-то не пахнет.

– Едят! Да ведь и такого нету.

Никита Павлович качал головой. А Шуханов все говорил и говорил о своем родном городе, о его людях, которые не покидают постов, работают на заводах, о голоде, ежедневных многократных бомбежках и артиллерийских обстрелах.

– Так-то, – тяжело вздохнул Иванов. – Трудно людям. – Помолчал, потом переспросил: – Значит, ленинградец? Загляни-ка завтра. О Чащине я расспрошу, быть может, узнаю от людей… Наверное, узнаю… – Он поднялся, давая гостю понять, что на сегодня разговор окончен. – Закури на дорожку, – протянул кисет. – Завтра еще потолкуем.

Когда вышли из бани, на улице уже была ночь. Никита Павлович позвал внука. Тот сразу появился.

– Проводи, Володя, до гумна. Иди прямиком. – И к Шуханову: – А завтра утречком тот же человек подъедет. Бывайте здоровы, – и протянул широкую теплую ладонь.

Шуханов пожал ее. «Странный бородач, – удивился он, – и чего вдруг прервал наладившийся было разговор?..»

Лепов и Веселов вышли из риги. Они здорово перемерзли.

– Ну? – произнес Лепов.

– Порядок? – спросил Веселов.

– Ни черта не пойму, – сказал Петр Петрович. – Утром за мной приедет тот же мужик, и разговор будет продолжен.

Всю дорогу шли молча.

Глава девятая

Утром Шуханов, отойдя недалеко от землянки, ждал неизвестного человека. Вдруг заскрипели полозья, и на дровнях подъехал Никита Павлович.

– Садись, подвезу, – предложил Иванов.

Подождав, пока Шуханов устроится на дровнях, повернул на зимник, неширокую, в одну колею, лесную дорогу, и, ударяя лошадь вожжой по впалому боку, спросил:

– Тебя не Шухановым ли звать-то?.. Ты вчера интересовался Чащиным. Так я разыскал его. В гости ждет. Поезжай, говорит, Иванов, доставь мне двоюродного брательника, Шуханова. Я мигом и собрался. Чащин у нас в почете. Сам понимаешь – со старостой шутки плохи. Чуть что не так – и голову на плаху.

Шуханов пытался разобраться: что все это значит? Если провокация, то зачем бородачу самому было ехать в лес? А сдать его старосте он мог и вчера.

– Закури, – продолжал Иванов и протянул кисет. – Если кто поинтересуется тобой, скажи – двоюродный брательник Вениамина Платоновича.

Шуханов достал свой кисет с остатками махорки и развязал тесемку. Иванов взял щепотку, понюхал, понимающе прищелкнул языком:

– Добрый табачок! Давненько такого не курил. Может, кременчугский? Помню, как в старину торговцы выкрикивали: «Полукрупку-табачок любит псковский мужичок-волосатичок! А ну, давай подходи, закуривай!» Жаль, маловато у тебя, на одну трубку только.

Шуханов смотрел на тощий круп лошади, на падающие снежинки, и на душе у него было муторно.

– Почему вы, Никита Павлович, решили, что именно я Шуханов? – спросил он.

– Как почему? Узнал от Чащина. Начальству положено все знать.

– А если точнее?

– Можно точнее. У нас телефонная связь с Ленинградом. – Никита Павлович засмеялся. – Немцы нам ее установили. Как только ты вчера ушел, у меня в бане зазвонили. Беру трубку. «Не у вас ли, – говорят, – Шуханов со своим отрядом остановился? По всем псковским лесам ищем и нигде найти не можем». Поинтересовался: «Какой он с виду?» Мне обрисовали. Сейчас смотрю на тебя – все сходится. – И тут же спросил: – Ну а Асанова знаешь?

Слова бородача о телефонной связи насторожили Шуханова, но, услышав про Асанова, он сразу все понял: «Значит, нашей судьбой интересовался Андрей Дементьевич. Возможно, и Никитин». И он догадался, почему вчера бородач так неожиданно прервал разговор. Ему нужно было с кем-то посоветоваться.

И после этой догадки Шуханов успокоился. Ему захотелось помолчать, подумать. Но неугомонный Никита Павлович снова завел разговор:

– Так вот о Чащине… Сам понимать должен, для чего нам потребовалось посадить старостой верного человека. У гитлеровцев свои планы, у нас свои. – И, хитро сощурив глаза, спросил: – А насчет письма дочки Чащина ты правду говорил или придумал, как я с телефоном?

– Письма у меня нет, но Чащина у нас в отряде. – И Шуханов рассказал, как попала Тося к ним, как привела их в песчаные карьеры. – Она нам говорила о вас, Никита Павлович, о Карпове. Только об отце молчит. Думается, девушка не знает, что он староста.

– Не знает, говоришь? Может быть. А вот как Чащин согласился стать старостой, сам у него спросишь. Из первых-то уст интереснее.

– А как бы увидеть Карпова? – поинтересовался Шу-ханов.

– Подойдет срок – увидите. И не только Карпова… А пока вам одного знакомого представлю. Тут у нас радист появился. Фамилия – Камов. Не припомнишь?

– Нет. Не помню.

– Он все толкует, что тебя знает…

Подъехали к дому. На крыльце появился Володя. Поздоровался с Шухановым, сел в дровни и погнал кобылу в другой конец деревни. Никита Павлович повел гостя в баню.

– Так, говоришь, не знаешь Камова? – Подошел к печке и вытащил дверцу. Изумленный Шуханов увидел лаз. – Прошу спуститься. Отдохнешь, закусишь и… Эй, старшина, принимай гостя!

– Есть, принимать гостя!

Шуханов недоумевал. А бородач продолжал:

– Чувствуй себя по-домашнему.

Очутившись в подземелье, Шуханов осмотрелся. Горела небольшая керосиновая лампочка. У стен, обшитых новыми досками, стояли деревянные топчаны с матрацами и подушками. В углу – мешки, видно с мукой, две кадушки, ведра. За пишущей машинкой сидел человек в накинутом на плечи полушубке. Он поднялся, представился:

– Старшина Камов!..

– Захар Васильевич! Да как ты, милый, попал в это подземелье? По какому же морю приплыл в псковские леса?

Шуханов глазам своим не верил. С этим старшиной 1-й статьи он ехал в начале войны из Комсомольска-на-Амуре. Романтиком и мечтателем назвал он тогда своего попутчика. Захар рассказывал, что ушел со второго курса пединститута, в райвоенкомате попросился на флот. Мечтал изучить морское дело и потом написать книгу о моряках и море.

И вот они, два случайных попутчика, вновь встретились. Каждому хотелось поделиться своими мыслями.

– Не приплыл, – невесело ответил Камов. – На вороных доставили. А вы-то какими судьбами? Судостроительных заводов тут вроде нет. А крейсеров и эскадренных миноносцев – подавно.

– У тебя, Захар, неверные данные. Псковичи и новгородцы еще в древние времена строили великолепные суда, на них они до Царьграда дошли. Но я прибыл не корабли строить…

– Да вы садитесь. О вас я услышал, принимая радиограмму. Неужели, думаю, это мой попутчик, инженер Шуханов? Как же он очутился в немецком тылу? – Камов вдруг стал серьезным и совсем тихо спросил: – Ну что в Ленинграде? Что нового?

– Плохо, Захар! Трудно словами выразить, до чего плохо! Люди умирают с голоду.

Камов встал из-за машинки, прошелся по землянке.

– Партизаны собираются отправить в Ленинград продовольствие, – сказал он, подойдя вплотную к Шуханову.

Тот был удивлен необычайной новостью.

– Где же они возьмут продовольствие? Ты что-то фантазируешь.

– Это не фантазия, а правда, как и то, что немцев под Москвой разгромили.

– Да, теперь всюду знают о поражении немцев под Москвой.

Шуханов разделся и опустился на топчан. В подземелье было сыро, но тепло. Камов присел рядом и стал вспоминать первые дни войны:

– Когда фашисты рвались к Таллину, пришлось нам пойти на сухопутье. Бились моряки геройски, но у фашистов сил было больше. Прижали нас гады к морю. Надо было уходить. Гитлеровцы бомбили нас с воздуха, с моря, с финского и эстонского берегов. Потом мы пару дней отдохнули на Котлин-острове в экипаже и – под Ленинград. Там в такой переплет попали, что не думали остаться в живых.

Камов задумался, стал тереть раненую руку. Она казалась деревянной, на кисти виднелся глубокий сизоватый шрам.

– Так слушайте дальше, – продолжал он свой рассказ. – Нас было пятеро – балтийцев, направленных во вражеский тыл. Задание – разведывательное. Ушли далеко от линии фронта. Началась пурга. Сначала мы потеряли ориентировку, но скоро разобрались: недалеко колхоз «Большая поляна», в котором разместились фашисты. Недалеко от колхоза обнаружили забуксовавшие в снегу цистерны с бензином. Гранатами подорвали их, но не успели отойти, как появились немецкие автоматчики. Началась перестрелка. Под огнем гибли мои товарищи. Я остался один и тут только заметил, что в автомате опустел диск. Выдернул пистолет из-за пазухи. Прижался спиной к стоящему у дороги толстому дереву и стал отстреливаться. Фашисты кричали, предлагали сдаться. Достал я из кармана гранату, поднял руку, чтобы метнуть ее. В это мгновение рядом раздался взрыв и я потерял сознание. Очнулся в незнакомом помещении. Открыл глаза и увидел женщину. Она стояла рядом. «Проснулся. Значит, жить будешь», – с участием сказала она. Выходила меня эта дорогая женщина, Людмила Дергачева. Рисковала жизнью, а не боялась. Прятала в подполье.

Когда я сам смог передвигаться, пришли партизаны, провели задворками к сараю. Там уже стояла лошадь, запряженная в дровни. Завалили они меня сеном и доставили в лесной лагерь.

Захар откашлялся и продолжал рассказ:

– Здесь на твердые ноги меня поставила Наталья Яковлевна Карпова. Жена секретаря райкома. Вы ее еще увидите. Поправился и оказался вот в этой подземной горнице. Вы помните, в поезде я вам рассказывал, что на корабле выполнял обязанности минера; там научился работать на ключе, освоил специальность радиста и сигнальщика. Перед наступлением фашистских карателей партизаны получили из Ленинграда три рации. Одну они спрятали в этом подвале, сделали ее вроде запасной, а остальные увезли с собой. А я стал партизанским радистом. Кроме того, мины готовлю и на машинке печатаю. Переписываю сводки Совинформбюро. Вместе с Никитой Павловичем листовки пишем, распространяем их в Лесной республике.

Камов передал Шуханову листок с отпечатанным на машинке текстом. Петр Петрович прочитал:

«Советские люди! Товарищи!

1. Гитлеровцы – заклятые враги, они грабят и разоряют нашу Родину, убивают ни в чем не повинных людей. Создавайте для фашистов невыносимые условия. Окружайте презрением и ненавистью.

2. Если в вашем селе расположилась немецкая часть или карательный отряд, если вы знаете, где находятся склады с оружием, боеприпасами и другой техникой, обо всем сообщайте партизанам.

3. Не давайте захватчикам ни грамма продуктов. Все прячьте и переправляйте партизанам.

4. Оказывайте гостеприимство и теплую встречу каждому советскому человеку, борющемуся с ненавистным врагом.

5. Активно помогайте народным мстителям – партизанам. В вашей всеобщей поддержке черпаем мы свои силы.

6. На каждое действие врага отвечайте противодействием.

Смерть фашистским захватчикам!

Партизанский штаб».

Шуханов пересел на скамейку.

– Оружие это сильно, – сказал он, глядя на листовку. – Надо чаще их выпускать.

Но Камов вроде и не услышал слов одобрения.

– Не по мне эта работа, – с грустью произнес моряк. – Мне бы воевать. Злости у меня хоть отбавляй.

– Но, наверно, силенок маловато. Ранена рука, нога не гнется, – с сочувствием сказал Шуханов и тут же спросил: – Карпов бывает в Каменке?

– Я его дважды видел. Восстанавливает и укрепляет Советскую власть в Лесной партизанской республике.

Шуханов оживился. Глаза его заблестели.

– Что за республика?

– Обыкновенная. Партизаны вытуривают из деревень немецких старост и прочих холуев и наводят наши порядки. Уже большую территорию освободили, – и, засмеявшись, добавил: – Только старосту Чащина не трогаем.

– А кто помогает Карпову?

– Заместители у него авторитетные, смелые. Одна Заречная Анастасия Егоровна чего стоит! Второй заместитель – Печников Федор Сергеевич. Высокий, сильный, бороду отрастил. Залюбуешься. До войны председателем райисполкома был… А сам Александр Иванович – настоящий вожак. И жена под стать ему.

– Тоже здесь?

– Врачом в партизанском лагере. Меня вот вылечила.

Но Шуханов не переставал думать о Чащине.

– Удивляет меня Вениамин Платонович… Староста…

– А чему удивляться? Не добровольно он стал старостой. Никита Павлович рассказывал мне, что трое суток уламывал дружка, хотя перед тем Карпов по душам разговаривал с ним. И до сих пор страшно тяготит его должность старосты. Но он не один выполняет задачи партии. Члена пленума райкома партии Михайлова устроили в немецкий хозяйственный взвод. Переводчицей к полковнику Тигербергу направлена псковская комсомолка преподаватель немецкого языка Варя Петрова.

Камов сделал небольшую паузу, закурил. Потом продолжил рассказ:

– Наладить связь с ними было трудно. И коммунисты нашли выход: они решили открыть церковь. Многие годы в ней хранилось клубное имущество. В маленьком флигельке жил престарелый священник Филимон, по-мирскому – Филипп Евграфович Великорайский, сторож колхозного сада и пасечник. Поговорили с ним наши люди, и Филимон согласился служить. И немцы не возражали, когда «миряне» попросили у них разрешения открыть храм: ведь на духовенство они возлагают большие надежды. Батюшка после двадцатилетнего перерыва начал молебны. Никита Павлович, этот старый безбожник, вместе с женой Прасковьей Наумовной тоже посещают богослужения. По поручению Карпова он не раз вел беседы с Филимоном, растолковывал батюшке, как совмещать службу в церкви с земными, партизанскими делами; тот понял и отлично справляется со своими обязанностями, трудными и опасными.

– Верно, трудными и опасными, – подтвердил Шуханов.

– А сколько хорошего можно рассказать о Прохоре Сащенко, который вчера привез вас в Каменку! На вид чахлый мужичишка, а большое дело делает. Не уступает ему в смелости и наш Володя – внук Никиты Павловича. Он проникает туда, куда взрослым невозможно. У Володи целый взвод помощников, таких же, как он сам, хитрых и находчивых…

– Спасибо тебе, Захар, за интересную информацию! – воскликнул Шуханов. – Жаль только, что не встретился с Александром Ивановичем. Видно, он владеет ключами к человеческим сердцам…

– Насчет ключей – не знаю, но, что он сам настоящий человек, могу заверить. – Камов поднялся, хромая, прошелся в угол и вернулся с толстой тетрадью в черном дерматиновом переплете: – Будет время – прочитайте своим ребятам… Александр Иванович, узнав, что я увлекаюсь литературой, принес мне эту тетрадь. Вот и веду я псковскую летопись времен немецкой оккупации. Помогают мне Иванов, Чащин, Сащенко, Володя. Пишу, о чем хорошо знаю. Назвал тетрадь «Непридуманные рассказы». Из тетради вы кое-что узнаете о людях, о которых я только что рассказал и с которыми придется общаться. Сейчас расшифрую фамилии – они обозначены у меня только буквами… Вот так…