Текст книги "Командарм Дыбенко (Повести)"

Автор книги: Иван Жигалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

Глава восемнадцатая
«Выдающийся комкор, достоин выдвижения»

В Москву Дыбенко приехал с окончательно созревшим решением в академию не возвращаться. «Окончу заочно», – написал он в рапорте. Уговоры друзей, особенно Коллонтай, не помогли. В Реввоенсовете даже обрадовались, особенно кадровики. Они подбирали замену Василию Константиновичу Блюхеру, назначенному главнокомандующим Народно-революционной армией, военным министром и председателем Военного совета Дальневосточной республики.

8 мая 1921 года Дыбенко отправили в Одессу на дол леность начальника Черноморского сектора, а с 17 июня он стал начальником 51-й Краснознаменной Перекопской дивизии.

Это была знаменитая дивизия. Дыбенко знал ее героические дела на Восточном фронте. А при штурме Турецкою вала на Перекопском перешейке вместе с воинами 2-й Конной армии дивизия 13 ноября освободила Симферополь; за боевые заслуги 51-я получила наименование Перекопской, а Блюхер был награжден орденом Красного Знамени…

Провожая в Москву Блюхера, Дыбенко обещал прославленному начдиву высоко держать знамя 51-й.

На первой встрече с командным и политическим составом дивизии в Доме Красной Армии Дыбенко сказал:

– Наша дивизия имеет богатые боевые традиции. Мы сохраним и умножим их новыми славными делами. Надо порох держать сухим!

В 51-й, как и прежде, проходили военные и политические занятия; бойцы бдительно несли внутреннюю и гарнизонную службу, активно вели борьбу с бандитизмом.

В Одессе орудовали жулики, от мелких карманников до маститых воров и взломщиков сейфов – медвежатников.

«Еще носился по уезду на красном мотоцикле „Индиан“ организатор кулацких восстаний немец-колонист Шок, – вспоминает писатель А. Козачинский. – Еще „свирепствовал“ гроза местечек Иоська Пожарник… Занимались грабежами братья Мунтян и некто Ангелов, по прозвищу Беспалый. Еще не был изловлен петлюровский последыш Заболотный, уходивший после каждого налета через Днестр к румынам…»

В гостиницу «Пассаж», где размещался штаб 51-й дивизии, приходили жители, жаловались: от жулья и воров нет жизни. Павел Ефимович Дыбенко решил помочь одесситам. Своими мыслями поделился с руководителями местных партийных и советских организаций, его поддержали. А идея, высказанная начдивом, была предельно проста: привлечь всю эту «накипь» к полезному труду: «Пускай наводят порядок в морском порту, очищают от хлама железнодорожную станцию, благоустраивают площади, скверы». Создали оперативные группы из чоновцев[17]17
  ЧОН – части особою назначения, создавались из членов партии и комсомольцев для борьбы с бандитизмом. В 1924–1925 годах расформированы.


[Закрыть], работников милиции, красноармейцев. Общее руководство взял на себя Дыбенко.

Поначалу жулье не приняло всерьез требования прекратить воровство и грабежи и начать трудиться. Прислали к Дыбенко «представительную делегацию», которая обещала «беспокоить» только богачей-нэпманов и не трогать трудящихся города. «Вы ведь тоже, гражданин Дыбенко, всю жизнь боретесь с капиталистами». «Парламентеров» прогнали.

Облавы продолжались. Многие приобщились к полезному труду, а неисправимые покинули Одессу. В городе стало поспокойнее.

Дыбенко все время в подразделениях. Появлялся обычно внезапно, рано утром – до подъема… Командиры полков просили комдива заранее предупреждать о своем появлении, чтобы они подготовились к встрече.

Дыбенко лишь улыбался да говорил: «Зачем тревожить, начнете наводить блеск…»

«Чудаки, думают, инспектировать приезжаю… Что мне одному делать дома? Жена в Москве, у нее свои дела да заботы. А мой дом в казарме, среди красноармейцев. Разве полковым все объяснишь? Впрочем, нет худа без добра: здорово они подтянулись, в любое время дня и ночи готовы показать „товар лицом“, без наспех наведенного лоска. По боевой тревоге полки поднимаются, перекрывая установленные нормативы».

Пятьдесят первая Перекопская оставалась лучшей. Это подтвердил заместитель председателя Совета Народных Комиссаров УССР, командующий войсками Украины и Крыма Михаил Васильевич Фрунзе во время инспектирования. По всем показателям дивизия получила высокие оценки. А через некоторое время ее наградили Красным знаменем ЦИК УССР. Вручать знамя прибыл Фрунзе. Михаил Васильевич присутствовал на военной игре, на торжественном параде дивизии. Остался доволен.

Во время обеда Фрунзе сказал Дыбенко, что недавно в Москве встретил Коллонтай, она собирается в Одессу.

Вскоре после отъезда Фрунзе Дыбенко был предоставлен десятидневный отпуск. В тот же день приехала Коллонтай. Узнав об отпуске, произнесла свое любимое «великолепно!» и предложила поехать в Крым. Дыбенко согласился.

Побывали они в Ялте, Гурзуфе, погуляли по Никитскому саду, осмотрели бывшие царские дворцы.

И снова Одесса.

Коллонтай по просьбе одесских товарищей написала брошюру под названием «Из моей жизни и работы»; Дыбенко заканчивал курсовой проект и книгу «Военная доктрина и эволюция армии»…

Дивизия оставалась передовой, но начдив не успокаивался и не позволял успокаиваться подчиненным. Его деятельность высоко оценивал командующий Харьковским военным округом Август Иванович Корк. Он любил людей, обладающих сильной волей, энергией и решительностью. К таким относил и Дыбенко. Хотя в военной обстановке, отмечает Корк, я его не видел, но, судя по действиям в военной игре и отзывам старших начальников, Дыбенко быстро и правильно разбирается в обстановке. К подчиненным весьма требователен и пользуется среди личного состава несомненным авторитетом. Любит военное дело и работает добросовестно…

Отдавая всего себя службе, Дыбенко не запускал академического дела. Проводил большую общественную работу в партийных и советских организациях… А вот семейные дела не клеились: жили супруги в разных городах, виделись редко; Павел всегда помнил Шуру, заботился о ней, пользовался любой оказией, чтобы послать свежие фрукты – дары юга; а вот писать не любил, хотя и корил себя за это.

29 октября 1921 года Дыбенко прибыл в академию на выпускные экзамены. К ним основательно подготовился и все предметы сдал блестяще. В июне 1922 года Дыбенко вручили диплом. В этом же году вышел из печати его теоретический труд «Военная доктрина и эволюция армии». Отправил в издательство рукопись «Мятежники». Завершал мемуары «Из недр царского флота к Великому Октябрю». «Счастливый у меня год», – говорил он жене… Он радовался, что Коллонтай порвала с «рабочей оппозицией». Произошло это после III конгресса Коминтерна, делегатом которого она была. На конгрессе Коллонтай выступила в защиту «рабочей оппозиции», тем самым нарушила решение X съезда РКП(б), признавшего пропаганду идей анархо-синдикалистского уклона несовместимой с принадлежностью к Коммунистической партии. Никто не поддержал ее, Коллонтай оказалась одинокой на конгрессе. Делегаты единодушно одобрили доклад и тезисы В. И. Ленина о тактике РКП(б)…

Дыбенко перевели работать в Москву. Вроде в семье у них все обстояло благополучно. Только Павел замечал, что жена последнее время сильно изменилась, часто раздражалась без всяких причин, на телефонные звонки отвечала резко: «Я сегодня занята»; «Срочно заканчиваю статью в „Правду“»; «Задержусь в Коминтерне»; «Вызывают в Центральный Комитет»…

«Работала она всегда много, однако находила время для встреч, которые радовали, окрыляли обоих… Значит, дело в другом, – размышлял Дыбенко. – Разница в возрасте?.. Видимо, я виноват: был невнимателен, редко писал из Одессы… Часто спорю. Но ведь спорим по принципиальным, политическим вопросам. Вот хотя бы недавний резкий разговор. Так ведь он начался еще в Петрограде, даже до нашей женитьбы. Шура дала мне свою книгу „Социальные основы женского вопроса“, изданную в 1909 году: „Хочу знать твое мнение“. Прочитал и высказал все, что думал: „Отличная книга, написана с большим знанием дела“. Объяснил, с чем не согласен. „Ты пишешь: „На смену принудительной форме брака идет свободный союз свободных индивидуумов“. Идеал „свободной любви“, рисующийся изголодавшемуся воображению борющейся за союз эмансипации женщин, несомненно, соответствует той норме отношений между полами, которую установит коллективное общество“». В общем, хорошо, хотя и заумно. Только вот насчет «свободной любви» и всего, что ты в нее вкладываешь, решительно не согласен. Нельзя об этом говорить сейчас, люди еще не подготовлены – не поймут или поймут извращенно, по-своему. «Нет, не рано, Павел», – ответила с раздражением. Каждый остался при своем мнении.

Снова произошел нелицеприятный разговор – теперь уже о художественных произведениях, только что написанных Коллонтай: «Дорогу крылатому Эросу»[18]18
  Эрос – бог любви в греческой мифологии.


[Закрыть] и «Любовь пчел трудовых».

– Ты, Шура, проповедуешь «свободную любовь». Не обижайся, не тем ты занимаешься. Да и выступления на диспутах пора прекратить… Прежде чем вступить в полемику с тобой, я проштудировал работу Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и убедился в правоте своих выводов. Ты отрываешься от реальности, паришь в воздухе, перепрыгиваешь через целые эпохи…

– Но суть вопроса ты не отрицаешь?..

– Нет, но люди, к которым ты обращаешься, еще не родились. Давай вспомним, что говорит Энгельс в конце главы «Семья»: «Когда эти люди появятся, они отбросят ко всем чертям то, что согласно нынешним представлениям им полагается делать; они будут знать сами, как им поступать, и сами выработают соответственно этому свое общественное мнение о поступках каждого в отдельности – и точка».

– Вот я и хочу помочь молодым людям вырабатывать это «общественное мнение»…

– Но пойми, этих людей еще нет! А современников, особенно молодежь, следует учить жить и строить нашу советскую семью!.. Именно советскую сегодняшнюю! Твои же литературные вымыслы и разглагольствования на диспутах только засоряют мозги. Не давай повод обывателям (контрреволюционерам особенно!) орать на всех углах: «Сама большевичка Коллонтай против семьи, за „свободную любовь“!»

– Хватит, Павел! – строго произнесла Коллонтай. – Слова, подобные твоим, уже слышала. Не первый обвиняешь меня в смертных грехах.

– Вот и делай правильные выводы… Ты выпустила, словно джинна из бутылки, своего «крылатого Эроса», теперь попробуй загони его обратно! Черта с два! Будет он порхать над землей да чирикать: «Любовь многогранна!», «Любовь многострунна!» И ссылаться будут: мол, сама Коллонтай утверждает, что идеология рабочего класса не ставит формальных границ любви. Калечишь ты, Шура, молодежь!

Дыбенко напомнил жене (хотя она знала это сама отлично), что Владимир Ильич Ленин считал требование «свободы любви» не пролетарским, а буржуазным. Об этом он еще в 1915 году писал Инессе Арманд в связи с ее намерением подготовить брошюру о семье. Владимир Ильич подчеркивал, что «помимо воли автора» требование «свободной любви» могло быть истолковано как требование свободы от серьезного в любви, от деторождения, как свободы адюльтера и т. п., то есть как понимают «свободу любви» представительницы буржуазии.

Дыбенко настоятельно рекомендовал Коллонтай прекратить литературную деятельность.

Коллонтай перестала заниматься беллетристикой.

Павел Ефимович все чаще задумывался о семье, которая так и не сложилась. Чувствовала это и Коллонтай. «Много их связывало, но многое и разъединяло, – вспоминает ветеран партии А. М. Иткина, работавшая с Александрой Михайловной, близко знавшая ее. – На многое они смотрели разными глазами. Трудно складывалась совместная жизнь, она видела и чувствовала, что ему с ней совсем не просто. Она не может следовать за ним в его постоянных переездах, быть всегда около него, не может принести в жертву своему чувству самое главное в ее жизни – работу».

…В солнечный день конца «бабьего лета» Дыбенко не спеша шел в «Националь», чтобы сообщить Коллонтай, что он дал согласие Михаилу Николаевичу Тухачевскому командовать 5-м стрелковым корпусом, расквартированным в Бобруйске, питал слабую надежду уговорить Шуру ехать с ним.

Александра Михайловна, казалось, ждала мужа, встретила приветливо и как-то сразу, без предисловий, объявила, что она уезжает в Христианию[19]19
  Так называлась с 1624 по 1925 год столица Норвегии город Осло.


[Закрыть] на дипломатическую работу. На недоуменный вопрос Дыбенко, надолго ли, ответила – навсегда. Передала письмо, просила, чтобы прочитал дома.

– А сейчас попрощаемся.

Дыбенко ушел. Всю дорогу тревожила мысль: что произошло? Заперся в своей комнате, углубился в письмо; прочитал раз, другой. Коллонтай писала: «…Ведь я же вижу, знаю, что не умею, не могу дать тебе полного счастья… Я не та жена, какая тебе нужна…» Прервал чтение, почувствовал, что руки задрожали. «…Я все-таки больше человек, чем женщина. Этим все сказано…» Какая-то нелепость, бред. «Ты заброшен, у тебя нет „дома“, нет „хозяйки“, нет и просто близкого человека, который всегда был бы при тебе. Я на это не гожусь, как сам понимаешь. Но зачем же обрекать себя на такую трудную жизнь?»

– Чертовщина! – воскликнул он.

Сунув письмо в карман, поспешил в «Националь», чтобы объясниться. Коллонтай в номере не оказалось. Ходил еще и еще. Бесполезно. Она уехала.

…Дыбенко все время среди бойцов. Командиров не хватало, нередко комкор сам проводил занятия в подразделениях. В армию приходили в основном малограмотная, а то и вовсе неграмотная молодежь – ее учили не только владеть боевым оружием, но читать и писать. Своим энтузиазмом комкор увлекал весь личный состав. Красноармейцы и командиры трудились не за страх, а за совесть…

В январе 1923 года Дыбенко получил отпуск. Ему разрешили съездить в Христианию. Он с нетерпением ожидал встречи с Коллонтай.

В саквояже лежала еще пахнувшая типографской краской книга «Мятежники». На обороте титульного листа крупным курсивом набрано: «Посвящаются эти воспоминания другу и соратнику на революционном поприще А. М. Коллонтай. Автор».

Когда приближался к дому, где жила Коллонтай, сердце учащенно забилось.

Александра Михайловна обрадовалась. Поблагодарила за книгу, за дарственную надпись…

Ходили по городу. Съездили в Христианзанд, куда в 1913 году заходила бригада линейных кораблей во время заграничного плавания эскадры Балтийского флота. Дыбенко признался, что ему тогда понравился город и об этом он написал в своей первой книге «В недрах царского флота».

– С тех пор в Христианзанде ничего не изменилось. – И, показав рукой на проходивший маленький пароходик, сказал: – На том месте стоял наш «Император Павел I». Вот к этому причалу подходил баркас, и мы сходили на норвежскую землю… Тот же темнеющий вдали лес; рассыпанные кругом дома, похожие один на другой, будто близнецы-братья. Одним словом, все как было.

Коллонтай согласилась: действительно, за минувшие годы в Христианзанде, да и во всей Норвегии мало что изменилось. «Страна интересная, я обожаю ее трудовых, гостеприимных людей…»

Несколько дней быстро пролетели. Пора возвращаться домой… Коллонтай не передумала, осталась верна своему решению, повторяла все, что тогда написала в письме.

Закрывая дверцу машины, Коллонтай помахала рукой.

Они расстались друзьями – навсегда до конца жизни…[20]20
  Из Норвегии Коллонтай уедет в Мексику. Вернется в Христианию. Станет полномочным представителем Советского Союза в Швеции, а затем, в 1946 году, советником Министерства иностранных дел СССР. Александра Михайловна Коллонтай умерла 9 марта 1952 года (родилась в 1872 году).


[Закрыть]

Он вернулся в Бобруйск, в корпус, к любимому делу – обучению и воспитанию воинов; радовался каждому успеху, огорчался неудачам.

«За несколько месяцев работы Дыбенко зарекомендовал себя отличным командиром: требовательным и справедливым, – писал в аттестации Тухачевский. – Хороший хозяин. Много занимается военно-научной работой. С оперативной стороны показал себя способным, твердым начальником. Чрезвычайно вынослив. В общем, выдающийся комкор, достоин выдвижения…»

3 мая 1924 года он становится командиром и комиссаром 10-го стрелкового корпуса, переведенного с Дальнего Востока в Московский военный округ.

В Курск, где находился штаб, Дыбенко приехал рано утром. Первым встретил его постовой милиционер, уже немолодой, с короткими рыжими усиками. Блюститель порядка радостно заулыбался:

– Ждем вас, товарищ комкор. Особенно я. Как узнал, что именно вас назначили, обрадовался. Не удивляйтесь, я ведь служил в 37-й дивизии в кавалерийской бригаде Курышко. Вы-то меня забыли. Лёшин моя фамилия. Помните, как мы врезали генералу Топоркову?

Дыбенко смотрел на бывшего конармейца и мысленно извинялся: «Запамятовал я, братишка, ты уж прости, в кавбригаде вас было много, в дивизии и того больше, всех не запомнишь. А вот как „врезали“ Топоркову, помню. Разве такое забудется!»

Милиционер объяснил, что из Красной Армии его уволили по сокращению, хотя он вполне здоров.

– Не тебя одного, дорогой товарищ, сократили. Многих сократили, – сказал Дыбенко, а про себя подумал: «Совсем недавно в Красной Армии было 5,5 миллиона, а вот теперь осталось всего 562 тысячи, и они обязаны оберегать Родину». – На боеспособности войск сокращение не должно отразиться, значит, мы, командиры, должны лучше учить людей.

– Мне все понятно, – согласился милиционер.

Он вызвался проводить Дыбенко до «халупы», так он назвал штаб корпуса.

– Уж не могли во всем Курске подобрать приличнее помещение, – ворчал он. – Сунули в старый барак – с крыши течет, в окна дует. Позор, да и только!

Поблагодарив бывшего красноармейца, Дыбенко открыл дверь, переступил низенький порог и действительно очутился в халупе. Молоденький дежурный командир доложил по всем правилам, осведомился, кто прибыл, и, услышав, что перед ним новый командир корпуса, подтянулся, молодцевато стукнул каблуками, сказал, что сейчас же пошлет за начальником штаба…

– За начштабом посылать не надо. Когда явится, передайте – буду в одиннадцать.

Отправился к губвоенкому, увидел уже немолодого, в недавнем прошлом боевого партизана. Представились. Дыбенко спросил, почему штаб корпуса в таком захудалом помещении. Не получив вразумительного ответа, попрощался и ушел.

Комкор познакомился с подразделениями. Размещены сносно. Рота связи, например, расположилась в бывшей церкви, можно создать приличные условия для красноармейцев. Есть и учебные классы. Рядом еще пустующее здание, но на дверях амбарный замок. Это бывший клуб чоновцев, доложил сопровождающий командир роты связи. Оказывается, помещение свободно, а связистам пользоваться не разрешают.

Дыбенко позвонил губвоенкому, спросил, нельзя ли открыть клуб. «Не можем, это хозяйство ЧОНа, а они нам не подчинены, у них свой хозяин». – «Разве хозяин не в Советском государстве живет? К тому же ЧОН уже упразднили». Командиру роты приказал снять замок, имущество описать, навести порядок и налаживать культурно-просветительную работу…

Собрал командный состав, рассказал о своих впечатлениях, обнаруженных недостатках, поставил задачи на месяц. Потом попросил всех высказываться без стеснения, предъявлять претензии, ничего не скрывать: «Говорите начистоту».

Внимательно слушал, делал пометки в блокноте.

Все жаловались на бытовую неустроенность.

Дыбенко сказал: знает, что с жильем плохо, придется временно снимать квартиры у местного населения. Об улучшении быта обещал позаботиться.

Через день уехал в Воронеж, побывал также в Орле. Остался доволен, подразделения здесь размещены удачно, бойцы окружены вниманием и заботой местных партийных, советских и комсомольских органов. Возвращался с хорошим настроением. Сошел с поезда – и ахнул. Курск преобразился: все вокруг в бело-розовом наряде, цвели яблони, вишни, груши. Весна в полном разгаре.

Однако настроение испортилось, когда приблизился к штабу, который ютился все в той же мрачной халупе. «Нужны срочные меры». Сходил Дыбенко в городской комитет партии и в горсовет. Добился – часть помещения военкомата решили передать штабу корпуса.

Дыбенко занял кабинет военкома. Все старье – просиженные, с торчащими пружинами кресла – приказал вынести во двор и сжечь. Оставил стол, два стула – для себя и посетителя…

Вскоре комкор принимал командующего Московским военным округом К. Е. Ворошилова. Вместе побывали в городах, где размещались полки корпуса, проверили боевую готовность. Перед отъездом Ворошилов сказал:

– Замечаний не имею. Так держать!

Дыбенко был человек пунктуальный, требовательный, не давал скидки ни себе, ни подчиненным. Не любил засиживаться в кабинете. К побудке он уже в казарме. Пройдет на занятия в класс, внимательно слушает, в конце выскажет свое мнение.

Досталось однажды дежурному командиру взвода связи С. М. Ватолину. Доложил дежурный как положено. Комкор пожал ему руку и направился к пирамиде, посмотрел одну винтовку, другую, обе поставил на место. Третью не разглядывал, передал Ватолину.

– Что это? – спросил Дыбенко.

– Ржавчина, – еле слышно произнес дежурный.

– Верно. А почему?

– Керосина нет.

Дыбенко строго приказал:

– Чтобы через час оружие сверкало как зеркало!

Ватолин командир грамотный, старательный, дело свое знал, да еще учился на третьем курсе педагогического института, совмещение в то время редкое. Замечание расстроило его, но порядок навел быстро. К вечеру комкор снова появился, посмотрел ту же винтовку и еще несколько, довольный, сказал:

– Хорошо, что у дежурного керосин нашелся… Учтите, в самое тяжелое время гражданской войны красноармейцы оружие всегда держали в образцовом порядке; о коне заботились больше, чем о себе. Раньше лошадь напоит и накормит, а потом сам поест. Как дела с учебой в институте, товарищ Ватолин?

– «Хвостов» нет, а в общем, трудно, товарищ комкор, не хватает времени.

– Мой вам добрый совет: не бросайте учебу, заканчивайте институт во что бы то ни стало!..

Бывший чоновский клуб стал любимым местом отдыха и красноармейцев, и молодежи Курска. В нем ставились шефские спектакли, читались лекции. И всегда в кругу бойцов и шефов – комсомольцев табачной фабрики – находился Дыбенко…

Загрустили бойцы и командиры, узнав, что нарком Михаил Васильевич Фрунзе забирает в Москву их командира корпуса. Уж очень привыкли они к строгому, требовательному, но справедливому и чуткому начальнику.

В столицу Дыбенко приехал 3 мая 1925 года.

Большая и ответственная работа ждала его в Москве.

Много за последние годы произошло важных перемен в Красной Армии и Красном Военно-Морском Флоте. В январе 1925 года председателем Реввоенсовета СССР и народным комиссаром по военным и морским делам был назначен М. В. Фрунзе.

Целая система мер, осуществленных партией по совершенствованию военной организации, но совершенствованию организации и укреплению обороны страны в 1924–1925 годах вошла в историю нашей Родины и Вооруженных Сил как военная реформа, практически охватившая все сферы деятельности армии и флота, что способствовало постепенному преобразованию их в современных для того времени, вполне надежных защитников завоеваний социализма. Важную роль в укреплении Вооруженных Сил сыграло единоначалие, а также установление плановой системы обучения и воспитания личного состава, увеличение в войсках численности коммунистов и комсомольцев…

Дыбенко начал работать в наркомате РККА в очень ответственное и важное время. Решив основные задачи восстановительного периода, страна подошла к периоду социалистической индустриализации; в самое ближайшее время Красная Армия начнет получать мощную первоклассную боевую технику. Работа развернется широким фронтом.

8 мая 1925 года Дыбенко стал начальником Артиллерийского управления РККА.

Как-то к нему зашел Максимов. Встреча обрадовала обоих. Адмирал недавно вернулся из первого после Великого Октября плавания на судне «Боровский». Команда состояла из комсомольцев – шефов Красного Военно-Морского Флота[21]21
  В октябре 1922 года V съезд комсомола взял шефство над Военно-Морским Флотом СССР.


[Закрыть] и курсантов – будущих штурманов. Покинув Архангельск летом 1924 года, пройдя через три океана и девять морей, оставив за кормой четырнадцать тысяч миль, в октябре «Воровский» бросил якорь в бухте Золотой Рог. В то время дальневосточная государственная морская граница была плохо защищена. Весь флот состоял из двухмоторной парусно-винтовой яхты «Красный вымпел» (бывший «Адмирал Завойко») да нескольких переоборудованных и вооруженных старых пароходов, промысловых судов и портовых буксиров. Для укрепления флота и прибыл «Воровский», командовал им адмирал Андрей Семенович Максимов[22]22
  А. С. Максимов умер в 1953 году (родился в 1866 году).


[Закрыть].

– А зашел я пригласить вас на блины, Павел Ефимович, – сказал Андрей Семенович. – И жена Александра Ивановна очень просит. Вот и поговорим о походе «Воровского».

Побывал Павел Ефимович на Садовой-Кудринской в гостях у старого адмирала. Вспомнили о многом и разном. Конечно, и Гельсингфорс в грозном 1917-м, заседание Совета, на котором такую сердечную речь произнес избранный матросами командующий революционным флотом. Максимов, как в те дни, строен, бодр, жизнерадостен. Доволен старый моряк своим последним плаванием. Восторженно говорит о комсомольском экипаже «Воровского».

– Народ упорный, трудолюбивый, любознательный. Юноши будут строить корабли, создавать новый большой Советский Военно-Морской Флот! Им плыть дальше! – Верил адмирал в молодое поколение, верил в комсомол; говорил, что отличные из них выйдут мореходы.

Дыбенко радовали первые успехи Красного флота и его шефов – комсомольцев, о которых с таким молодым задором говорил адмирал Максимов… Павел поделился впечатлением о прочитанной в газете заметке, сообщавшей о походе кораблей Балтийского флота – крейсера «Аврора» и учебного судна «Комсомолец» – с курсантами командного, инженерного и военно-морского подготовительного училищ по маршруту Кронштадт – Берген – Архангельск – Тронхейм – Кронштадт. Во время стоянки в Бергене в гостях у советских моряков побывали представители общественных организаций и офицеры норвежского флота. В заметке также говорилось, что по поручению ВЦИК СССР Александра Михайловна Коллонтай вручила орден Красного Знамени курсантам-комсомольцам высшего морского училища, проявившим отвагу и героизм во время взрыва в форту Павел.

– Знаю о том подвиге, – сказал Андрей Семенович.

Случилось это в жаркий июньский вечер 1923 года…

Крейсер «Аврора» с курсантами на борту встал на якорь. Вскоре сигнальщик заметил в районе форта Павел подозрительный дымок. Прозвучал сигнал боцманской дудки: «Дежурным гребцам – в шлюпку!» Начальник практики Владимир Владимирович Гедле, мгновенно оценив опасность, решил послать только добровольцев. Ими были комсомольцы Константин Сокольский, Владимир Полещук, Геральд Альтман, Моисей Ушерович, Федор Сидельников, Николай Моралев, Алексей Евсеев и Константин Казаков. С ними отправился и Гедле. Уже на подступах к форту он точно определил – пожар в районе склада старых мин, медлить нельзя; взрыв может последовать в любую минуту, и тогда будет разрушен форт, пострадают стоявшие поблизости корабли. Курсанты, спрыгнув на берег, приступили к решительным действиям. Горящую мину удалось оттащить от склада, отнести к воде, где она и взорвалась. Форт и корабли были спасены, но четверо героев – Гедле, Альтман, Ушерович и Казаков погибли, остальные получили тяжелые ранения и контузии.

– Герои, подлинные герои! – восхищался адмирал. – Действовали в лучших традициях русского флота: «Сам погибай, а товарища выручай».

Каждая встреча со старыми балтийцами и питерцами радовала Дыбенко. Какой восторг вызывало появление в кабинете Павлова!

– Дорогой Сергей Дмитриевич! Товарищ мичман! Как давно мы не виделись, но о твоих геройских делах кое-что знаю от Блюхера и Постышева. И за что получил ордена, мне известно…

В 1923 году Павлов окончил академические курсы высшего начсостава РККА. Недолго командовал 1-й Туркестанской стрелковой дивизией. Теперь он инспектор военно-учебных заведений Красной Армии…

– Научились мы воевать, Сергей Дмитриевич?

– Выходит, так, Павел Ефимович…

Дыбенко и Павлов служили в Наркомате обороны под руководством Михаила Васильевича Фрунзе.

…Мужало и крепло Советское государство, совершенствовались Вооруженные Силы. По долгу службы начальник Артиллерийского управления РККА Дыбенко участвовал в разработке первой шестилетней программы военного судостроения, которую утвердил Совет Труда и Обороны 26 ноября 1926 года. Предусматривалось построить 12 подводных лодок, 18 сторожевых кораблей и 36 торпедных катеров. Оснащалась новой техникой и Красная Армия. Дыбенко часто выезжал на заводы, следил за выполнением важных заказов РККА и присутствовал на полигонах при испытаниях новых образцов оружия…

В январе 1927 года, в третью годовщину со дня кончины Владимира Ильича Ленина, Дыбенко опубликовал в бюллетене отдела печати ПУ РККА статью под названием «Великий стратег Красной Армии».

В ней говорилось:

«…Вдохнув лозунги и призывы Ильича, шла на приступ в октябре Красная гвардия, с этими лозунгами и призывами шла умирать и побеждать Красная Армия. Красная Армия, оставаясь верной до конца заветам Ильича, победила, очистив необъятные равнины СССР от своих вековых врагов.

…Ильич умел вести армию в бой во имя победы рабочих и крестьян… под его непосредственным руководством Красная Армия быстро расправилась со своими врагами. Он… сумел быстро дать указания, как перестроить ее ряды после побед, как готовить ее к новым решительным битвам, как обучить и воспитывать в момент передышки. В 1921 году Ильич призывает крепить дисциплину, спайку с рабочими и крестьянами, повышать военные и политические знания, изживать все организационные недостатки военного времени.

Еще в 1921 году он указал на необходимость перехода к единоначалию и строительству армии на территориальных началах. Это его новый стратегический план.

…Вождь многомиллионной победной пролетарской армии ушел в могилу, оплакиваемый всеми угнетенными, оставив свои заветы как путь к конечной победе. Армия, победившая под его непосредственным руководством, в борьбе будущего пойдет к новым победам».

Более трех лет работал Дыбенко в Наркомате по военным и морским делам, выполнял ответственные поручения, связанные с обороноспособностью страны. Он активно работал во многих комитетах, комиссиях, подкомиссиях, в Химическом комитете Реввоенсовета, Бюджетной комиссии ЦИК СССР, Высшей аттестационной комиссии, Мобилизационном комитете…

Но Дыбенко тянуло в войска. При каждом докладе наркому напоминал о рапорте, который он давно подал.

Только в конце 1928 года Ворошилов удовлетворил просьбу Дыбенко.

– Легкой жизни не обещаю, – сказал Климент Ефремович. – Впрочем, знаю, ты ее никогда не искал.

20 октября 1928 года Дыбенко стал командующим Среднеазиатским военным округом.