Текст книги "Командарм Дыбенко (Повести)"

Автор книги: Иван Жигалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

«Вот ты какой огромный», – оглядел его Шуханов.

Петр Петрович сел рядом с Карповой. Серый свитер из овечьей шерсти плотно облегал ее уже начавшую полнеть фигуру. Точно такой же свитер был и на ее муже. «Наверное, сама вязала».

– Как это вы, милый доктор, отважились покинуть свой скит?

– Уж и скит! – засмеялась Карпова. – Мои больные поправились. А вот ваша землячка Валюша расхворалась, пришлось навестить. У девочки ангина, ничего опасного, пройдет. Да и Захара посмотрела. Раны у него заживают. Скоро фрицев бить сможет.

Из-за перегородки вышли Чащин и Тося. Глаза у девушки красные, но слез не видно. Отец, возбужденный и радостный, не сводил с нее глаз.

Карпова кивком показала на Тосю:

– Вот нам бы ее в лесной госпиталь.

– Она у нас самостоятельная и, скажу по секрету, медицину не любит. Однако поговорите с ней.

– Это вы, Петр Петрович, наверное, так ее воспитали, – вступила в разговор Заречная.

Анастасия Егоровна была в военной гимнастерке, в солдатских брюках и в валенках. У нее круглое лицо, на щеках свежий румянец, нос чуть вздернут кверху, глаза добрые, густые русые волосы заплетены в толстые косы и уложены змейкой вокруг головы. «Приятная женщина». Шуханов вспомнил, с каким восторгом о ней говорил Бертенев.

– Почему не пришел Яков Вячеславович? – спросила Анастасия Егоровна просто. – Исколесили мы с ним много деревень. Умный человек, слушать его одно удовольствие.

– Нельзя нашу гвардию оставлять без начальства, – заметил Шуханов. Он умолчал о том, что Бертенев сам отказался идти в Каменку.

– Гвардия ваша дисциплинированная, – также шутя ответила Заречная и, взглянув на Тосю, добавила: – Видно, прижилась у вас наша псковитянка. Вы ее не обижайте.

– Зачем же обижать? Да и заступников у нее много.

А в это время Вениамин Платонович, покручивая усы, внимательно слушал дочь. Та негромко рассказывала, как подожгла избу, как встретилась с Леповым, как поступила в отряд.

– Знают в деревне про мою службу? – тихо спросил отец.

– Молва доходила, только не хотят люди верить… Я тоже не верила. Из записок товарища Камова узнала, как тебя сватал Никита Павлович в старосты.

– Слава богу, мать не дожила до этого проклятого времени. Верно, все глаза бы выплакала… Ушла бы ты, дочка, к тете в Сомово…

– За меня, батя, не беспокойся.

– Довольно вам шептаться. – Карпов придвинулся к Тосе: – Что невеселая? Я тебя другой помню. Работала по-стахановски. Плясала лихо, песни душевные пела. Аль не рада, что отца встретила?

– Уж и должность вы для него подобрали, – еле слышно произнесла Тося. – На другое бы дело поставили, а то перед людьми стыдно.

– На этой должности он нужнее, – убежденно сказал Карпов. – А для тебя у нас есть самое ответственное поручение. Какое? Никогда не догадаешься. Так вот слушай. Думаем командировать тебя в Ленинград. Расскажешь героям славного города про нашу жизнь в глубоком тылу. Поведаешь обо всем, что знаешь. Как, согласна?

Тося смотрела на секретаря райкома широко раскрытыми глазами: в них были и удивление и страх. «Значит, Шуханов неспроста завел разговор о Ленинграде?»

– Как же я поеду? Там все герои. А я кто? Спросят: сколько гитлеровцев на тот свет отправила? Придется отвечать – ни одного еще не убила. Избу только свою сожгла. – И с тревогой подумала: «А что про батю скажу, да и можно ли об этом говорить?»

– Сделала ты не так уж мало и народного горя повидала вдоволь. Обо всем этом и расскажешь, – посоветовал Карпов.

Чащин собрался уходить. Обнял дочь, наказал, чтобы себя берегла.

– Бывайте здоровы, Александр Иванович. Что от меня потребуется – через Никиту передавайте. Только осторожнее.

Карпов тоже вышел из-за стола.

– Большая к тебе, Вениамин Платонович, просьба от меня, Волкова и Оленева: почаще навещай «Красную звезду», ко всему внимательно присматривайся, примечай, какие у них там укрепления, где посты и сколько их. Понятно?

Чащин обещал сделать все возможное. Сообщил, что утром опять вызывает его Тигерберг. Попросил Шуханова присмотреть за дочерью. Из кухни выглянула Прасковья Наумовна.

– Помешкай малость, кум, сейчас блинами попотчую.

– Благодарствую. Мой конюх Савелий добрый обед сготовил. Сыт я.

– Бросил он пить? – вдруг спросил Карпов.

Чащин ответил не сразу, не хотел подводить своего конюха, повара и телохранителя, да и пить он стал последнее время меньше.

– По возможности воздерживается, – и, чтобы у Карпова не было сомнений, добавил – Службу он несет исправно…

Проводив отца, Тося села за стол, украдкой посматривала то на Карпова, то на его жену. Она завидовала счастливым людям. А к счастливым относила всех, у кого ладилась семейная жизнь. «У Карпова она ладится, – думала девушка, – ведь они даже в немецком тылу остались вместе – значит, любят друг друга».

Прасковья Наумовна возилась у жарко топившейся русской печки. На ней был широкий цветной сарафан, из-под белого платочка выбились пряди волос, уже тронутых сединой. Хозяйка решила побаловать желанных гостей блинами. «Люди забыли домашнее-то житье-бытье…» – думала она. И самой хотелось вспомнить мирное время… Держа в левой руке сковородник с раскаленной сковородой, смазанной постным маслом, правой наливала поварешкой из большой крынки жидкое тесто; быстрым движением по кругу наклоняла сковородку, чтобы тесто растекалось ровным слоем – тогда блин получится тонкий; ставила сковородку перед пылом. Следующим движением вытаскивала из печи вторую сковородку, готовый блин подхватывала ножом, бросала в решето, накрывала полотенцем и снова наливала тесто.

Иванов поглядывал на жену и шутил:

– Динамо-машина: три тысячи оборотов в секунду…

Прасковья Наумовна укоризненно посмотрела на мужа, покачала головой и сбилась с такта – блин быстро подгорел.

– Вечно ты что-нибудь придумаешь, любишь пустословить, – несердито промолвила она. Сняла подгоревший по краям блин и положила перед муженьком. – Вот тебе, за болтовню… А вы не глядите на него, ешьте на доброе здоровье. Блинки вкусные, если с пылу.

– Ничего не скажешь, мастерица вы, Прасковья Наумовна, – похвалил Карпов хозяйку.

– Печь блины – дело нехитрое, если есть из чего, – сказала хозяйка. – Вот, помню, мама, бывало, испечет овсяный блин, тонюсенький, аж светится, хоть в раму вставляй заместо стекла. Покойный отец очень обожал овсяные.

Все наелись досыта. Карпов отодвинул тарелку, поблагодарил хозяйку.

– Теперь можно и о серьезных делах подумать.

– А меня после еды завсегда в сон клонит, – сладко зевая, проговорил Сащенко.

– Печка не занята, Проша, ты тепло любишь, полезай, – посоветовала Прасковья Наумовна.

Совет Прохору пришелся по душе. Позевывая, он полез на печку и быстро захрапел.

Наталья Яковлевна и Тося вышли из-за стола, расцеловали хозяйку, направились в боковую комнатку, где лежала больная Валюша. Мужчины завели деловой разговор. К ним присоединилась и Заречная.

– Тревожат меня провалы. Не пронюхали ли фрицы о нашем деле? – говорил Карпов. – Не могу смириться с гибелью Екима Козакова – председателя колхоза «Передовик». Полицаи его выследили и напали на избу, в которой собралась группа колхозников. Разговор шел о сборе продовольствия для Ленинграда. Как сообщают, Козакова убили, когда он, выломав раму, пытался выпрыгнуть на улицу. По поводу чего шел разговор, никто из задержанных не сказал. – Александр Иванович помолчал. – Сбор продовольствия превратился в большое патриотическое движение, в котором хотят участвовать все люди, оказавшиеся в тылу врага. А ведь каждый отлично понимает, что может поплатиться жизнью. Мы должны разъяснять всем, чтобы были бдительны.

– Полностью с тобой согласна, – перебила Карпова Заречная. – Надо внушить людям, чтобы крепко хранили тайну. Этим мы избавим себя от провалов.

– А к вам, Петр Петрович, у нас важное дело, – обратился Карпов к Шуханову. – Обоз стал реальностью, и нам предстоит, как говорится, все продумать до мельчайших подробностей и деталей. – И Александр Иванович сообщил решение штаба бригады – провести что-то вроде кустовых совещаний, чтобы подумать, как безопаснее переправить продовольствие через линию фронта. – Одну такую встречу проведем в вашем подземелье. Для этого мы с Егоровной и пригласили вас сегодня. Соберем человек десять – пятнадцать, может, больше, в зависимости от обстоятельств. Люди расскажут о своих боевых делах, а я доложу о сборе продовольствия и о его охране в пути… Возникла у меня крамольная идея, – и рассказал о «немецком конвое». – Именно «немецкого», – Карпов сделал ударение. – Продовольствия набирается довольно много, и его доставка через линию фронта потребует и больших усилий, и выдумки. Как перехитрить врага, обмануть его? Форма немецкого солдата поможет нам…

Иванов, словно заклинание, произнес свое любимое «так-то». Шуханов и Заречная улыбнулись.

– Понимаю, считаете меня фантазером? А может, и авантюристом? – засмеялся Александр Иванович. – Нет, нет, я реалист до мозга костей… У вас в группе, Петр Петрович, молодые ребята, энергичные, смелые, вот из них мы и создадим замаскированный конвой. Своих людей мы тоже выделим. Оденем в немецкую форму, вооружим, посадим на коней. Конечно, пятнадцать переодетых партизан не решат дело… С обозом кроме рядовых колхозников и колхозниц поедут партизаны. Вперед вышлем усиленный отряд разведчиков, по всему пути расставим охрану. Соседи – бригада Егорова и другие – помогут.

– Вот на это, на партизанскую охрану, и надо полагаться, – перебила Карпова Заречная. – А переодевание? Не нравится мне твоя идея, Иваныч.

«Молодец Заречная, – подумал Шуханов. – Мне тоже не по душе эта идея».

– Я вполне с тобой согласен, – продолжал свою мысль Карпов. – Но выслушайте меня до конца. Найдем хотя бы человек пять, владеющих немецким, финским, итальянским, румынским или еще каким-нибудь языком. Один товарищ у нас есть – Станислав Ярославович Валуйкин из Пскова. Он отлично говорит по-немецки, да и внешность подходящая.

Шуханов сказал, что в его отряде есть такие ребята, а про себя опять подумал: «Заречная права, ни к чему это переодевание; вражеская форма вызывает чувство отвращения и брезгливости».

Карпов как бы угадал его мысли.

– Вам, конечно, известно, что фашисты забрасывают в наш тыл диверсантов в форме красноармейцев, пограничников, милиционеров. В первые дни войны я сам руководил вылавливанием бандитов. Один такой диверсант на допросе рассказал, что для действия в русском тылу он обучался в школе «Бранденбург-880». А случай с проходимцем Илюхиным?

Мы не принадлежим к регулярным войскам, но ведем всеми доступными нам средствами и способами борьбу с оккупантами на своей земле и не хотим, чтобы гитлеровцы топтали ее! Это мы делаем и будем делать до полного разгрома фашистов. Правильно я говорю?

– Даже очень. Так-то, – за всех ответил Иванов.

– Начальника обоза назначит штаб бригады, а заместителей подберем на кустовых встречах. – И, немного подумав: – Да, Петр Петрович, в число делегатов в Ленинград кроме Чащиной выделите еще двоих… Сегодня у нас четверг. Встречу проведем у вас на следующей неделе, в среду. Никита Павлович, сумеем к этому времени предупредить людей?

– Так ведь сумеем, если чего не случится.

– Надо, чтобы не случилось… Тося! – позвал Карпов девушку. – Слышала, о чем идет речь?

Чащина кивнула.

– Накормишь нас обедом?

– Мы с товарищем Журовым постараемся. У нас хороший камбуз. А вот продуктов мало.

– «Камбуз, камбуз», – передразнил Карпов. – Не камбуз, а кухня. Камбуз – на корабле, а у вас даже не казарма, а землянка.

– Нет, камбуз! Правильно я говорю, товарищ командир? – позвала Тося на помощь Шуханова. – У нас все поморскому называется. Получается очень звучно. Одно слово «полундра» чего стоит.

Карпов захохотал:

– Совсем оморячили девушку, – и к Камову: – И как это ты не перебежишь к морякам, на подземный корабль?

– Военная дисциплина не позволяет. Никита Павлович – строгий командир.

– Тося, а в Ленинград ты в солдатских штанах собираешься ехать?

Чащина посмотрела на себя и спросила:

– А разве нехорошо?

– Мне кажется, очень хорошо, – сказала Заречная. – В них теплее и удобнее. В Ленинграде что собираешься делать?

– Как все, побуду и домой вернусь.

– Домой, говоришь? – Карпов смотрел на Тосю, ему нравилась ее настойчивость, но хотел переубедить девушку. – Не лучше ли тебе все же остаться там? Поступишь в госпиталь, будешь раненых лечить. Благородное это дело– помогать человеку встать в строй. Как ты думаешь?

Тося отрицательно покачала головой.

– Вот ведь своенравная какая, – вмешалась в разговор Прасковья Наумовна. – Мы ей с докторшей битый час об этом толковали, а она знай свое: «Хочу к партизанам».

– Молодец, Тося, – решительно поддержала Заречная. – Нам и здесь дела хватит.

– Вот еще нашлась сердобольная защитница, – сердито произнес Карпов и, помолчав, продолжал: – Да, с женщинами трудно спорить – все равно будут стоять на своем. Придется уступить. Иди тогда к Наталье Яковлевне, в партизанский госпиталь.

Тося долго молчала, у нее горело лицо. «Не могу же я вам сказать, что люблю Лешу!» – хотелось ей крикнуть, произнесла же еле слышно:

– Разрешите вернуться к ленинградцам.

– Приворожили моряки, – улыбнулся Карпов. – Ничего не поделаешь, как говорится, насильно мил не будешь. Возвращайся, Тося.

Наталья Яковлевна, обняв девушку, ласково спросила, почему она не хочет пойти работать в партизанский госпиталь.

Тося не ответила.

Прасковья Наумовна тяжело вздохнула:

– Ох и молодежь! И наш Володька такой же – куда отец, туда и он. Лезет в волчью пасть. «Повесят тебя, смотри, фашисты на первом суку», – говорю ему, а он смеется: «У них, бабушка, веревки эрзацные, не выдержат меня, оборвутся». Вот и поговори с ним.

– Володя ваш – отличный партизан, и бранить его не надо, – сказал Карпов.

– Да разве я браню. Тревожусь за него…

Карпов прохаживался по горнице. Прасковья Наумовна не сводила с него глаз.

– Гляжу я на тебя, Александр Иванович, на жену твою да на Егоровну, на всех вас, и думаю: смелые вы люди, не боязливые. Вот и Петр Петрович – из Ленинграда пришел! Опять же не побоялся! Наталья Яковлевна вон в лесу живет, за ранеными ухаживает…

– Это мой долг, – отозвалась Карпова. – Я врач.

– Да ведь мало ли что врач! Разве фашисты разбирают – убивают всех.

– Что касается меня, Прасковья Наумовна, то я боюсь, – сказал Карпов. – Боюсь, чтобы про обоз не пронюхали фашисты. Ночью сны вижу. Все думаю, как в сохранности доставить продовольствие ленинградцам.

– А я уверен: все хорошо обернется. Так-то, – сказал Иванов.

– Ишь, герой! – воскликнула Прасковья Наумовна я покачала головой. – Ты у меня, словно полководец Суворов, страха не ведаешь.

– Ух, куда хватила, Праша!..

Глава седьмая

Шел февраль. В старину говорили: вьюги, метели под февраль налетели! Февраль воду подпустит, март подберет. Только воды нынче и в помине не было: по-прежнему лютовали морозы да крутили снежные бураны.

Недавно в Лесной республике опять побывал заместитель Асанова – полковник Терехов. Рассказал о жарких боях, развернувшихся южнее озера Ильмень. Прорвав оборону немецких войск к югу от Старой Руссы, войска Северо-Западного фронта продвигаются вдоль реки Ловать, чтобы соединиться с частями, наступающими из района Холма. Создалась реальная возможность окружить 16-ю немецкую армию генерала Буша. Терехов по поручению командования фронта рекомендовал бригаде Волкова усилить диверсии на железных и шоссейных дорогах, идущих в сторону Ленинграда, громить мелкие гарнизоны в глубоком тылу, взрывать склады с горючим, боеприпасами и продовольствием. Такие же указания получили и другие партизанские подразделения, действовавшие в зоне вражеских войск группы «Север».

– Это заставит немецкое командование оттягивать с фронта войска для защиты своих тылов, – говорил Терехов.

Волков познакомил полковника с планом разгрома комендатуры в «Красной звезде».

– А потом вместе с бригадой Егорова, – сказал он, – думаем совершить большой налет на гарнизон, расположенный в бывшем районном центре.

План Терехову понравился.

– Но спешить не следует, – посоветовал он. – Тщательно все продумайте, а главное, соберите побольше разведывательных данных по этим объектам. Тогда ударите наверняка! – Сообщил, что скоро в Лесную республику на длительный срок прилетят полковой комиссар Асанов и несколько работников из штаба партизанского движения. – Они и помогут отправить обоз с продовольствием.

Землянку освещал фонарь «летучая мышь». В печурке потрескивали дрова, булькала вода в ведре. Два друга-лесгафтовца играли в самодельные шахматы, а болельщики переживали, давали им добрые советы.

С улицы вернулись Шуханов и Бертенев. Они перемерзли и грелись у печки. Шуханов тихонько запел: «Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали…»

Повеяло теплым мирным морем, всем стало легко и грустно; задушевные слова разбередили мысли, чувства. Песню подхватили, и полетела она, словно белокрылая чайка, легко, свободно. Сырые своды землянки огласились мягкими, согревающими душу звуками… Вдруг как-то совсем неожиданно стало тихо. Кончилась песня…

– Эх, сплясать, что ли? – Тося притопнула ногой и хлопнула в ладоши.

– А ну, красавица, утри нос кавалерам! – сказал Бертенев.

Тося ударяла то правой, то левой ногой о еловые ветки, которыми была устлана землянка.

– Шире круг!

Плясала она легко, свободно, хотя развернуться было негде. Сделав несколько поворотов, остановилась около Шуханова:

 
Мой папаша партизан,
Он скрывается в лесу.
Пускай фрицы угрожают,
Все равно поесть снесу!
И-и-их!
 

Шуханов сбросил полушубок, ушанку, пошел вприсядку. А Тося приплясывала, напевая:

 
Коло вражеского штаба
Интересно постоять,
Полицаи горько плачут:
Партизанов не поймать.
И-и-их!
 

Собралась было пригласить Бертенева, да появился дежурный, доложил, что Сащенко и Володя привезли продукты, а также немецкое обмундирование… Карпов настаивает на «немецком конвое». В его состав включается вся группа Лепова, два друга-лесгафтовца, да Карпов подобрал шестерых во главе с учителем Валуйкиным. Шуханов до линии фронта пойдет по документам немецкого капитана Эрнста Мерке, а затем, уже под своей фамилией, как партизанский делегат поедет в Ленинград. Вместе с ним – Лепов и Чащина, остальные возвращаются и поступают в распоряжение Волкова…

Скоро обитатели подземного жилища угомонились. Подъем назначен на пять часов утра. Завернувшись в простыни из парашютов, прикрывшись полушубками, бойцы быстро уснули…

Шуханов и Бертенев спать не ложились. Сидели у камелька и тихо разговаривали. Когда огонь начинал тускнеть, подбрасывали сухие поленья, пламя быстро охватывало их, в землянке опять становилось светло.

Говорили об обозе, о том, что после завтрашнего совещания их ленинградская группа перестанет существовать – конвоиры уедут в лесную деревню Выборково, где будут тренироваться, а остальные во главе с Бертеневым отправятся в Порожки…

– Всем, всем передавай приветы, – говорил Бертенев. – Обязательно побывай у наших на заводе и, прошу тебя, не задерживайся в Ленинграде, возвращайся как можно быстрее. Скоро весна, забот у нас прибавится!

– Задерживаться не стану, Яша. Вернусь вместе с делегатами. Да и делать нечего в Ленинграде, семьи нет, завод эвакуирован…

Они были убеждены – именно так все и произойдет: доставят в Ленинград продовольствие, передадут героям города приветы от советских людей, временно оказавшихся в немецком тылу, и тут же вернутся в Лесную республику.

Шуханов посмотрел на часы, скомандовал:

– Подъем!

Ожила землянка…

А вот и гости пожаловали. Первым появился Никита Павлович. Полушубок подпоясан кушаком, за которым торчал топор. Со всеми поздоровался, а топор передал Веселову, попросил спрятать в надежное место, сказав, что без него он что без рук. По-хозяйски осмотрел землянку, пощупал шелк, которым были накрыты нары, недовольно проворчал:

– На чем спят, буржуи! На рубаху бы отрезали.

– А я уже приготовила отрезы и вам, и Прасковье Наумовне, и Валюте, и Володе, – отозвалась Тося из дальнего угла.

– Спасибо, спасибо, воструха, что догадалась. Уговорю Прашу сшить обнову… Надену, когда с проклятыми супостатами расправимся.

В землянку заглянул Сащенко. Сказал, что будет с ребятами поблизости. Появлялись все новые люди. Лепов со своими помощниками встречал людей на улице.

Неподалеку слышался стук топоров и звон пил. Для охраны была выделена специальная группа, которой Чащин выписал наряд на заготовку дров. Партизаны валили деревья и внимательно следили за окрестностями. Но кругом было пустынно…

– Почему Карпов задерживается? – спросил кто-то. – Уж не стряслось ли что с ним?

– Да вроде все обмозговано, – не совсем уверенно ответил Иванов. – Сейчас явится.

– А вот и мы! – воскликнул Александр Иванович. Он пришел вместе с Тереховым и Камовым.

Старшина, хотя давно уверял всех, что остойчивость восстановилась и он может сохранять равновесие, на самом деле все еще сильно прихрамывал.

Карпов со всеми поздоровался, представил полковника Терехова, сел на председательское место в конце стола, предложил начинать совещание.

В землянке было людно. Сидели за столом, на нарах и просто на полу, на еловых ветках.

Минутой молчания почтили память товарищей, погибших в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Затем Карпов открыл совещание. Попросил беречь время, говорить коротко, четко, ясно, как и положено военным. Протокол условились не вести, но Александр Иванович попросил старшину Камова записать некоторые цифры для памяти.

Первым поднялся Косов, лохматый, как лесовик, осмотрел присутствующих и начал говорить быстро, словно заученный урок, о делах теперь уже бывшего своего отряда:

– Сорок пять человек с полным вооружением влились в бригаду товарища Волкова. Сдали две противотанковые пушки…

Потом говорили другие. Шуханов слушал ораторов и думал: «Да, это уже не новички, которых гитлеровская пропаганда называла большевиками-фанатиками, способными наносить лишь булавочные уколы в стальную спину фашистской армии. Для борьбы с партизанами немцам теперь приходится бросать целые дивизии…»

Карпов попросил выступить и Шуханова. Петр Петрович сказал, что по сравнению с другими отрядами малочисленная группа ленинградцев не может похвастаться боевыми достижениями.

– Но пришли мы, чтобы вместе с вами сражаться с оккупантами.

– Начали вы очень хорошо! – подал реплику Карпов. – А выступления ваших товарищей перед населением! Это огромное дело! Командование бригады да и все присутствующие здесь высоко оценивают действия вашего небольшого отряда.

Слова попросил Терехов. Привычным движением расправил под ремнем гимнастерку.

– Хочу вас порадовать, дорогие друзья, что войска нашего фронта завершили окружение сильной группировки вражеских войск. Семьдесят с лишним тысяч немецких солдат и офицеров в районе Демянска оказались в мешке!

После того как в землянке смолкли аплодисменты, Терехов передал партизанам и партизанкам благодарность от штаба Северо-Западного фронта за. помощь, которую они оказывали и оказывают Красной Армии.

– В полосе нашего фронта вами уничтожено много живой силы и боевой техники фашистов. – Цифры, которые он привел, были действительно внушительными. – Как видите, итоги хорошие.

– Но и наши потери значительны, – произнес Карпов. – Я имею в виду не материальные, не экономические – это все мы восстановим! Каких замечательных людей мы потеряли! – И он перечислил имена погибших…

В землянке стало тихо-тихо…

Потом обсуждали вопрос об отправке продовольствия в Ленинград. Говорил Карпов. Голос у него слабый, приглушенный, но каждое его слово западало в душу.

Когда был объявлен перерыв, к Шуханову подошел Шуров, доложил, что конвой построен для смотра. Петр Петрович пригласил участников совещания на улицу, а сам надел шинель со знаками различия немецкого капитана и тоже вышел.

Конвой находился справа у входа в землянку. Лепов поверх немецкой лейтенантской шинели натянул телогрейку, а голову завернул красным шарфом. Под стать Лепову оделись и остальные участники конвоя.

Вышел Шуханов. В немецкой шинели, русских валенках и цигейковой ушанке его было трудно узнать. Заложив руки за спину, он остановился перед строем. Лепов подал команду «Смирно» и, чеканя шаг, приблизился к своему начальнику.

– Товарищ командир!..

– Отставить! – крикнул Шуханов. – В таком наряде нельзя уже называть меня товарищем.

– Виноват… Господин капитан! – поправился Лепов не моргнув глазом. – Конвой построен для смотра…

– Отлично, лейтенант… Однако, кажется, мы перестарались?

– Точная копия, товарищ командир… извиняюсь, господин капитан, – поспешил оправдаться Лепов. – Мы ничего не придумали.

– Ну как, друзья, похожи мы на фрицев? – обратился Шуханов к присутствующим.

– В общем. Но учтите, переигрывать и упрощать не следует, – сдержанно заметил полковник Терехов. – И самое важное – хорошо проинструктировать людей по всему пути обоза, а то, чего доброго, примут ваших конвоиров за настоящих немцев и перестреляют.

– Своих-то нюхом учуем, – расплывшись в улыбке, произнес Сащенко. Он только что явился из лесу, чтобы узнать, скоро ли харчевать…

После смотра совещание продолжалось. Желающих выступить было много.

– Вот ведь разговорились, – сказал Карпов. – А бывало, придешь на колхозное собрание, начнешь спрашивать, как идет подготовка к севу, отремонтирован ли инвентарь, проверены ли семена. Помалкивают да табачок покуривают. За язык приходилось тянуть. А тут не остановишь.

– О деле я и в мирное время любил потолковать, – пробасил Иванов. – Хорошая беседа согревает и лечит душу и тело. Так-то. Дозволь-ка, Александр Иванович, и мне слово.

– Помню, помню твои довоенные выступления: дела на грош, а слов на червонец…

– А ты не зажимай, так-то… У меня такое мнение… – Речь Иванова была самой краткой. – Дорога опасная, но мы не из трусливых… С подводами пошлем самых бывалых, смелых. Довезем продукцию…

Кто-то предложил назначить Иванова заместителем начальника обоза.

– Правильное предложение, – поддержал Карпов.

– Помоложе надо, – возразил Никита Павлович и спросил у Карпова: – Сам-то ты, Иваныч, начальником поедешь?

Карпов поднялся.

– Командование назначило меня. Доверяете?

Раздались дружные голоса:

– Доверяем! Доверяем!

– Спасибо… Делегацию в Ленинград в составе двадцати пяти человек возглавит председатель райисполкома Печников. – Далее Карпов сказал, что, по предварительным подсчетам, продуктов наберется подвод на двести пятьдесят, а может, на все триста, и начальнику потребуются семь или восемь заместителей. Кроме Никиты Павловича он рекомендовал Шуханова.

Подводы решили разбить на пятерки, во главе каждой из них должен идти партизан, с ним – колхозники и колхозницы. Переход линии фронта наметили осуществить в разное время.

…Ночью участники совещания разъехались по своим деревням и секретным базам.

Глава восьмая

Окружение демянской группировки немецких войск потребовало от партизан усилить удары по тыловым гарнизонам врага. Поэтому по просьбе армейского командования в партизанские планы пришлось внести существенные поправки. Готовилась к бою и бригада Волкова…

Карпов слушал комбрига, всматривался в разложенную на столе карту и видел перед собой огромный лесной край непроходимых болот и озер, изрезанный причудливо извивающимися голубыми линиями рек; край, оккупированный фашистами, но непокоренный. Ему было приятно от сознания, что на большой его территории уже восстановлена Советская власть и образована Лесная республика, но беспокоило то, что в «Красной звезде» все еще хозяйничает Тигерберг со своим гарнизоном. Село стоит на шоссейной дороге и как бы прикрывает районный центр, в котором расположилась главная немецкая комендатура.

Волков был убежден, что немцы будут всеми силами удерживать этот выдвинутый вперед аванпост. Он внимательно выслушивал собранных на совет командиров и комиссаров.

В конце совещания комбриг объявил боевой приказ…

За день до наступления все отряды, соблюдая строгую маскировку, подтянулись к своим пунктам. Выдвинутые вперед дозоры и разведчики следили за всем, что происходило в гитлеровском гарнизоне. Чащин и Михайлов точно обозначили на карте все вражеские укрепления, пулеметные точки, заминированные участки. Подрывники готовили мины, шашки со взрывчаткой.

В одном из шалашей расположились Волков, Карпов и их ближайшие помощники; негромко беседовали, поджидая разведчиков. Неподалеку, в густом молодом ельнике, тоже был наскоро сооружен шалашик. Около него на корточках сидели партизаны и слушали Леньку Костина. Завьялов поручил своему питомцу присматривать за лошадьми, предупредил, чтобы держался он подальше от места боя. Ленька тихо рассказывал, как после маслогорской казни полицаи напали на партизанскую землянку.

– Ночью дело было. Мы с дежурным стояли в секрете. Когда заметили, что по лесу крадутся предатели, сразу подали тревогу. Полицаи открыли огонь и убили часового. Он только успел крикнуть: «Беги, Ленька, за подмогой!» Я ползком, а где и кубарем пробрался в лес. Несусь что есть мочи, прислушиваюсь к стрельбе и думаю: вдруг опоздаю? Сумеют ли наши продержаться, пока подоспеет Мельников со своими людьми? А что, если их нет в деревне?.. Оказалось все в порядке… Только опоздали мы малость. В том бою погиб и наш командир Федот Заливахин…

Вдруг послышался окрик:

– Стой! Кто идет?

Ленька прервал рассказ.

Два партизана, высокий и низкий, подвели к штабному шалашику парнишку лет четырнадцати.

– В чем дело? – спросил Волков. – Откуда взялся?

– В лесу перехватили, – ответил тот, что поменьше ростом. – Пароль знает и твердит, что ему нужен самый большой командир. – Вот мы и доставили его к вам, товарищ комбриг.

– Вы будете товарищ Волков? – в свою очередь спросил мальчик.

– Да, я.

Мальчик снял ушанку, надорвал подкладку, извлек бумажку.

– Вам, в собственные руки.

Комбриг прочитал раз, другой, покачал головой, передал Карпову, а паренька спросил, кто его послал.

– Варя. Она в «Красной звезде», переводчицей у немцев. А у нас квартирует. Варя сказала: если не отнесу, могут наши люди пострадать. Я взял лыжи и бегом к вам.

– Валю Соловьеву замучили! – воскликнул Карпов. – Чащин арестован!

Новость ошеломила людей.

Случается так: в цепи вдруг вылетает одно звено – и все крепление рушится… Сейчас вылетело очень важное звено в крепкой цепи партизанской конспирации. Арестованные знали об обозе и о готовящемся сегодня походе партизан.

– Кто же их выдал? – неопределенно спросил Карпов.

– Наверное, Надечкин по пьянке разболтал, – промолвил политрук Завьялов, знавший винную слабость Савелия.

– Скорее поп, – не совсем уверенно поправил кто-то.

Карпов отрицательно покачал головой:

– Вряд ли. Филимон полгода служил нам верой и правдой. Честно помогал… – Александр Иванович тепло посмотрел на паренька: – Как тебя зовут, герой?