Текст книги "Командарм Дыбенко (Повести)"

Автор книги: Иван Жигалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

Все поддержали предложение Алексея.

Шуханов согласился идти в Масляную гору. До нее по карте было около семидесяти километров. «Дня за три-четыре доберемся, – подумал командир, – но, учитывая, что двигаться придется лесом, по глубокому снегу, с тяжелыми рюкзаками и оружием, можно еще пару суток прибавить».

Обсудили, как быть с рацией. Большинство высказалось за то, чтобы найти надежное место, завернуть ее в полотно и зарыть. Крепляков и Журов решительно возражали. Они сами понесут. Отберут у фашистов батареи и заставят рацию заговорить.

Шуханов тоже жалел аппарат. Но нести лишние тринадцать килограммов было неразумно. И он приказал разыскать муравейник и спрятать бездействующую рацию.

Как хозяйственник отряда, Журов посоветовал всем запастись и палаткой, и простыней из парашюта.

– Сложите аккуратно и оберните ими рюкзаки, – сказал Миша. – Они сильно набиты, в них больше ничего не поместится. А так мы двух зайцев убьем – замаскируем мешки и будем иметь хорошее полотно.

Никто не возражал против этого предложения. Каждый, кроме того, сделал еще запас портянок и носовых платков.

Рацию спрятали в муравейнике. Остатки парашютов скрутили в тугой узел и тоже спрятали.

– Авось когда-нибудь вернемся в эти лесные края, – сказал Шуханов. – А теперь пора уходить.

Глава четвертая

Проложили по карте маршрут. Прямая линия от места стоянки до Масляной горы проходила по лесу, в двух местах пересекала проселочные дороги, небольшое озеро, реку, поляны, лес. Населенные пункты оставались в стороне. «Это хорошо, – думал Шуханов. – Не придется петлять, шагая лишние километры».

Растянувшись цепочкой, двинулись в чащу. Лес был старый. Шли между толстенными стволами елей и сосен. Попадались корявые, в два обхвата, березы. Довольно часто пересекали заячьи и лисьи следы, а в одном месте вспугнули сбросившего рога лося. Ломая мелкие деревья, гигант скрылся за лесом. «Значит, война не всю живность уничтожила», – размышлял Шуханов.

– Подстрелить бы! Мяса-то сколько! – с чувством досады заметил Журов, заботившийся о продовольственных запасах.

Тоскливо и однообразно скрипело где-то сухое дерево. Неутомимый труженик – дятел выбивал из дупла личинку. Вдали надрывно кричала какая-то птица…

В рыхлом снегу лыжи глубоко оседали, идти приходилось медленно. То и дело попадались занесенные снегом кусты, цеплявшиеся за лыжи. Люди утомились – все тяжело дышали и еле-еле переставляли ноги.

Приходилось часто делать привалы. В первый день прошли около десяти километров. Как только стало темнеть, остановились на ночлег. Среди большого лесного выруба оказался полуразрушенный сарай с трухлявым сеном. Шуханов посмотрел на карту: совсем близко обозначена маленькая деревенька с редким названием Овалино. Туда он послал разведку.

А на следующий день стряслась беда.

Отряд отдыхал. Шуханов и Бертенев сидели на слежавшемся сене. У самого входа в сарай горел костер. На рогульках в котелках кипятился чай. На жердочках сохли портянки.

– Внимание! Кто-то идет! – приглушенно сказал стоявший в секрете Поликарпов.

Из-за деревьев Лепов вел неизвестного человека.

– Кто такой? – спросил Шуханов.

– Из местного колхоза я. Тут поблизости, рукой подать, – проговорил неизвестный. Потрепанная заячья ушанка совсем закрывала глаза. В губах – потухшая цигарка-самокрутка. Человек плакался, что в деревне паршивые полицаи безобразничают, к женщинам пристают, мужиков обижают. И невнятно добавлял: – Гадов всего-то пятнадцать, сообча можно быстро их на тот свет спровадить.

Шуханов пристально смотрел на мужичишку. Почему-то тот не внушал доверия. «Зачем Лепов привел его? – думал командир. – Неразумно, рискованно поступил. Придется серьезно предупредить».

– Откуда вы знаете, кто мы? – спросил он у подозрительного незнакомца.

– Своих за тыщу верст видим, любезный человек. Партизаны – сразу понятно.

– Подождите у дерева.

Когда человек отошел, Лепов сказал:

– Я пробрался в деревню: он правду говорит.

– Весьма возможно, – сердито произнес Шуханов. – Не следовало тащить его сюда… Проверим еще раз. Передай ему, чтобы возвращался домой.

Лепов побежал выполнять приказание, и вскоре человек, назвавшийся колхозником, заковылял между деревьями.

Шуханов вошел в сарай.

– Придется и нам подаваться в лес и там ждать наступления темноты, – сказал он ребятам. – Если это провокатор, то ночью его соучастники постараются незамеченными подойти к сараю и без лишнего шума расправиться с нами. Поэтому часть людей мы оставим в засаде.

Лепов все же верил, что человек не врет, и старался убедить в этом Шуханова. Он своими глазами видел в деревне полицаев и не понимал, почему командир недоволен.

Договорились проникнуть в деревню ночью и напасть на врага внезапно. В деревню с семью бойцами пойдут Шуханов и Бертенев, а Лепов с остальными будет в резерве…

Ночь выдалась светлая, морозная. Яркая луна словно издевалась над небольшой группой людей, мечтавших о свирепом снежном урагане и кромешной темноте. «Но ничего не поделаешь, может, это и к лучшему?» – успокаивал себя Шуханов. Шагавший рядом Журов показал рукой на занесенные снегом неубранные суслоны ржи и прошептал:

– Вроде люди там – не засада ли?

– Ложись! – приказал Шуханов, а сам стал всматриваться в заснеженные суслоны.

Внезапно оттуда защелкали выстрелы. «Видно, навел банду леповский неизвестный». Шуханов мысленно выругал разведчиков, да и себя.

Выстрелы резанули и от сараев.

– Сдавайтесь! Мы сохраним вам жизнь! Хлеба дадим! – донеслись до Шуханова хриплые голоса.

– А черта не хочешь? – ответил Лепов и крикнул: – За мной, вперед!

Дружно ударили автоматы. Полицаи прекратили стрельбу. Партизаны воспользовались замешательством, отползли в лес.

Шуханов пересчитал своих. «Кого же нет?»

– Идут! Идут! – крикнул Журов.

По опушке леса кто-то пробирался ползком. Послали на помощь двух бойцов. Они принесли бездыханного Летунова. Лицо его при свете луны было иссиня-желтым.

– Дорого полицаи заплатят за него, – сказал Веселов, у которого от горя дрожали губы.

Тело погибшего друга партизаны наскоро обернули в парашютный шелк, положили у подножия большой ели и засыпали снегом. Молча постояли над ним, а затем быстро пошагали в глубь леса, унося его автомат и лыжи.

Шли всю ночь, удаляясь от проклятого места. Лепова никто не упрекал, хотя все понимали, что именно он главный виновник гибели товарища.

Днем отдыхали в наскоро сделанном шалаше.

Когда двинулись дальше, повалил густой снег, подул ветер. В лесу сразу потемнело. Вдалеке, по замутненному небу, поползли отблески пожаров. Вперед были высланы разведчики. Им удалось разгадать тайну. Оказывается, немцы проводили большую карательную экспедицию против партизан. И стало понятно, почему в деревнях, встречавшихся на пути, ничего не удавалось выведать о народных мстителях.

На одном из привалов командир подозвал бойцов.

– Не будем скрывать друг от друга, – начал он, – что все получилось не так, как мы предполагали в Ленинграде и в валдайской деревеньке. Обстановка серьезнее и, скажу откровенно, опаснее. Как видно, под натиском карателей партизаны ушли в другие места. А если они и рядом с нами, то очень плохо, что их не находим. Хотя все устали, необходимо ускорить продвижение. До Масляной горы теперь недалеко, я уверен, до нее мы скоро доберемся.

– Если не нарвемся на вражескую засаду, – добавил Лепов.

Для лучшей организации марша Шуханов предложил разбить группу на отделения: разведчиков, саперов и хозяйственное. Он уже и бойцов распределил.

Капитан Бертенев был назначен командиром саперного отделения, лейтенант Лепов – разведывательного, а хозяйственное возглавил лейтенант Журов.

Больше всего людей оказалось у Лепова – семь бойцов. А вот Журов остался один: хозяйством никто не хотел заниматься. Интендант стоял, прислонившись к толстому стволу сосны, и грустно смотрел на людей. Шуханов подошел к нему:

– Ну что ж, Михаил Львович, будем назначать в твое отделение в наряд в порядке очереди. Лично я так смотрю – участок тебе доверили весьма ответственный и, скажу больше, наиважнейший. Сам понимаешь, когда в животе пусто, воевать трудно, даже невозможно. Кажется, Суворов говорил, что солдата сначала надо накормить, а уж потом и дело с него спрашивать. Вот так.

– И придумали вы, Петр Петрович! – сказал с обидой Миша. – Интендант. Кличка какая-то.

Подошел Бертенев.

– Не в названии дело. Интендант тоже может стать героем.

– Пока таких здесь нет, – отозвался Журов.

– Не было – так будут, – вмешался в разговор Лепов. – Всякая должность хороша, если ее с душой исполняют. Я тоже думал – буду геологом, а стал моряком. И не жалуюсь на судьбу.

Лепов всегда нравился Журову, а теперь он и вовсе проникся к нему уважением.

– Это я так, Леша, не подумав, обиделся. Порученное дело надо выполнять. – И, уже обращаясь ко всем, строго произнес: – Товарищи, прошу доложить, у кого есть запасы? Впредь будете получать питание по норме. А спирт – по уменьшенной.

– Вот это по-военному! – воскликнул Шуханов. – Все слышали? Действуйте, товарищ Журов.

Оставшиеся продукты интендант взял на строгий учет…

Тринадцать бойцов в маскировочных костюмах, с рюкзаками на плечах и автоматами на шее, двинулись по лесу. Первую тяжелую лыжню прокладывали по очереди.

Населенные пункты по-прежнему осторожно обходили. Туда проникали только разведчики… Когда до Масляной горы остались считанные километры, стало как-то легче. Все бойцы возлагали большие надежды на эту деревеньку, затерявшуюся в снежной глухомани. Надо же иметь свою базу.

Отправляясь в очередную разведку, Алексей не без удовольствия сказал:

– Иду в Масляную гору.

– Гляди внимательно вокруг, а то попадешь полицаям в лапы, – напутствовал его Шуханов.

Ох, если бы товарищи знали, что творилось на душе у Алексея! Тогда бы поняли, как этот смелый, иногда отчаянно бесшабашный моряк волновался и переживал!..

Лейтенант улыбнулся своему попутчику Веселову, и они заскользили по глубокому снегу.

Разведчику положено думать только о боевом задании: он любой ценой обязан добыть нужные сведения. Все это Лепов знает. Но как их добыть? Он стал перебирать в памяти жителей деревни, решая вопрос, к кому лучше всего пойти. Может, к председателю колхоза Нестерову? Наверно, этот хитрый и выдержанный человек поможет установить связь с партизанами. Но пробираться к его дому опасно, придется делать большой крюк по берегу озера в густых ивовых зарослях, ползти к деревне огородами. На это уйдет час, а то и больше. А может, пойти к Чащиным? Двор Чащиных ближе к лесу, и проникнуть к нему легче. Да и Тося в случае чего поможет. Как-то непроизвольно полезли в голову воспоминания: припомнились танцы около качелей у тихого Черного озера, прогулки по лесу, старая сосна, около которой целовались… Кольнула другая тревожная мысль: «А вдруг никого нет в деревне?»

– Пожалуй, лучше идти к Чащиным, риску меньше, – высказал свое мнение Лепов.

Веселов согласился с ним.

Они находились у самой деревни. Их белые халаты сливались с засыпанными снегом кустами. Напряженно рассматривали они сероватые деревенские постройки. Показывая рукой на избу, на которой виднеется грязноватый флаг, Лепов произнес:

– Плохи наши дела, Яша. Флаг-то немецкий…

Постояли молча, пытаясь понять, что же происходит в деревне. Она будто поредела, домов стало меньше. В ряду построек не видно избы председателя колхоза. Обшитая тесом, выкрашенным в желтый цвет, с белыми рамами, большим крыльцом, она когда-то выделялась в деревне. И дом Платонова потерялся.

Послышались звуки губной гармошки, стук топора.

Алексей нащупал руку Веселова и крепко сжал:

– Пойду я, мичман. Сверим время. Жди час. Добавишь еще пятнадцать – двадцать минут для надежности и возвращайся. Если не вернусь в срок – уходите без меня.

Глава пятая

Тося Чащина колола дрова. На ней овчинная шубейка с белой меховой оторочкой, на ногах – катанки, на голове серый полушалок, завязанный концами на спине. Щеки от мороза раскраснелись, а длинные ресницы опушил иней.

Она посмотрела на дорогу, как бы не нагрянули фашисты или полицаи. Они не раз делали облавы. Увезли группы девушек в Германию, и Тося едва избежала горькой участи…

Подняв над головой тяжелый колун, она будто замерла, прислушалась. В бывшем правлении колхоза кто-то играл на губной гармошке и пел. Она со всей силой опустила колун, и полено разлетелось. Подумала о фашистах: «Вот так бы по вашим головам стукнуть!» Потом поставила на попа березовый кругляк, провела через сердцевину тупым лезвием, как это делал отец, взметнула колун высоко над головой и зло ударила. Две плахи полетели в снег. Отошла в сторону и стала читать листовку, прибитую на столбе у колодца. И чем дальше читала, тем сердитее становилась. Немцы обещают предателям большие награды за Карпова, Волкова и Оленева… Да найдутся ли такие иуды, которые их предадут? Смахнула варежкой выступившие на лбу капельки пота и про себя решила: «Убегу к Карпову! Буду ходить но лесу, пока не найду партизан. Наверное, и батя с ними».

На отца Тося обижена. За все время раза четыре получала от него приветы. Дважды заходили незнакомые люди, а однажды прибежал Ленька Костин из Бабьих выселок. Сказал: отец прислал. Где он? Не может же она верить глупым слухам, будто он продался немцам, работает старостой. Тося сказала об этом тете Саше, а та пожала плечами да рукой махнула: «Не верь болтовне, доченька».

Тосе вдруг показалось, будто кто-то зовет ее. Отпрянула за поленницу. Кто бы это?

– Тося, не бойся! Это я, Алешка-моряк. Неужели забыла?

Тося застыла от волнения. Как же она может забыть Алешу с Балтики! Алешу Лепова… Только никак не могла взять в толк, откуда он взялся. В тылу и в такое время? А может быть, и его прислал батя с приветом? Ведь они знают друг друга.

Лепов подошел совсем близко. Из-под белого капюшона поблескивают смущенные, улыбающиеся глаза. Алексей пристально глядел на девушку.

– Не узнала, что ли? Ну чего дрожишь? Здравствуй, Тося. – Алексей протянул руку, но девушка в испуге попятилась:

– Зачем ты здесь? Фашисты кругом…

Лепов перестал улыбаться, вытащил из кармана гранату, подбросил на ладони.

– Не беспокойся. С этой игрушкой смогу постоять за себя.

Тося все еще жалась к стенке, не решаясь подойти к Алексею. Она тихо спросила:

– Значит, от своих, от наших. – Не выдержала Тося, и на ее глазах блеснули слезинки.

Она схватила Алексея за руку и потащила в открытую дверь сарайчика.

– Иди же скорее. Не оглядывайся… Заметят фрицы – беды не оберешься.

– Товарищ у озера остался. Надо и его позвать.

– Ничего, подождет… – Тося прижалась к Алексею: – Ты давно из Ленинграда? Его немцы не взяли? А как Москва? Где наше правительство?

– Все, Тося, на своих местах: и Москва, и Ленинград…

– Ой как хорошо! А то в фашистских газетах да листовках такое пишут, страшно становится.

Из полуоткрытой двери сарайчика виднелся дом Чащиных. Алексей посматривал на висевшее там полотнище со свастикой в центре белого круга. Кивнул в сторону дома:

– Что это там?

– Какая-то часть побитая на отдых пришла… Лешенька, у нас гитлеровцы столько понатворили, столько понатворили! Страху мы натерпелись.

Она спешила выложить ему все деревенские новости.

Когда девушка закончила рассказ, спросил:

– А где твой отец?

Девушка смутилась. Взгляд ее стал растерянным. Сказала, что батя ушел из дому после того, как фашисты казнили коммунистов в деревне, а где сейчас, не знает.

– Может быть, у партизан?

– Наверное, с ними. Где же ему быть?

– А много здесь партизан?

– Говорили, много, – осторожно сказала она.

Лепов собрался уходить. Уже более сорока минут прошло с того момента, как он у озера оставил Веселова. И хотя а партизанах ничего определенного не узнал, зато у него возник план налета на немецкий гарнизон. Он был убежден, что Шуханов и Бертенев одобрят его намерение. А Тосе сказал, что придет ночью, предупредил, чтобы о встрече никому не говорила.

Партизаны с нетерпением ждали возвращения разведчиков.

– По глазам вижу – с хорошими вестями, – сказал Шуханов. – Теперь докладывайте обо всем, что увидели и узнали.

Но Лепов будто не слышал командира и начал длинно рассказывать о своей идее. Там, где не хватало фактов, он фантазировал.

– Охраняется селение плохо, – говорил он. – Войск немецких там немного. Тося показала, где находятся фашистские посты. – Лепов хворостинкой рисовал на снегу схему деревни и окрестностей. – Это озеро. Посты. Дома, как видите, расположены подковой и жмутся одной стороной к берегу, другой – к дороге. С севера лес подступает к самым избам… Вот штаб. А здесь живут офицеры…

– А как вы это узнали? – спросил Шуханов.

Лепов замялся. Сведения у него были самые приблизительные, как говорят, глазомерные. И все же он попытался преодолеть неловкость:

– Я думаю, что мы сможем разгромить гитлеровцев, устроить им веселый праздник…

Шуханов терпеливо ждал, когда же лейтенант начнет рассказывать о главном – о партизанах. Где они и сколько их? Как их разыскать? Обо всем этом он спросил у лейтенанта. Но тот говорил без остановки и продолжал подводить теоретическую базу под свой случайно возникший план.

– Смелость, граничащая с дерзостью, – главное в тактике партизанской войны.

– Все это правильно, но все как будто взято из плохой приключенческой повести, – тихо сказал Шуханов. – Пришли, выследили, окружили, напали, забросали гранатами и скрылись.

– А как думает мичман? – серьезно спросил командир и, не дав ответить Веселову, уже сердито продолжал: – Из-за подобной дерзости мы уже потеряли Летунова и еле сами унесли ноги. Ваш план, товарищ лейтенант, построен на песке. Авантюрой он называется.

– Такой налет нам под силу! – с жаром отстаивал свою идею Лепов.

Бертенев взял из рук лейтенанта хворостинку, еще раз посмотрел на схему, сказал:

– Придумано здорово! Но… – Он повысил голос: – Командир прав: шансы на успех весьма ограниченны. А нам уже пора что-либо услышать о партизанах.

– Но у меня, – краснея, сказал Лепов, – о них нет никаких данных. Знаю лишь то, что Тосин отец у партизан. Но где – не известно.

– Подведем итоги, – перебил лейтенанта вконец разозлившийся Шуханов. – Вы, товарищ Лепов, не выполнили основного задания. Предлагаю вам снова отправиться в деревню и сведения брать не с потолка.

Разведчики ушли.

– Слишком горячий парень, – сказал о лейтенанте Бертенев.

– Да, это верно, – согласился Шуханов. – Если не сдерживать, может глупостей наделать. Хотя из добрых побуждений.

Время истекло, а разведчики не возвращались. В отряде начали волноваться.

Мороз крепчал. Чтобы согреться, прыгали, толкали друг друга, посматривая в сторону Масляной горы. До нее – километра три, и сквозь нечастый лес виднелись строения. Дым, поднимавшийся над крышами, напоминал промерзшим людям о тепле, горячей пище, об отдыхе…

Вдруг в деревне взметнулось багровое зарево. Огонь усиливался. У всех мелькнула одна и та же мысль: подожгли Лепов и Веселов…

– Придется наказать обоих! – резко бросил Шуханов.

Послышался хруст снега, и на красном фоне пожарища совсем близко возникли три силуэта.

– Балтика идет! – крикнул Журов и присвистнул от удивления: – Ба! Трофей прихватили. Глядите! Псковская русалка!

Первым шагал на лыжах Лепов, за ним девушка и мичман. Лепов доложил командиру обо всем, что произошло.

– …А это Тося, – объявил он в конце как о самом обыденном, ничего не значащем деле. – Это она устроила переполох. Подожгла свою избу, там у них штаб. Теперь вот к нам в отряд пришла.

«Час от часу не легче!» – возмутился про себя Шуханов, но сказал как можно спокойнее:

– Мне достоверно известно, товарищ лейтенант, на военном корабле женщины не служат… Что она у нас станет делать?

Тося сама ответила:

– Буду делать все: шить, стирать, обед готовить. – И решительно добавила: – И фашистов бить не побоюсь. – Говорила бойко, хотя голос от волнения дрожал.

– Сколько вам лет? – спросил Шуханов.

– Девятнадцать. Я комсомолка. Умею стрелять. Из ста выбиваю девяносто семь.

– Все это превосходно, Тося, – сказал Шуханов. – Но я боюсь за вас. Не девичье это дело, трудное. А если попадете к немцам? Знаете, что они с вами сделают?

– Знаю, уж нагляделась.

Первым в защиту Чащиной выступил Веселов – партийная совесть этого маленького коллектива. Еще там, близ деревни, где разведчики лежали в снегу, Лепов поведал мичману свою тайну. А после, когда Тося подожгла избу и попросилась в отряд, Веселов, поддерживая друга, сказал: «Попросим командира». И вот теперь он был убежден, что место Тоси – в отряде.

– Конечно, – начал он, – если бы вопрос касался боевого корабля, я бы первым ответил «нет», там женщинам нечего делать, они счастья не принесут. Но смотрите – горит ее родная хата! Разве можно ей вернуться? Повесят ее! А нам санитарка нужна. Да и повара настоящего у нас в отряде нет. Ну какой Журов кок? Никакой. Не обижайся, Миша. Прошу вас, товарищ командир, принять девушку.

«Пожалуй, ребята правы, – подумал Шуханов. – Чащина местная, и с ее помощью мы скорее найдем путь к партизанам».

– Все слышали мичмана? – громко спросил Шуханов. – Есть несогласные с ним?

– Нет несогласных, – хитро улыбнулся Лепов.

– Надо принять!

– Ясно! – И, повернувшись к девушке, Шуханов сказал: – Мы вас принимаем, но помните: если возникнет необходимость, оставим у надежных людей. А сейчас – в путь, задерживаться больше нельзя.

Шуханов определил Тосю на должность санитарки и повара. Так Миша пополнил свое подразделение.

Чащиной вручили автомат погибшего Летунова, его рюкзак и лыжи.

Снова в отряде стало четырнадцать бойцов.

Глава шестая

На первом большом привале Шуханов долго беседовал с Тосей. О партизанах девушка слышала, но где они находятся – не знает.

– Недалеко отсюда, в деревне Сомово, живет моя тетя, – сказала Тося. – До войны секретарем сельсовета работала. Может, она что-нибудь о Карпове и Оленеве знает?

Слушая девушку, Шуханов вспомнил разговор с Асановым. Ведь и полковой комиссар говорил об этих людях. Секретарей соседних райкомов партии Карпова и Оленева называл своими друзьями и журналист Лукин.

– Вы остановитесь в песчаных карьерах – там раньше был кирпичный завод, а я проберусь к тетке и все выведаю, – продолжала Тося.

Была у нее еще одна думка – узнать правду об отце. По слухам, он у немцев работает старостой, живет в Каменке. Там его старый друг Никита Павлович Иванов.

– А сумеем мы найти эти карьеры? – поинтересовался Бертенев. – Сейчас зима, все занесло снегом.

Подумав, Чащина ответила:

– Если по дороге – доведу, а лесом, пожалуй, не сумею. Места глухие, можно заблудиться.

Шуханов достал из планшетки помятую карту. По ней разыскали место, где находятся развалины кирпичного завода. Измерили расстояние: около сорока километров. Учитывая, что придется обходить деревни, прибавили еще десять.

– Идти далековато, поэтому не будем задерживаться, – заключил Шуханов.

Тося не стала обузой для отряда. Да и ребята как-то подтянулись, повеселели. Самого скучного из всех, Журова и то будто подменили. Два дружка – лесгафтовцы Ваня и Вася даже попытались ухаживать за Тосей. Веселов отозвал их в сторону и посоветовал отработать «самый полный назад».

Тосе вручили солдатские штаны из резервного фонда, и теперь она сильно походила на краснощекого мальчугана-подростка.

– Добрый камуфляж получился, – заметил кто-то из моряков.

Незнакомое слово смутило девушку.

– Это что-то нехорошее?

Веселов засмеялся:

– Да разве мы, моряки, способны на плохое! Так у нас на флоте называется маскировка корабля…

– А-а, – успокоилась Тося.

Журов из личных запасов шелка помог Тосе смастерить что-то наподобие белой накидки.

– В таком костюме хорошо ходить в разведку, – заметил Лепов.

– Чащина – санитарка и повар, – возразил Журов. – Она в моем подразделении. За ее жизнь отвечаю я… В разведку она с тобой не пойдет. Понял?

– Понять-то понял, Миша, – спокойно ответил Лепов. – Но надо ведь и с ее желанием считаться.

– Боец обязан беспрекословно выполнять приказы командира, – отрезал Журов.

– Миша, ты мне начинаешь нравиться… А с Тосей мы все же поговорим.

Из-за снегопада было трудно продвигаться. Кое-как добрались до небольшой речки. Там нашли полузасыпанный снегом сарай, и Шуханов разрешил отряду переждать непогоду.

В сарае разожгли маленький костер. Из скудных запасов консервов Чащина приготовила еду. От почерневшей от копоти кастрюли исходил аппетитный запах. Тося помешивала жидковатую еду лопаточкой и тихо рассказывала:

– …Я люблю свою деревню. Красивая она. Стоит на берегу Черного озера с низкими, топкими берегами, заросшими осокой да густыми кустами ивняка. На противоположной стороне виднеются Бабьи выселки. Перед войной у нас в Масляной горе построили колхозный клуб, площадку для танцев, установили качели. С ранней весны и до поздней осени в клубе собиралась молодежь. До третьих петухов звенела гармошка, слышались звонкие песни.

С начала войны все притихло. Клуб опустел. Даже дикие утки в камышах и те будто присмирели… И вдруг опять стало людно в сквере. Только не сами пришли сюда маслогорские жители. Их пригнали немецкие солдаты.

Я пряталась на сеновале. Наблюдала через маленькое оконце и не верила глазам своим. С верхней перекладины качелей спускались длинные тонкие веревки, а на земле стояли опрокинутые кадки, принесенные из бань.

Солдаты подвели к качелям председателя нашего колхоза Павла Степановича Нестерова, полевода и секретаря партийной организации Филиппа Васильевича Платонова и мою подружку – Веру Нестерову – вожака колхозной комсомолии. Они только что вернулись домой из лесу. Говорили, староста Савинов выдал.

Офицер прочитал какую-то бумагу, отошел в сторону и подал знак рукой. Из толпы вырвалась со сбитым на затылок платком тетя Степанида – мать Веры. Двое полицаев пытались удержать ее за руки. Но где там: растолкав всех, подбежала к мужу, обняла его, потом кинулась к дочери и тут же свалилась, причитая.

Уткнулась я в сено, заревела, не могла поверить, что казнь свершится. А когда вновь посмотрела в оконце, меня охватил ужас: солдаты надевали на шеи осужденных петли-удавки. Вера вырвалась из рук палачей и что-то крикнула своим односельчанам. Солдаты повалили ее на землю и стали бить носками сапог…

Вскоре пришла заплаканная тетя Саша. После смерти матери я жила не столько дома, сколько у тети, а когда немцы захватили деревню, и совсем переселилась в ее избу.

– Горюшко наше горемычное, – приговаривала она, прикрыв лицо фартуком. – Отцу твоему лучше уйти. Опасно оставаться в деревне.

– А как же мы? Пропадем без него!

– Ничего, доченька, проживем как-нибудь… Ты полежи, а я пойду в деревню…

Забралась я на свой сеновал, а когда скрипнула дверь в сенцах, вскочила, прислушалась: тетя опять поднималась по лестнице. Она тихо поведала, что видела вместе с немцами Михайлова, директора леспромхоза.

– Может, не староста, а Михайлов предал? – вдруг сказала тетя. – Целый день с фашистами да с полицаями якшался. И сейчас в соловьевской избе сидит с офицером.

– Что ты говоришь, тетя? – ужаснулась я. – Мы же его знаем.

Хотелось убедить тетю, что этого не может быть, да сама засомневалась: «Почему он так запросто разгуливает с немцами, когда других, честных людей, казнят?» А вслух сказала:

– Нет, тетя, ты ошибаешься. Не может такой человек изменить…

– Прохвост все может. Он и на родную мать руку поднимет. Разъезжают по деревням христопродавцы-иуды… Пойдем, поешь, ведь с утра во рту росинки не было.

Хотелось спросить об отце, приходил ли он, но в это время скрипнула дверь.

– Наверное, папа? – сказала я.

Тетя Саша спустилась вниз, наказав мне сидеть тихо. Вернулась она минут через десять.

– Ушел твой отец, – сказала. – И правильно сделал. Наказывал, чтобы ты берегла себя.

– А кто был?

– Не знаю я его. Первый раз вижу.

– Тетя, ты что-то скрываешь от меня? – не выдержала я.

– Нечего мне, доченька, от тебя таить. Правду говорю.

И все же тетя Саша сказала не все.

– Значит, одни мы с тобой остались? – заплакала я.

– Баб-то, может, изверги проклятые не тронут, – успокаивала меня тетя. – Станем мы с тобой время коротать да Красную Армию поджидать… А теперь спи…

Скоро я заснула. Утром меня разбудила тетя. Выбравшись из-под сена, я вновь спросила об отце.

– Вечером-то Михайлов к нам заходил. Тебе не сказала, потому что он строго-настрого наказывал не называть его фамилию. Отец твой ушел в лес.

– Тетенька Сашенька! Я же тебе говорила – Михайлов не предатель.

– Да уж не знаю, что и думать. – Она помолчала и совсем тихо произнесла: – Пока ты спала, душегубы ночью сожгли дома Нестерова и Платонова… Разбойничали в деревне. Глумились над Феклушей… К утру умерла, горемычная…

Я подошла к окну: казненные все еще висели. По скверу с автоматом на изготовку вразвалку ходил часовой…

А на третью ночь нас разбудила соседка, сказала, чтобы мы шли к качелям.

– Партизаны наших хоронить будут, а предателей – судить.

Когда мы пришли, людей уже много собралось. Около вырытой могилы стояли три гроба. А близ телеги, на которой лежали связанные предатели, я увидела Карпова, Володю Иванова и еще троих: двое из Бабьих выселок, а третий в военной шинели, его я видела впервые.

Карпов припал на колено, наклонился над гробами.

– Прощайте… – сказал он. – Мы отомстим за вас.

Мы все плакали.

Гробы закрыли крышками, забили гвоздями и опустили в могилу.

Начался суд. Предателей подвели к качелям.

– Жители Масляной горы! – это заговорил военный (звали его Федором Завьяловым). – Перед вами презренные иуды. Они выдали ваших односельчан фашистским карателям.

– Смерть предателям! – раздались голоса.

Завьялов продолжал:

– Партизанский суд приговорил к смертной казни через повешение старост и полицаев Илью Савинова, Сергея Савинова и Василия Сезонова – изменников Родины, предавших многих советских людей.

Уже когда народ стал расходиться, я приблизилась к Карпову, спросила об отце.

– Он с нами, Тося, – ответил Александр Иванович. – Будь молодцом, береги себя…

На следующий день понаехали каратели, взяли заложников, увезли в «Красную звезду» в комендатуру. Потом прошел слух – всех расстреляли… Тогда же каратели убили и жену Нестерова, от переживаний сошедшую с ума.

Тося закончила свой печальный рассказ.

Веселов снял с костра кастрюлю.

«Значит, против партизан немцы большие силы направили. Наверное, тогда и Комково сожгли», – думал про себя Шуханов.

Бойцы увязали рюкзаки и отправились дальше. Так же, как и раньше, обходили населенные пункты, делали короткие остановки для отдыха.

Из очередной разведки Лепов вернулся сильно взволнованный.

– Чертовщина получается, – тихо сказал он Шуханову. – Тосин отец – староста!

Появись сейчас в лесу вражеские автоматчики, и они бы так не удивили Шуханова, как эта ошеломляющая весть.