Текст книги "Командарм Дыбенко (Повести)"

Автор книги: Иван Жигалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Неожиданно Дыбенко получил телеграмму от Подвойского: его вызывали в Киев. Не мог понять, зачем в столь неподходящее время понадобился начальству. За себя оставил Федько.

– Держись, Иван Федорович. Я быстро вернусь.

Очень хотелось встретиться с Коллонтай. Разыскал ее в агитпоезде. Уединившись, она составляла листовку-обращение к защитникам Киева. Александра Михайловна теперь народный комиссар агитации и пропаганды УССР. «Как я счастлива, что я в Киеве, что я на созидательной работе», – вспоминает она о тех днях.

Коллонтай обрадовалась Дыбенко, но сказала, что, зачем его вызвали, она не знает; Подвойского в Киеве нет, он где-то на передовых позициях. Позвала Павла на завод «Арсенал».

– Оттуда сейчас отправляется очередной отряд на фронт. Выступишь, расскажешь о героях славной Крымской дивизии, воодушевишь людей… Это так важно, ведь враг у стен города…

Под Киевом шли кровопролитные бои, деникинцы рвались в город… Одесса, Вознесенск, Черкассы, Переяслав уже заняты белыми. На линии Жабокричь, Крыжополь действуют петлюровцы, далее к югу – румыны и рыскают шайки многочисленных атаманов, повсеместно терроризируют население, сеют панику.

Вернувшись поздно вечером в гостиницу «Континенталь», где они жили с Коллонтай, Дыбенко увидел в номере Подвойского. Поздоровавшись, Николай Ильич без предисловий объявил, что ЦК принял решение послать группу заслуженных красных командиров в Москву, в Академию Генерального штаба.

– Ты в числе первых.

Дыбенко стоял ошеломленный. Ехать учиться в такое время?!

Заложив руки за спину, Подвойский молча ходил по комнате, потом, повернувшись, остановился перед Дыбенко, стал говорить как-то очень резко. Да, время действительно архитяжелое, но стране нужны свои полководцы, нужны не только для разгрома Деникина и прочих царских генералов; красные командиры нужны армии, которой предстоит защищать социалистическое государство. Напомнил, что академия создана по личной инициативе Владимира Ильича Ленина.

Дыбенко смотрел на Подвойского и не узнавал его. Тогда, в Смольном, в первые дни Октябрьской революции, когда Петрограду угрожали войска Керенского – Краснова, Николай Ильич нервничал, требовал ввести линкоры в Неву, хотя наверняка знал, что по мелководному Морскому каналу они не пройдут; сейчас обстановка не менее напряженная – враг у Киева; в гостинице от близких разрывов артиллерийских снарядов вздрагивают оконные стекла и позванивает люстра, однако Подвойский спокоен, собран и говорит о будущем Советского государства.

– Мы привлекаем бывших царских офицеров, – продолжал Николай Ильич, – а они нередко предают, бросают нас в критические моменты. «Попробуйте, – говорят, – большевики, сами командовать». Конечно, командуем неплохо, помогают и старые, верные нам кадры. Вот и в академии среди преподавателей встретишь старых профессоров – знатоков военного дела. Их опыт и эрудиция сослужат нам добрую службу.

Подвойский опять помолчал, походил по комнате, спросил:

– Правильно ли мы поступили, предложив Григорьеву и Махно служить Советам? – И сам ответил: – Да, правильно! Чтобы освободить Украину от кайзеровских войск и пришедших им на смену англо-французских оккупантов, от петлюровцев и белогвардейцев, требовалось срочно создать регулярную Красную Армию; брали и таких, как Григорьев, Махно и им подобные, зная, что доверять им полностью нельзя, что они могут изменить, переметнуться на сторону врага… – И вдруг резко оборвал фразу, чуть помолчав, сказал, что Дыбенко должен выехать в Москву.

Дыбенко мечтал о военном образовании, не раз говорил с Коллонтай об этом. Но покидать фронт, когда враги захватили огромную территорию страны, находятся в Донецком бассейне, в Крыму, в Орловской и Воронежской губерниях, в Царицыне… Сказал об этом наркому.

Подвойский уехал. Его вызвали в штаб.

…Вернувшись за полночь в гостиницу, Коллонтай сообщила о гибели Анатолия Железняка 26 июня под станцией Верховцево. Он тоже воевал в 14-й армии, командовал бронепоездом. Попали в окружение, решили пробиться. Анатолий, высунувшись из тамбура, стрелял из нагана по наседавшим белякам. Был смертельно ранен. Его похоронили в Москве на Ваганьковском кладбище.

Дыбенко любил этого славного матроса, много сделавшего для Советского государства.

– Теряем лучших моряков! Вечная тебе память, дорогой товарищ Железняк!..

Ожесточенные бои не утихали ни днем ни ночью. В двадцатых числах августа белополяки захватили Житомир и Новоград-Волынский, двадцать пятого петлюровцы ворвались в Фастов и Белую Церковь, тридцатого – в Киев. Назавтра в город пришли и деникинцы…

В тяжелое время уезжал Дыбенко на учебу.

Глава шестнадцатая
Последний решительный

…Академия Генерального штаба, так она тогда называлась, открылась в ноябре 1918 года в Москве, на Воздвиженке, в особняке бывшего «Императорского общества охоты». Но уже в апреле отправили сражаться на Восточный фронт всех слушателей – сорок «ускоренников» (так их называли). Перед ними с речью выступил Ленин. «Победа будет за нами», – сказал Владимир Ильич в заключение.

Через полгода, в ноябре девятнадцатого, занятия в академии возобновились. Вернулись «ускорениики» для продолжения учебы, прибыли новички – сто восемьдесят три красных командира. Все участники Октябрьской революции, герои гражданской войны, кавалеры ордена Красного Знамени. Первым в списках слушателей по алфавиту Дыбенко Павел Ефимович.

В одной из аудиторий он встретил тоже недавно приехавшего Ивана Федько. Оба несказанно обрадовались. «Будем вместе грызть гранит военных наук», – сказал Дыбенко, обнимая своего боевого заместителя.

После кипучей фронтовой жизни трудно привыкать к академическому распорядку – сидеть на лекциях, выступать на семинарах, решать тактические задачи, сдавать зачеты, экзамены. Преподаватели – виднейшие знатоки военного дела, профессора бывшей николаевской академии Генерального штаба; курс стратегии читал А. А. Незнамов, тактику пехоты – Н. С. Елизаров, тактику артиллерии – В. Н. Свяцкий и Г. И. Теодори, тактику конницы – К. С. Сегеркранц, военно-инженерное дело – К. И. Величко, организацию войск – В. И. Самуйлов, снабжение и транспорт– Н. А. Сулейманов, историю военного искусства – А. А. Свечин, историю мировой войны – В. Г. Борисов, В. Ф. Новицкий и другие. С лекциями выступали деятели Коммунистической партии и революционного движения А. С. Бубнов, В. Н. Залежский, В. И. Подвойский…

Нелегко было Дыбенко учиться, ведь он не имел даже среднего образования. Правда, в часы короткого затишья между боями Коллонтай и Дыбенко садились за учебники. Учились оба. Александра Михайловна, зная щепетильность мужа, неназойливо проводила «уроки» по общеобразовательным предметам, а потом просила: «Помоги мне, Павел, разобраться в некоторых военных вопросах».

Вскоре занятия пришлось оставить. Страну сжимало вражеское кольцо. Наступал Деникин. Пали Курск, Орел. Под угрозой находилась Тула. Добровольческая армия рвалась к Москве. Недобитые колчаковские войска в районе Тобольска. Миллер двигался к Вологде и Петрозаводску. Юденич прорвался в окрестности Петрограда. Войска буржуазно-помещичьей Польши заняли Минск.

Основным стал Южный фронт. Сюда партия направила в слушателей военной академии. Дыбенко назначили начальником 37-й стрелковой дивизии 10-й армии. Накануне отъезда из Москвы его вызвали в проходную академии.

– Это я тебя побеспокоил, Павел, здравствуй.

Дыбенко с трудом узнал Свистулева. От прежнего бравого балтийского моряка одни глаза остались, и то потускневшие. Лицо серое, тощее, ссутулился; на голове изрядно поношенный картуз; потертая старенькая шинель, сбитые сапоги.

– Да что с тобой, Павлуша? – Дыбенко выпустил друга из объятий. – Откуда? Куда?

Свистулев рассказал:

– С Восточного фронта нашу 21-ю дивизию переправляют на Южный. Я политкомиссар артиллерийского дивизиона. Вид у меня действительно не военный. Правда, в наркомате друзья предлагали новую амуницию… Отказался. Пойми, Павел, красноармейцы в дивизии одеты хуже меня; как я, комиссар, явлюсь к ним франтом?

– Ты прав, братишка.

Рассказал Свистулев о своей жизни «на суше»: комиссарил в родных краях, на фронт пошел добровольцем.

– Как живут финские товарищи, которых ты вывез из Гельсингфорса?

– Живут и работают хорошо. Коммуна «Ауэр» крепнет. Эйве Карту, помнишь финского большевика, секретарь партийной ячейки, ему помогает сын Ирмаре. Все сердечно благодарны Советскому правительству, спасло оно их от неминуемой смерти. Всех бы истребили белофинны.

Свистулев уехал. Теперь оба балтийских матроса будут воевать рядом, на Южном фронте, только встретиться им уже не придется. Комиссар 2-го артиллерийского дивизиона 21-й стрелковой дивизии Павел Никандрович Свистулев 7 января был тяжело ранен в боях за Новочеркасск и умер в госпитале близ Воронежа 19 февраля 1920 года. Узнает об этом Дыбенко, когда вернется в академию…

Коллонтай проводила Павла на вокзал.

– Покончим с беляками, вернусь в академию, – сказал Дыбенко жене.

Но произойдет это не скоро…

После беседы с командующим 10-й армией А. В. Павловым и членом Реввоенсовета Б. Д. Михайловым 25 ноября Дыбенко отбыл в расположение своей дивизии. Поджарый рыжий конь шел тихо, времени для размышлений хватало. Дыбенко находился под впечатлением недавнего разговора в штабе, и перед ним все более четко вырисовывался план готовящегося большого наступления советских войск. Шесть пехотных дивизий и кавалерийская бригада 10-й армии занимают фронт по линии Усть-Медведицкая, Качалинская, Дубовка. Своим правым флангом они наносят удар в направлении Нижне-Чирская, левым – ликвидируют белых в районе станицы Качалинской. Затем всеми силами переходят в общее наступление на Царицын. На флангах действуют 9-я и 11-я армии…

У Дыбенко в 37-й дивизии 3 пехотных полка и кавалерийская бригада. Штаб располагался в Дубовке, живописном городке на правом берегу Волги, в 52 километрах к северо-востоку от Царицына… В небольшом домике собрались командиры. Начдив уже познакомился со всеми, убедился – народ обстрелянный, боевой.

– По берегу Волги бандитствует конный корпус генерала Топоркова, – зло говорил командир кавбригады Курышко, донской казак, бывший вахмистр, невысокий, плечистый, с крупным неласковым лицом. У него шестнадцать ранений – пулевых, осколочных, сабельных, кинжальных. – Товарищ начдив, ударить бы так, чтобы от топорковцев пух полетел!

– Давно пора! – поддерживает Курышко рыжеволосый, вихрастый, лет тридцати, ладно сбитый командир эскадрона Гусев.

– Хорошо бы разбить Топоркова, – соглашается Дыбенко с командирами. – Об этом недобитом генерале и в штабе армии говорили: «Житья от него нет – всюду успевает». Вот и соседи – 38-я, 39-я дивизии – вынуждены отходить под натиском корпуса Топоркова.

Тишина в комнате длилась недолго. Дыбенко читал донесение конной разведки: «На участке 37-й на основании сведений, полученных от пленных, действуют два полка белых». Начдив оживился: «Они-то покажут нам дорогу к штабу Топоркова…»

Кончался холодный ветреный декабрь 1919 года. 29-го рано утром Дыбенко вызвал Курышко.

– Останешься за меня командовать, а я с твоей кавбригадой «погуляю» по тылам белых. – Заметил, как насупился Курышко. «Обидел героя, сам рвется в бой». Тут же изменил решение: – Отправимся вместе.

Кавалеристы проворно оседлали коней. Затемно миновали пределы передовых застав дивизии. На рассвете внезапно напали на кавалерийский полк белых, за 30–40 минут разметали его. Около полусотни трупов осталось на снегу. 120 конников сдались, попросились в Красную Армию. Почти все оказались односельчанами бойцов кавбригады, насильно мобилизованными деникинцами. Красноармеец Гарбузов, весельчак с лихим рыжим чубом, встретил брата, румянощекого богатыря, толкнул в грудь, сказал:

– Это тебе за то, что с беляками связался. А что к красным перешел, хвалю, Василий, – и крепко обнял.

– Родня, чай, мог и полегче. Так и зубы повывалятся, – без злобы проговорил тот…

Захватили лошадей, пулеметы, сено, овес. После недолгого отдыха возвратились в Дубовку. Узнали, что соседняя 38-я дивизия под напором превосходящих сил противника оставила станицу Качалинскую. В полночь Дыбенко вызвали к аппарату. Командарм объяснил обстановку, сказал:

– Выручай 38-ю. Поднимай конников на рассвете – и в путь. – Помолчал: – Знаю, бойцы устали, кони не успели остыть, и бой предстоит нелегкий. На тебя, Павел Ефимович, надеюсь… Приободри народ, и, как говорят, с богом…

Дыбенко и Курышко едут рядом и, видимо, думают об одном и том же. На истощенных лошадях трудно по гололедице преодолеть эти семьдесят с лишним километров. А вступать в бой придется с ходу. У белых больше сил: около 6 тысяч сабель, пластунская бригада и пехотные части. У 38-й и 39-й дивизий не более 4,5 тысячи штыков а 300 сабель, еще в кавбригаде 420 сабель, 8 пулеметов и 2 орудия.

В два часа 30 декабря встретили медленно продвигавшуюся конную группу белых. Как видно, противник не ожидал появления в своем тылу красных. Подпустив конников на расстояние 600–700 метров, Дыбенко развернул кавбригаду, повел ее в атаку. Не приняв боя, белые отступили. 150 кавалеристов сдались в плен. Часть усталых, истощенных лошадей заменили трофейными, сытыми и сильными. Командиры и красноармейцы воспряли духом.

Уже под вечер вышли во фланг 38-й дивизии, но помочь товарищам не смогли. Самих обнаружили, пришлось спешно отступить.

На хуторе Медведеве разгромили дивизион артиллерии противника, захватили большой обоз, лошадей, фураж. Дыбенко намеревался дойти до станицы Паньшинской, это не так далеко, устроиться там на ночлег. В отдыхе нуждались и бойцы и лошади. Но когда приблизились к станице, разведка донесла, что от Паньшинской, переправившись через мост к Качалинской, движутся пехотные и кавалерийские части белых. Дыбенко вызвал Гусева.

– Бери свой эскадрон и гони беляков обратно на мост, – приказал он. – Устрой им холодную купель. Нажмите с хвоста и флангов. Шумите громче, глоток не жалейте.

Гусев понял замысел начдива, лихо развернул коня и скрылся в ночной мгле… Не выдержав внезапной дружной атаки, белые в панике повернули обратно да мост; образовался затор, опоры и настилы не выдержали, рухнули.

Дыбенко остался доволен, поблагодарил Гусева за сметливость, отлично выполненное задание.

Теперь кавбригада взяла направление на Качалинскую. В станицу вошли ночью, а здесь расположился штаб корпуса Топоркова. Что делать? Вступать в бой – сил мало. Отступать поздно, всех перерубят. «Пока нас не обнаружили, надо действовать», – молниеносно решает Дыбенко. Посоветовавшись с командирами, отдал приказ: охватить станицу с флангов, открыть огонь из всех видов оружия… Неожиданный шквал огня, крики, многоголосое «ура», «вперед» ошарашили белых; в одном белье в темноте выскакивали они из домов, без оглядки бежали, стреляя куда попало, больше по своим.

– До самой смерти не забудут и нас и Качалинскую, – весело проговорил Курышко. – Вот дали так дали!!!

– Не скоро опомнится генерал, – добавил Дыбенко.

Топорков потерял убитыми, ранеными и сдавшимися в плен три тысячи солдат и офицеров; без артиллерии, пулеметов и обозов, минуя Царицын, он спешно отходил к югу. Кавбригада увеличилась до 1650 сабель за счет пленных, перешедших на сторону Красной Армии; полностью обновили конский состав, захватили много продовольствия, оружия и фуража…

Получен приказ командарма Павлова – кавбригаде вернуться в район Дубовки и 29 декабря вместе с остальными частями 37-й дивизии наступать в направлении Рынок, Орловка, Царицын. Кавалеристы только этого и ждали, они горели желанием участвовать в освобождении Царицына, оставленного Красной Армией после упорных боев в конце июня 1919 года. Шли ускоренным аллюром. Близ города встречались беженцы, они говорили, что среди беляков наблюдается движение, будто покидают они Царицын. «Значит, надо действовать». Дыбенко принимает решение: не дожидаясь подхода всей дивизии, повести кавбригаду на штурм города с западной стороны.

Вот он, Царицын.

– Вперед! У-р-а-а!

Почти одновременно с левого берега по льду через Волгу переправился 450-й полк 50-й дивизии под командованием начдива Е. И. Ковтюха.

3 января 1920 года Царицын снова стал советским.

Из приказа по войскам 10-й Красной армии Кавказского фронта.

«Город Царицын.

26 января 1920 г.

№ 69.

§ 2.

Начдив 37-й стрелковой тов. Дыбенко награждается золотыми часами ВЦИК за № 266 за умелое командование кавбригадой в декабрьской операции, когда ловким маневром зашел в тыл противника и заставил его поспешно отступить, что способствовало успешному наступлению армии».

А несколько позже Дыбенко удостаивается ордена Красного Знамени.

Из приказа РВСР № 97.

«Награждается… орденом Красного Знамени бывший начальник 37-й стрелковой дивизии тов. Дыбенко Павел Ефимович за то, что во время боев на подступах к г. Царицыну… командуя сводной бригадой, искусным маневром вошел в тыл кавалерийской группы противника, принудив ее поспешно отступить и бросить большое число орудий и прочего боевого имущества… Указанный маневр дал возможность частям 10-й армии занять прочное положение для дальнейших действий против Царицына, который 3 января 1920 г. пал под ударами 10-й и 11-й армий».

Позднее Дыбенко напишет интересный очерк под названием «На подступах к Царицыну», в котором со всеми подробностями, с большой долей юмора расскажет о «прогулке» кавбригады по тылам белых. Очерк вошел в сборник «Оборона Царицына».

3 марта 1920 года Дыбенко уже принял от Г. Д. Гая командование 1-й Кавказской (кавалерийской) дивизией, чтобы окончательно разгромить деникинские войска на Северном Кавказе. На коротком привале его встретил приехавший из Москвы товарищ и сообщил: «Коллонтай больна тифом, лежит в больнице в тяжелом состоянии». Весть ошеломила его. «Что делать? Фронт не оставишь». Дыбенко не верил в приметы, но на сей раз загадал: «Если в ближайшие дни разгромим беляков, значит, Шура выздоровеет». Он был уверен – деникинцы на Северном Кавказе долго не продержатся. Так и произошло. Обстановка «разрядилась», и Дыбенко разрешили выехать в Москву.

Коллонтай застал в своем маленьком номере «Националя», куда она только на днях вернулась из госпиталя. Исхудала до неузнаваемости, в лице ни кровинки, острижена наголо. Очень обрадовалась появлению Павла. Объяснила, как все случилось, что выжила чудом, ослабла так сильно, что ходить разучилась. «Проклятый тиф косит людей».

Недолго задержался Дыбенко у больной жены. Обстановка не позволяла.

Вновь сгустились грозовые тучи над страной: собрав в Крыму остатки Добровольческой армии, «черный барон» Врангель решил повторить «поход» Деникина – овладеть Донбассом и Кубанью. Его войска состояли почти сплошь из офицеров… Врангелевские войска были снабжены пушками, танками, аэропланами лучше, чем все остальные армии, боровшиеся в России.

28 апреля 1920 года Дыбенко вызвали в Реввоенсовет, вручили назначение на должность начальника 2-й кавалерийской дивизии имени Блинова. В тот же день он покинул Москву. На месте с большой радостью узнал, что Иван Федько находится по соседству, в той же 13-й армии, командует 46-й стрелковой дивизией и будут они поблизости друг от друга.

Несмотря на директиву штаба фронта от 13 мая 1920 года «не выпустить Врангеля из Крыма», командование 13-й армии не приняло необходимых мер, и войска «черного барона» вырвались из Крыма, устремились на территорию Северной Таврии.

Положение на фронте резко обострилось.

13 мая 1920 года, выступая на рабоче-красноармейской конференции в Рогожско-Симоновском районе Москвы, В. И. Ленин сказал: «В настоящий момент мы вынуждены опять бросить клич: „Все для войны“. Все организации, и профессиональные и партийные, должны сейчас отдать все свои силы на помощь героической Красной Армии».

…Сдерживая рвущихся на просторы Таврии врангелевцев, войска 13-й армии в начале июня вели жестокие бои на открытых степных, не оборудованных в инженерном отношении позициях в 50–60 километрах от Каховки… В ночь на 10 июня Дыбенко повел 3-ю бригаду своей дивизии в лихой набег на Ново-Михайловку, в которой, по данным разведчиков, расположился на отдых генерал Ревишин со своим штабом.

Скрытно подошли к селу и стремительно атаковали. Ошеломленные внезапным появлением красных конников, врангелевцы, не вступая в бой, сдались. Попал в плен и Ревишин. Генерал оказался весьма разговорчивым. Дыбенко отправил болтливого беляка в штаб армии.

25 июня Реввоенсовет 13-й армии докладывал В. И. Ленину: «Взятый нами в плен 10 июня на Крымском фронте боевой генерал Ревишин заявил: а) обмундирование, орудия, винтовки, танки, шашки врангелевские войска получают главным образом от англичан, а потом от французов; б) с моря обслуживают Врангеля английские крупные суда и французские мелкие».

Конечно, не в каждом бою удавалось одерживать подобные победы. Вооруженные иностранной техникой врангелевцы дрались ожесточенно.

По приказу командования 13-й армии в районе станции Верхний Токмак, Берестовое, Поповка была создана ударная группа в составе конного корпуса Д. П. Жлобы, 2-й кавалерийской дивизии имени Блинова и 40-й стрелковой дивизии. Перед этой группой поставлена задача разгромить Донской корпус генерала Слащева и отбить Мелитополь.

В полдень 28 июня ударная группа перешла в наступление, прорвала фронт и углубилась в тыл врага. У Верхнего Токмака и Черниговки разбили Гундоровский офицерский и 7-й казачий полки Донского корпуса, захватили пленных и начали успешно двигаться в юго-западном направлении. Врангелевцы перебросили в район прорыва 4000 кавалеристов и несколько бронемашин. В воздухе появилось 12 аэропланов, с которыми красноармейцы воевать не умели, боялись их… Завязались упорные бои, продолжавшиеся двое суток. Конный корпус Жлобы попал в окружение и понес значительные потери. Свою дивизию Дыбенко из окружения вывел с незначительными потерями.

…Все лето и осень 13-я армия воевала без передышки, измотала врангелевцев и остановила их наступление. «Черный барон» не прорвался в Донбасс.

…И снова бои.

В ночь на 8 ноября, когда советский народ отмечал третью годовщину Октябрьской революции, Михаил Васильевич Фрунзе повел войска Южного фронта на штурм Перекопских укреплений… Весной 1919 года Первая Заднепровская дивизия, которой тогда командовал Дыбенко, не встретила на Перекопе серьезных оборонительных сооружений. Прошел год, и белые превратили Турецкий вал, Сивашские и Юшуньские позиции в неприступные. «Крепким оказался орешек». Но Красная Армия преодолела эти грозные укрепления, барона и его войска сбросила в Черное море. Даже мощная английская техника не смогла остановить могучий напор красных чудо-богатырей!

В грандиозной битве войск Южного фронта участвовала и 13-я армия. Среди ее героев достойное место занимали бойцы и командиры дивизий имени Блинова под командованием Дыбенко и 46-й – Федько. Теперь оба комдива получили предписание возвратиться в Академию РККА для продолжения образования. Вместе выехали в Севастополь.

Они стояли на бульваре как раз напротив памятника Затопленным кораблям. Слева синело неприветливое холодное море, справа – опустевшая бухта. Подходили севастопольцы, многие узнавали бывшего народного комиссара по военным и морским делам, матроса Дыбенко. Рассказывали, как интервенты хозяйничали тут и вместе с русскими беляками выводили из строя черноморские боевые корабли: «Иоанн Златоуст», «Святой Евстафий», «Пантелеймон» (бывший «Потемкин»), «Три святителя», «Ростислав», «Двенадцать апостолов», «Память Меркурия», 13 подводных лодок… А что осталось в бухте? Крейсер «Адмирал Нахимов», два миноносца – «Завидный» и «Свирепый», три подводные лодки – «Нерпа» и пара «Агешек». Вот и весь флот.

– А ведь в мировую войну Черноморский флот насчитывал 400 боевых кораблей, – сказал старый моряк. – Интервенты и беляки угнали многие корабли за границу. – И тут же спросил: – Неужели не вернут их нам?

Дыбенко посмотрел в глаза старого матроса и ответил громко, чтобы слышали все собравшиеся:

– Не отдадут. У белых надежные покровители, они-то и будут держать корабли для нового нападения на Советскую страну. – А про себя с болью в сердце подумал: «Очень нужен флот для охраны морских рубежей Родины. Очень!»

…Дыбенко возвратился в Москву. Сразу же вместе с Коллонтай отправились в Новозыбков. Давно мечтали они навестить родителей. Александра Михайловна поразилась бедности, в которой жили родители Павла. «Как не похоже на мое детство, прошедшее в роскоши и богатстве», – подумала Коллонтай. О матери Павла, Анне Денисовне, она сказала мужу:

– Рано состарили ее непосильный труд и вечная нужда.

– Бедность состарила и мать и отца, – ответил Павел.

Коллонтай чувствовала себя неуютно в Новозыбкове. На следующий день они заспешили в Москву.

В Москве Дыбенко ожидал приятный сюрприз: в издательстве «Коммунист» вышла его книга «Из недр царского флота». Первая книга! Писал ее в разгар гражданской войны, в 1919 году, в промежутках между боями. С волнением держал в руках своего «первенца», разглядывал обложку, раскрыл, полистал. Вот страница, где рассказывается о посещении русскими дредноутами норвежского города Христианзанда в 1913 году. «Да, жизнь моя тогда могла резко измениться…»

– «Но нет, – прочитал он громко, – Россия зовет, зовут память и заветы товарищей матросов, бунтарей, замученных царизмом! На дело! На борьбу!» – Закрыл книгу, произнес: – То был 1913-й. Теперь 1920-й. Мы победили! Одолели врагов! Разгромили интервентов и белогвардейцев. Если потребуется, снова пойдем сражаться! Завоевания Октября защитим!

Бывший нарком Красного флота Дыбенко оказался прав: черноморские боевые корабли империалистические державы так и не возвратят Советскому государству; их спрячут, поставят на прикол во французской военно-морской базе Бизерт на севере Туниса, откроют здесь школу для русских белогвардейцев, станут готовить «специалистов» для будущих авантюр против СССР. Мы прекрасно знаем, говорил В. И. Ленин на VIII съезде Советов, что остатки армии Врангеля не уничтожены, а спрятаны не очень далеко и находятся под опекой и под охраной и восстанавливаются при помощи капиталистических держав, что белогвардейские русские организации работают усиленно над тем, чтобы попытаться создать снова те или иные воинские части и вместе с силами, имеющимися у Врангеля, приготовить их в удобный момент для нового натиска на Россию.

Нет, не оставили битые Красной Армией белогвардейцы бредовую мечту о возврате старых порядков. На что же они рассчитывали? Конечно, не на побитых и вышвырнутых с советской земли врангелевцев, не на белогвардейские организации за рубежом, не на «бизертскую эскадру», хотя все эти силы со счетов не сбрасывались; главная надежда возлагалась на могущественных покровителей, на капиталистические страны. Вот эти-то «богатые державы» и берегли черноморские корабли, не отдавали законному хозяину.

Шло время. В 1924 году многие капиталистические страны, и в их числе Англия и Франция, установили дипломатические отношения с Советским государством. Был поставлен вопрос о возвращении кораблей. В Бизерту направилась специальная миссия во главе с академиком Алексеем Николаевичем Крыловым. После тщательного осмотра она пришла к выводу, что боевые суда поржавели и стали совершенно непригодными. Так и остались они в Бизерте.

Дряхлели, умирали и бывшие офицеры российского императорского флота; признавшие Советское государство получили паспорта и стали полноправными гражданами Союза Советских Социалистических Республик.

Наиболее реакционные флотские эмигранты собрали деньги и соорудили в Бизерте «обелиск-храм» в память погубленных кораблей; на одной стороне, той, которая предположительно обращена в сторону России, прикрепили мраморную плиту с перечнем похищенных черноморских кораблей.

Вот она, так называемая «бизертская эскадра»:

Линкоры – «Император Александр III» («Генерал Алексеев»), «Воля» («Георгий Победоносец»); крейсера – «Генерал Корнилов» (б. «Кагул») и «Алмаз»; эскадренные миноносцы – «Беспокойный», «Гневный», «Дерзкий», «Поспешный», «Пылкий», «Кап. Сакен», «Цериго», «Жаркий», «Звонкий», «Зоркий»; подводные лодки – «Буревестник», «Тюлень», «Утка», «АГ-22»; канлодки – «Грозный», «Страж»; учебные и посыльные суда – «Моряк», «Якут», «Китобой»; вооруженные ледоколы – «Илья Муромец», «Черномор»; буксиры – «Всадник», «Гайдамак», «Джигит», «Голанд»; транспорты – «Кронштадт», «Добыча», «Дон»; пароход – «Вел. кн. Константин». Еще плита с высеченной надписью: «Памятная доска в Бизертовом храме, сооруженном памяти ушедших (читай – украденных. – И. Ж.) в Бизерту в 1920 году русских кораблей».

Это все, что оставили «в память потомству» российские морские разбойники и их зарубежные покровители…