Текст книги "Командарм Дыбенко (Повести)"

Автор книги: Иван Жигалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Во время перерыва Климент Ефремович вдруг спросил:

– В Ленинград, поближе к Балтике, старого моряка не тянет?

– Я человек военный. Служу там, куда посылает начальство, – ответил Дыбенко, – но Ленинград люблю.

– Дисциплинированный ты боец, – засмеялся нарком. – Так вот, Андрей Александрович Жданов просит, чтобы тебя назначили командующим Ленинградским военным округом.

Когда окончилось совещание, Ворошилова и Дыбенко пригласили к Сталину. Беседа продолжалась недолго. Сталин сказал, что ЦК придает важное значение Ленинградскому военному округу, рекомендовал Дыбенко зайти к начальнику Генштаба Шапошникову.

Борис Михайлович дважды командовал Ленинградским округом, знал его досконально. Не торопясь он рассказал об особенностях округа, о возможностях ведения в этом пограничном районе боевых действий, о состоянии финской армии, которая «нависла» тогда над Ленинградом, об оборонительной полосе – линии Маннергейма.

5 июля 1937 года был подписан приказ о назначении его командующим ЛВО. Дыбенко с радостью возвращался в край своей революционной молодости.

Первый воскресный день решил посвятить ребятам, вместе с ними посетить зоопарк. Долго любовались «ушастым-хоботастым» слоном, потом пошли к барсам, тиграм, от них к медведям, верблюдам.

Началась беспокойная служба командующего Ленинградским военным округом.

Уехал в воинские части, дислоцированные в пригородах. Сразу ощутил значимость слов Шапошникова: «Пограничный район». «Граница рядом – 32 километра от моего кабинета в Главном штабе, а от Кронштадта – 30, – размышлял командующий. – И Ленинград, и остров Котлин, где стоит весь Балтийский флот, находятся на расстоянии орудийного выстрела…»

Разговаривал с начальником пограничной охраны Ленинградской области. Тот сообщил, что пограничную зону с противоположной стороны довольно часто посещают иностранные военные; германский генерал с группой офицеров с весны «изучает» нашу территорию.

…Двое суток провел командующий в Сестрорецком пограничном районе. Сидел с бойцами в секрете в кустах на берегу реки, смотрел в стереотрубу. Первым «объект» увидел молодой пограничник, показал: вот там, за рекой, слева от сухого дерева, стоят пятеро. Дыбенко заметил отраженный от оптического прибора солнечный лучик. «Фотографируют наш берег», – определил командующий.

Именно здесь, у пограничников, Дыбенко пришел к твердому убеждению: оборону Северо-Западного района – приморской зоны в особенности – необходимо строить совместно, усилиями сухопутных войск и флота. Такого же мнения придерживался и командующий Балтийским флотом флагман 2 ранга Иван Степанович Исаков, с которым Дыбенко встретился и беседовал в Кронштадте. Впрочем, никаких открытий командующие – морской и сухопутный – не сделали: во все времена все без исключения приморские государства имели армию и флот. Еще Петр I, основывая русский флот, образно сказал, затем и в Морском уставе записал: «Всякий патентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет, а который и флот имеет, обе руки имеет».

Дыбенко и Исаков вместе осмотрели Кронштадт, побывали на боевых судах, беседовали с экипажами. Большие перемены увидел здесь Дыбенко. Новые подводные и надводные корабли, о которых когда-то мог только мечтать; особенно обрадовали расторопные, культурные, отлично знающие свое дело краснофлотцы. Своими впечатлениями поделился с Исаковым. Оба были единого мнения. Далеко шагнуло Советское государство, его индустриальная мощь позволила обеспечивать новой боевой техникой Вооруженные Силы.

В тридцатые годы на флоте появился класс новых боевых кораблей, лидеры – эскадренные миноносцы. Позже, в. период Великой Отечественной войны, личный состав лидеров «Ленинград», «Москва», «Харьков», «Минск», «Баку», «Ташкент» творил чудеса невиданной отваги и мужества; лидеры ходили в конвоях, поддерживали своим огнем пехоту, высаживали десанты…

Тогда, в тридцатых, на стапелях судостроительных заводов закладывались могучий линейный корабль «Советский Союз», тяжелые крейсера типа «Кронштадт», автором которых был замечательный кораблестроитель Владимир Александрович Никитин.

Дыбенко видел, как претворяется предначертание X съезда партии, записавшего в своих решениях «необходимым в соответствии с общим положением и материальными ресурсами Советской республики принять меры к возрождению и укреплению Красного военного флота».

Война нарушит наши планы, помешает достроить мощнейшие боевые корабли. Однако и недостроенный «Кронштадт» будет сражаться с фашистами, будут стрелять его пушки главного калибра, хотя и с полигона. Заготовленную для крейсера броню используют для строительства дотов…

Дыбенко посетил судостроительные заводы. Он увидел много нового на стапелях: легкие крейсера «Максим Горький», «Чапаев», подводные лодки. На Неве стоял вернувшийся после ходовых испытаний крейсер «Киров». Страна создавала могучий Военно-Морской Флот, достойный великого социалистического государства. Дыбенко ходил по палубам строящихся боевых гигантов, рассматривал орудия главных калибров, торпедные аппараты, зенитные установки. Бывал он и на специальных предприятиях, где создавалась боевая техника для Красной Армии.

Как и предшественники, а ими были М. Н. Тухачевский, И. II. Белов, Б. М. Шапошников, Дыбенко уделял главное внимание и время совершенствованию боевой и политической подготовки личного состава: за короткое время под его руководством были проведены в приграничных районах Порхов, Остров, Псков два двусторонних учения.

На окружных учениях у Дыбенко произошла встреча с журналистами. Они сидели на берегу речки, где-то между Псковом и Порховом, нервничали. Учения в разгаре. В небе идет «бой»: «красные» летчики «дерутся» с «синими». Где-то урчат танки. Грохочет артиллерия. Трещат пулеметы. А у газетчиков машина вышла из строя. Как быть? На дороге появились автомобили. Передний остановился. В нем Дыбенко. Узнав, кто такие, он приказал разместить журналистов в штабных машинах, показать все, что положено.

С КП, расположенного на возвышенности, хорошо просматривалась ровная, поросшая молодым смешанным лесом территория, разрезанная извилистой рекой. Шел жаркий «бой». Корреспонденты впервые наблюдали, как довольно громоздкие танки БТ-5 с ходу погружались с крутого берега в воду; они были изумлены. Дыбенко пояснил:

– Настанет время, и мы Красную Армию механизируем. Пехота станет мотопехотой, будет передвигаться на машинах! Мощные многоместные самолеты перебросят крупные подразделения войск на сотни и тысячи километров. Но это в будущем…

На разбор учении командующий пригласил и журналистов. Отмечая умелые действия войск, особенно похвалил танкистов, авиаторов. Говорил об отстающих… Напомнил о тревожной международной обстановке.

– Она требует от нас быть готовыми ко всяким неожиданностям и случайностям. На маневрах и учениях действовать как на войне! Никаких условностей и послаблении! Всем командирам считать это обязательным для себя. – И повторил: – Обязательным! Это приказ!

Во время обеда Дыбенко рассказал несколько забавных историй и как-то незаметно перевел разговор на серьезные темы. Досталось тогда ужо немолодому, с блестящей лысиной командиру 56-го артиллерийского полка. Ночью на территорию хозяйственных складов этого полка проникла глухая старуха – заблудилась. Конечно, ни окрик «Стой, кто идет?», ни стрельбу «нарушитель» не слыхал. Прибежавший по боевой тревоге начальник караула установил, что постовые успели израсходовать боекомплекты; к счастью, старушка не пострадала. Когда к ней подошел разводящий, она взмолилась: «Родненький солдатик, заплутала я. Помоги, касатик, пройти на вокзал».

– Так было?

– Так точно, товарищ командующий. – Комполка зарделся; отодвинул миску.

Все заметили, как лицо Дыбенко посуровело, глаза прищурились.

– Хорошо, что все кончилось благополучно. Ну а если бы проник диверсант?! – Командарм выпрямился, поправил гимнастерку, пригладил непокорные волосы, стал рассказывать о надвигающейся военной опасности, капиталистическом окружении. – СССР в кольце врагов. А мы с вами служим в пограничном округе. Об этом следует всегда помнить!

Конечно, в этот уж очень мирный, теплый осенний день никто не предполагал, что древняя русская земля, на которой только что завершились окружные учения, через четыре года превратится в арену жесточайших сражений.

И тогда мир был охвачен волнением. Шла война. Лилась кровь в Китае, Абиссинии, Испании.

Дыбенко хорошо понимал, сколь тревожна международная обстановка, он призывал людей к бдительности.

В сентябре 1937 года в Ленинграде гостила молодежная делегация республиканской Испании. 20 сентября в Таврическом дворце состоялась встреча комсомольского актива Ленинграда с молодыми представителями республиканской Испании.

В президиуме кроме испанских товарищей – руководители партийных, советских и комсомольских организаций города. Был среди них и командующий военным округом Павел Ефимович Дыбенко. На его гимнастерке ордена – знаки боевой доблести и славы.

Заполнившие зал девушки и парни с нетерпением ждали его выступления.

– Фашизм – это война! – Голос твердый, бескомпромиссный. – Ее уже развязали. Муссолини захватил Абиссинию. Германия и Италия помогают мятежникам душить республиканскую Испанию. Фашисты варварски бомбят испанские города и деревни. Гибнут мирные люди. У меня в руках текст речи писателя-гуманиста Хемингуэя, которую он произнес на втором конгрессе американских писателей. В ней есть такие слова: «Нам нужно ясное понимание преступности фашизма и того, как с ним бороться. Мы должны понять, что эти убийства – всего лишь жесты бандита, опасного бандита. А усмирить бандита можно только одним способом – крепко побив его». Коричневая чума угрожает человечеству! Призываю молодежь учиться военному делу, – закончил Дыбенко свою речь.

Накануне 20-летнего юбилея Великого Октября Дыбенко часто выступал с воспоминаниями. Как-то Андрей Александрович Жданов сказал ему:

– В нашей стране выросло новое поколение молодежи, об Октябрьской революции она знает из рассказов старших да из книг. Вам, Павел Ефимович, есть о чем поведать молодым.

– На каждую просьбу райкомов комсомола я откликаюсь охотно. Вот и сегодня, 20 октября, в Доме Красной Армии имени Кирова меня ждут красноармейцы гарнизона.

А 25 октября Павел Ефимович выступал в Доме культуры имени Горького. Через пять дней его слушали выборжцы. 4 ноября состоялся вечер ровесников Октября Красногвардейского района.

Выступления Дыбенко проходили в переполненных залах. Многим приходилось пристраиваться к радиорепродукторам.

В октябре 1937 года в стране началась подготовка к выборам в Верховный Совет СССР. Трудящиеся города Кингисеппа выдвинули своим кандидатом в верховный орган государственной власти Павла Ефимовича Дыбенко…

20 ноября Дыбенко приехал к своим избирателям. Он сидит в президиуме, слушает выступления. На трибуне доверенное лицо – уже немолодой псковичанин, участник штурма Зимнего, герой гражданской войны. Он рассказал о революционном пути человека, с которым вместе боролся за власть Советов, заверил избирателей, что Павел Ефимович достоин выдвижения, его дела проверены жизнью; горячо призывал присутствующих в день выборов отдать свои голоса за товарища Дыбенко, командующего войсками Ленинградского военного округа, кандидата блока коммунистов и беспартийных.

Этот призыв поддержали выступившие рабочий леспромхоза, колхозники, красноармеец, комсомолка, работница МТС.

Слово предоставили Дыбенко. Говорил о прошлом, о своем нелегком пути, о прекрасном настоящем, еще лучшем будущем. Сказал, что для достижения этого светлого будущего всем надо очень много трудиться.

– Что же касается меня, то служению Родине, народу готов отдать все свои силы, знания, опыт, а если потребуется, и жизнь! – произнес Дыбенко.

15 декабря 1937 года окружная газета «Красная звезда» опубликовала статью Дыбенко. В ней указывалось:

«…Первое – основное и главное – это быть бесстрашным и беспощадным в бою с нашими классовыми врагами; быть неторопливым при решении сложных политических и деловых вопросов; быть правдивым и честным в отношении своей замечательной Родины и партии; никогда не спускаться до уровня политических обывателей; иметь всегда тесную связь с избирателями, помня, что у них я буду черпать все новые и новые знания, опыт и буду им помогать».

Новый, 1938 год Дыбенко встречал скромно. Днем собрались на елку мальчики и девочки – друзья Левы и Володи, а вечером пришли взрослые, самые близкие. Получил поздравления: из Новозыбкова от брата и сестер, от мичмана Сергея Павлова из Москвы. Из Ульяновска от Бориса Грендо, теперь курсанта-танкиста. Прислала телеграмму Коллонтай, она никогда не забывает поздравить с Новым годом, днем рождения, с каждым большим революционным праздником. Позвонил из Москвы Федько.

Гости разошлись. Тихо в квартире. Зинаида Викторовна на кухне мыла посуду. Лева давно угомонился. Володя заявил: «Пойду спать, когда вы». И конечно, не выдержал, незаметно ушел в «папину комнату» да и заснул на диване, свернувшись калачиком…

Дыбенко любил свой рабочий кабинет – большой, светлый. Здесь под бдительным оком хозяина хранится старый чемоданчик, до отказа заполненный блокнотами, тетрадями, отпечатанными на машинке листами, газетными и журнальными вырезками – бесценные материалы и документы о В. И. Ленине. Дыбенко готовился написать книгу о вожде.

Все, что находилось в кабинете, связано с флотом, армией: в шкафах различные справочники, уставы, любимые книги, многие с дарственными надписями. На стенах охотничьи ружья. Друзья и начальство знали его пристрастие к охоте, преподносили к разным юбилеям. Рядом со столом слева трехствольный «зауэр» – подарок наркома обороны в связи с присвоением воинского звания командарма 2 ранга; надпись на серебряном ромбике: «Дыбенко от Ворошилова. 1935»… С подарочными ружьями Павел Ефимович не охотился, предпочитал заказную тулку 12-го калибра… Над дверью большое панно «Ледовый поход». Подарок моряков к дню рождения. Было это в 1936 году. Уже поздно раздался звонок у входной двери. Сам пошел открывать. На лестничной площадке группа мужчин. Узнал Павла Малькова. «Видно, прямо с поезда», – подумал. Остальные – балтийцы, осевшие в Куйбышеве.

– Принимай, Павлуша, – сказал Мальков.

Двое стоявших за его спиной внесли в коридор укрытую полотном большую картину. Развернули. «Ледовый поход 1918 года», первый эшелон боевых кораблей Балтийского флота, совершающий героический поход из Гельсингфорса в Кронштадт.

Дыбенко стоял как завороженный…

А Мальков уже «от имени и по поручению» речь держал:

– Пусть этот скромный подарок всегда напоминает тебе о наших незабываемых днях. Ты, Павел, всегда служил для нас примером и всегда останешься в сердцах флотских любимым и желанным…

– Спасибо, друзья! – только и произнес растроганный юбиляр. Еще добавил, что рад видеть у себя в доме старых друзей и что ему очень дорог их подарок…

Снова накрыли стол.

Сидели, вспоминали минувшее, пели старые флотские песни, и конечно, о беспримерной отваге и мужестве моряков крейсера «Варяг»…

Проводив гостей, Дыбенко присел на диван рядом с безмятежно спящим Володей и, поглаживая его по черным жестким волосам, мысленно разговаривал с ним: «Жизнью своей, сынок, я доволен. Если бы пришлось начинать заново. прожил бы так же… Хочу, чтобы и вы с Левой не искали легкой судьбы, а всегда шли дорогой правдивой и честной, любили, берегли свою Родину. Она одна-единственная у человека».

Павел Ефимович Дыбенко скончался 29 июля 1938 года, пять месяцев не дожив до своего пятидесятилетия.

* * *

Прошли годы. Как и прежде, наш народ помнит славное имя большевика, героя Октября и гражданской войны, несгибаемого ленинца, бесстрашного военачальника, командарма 2 ранга Павла Ефимовича Дыбенко.

С мешком за плечами да материнским напутствием «Чего не поищешь, того не сыщешь» отправился он на заре XX века искать неведомое счастье и отыскал его в борьбе за освобождение трудящихся от капиталистического ига; защите Октябрьских завоеваний отдал он все свои силы, опыт, знания, огонь своего горячего сердца.

1970–1980

ТРЕВОЖНЫЕ ТРОПЫ

Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!

Н. В. Гоголь

Часть первая

Глава первая

Зима наступила как-то совсем неожиданно. Холодная дождливая погода вдруг сменилась морозами и снегопадами. К стуже, артиллерийским обстрелам и воздушным бомбежкам присоединился голод; в городе уже появились умершие от истощения. Ничего утешительного не сулило будущее и семье инженера Шуханова. Его жене Ане предстояло рожать, а у нее на руках двое малышей – семилетний Федя и пятилетняя Даша. Ребята все время просят: «Мамочка, дай кусочек хлебушка». А где его взять, когда уже в пятый раз сократили норму выдачи?

Аня понимала, что спасти детей, себя и будущего ребенка от гибели могла только немедленная эвакуация. Но как выбраться из осажденного города? Вот уже много дней, словно на работу, ездила Аня в Новую деревню на аэродром, надеясь, что подойдет очередь и удастся сесть в самолет. Брала чемоданчик с самым необходимым, а Феде и Даше надевала на плечи маленькие рюкзаки… Поздно вечером, усталые, голодные, возвращались в промерзшую квартиру.

По ночам, закрывшись с головой одеялом, Аня плакала. Обижалась на мужа, что не смог заблаговременно отправить ее в тыл. А теперь и сам попал в госпиталь.

Когда она потеряла всякую веру в счастливый отлет, в их квартире появился только что прибывший из Москвы дядюшка – контр-адмирал Фролов. Он довольно быстро решил, казалось, неразрешимую проблему.

И вот она – на аэродроме. Аня с нетерпением ждала мужа. Шуханов приехал, когда Аня и дети уже поднимались по трапу. Даже попрощаться не успел. Все происходило в спешке. Немецкие пикировщики в любой момент могли вынырнуть из низко висевших облаков, тогда не жди ничего хорошего.

– Быстрее, быстрее, товарищи!.. Даю «добро» на взлет! – кричал дежурный по аэродрому.

Захлопнулась дверца, трап оттащили в сторону. Взревели моторы. Тяжелый камуфлированный самолет оторвался от бетонной полосы и полетел в сторону Ладожского озера. «До свидания, родные!»

Шуханов долго смотрел вслед самолету, пока тот не стушевался в облаках.

С аэродрома к трамвайной остановке он шел вместе с контр-адмиралом.

– Вот и все, – сказал Фролов. – Теперь-то уж выскочат. Доберутся до Ульяновска, а там моя жена поможет им.

Слышались взрывы снарядов: немцы стреляли по городу. Трамвая ждали долго. Ходили они редко – не хватало электроэнергии. Поговаривали, что скоро и вовсе прекратится движение, не станет света и в квартирах.

«Конечно, следовало эвакуировать их не в конце ноября, а по крайней мере пока немцы не перерезали железную дорогу, – думал Шуханов, шагая рядом с адмиралом. И тут он оправдывал себя: – Не бросишь же поле боя, не убежишь из госпиталя».

Война застала его в служебной командировке в Комсомольске-на-Амуре. Пока добрался до Ленинграда, гитлеровцы далеко позади оставили советскую государственную границу… Едва он вошел в квартиру, Аня рассказала ему, что детский сад, в который ходили Федя и Даша, вывезли в Островский район. От волнения у нее на глазах выступили слезы. Шуханов растерялся: где же теперь искать ребят? Ведь бои шли на подступах к Пскову и Острову.

– Это же черт знает что! Послать детей на верную гибель! А ты, Аня, куда смотрела?

– Дорогой мой, люди поумнев меня решали, – сказала тихо, чувствуя себя в чем-то виноватой. – Разве кто-нибудь предполагал, что все так плохо повернется? Многие думали, война быстро закончится, а ребята вернутся домой загорелыми и окрепшими.

Да, все надеялись, что фашистские полчища вот-вот будут остановлены. И он, Шуханов, так думал, пока сосед по купе старшина 1-й статьи Захар Камов не принес газету. В ней было напечатано обращение Сталина к народу, и все поняли: положение тяжелое, речь идет о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР. Он видел, как изменилось настроение пассажиров. Два соседа – молодые инженеры, спешившие в Днепропетровск, – как-то совсем сникли. А Захар Камов – веселый романтик, боявшийся, что приедет в Таллин к концу войны, – вдруг как будто сам для себя сказал: «Если фашисты попрут с такой скоростью, то черт знает на каких широтах мы их остановим!..»

– Надо отыскать ребят! – сказал Шуханов, отвлекаясь от воспоминаний и глядя на убитую горем жену. – Сам я не могу ехать за ними. У меня неотложные дела…

В те дни Ленинград создавал войска народного ополчения. Шуханов уже записался в заводской полк и был назначен командиром батальона. Ане как-то не успел сказать об этом.

– Поезжай, родная, очень прошу тебя, – обняв жену, произнес Петр.

Аня быстро собралась и отправилась в дорогу. К ней присоединились другие матери. Женщин оказалось очень много. Детей искали долго и нашли их уже в Ярославской области, в маленьком поселке Николо-Долома. Трудно было узнать ребят – оборванные, грязные, вшивые; испуганные глаза, суровое выражение лиц – все говорило о перенесенных страданиях. Колхоз предложил Ане остаться в Николо-Поломе. Обещал устроить на работу. Не осталась. Привезла сына и дочку домой, чтобы эвакуировать их в более отдаленные от фронта места. Но, ожидая мужа, исполнение своего решения она откладывала со дня на день. А Шуханов уже воевал. Его вторая дивизия народного ополчения сдерживала натиск вражеских войск, рвавшихся к Ленинграду.

Аня не думала тогда, что немцы так быстро очутятся в дачных пригородах и начнут из орудий обстреливать Невский проспект… Друзья из редакции, где она работала стенографисткой, успокаивали ее: «Скоро гитлеровцы выдохнутся…» Ей даже расчета не хотели давать…

Аня записывала телефонные передачи фронтовых корреспондентов, и перед ее глазами возникали забитые поездами станции Сортировочная и Рыбацкое. Тысячи малышек ждали, когда наконец их отправят! А родители были уверены – ребятишки давно в пути, далеко от войны.

Тем временем канонада становилась все громче и громче. Немецкие механизированные части рвались к городу. 20 августа секретарь партийной организации редакции Лукин сказал Ане по секрету: немцы захватили Чудово. А еще через несколько дней Аня записала самую страшную корреспонденцию (конечно, не для печати!) – пала станция Мга! Последний поезд из Ленинграда успел проскочить эту станцию утром 29 августа…

В начале сентября Военный совет дал указание – вывезти по железной дороге до Шлиссельбурга и далее водным путем через Ладогу один миллион двести тысяч жителей. Аня обрадовалась: может быть, и ее дети уедут. И вдруг узнала: немцы прорвались к Неве в районе Ивановских порогов, вошли в Шлиссельбург и замкнули вокруг Ленинграда кольцо. В этом кольце оказалось свыше двух с половиной миллионов жителей.

Аня заволновалась: как ей быть теперь? От мужа – никаких известий. Петр Петрович долгое время не мог попасть домой. Дивизия, в которой он воевал, истекая кровью, медленно отступала. В конце октября Шуханова ранило, и он очутился в госпитале. Аня пришла его навестить.

– Пока к тебе добиралась, трижды объявляли воздушную тревогу, – говорила она, поглаживая мужа по голове, а сама думала: «Боже, у него стало так много седых волос».

Шуханов с тревогой смотрел на жену. Ей скоро рожать. На щеках выступили коричневые пятна.

– Трудно тебе, Анечка. Как ты управляешься с детьми?

– Они – молодцы! Успели привыкнуть к бомбоубежищу. Отнесла раскладушку, теперь там и живем. И сейчас они в подвале.

– Тебе надо уехать, – медленно произнес Петр Петрович, сжимая мягкую ладонь жены.

– Вот поправишься, тогда и будем решать, – спокойно ответила Аня. – Может, и ты с нами поедешь.

Из госпиталя Шуханова выписали только в ноябре. Сразу же начал готовить отряд для действий в тылу врага. Домашними делами опять некогда было заниматься. И вот тогда, к великому счастью, в Ленинград прилетел адмирал Фролов…

Все это вспоминалось, пока трамвай, позвякивая на рельсах, медленно катился к центру. Он остановился около Адмиралтейства. Фролов и Шуханов сошли.

– Наверное, уже перелетели Ладожское озеро, – произнес Петр Петрович. – А может быть, садятся в поезд.

– Теперь-то они доберутся до Ульяновска, – сказал адмирал и тут же спросил: – Аня не знает, что ты уходишь в тыл?

– Нет, я ей об этом не говорил.

– Разумно поступил. Желаю тебе, Петро, удачи.

Попрощались. Фролов направился в штаб Балтфлота, а Шуханов в институт имени Лесгафта.

Глава вторая

Когда гитлеровские полчища приближались к Ленинграду, многие преподаватели и студенты института физической культуры имени Лесгафта вступили в народное ополчение; триста из них перешли линию фронта и совершили там немало геройских подвигов.

Теперь областной штаб партизанского движения готовил в стенах института свои кадры. Не одна сотня бойцов отправилась отсюда в районы, оккупированные врагом…

Не раз побывал здесь и Шуханов. Решение пойти в тыл противника у него созрело в госпитале. Лежавший с ним в одной палате рабочий Кировского завода Георгий Петров, недавно возвратившийся из Струго-Красненского района, где он был ранен, рассказывал об ужасах, которые творят немецкие войска на нашей земле. Он, узнав о решении Шуханова, порекомендовал ему связаться с секретарем Ленинградского обкома партии Никитиным.

– Михаил Никитич и мой отряд направлял. У него сила: возглавляет областной штаб партизанского движения.

Слушая рабочего, Шуханов думал: «Действительно, надо поступить так». Он вспомнил, что в Порхове остались родители Ани и две ее сестры с ребятами, на них можно опереться в подполье.

Воспользовавшись советом партизанского командира, Шуханов прямо из госпиталя направился в Смольный. Никитин внимательно выслушал его и после небольшой паузы сказал:

– Приветствую ваше решение, Петр Петрович. Но учтите, дорогой мой, дело это большое и опасное, объясните каждому, кто пожелает с вами идти. Берите только добровольцев, самых выносливых физически и духовно. Оказывайте предпочтение владеющим немецким языком и знающим места, где предстоит действовать. Вы сами из каких краев?

– Из Новгорода, а жена из Порхова, там остались ее родители. Псковские края тоже знаю, бывал там часто.

– Заместителем кого думаете взять?

– Бертенева Якова Вячеславовича – мастера сборочного цеха нашего завода.

– Надежный человек… Расскажите людям во вражеском тылу о Ленинграде, о его защитниках. Ничего не утаивайте, не приукрашивайте, не преувеличивайте… С партизанами связаться вам поможет полковой комиссар Асанов из штаба Северо-Западного фронта. Я поговорю с ним. – Михаил Никитич помолчал, думая о чем-то своем. – Кое-кого я сам для вас подберу…

Все произошло, как говорил Никитин. Желающих пойти в тыл врага было много. Каждый доказывал, просил и даже требовал включить его в группу.

Особенно настойчив был инженер Михаил Журов, высокий, сухощавый, с бледным лицом и немного грустными глазами. На заводе он работал в конструкторском бюро, которое возглавлял Шуханов. Сюда был направлен после окончания кораблестроительного института и показал себя способным специалистом. Во время сентябрьских воздушных бомбардировок, когда немецкие войска осатанело рвались к Ленинграду, под развалинами дома на улице Чайковского погибли его мать и сестра. Журов тяжело переживал утрату. В партийной организации сказал, что хочет пойти на фронт. Ему отказали: на заводе не хватало инженеров. В райвоенкомате тоже заявили: не можем, у вас бронь. И вот теперь, узнав, что, вернувшись из госпиталя, бывший его начальник подбирает людей, Журов неотступно следовал за ним, упрашивал:

– В душе я моряк, на корабле служил радистом. Военное дело знаю. Очень прошу зачислить. Мне необходимо воевать!

Шуханов не хотел брать Журова, терпеливо доказывал ему:

– Пойми, Миша, с твоим хлипким здоровьем нельзя туда идти. В городе нужны специалисты. И для тебя на заводе дела хватит. А группа у нас маленькая и всех желающих вместить не может…

– Последний раз прошу – примите! – упорствовал Журов. – Если откажете, пойду к Никитину, он поймет и уважит. Обузой во вражеском тылу не стану.

Шуханов молчал. Стоявший поблизости Бертенев, уже выполнявший роль заместителя, смотрел на инженера и думал: «Все равно не отговорим».

Журов словно угадал мысли Бертенева.

– Яков Вячеславович! Я рвусь не на увеселительную прогулку. Понимаю – нелегко будет, убить могут. Но ведь погибают люди от бомб и снарядов в городе, в очереди у магазина, на трамвайных остановках, в своих квартирах, на работе. Сейчас везде люди рискуют.

Бертенев поддержал просьбу Журова. Михаила зачислили запасным радистом и ответственным за хозяйство группы.

Для укрепления группы Никитин прислал из резерва пятерых моряков во главе с лейтенантом Алексеем Леповым, человеком быстрым на решения. У всех немецкие автоматы, ремни напоминали ожерелья: на них висели лимонки, пистолеты в черных морских кобурах, финские ножи. Осмотрев пополнение, Шуханов улыбнулся: «Живые арсеналы». А лейтенант, шагнув вперед и стукнув каблуками, начал доклад:

– Лейтенант Лепов прибыл в ваше распоряжение. В прошлом – моряк Краснознаменного Балтийского флота! С августа тысяча девятьсот сорок первого города – командир взвода разведки героической морской бригады. Сражался под Ораниенбаумом. Трижды ранен, однажды контужен. В данный момент всеми эскулапами признан годным к выполнению любых боевых заданий.

Шуханов, слушая доклад лейтенанта, улыбался: словно на собрании выступает. А тот, переводя дыхание, указал рукой на остальных:

– Они тоже балтийцы. Мичман Веселов – мой боевой помощник. Моторист Ведров. Минер Поликарпов. Артиллерист – наводчик Габралов. Все – псковичи, коммунисты. Там у нас родные в оккупации. Морские альбатросы ждут ваших указаний…

Шуханов не сводил глаз с Лепова. Тот был невысок, по-военному строен, лицо кругловатое, глаза веселые, немного лукавые.

– А все же надо докладывать короче, по-военному, – посоветовал ему инженер.

Лепов вспыхнул, но промолчал, понимая справедливость замечания.

Шуханов крепко пожал руку каждому альбатросу.

– Уверен – знаете, на что идете. Воевать вы, видимо, умеете, но доучиваться придется во вражеском тылу.

– Учиться всегда полезно, – согласился Лепов. – Только времени у нас в обрез.

В разговор вступил Веселов, широкоплечий черноволосый детина.

– Дело, конечно, новое, незнакомое, – сказал он. – Хотелось бы послушать тех, кто уже побывал за линией фронта.

Еще не успели Шуханов и Бертенев закончить разговор с моряками, как к ним в институт пришли трое ребят с рекомендательным письмом от Георгия Петрова. «Дорогой Петр Петрович! – писал сосед Шуханова по госпиталю. – Посылаю к вам молодых кировцев – коммуниста Сергея Трофимова, комсомольцев Ивана Кошкетова и Филиппа Летунова. Поговори с ними. Ручаюсь за них, как за самого себя…»