Текст книги "Командарм Дыбенко (Повести)"

Автор книги: Иван Жигалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Глава десятая
Революция торжествует

Утро 28 октября. Близ Финляндского вокзала ни людей, ни извозчиков, лишь флотские и красногвардейские патрули неторопливо ходили по площади, следили за порядком. Павел Дыбенко с трудом дозвонился до Военно-морского революционного комитета. Эту организацию вместо распущенного Центрофлота создал II съезд Советов из делегатов-моряков. Председателем ВМРК избран матрос-большевик с транспорта «Оланд» Иван Иванович Вахрамеев. Он и подошел к телефону. Очень обрадовался приезду Дыбенко, сказал, что машина сейчас выйдет, просил срочно ехать в Смольный к Подвойскому.

Дыбенко подошел к стоявшей поблизости рекламной тумбе, ему бросился в глаза наклеенный поверх старых театральных афиш большой сероватый лист, набранный крупным шрифтом: «К гражданам России!» Дыбенко поставил небольшой саквояжик на землю, стал читать: «Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов – Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»

Свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция. Коммунистическая партия стала правящей партией. В борьбе за рождение нового, Советского государства балтийские моряки приняли самое активное участие…

Через час Дыбенко узнает от Антонова-Овсеенко, что воззвание «К гражданам России!» написал Владимир Ильич Ленин и расклеено оно было по всему Петрограду в 10 часов утра 25 октября 1917 года…

Подъехал черный «рено». На Литейном мосту обогнали группу рабочих с винтовками. Свернули на Шпалерную. И снова отряд красногвардейцев.

Близ Смольного броневики, много солдат, моряков, рабочих. Не сразу прошел в здание: часовой службу знает, настойчиво требовал пропуск… Наконец все улажено. В длинном коридоре, на лестнице – всюду вооруженные люди: одни приходят, другие уходят. Разыскал 85-ю комнату, вошел…

– Вы приехали, – воскликнул Подвойский, – вот и хорошо! С вами прибыли отряды матросов? А артиллерия? Сколько? Миноносцы и броненосцы пришли?

– Позвольте, товарищ Подвойский, броненосцы мы пока не посылали, их никто не требовал – ответил Дыбенко. – Я считаю, что судов здесь, в Петрограде, имеется вполне достаточно. Три тысячи моряков уже прибыли и находятся в распоряжении Петроградского революционного комитета. В эшелонах еще следует до тысячи пятисот человек и две батареи. К вечеру они прибудут в Петроград.

– Но они нужны немедленно. Наши части оставили Гатчину. Керенский двигается с войсками на Царское и Петроград. Поезжайте сейчас же в Царское, узнайте, что там делается, и немедленно сообщите.

«По тону разговора с товарищем Подвойским было видно, что в Смольном нервничают; незнание, где и что творится, создавало ложное представление, – вспоминает Дыбенко. – Не было и не чувствовалось еще полной уверенности в благоприятном для нас исходе борьбы, особенно с подходом войск с фронта во главе с Керенским. Сколько именно прибыло с фронта войск и какие, никто не знал».

Попрощавшись, Павел вышел. На лестнице встретил очень усталого Антонова-Овсеенко.

Протянув руку, Антонов поздоровался и тут же сообщил, что необходимо организовать оборону подступов к столице и держаться до прибытия матросских подкреплений, рабочих и красногвардейских отрядов; он только ночью с фронта, оставил там вместо себя связного Военно-революционного комитета Д. А. Шадуро. Объяснил, что по решению ЦК ему поручено командовать левым, Пулковским, участком, а на правый – у Красного Села – назначен Дыбенко; на Подвойского возложена оборона столицы.

– Общее руководство осуществляет Владимир Ильич, – быстро рассказывал Антонов. – На фронт направлена группа партийных работников. Уже выехали товарищи Мануильский, Орджоникидзе, Восков… Железнодорожникам дано предписание не пропускать эшелоны с казаками к Петрограду… На матросов большая надежда.

– Они вот-вот прибудут, – сказал Дыбенко.

Павлу не терпелось узнать, как же удалось удрать Керенскому из Петрограда.

…Глава буржуазного Временного правительства России и верховный главнокомандующий Керенский утром 25 октября имел беседу с американским послом Фрэнсисом.

Около десяти часов утра, оставив своим заместителем министра торговли и промышленности Коновалова, поручив ему оборону Петрограда, Керенский покинул Зимний дворец. Адъютант главковерха прапорщик Миллер и помощник командующего армией капитан Кузьмин поместились в открытой машине. Офицер для поручений девятнадцатилетний поручик Виннер и штаб-офицер сели в американскую машину. Проехали по Морской мимо патрулей-красногвардейцев, охранявших телефонную станцию, к этому времени уже занятую матросами… На Гатчинском шоссе красногвардейский отряд пытался остановить мчавшиеся с бешеной скоростью автомобили, но стрельбу не открывал. Беглецов спас американский флаг.

Керенский спешил в Псков, в ставку главнокомандующего Северным фронтом, за войсками, чтобы двинуть их на Петроград. Правда, на генерала Черемисова он не надеялся, а вот на помощь Краснова рассчитывал и ее получил.

3-й конный корпус, хотя и не в полном составе, вскоре отбыл в сторону Петрограда. Гатчину Краснов захватил без боя. Находившиеся здесь солдаты Измайловского полка сдались. Легкая победа вскружила голову Керенскому – он ликовал, видел себя в покоренном Петрограде, до которого и впрямь рукой подать. Но части Краснова были остановлены.

Главковерх требовал от Краснова продолжать наступление, но генерал медлил, ждал подхода эшелонов с «ударниками»…

Керенский впал в апатию. Ожил, как только прочитал телеграмму от «Комитета спасения родины и революции»: «Крайне необходимо знать, когда ваши войска будут в Петрограде. Положение крайне тяжелое. Отвечайте. Член совета Мариянов».

– Незамедлительно взять Царское Село! «Комитету спасения» дать обнадеживающую депешу! – истерично воскликнул Керенский.

Краснов продиктовал адъютанту: «Комитету спасения родины и революции. Завтра в 11 часов вступаю в Петроград. Буду идти, сбивая и уничтожая мятежников. Буду занимать позиции по рубежам. Прибытие в Петроград зависит от активности верных присяге войск гарнизона».

В ночь на 28 октября красновцы взяли Царское Село.

Через Царскосельскую радиостанцию Керенский посылал воззвания, обращения – одно нелепее другого: «Идите спасти Петроград от анархии, насилия и голода, а Россию от несмываемого позора, наброшенного темной кучкой невежественных людей, руководимых волей и деньгами императора Вильгельма…», «Всем частям Петроградского военного округа, по недоразумению и заблуждению примкнувшим к шайке, вернуться, не медля ни часу, к исполнению своего долга…».

Но даже в эфире на пути Керенского опять оказались ненавистные ему балтийские матросы. Морская радиостанция в Петрограде «Новая Голландия» непрерывно передавала принятые II съездом Советов декреты – о земле, о мире, о низложении Временного правительства, а также приказ Дыбенко, требующий задержать Керенского. В бешеной злобе «главковерх» кричал: «Всех уничтожу!» В радиограмме, направленной «Новой Голландии», потребовал прекратить передавать воззвания и декреты, «в противном случае, при занятии Петрограда личный состав будет весь расстрелян»…

В полдень 28 октября Антонов-Овсеенко и Дыбенко прибыли на фронт. Здесь царила неразбериха. «На краю Пулкова в небольшой избе расположен „штаб“. В то время этот „штаб“ казался штабом, – расскажет позднее Дыбенко, – в действительности же этот „штаб“ состоял из бывшего полковника Вальдена, растерянно и беспомощно разводившего руками, упорно смотревшего на карту и недоуменно бормотавшего:

– Разрешите доложить. У нас никого не осталось, – докладывал полковник. – Все разбегаются. Гвардейские полки без сопротивления отступают от Царского. Есть сведения, что часть их сдалась и перешла на сторону Керенского. Задержать уходящих нет возможности».

В этот момент вошел военный, вооруженный револьвером и шашкой, очевидно бывший офицер, и доложил:

– Царское занято Керенским. Туда прибыло множество казаков с артиллерией и бронепоездом. Части разбегаются, и Пулково остается беззащитным. Необходимо задержать бегущих, привести их в порядок и установить хотя бы на ночь охранение и наблюдение за Царским, пока не подойдут регулярные части.

Выслушав доклад полковника Вальдена и его адъютанта, Антонов-Овсеенко и Дыбенко вышли на улицу.

С трудом удается им задержать всех стремящихся уйти, разбить по группам, назначить старших в группах и добиться, чтобы солдаты самовольно, без приказания штаба, не оставляли позиций. Антонова и Дыбенко засыпают вопросами:

– Что же матросы? Скоро ли придут на помощь?

– Без моряков нам не одолеть казаков!

– Матросы движутся к нам, с ними следует артиллерия, – громко говорит Дыбенко. – Они вот-вот подойдут.

Окрыленные надеждой скорого подхода матросов к фронту, солдаты постепенно по распоряжению полковника Вальдена стали занимать позиции на Пулковских высотах.

Антонов-Овсеенко остается еще в Пулкове, чтобы руководить организацией обороны, а Дыбенко возвращается в Петроград для доклада Подвойскому…

В Смольном, выслушав Дыбенко, Подвойский еще раз настоятельно потребовал тотчас же проверить, отправлены ли на фронт артиллерия и матросы.

«Выйдя из кабинета Подвойского, – вспоминает Дыбенко, – встречаю в соседней комнате Владимира Ильича. Он спокоен. На лице никогда не покидающая его ленинская улыбка.

Увидев меня, спрашивает:

– Ну что, как дела на фронте?

Сообщаю о положении и заявляю:

– Я еду в Морской революционный комитет и сейчас двину матросские отряды, которые должны сегодня же прибыть из Гельсингфорса; в противном случае Керенский может быть в Петрограде.

Владимир Ильич безмолвным кивком одобряет мое предложение…»

Председатель Военно-морского революционного комитета Иван Иванович Вахрамеев выглядел совсем еще юным, хотя было ему за тридцать. Дыбенко, не снимая бушлата и бескозырки, поздоровался, сел рядом с Вахрамеевым, спросил:

– Сколько человек можем срочно послать на фронт?

– Только что отправили отряды Сладкова и Ховрина, у них есть и артиллерия. Кроме того, на фронт посланы: сводный отряд из солдат 141-го и 174-го пехотных запасных полков, некоторые подразделения Красной гвардии и кронштадтцев. Командует ими мичман Сергей Павлов. Геройский человек. Да, ваши гельсингфорсцы уже прибыли. Так что наберется тысяч десять.

– А сколько остается в Петрограде?

– Столько же да еще флот. – Вахрамеев подошел к висевшей на стене большой карте. – Вот как расставлены боевые корабли по указанию Владимира Ильича. – Рассказал о состоявшемся разговоре Ленина с Измайловым ночью 27 октября. – Уже из Гельсингфорса отправлены корабли, они вот-вот подойдут и тоже займут места у Рыбачьего. – Вахрамеев водил указкой по карте. – Как видишь, под прицелом главных калибров подъездные пути к Петрограду с Балтийской, Варшавской, Витебской и Северной дорог. Вот тут по Николаевской железной дороге курсирует бронепоезд Зайцева. Мы дали ему морских артиллеристов. А здесь, – провел линию от залива к Неве, – строятся оборонительные сооружения. Для этого мобилизовано более двадцати тысяч петроградцев.

Дыбенко, не сводя глаз с карты, прикидывал:

– Если войска Краснова – Керенского попытаются прорваться к городу, то попадут под перекрестный огонь корабельной артиллерии. Еще бронепоезд. Все это хорошо. Но пока обстановка на фронте остается архитяжелой. Если сейчас Краснов двинет своих казаков, беды не миновать.

– Знаю, делаем все возможное, даже подчас невозможное. – И, глядя на усталого Дыбенко, Вахрамеев предложил: – Может, кипяточку выпьешь, и сухари найдутся, голодный, поди?

– От кипяточка не откажусь.

Резко зазвонил телефон. Павел взял трубку, назвал себя, стал слушать.

– Ясно. Да, да, Вахрамеев здесь. Отправляюсь с первым же отрядом. Сиверса не знаю. Понял. – Положил трубку, немного помолчав, произнес: – Это Подвойский. Юнкера готовят мятеж, как видно, приурочивают к подходу красновских войск. Возможно, выступят нынешней ночью. Тебе, Вахрамеев, приказ: держать постоянную связь со Смольным; часть матросов двинуть к юнкерским училищам – Николаевскому, Владимирскому, Павловскому, а также к Манежу и Инженерному замку. Латышские стрелки, отряды красногвардейцев уже приведены в боевую готовность. Действовать решительно; пощады этим сосункам и их духовным отцам из «Комитета спасения родины и революции» не давать! Кстати, где примкнувшие к «комитету» члены Центрофлота?

– В Кронштадт отправили, – ответил Вахрамеев. – Жалуются на нас, мол, грубо обращаемся с ними.

– Судить их, контрреволюционеров, будем!..

Ночью моряки отбывали на фронт под Петроград и к юнкерским училищам. Когда с одним из отрядов уходил Дыбенко, на улицах столицы слышалась стрельба. Начался мятеж юнкеров. «Только бы не перешли в наступление казаки» – эта мысль не переставала его тревожить…

Обстановка под Пулковом и Колпином изменилась. Дыбенко встретил знакомых командиров матросских отрядов: Николая Ховрина, Ивана Сладкова, мичмана Сергея Павлова, Рудольфа Сиверса, старого большевика, комиссара Константина Степановича Еремеева. Рядом с ним связной Петроградского комитета по особо важным делам Шадуро, о котором вчера говорил Антонов-Овсеенко. «Так ведь это тот самый унтер, который в мае 1917 года приезжал в Гельсингфорс, в Главную базу, устанавливать связь с революционными моряками». Только нынче на нем не военная форма: черная каракулевая папаха, серое пальто с воротником тоже из черного каракуля, ботинки с крагами. Павел со всеми поздоровался, спросил Шадуро, удалось ли ему сформировать отряд.

– Не один, а два.

– Шадуро молодец, – похвалил Еремеев.

Среди бойцов много женщин; на рукавах у них белые повязки с красными крестами. Это работницы петроградских фабрик и заводов, ушедшие добровольно на фронт медсестрами.

Самый старший по возрасту и званию начальник штаба полковник Вальден. Он принял новую власть и честно служит ей. Встретив Дыбенко, полковник радостно сообщил:

– У нас теперь порядок… – чуть запнулся, – товарищ Дыбенко!

Не видно прежней растерянности и на лицах солдат-фронтовиков. У всех одно желание – как можно быстрее разделаться с Керенским и Красновым. Да и холода поджимают. Осенние дожди превратили все в сплошное болото, ступишь – и увязнут ноги по колено в ледяной жижице. Моряки в ботиночках, еще хуже одеты и обуты рабочие, красногвардейцы, а о женщинах и говорить не приходится– кто в чем…

– Какого черта мы стоим на месте? – ворчали матросы. – Кончать надо с Керенским…

Антонов-Овсеенко, Еремеев, Дыбенко, Павлов, Сиверс и Вальден обходили позиции. Они довольны – настроение у всех боевое. Свежие подкрепления из Петрограда все прибывали: пришли рабочие с «Нового Лейснера», Путиловского, Трубочного, Ижорского, «Скорохода» и других заводов. Петроградцы принесли хорошие вести: поднятый юнкерами мятеж ночью 29 октября к утру в основном был подавлен. Узнал Павел и некоторые подробности. Особенно упорно сопротивлялись юнкера Владимирского училища, что на Петроградской стороне. На ультиматум о сдаче они ответили ураганным пулеметным и ружейным огнем. Пришлось подтянуть пушки. Увидев ощетинившиеся жерла орудий, юнкера стали звать парламентеров, но, когда моряки с белыми флагами на штыках приблизились, их обстреляли. И артиллеристы ударили прямой наводкой. Снаряды пробивали кирпичные стены. Через два часа в разбитых окнах появились белые флаги. Матросы и красногвардейцы быстро обезоружили мятежников. Ликвидировали и опорные пункты «Комитета спасения родины и революции» во дворце Кшесинской и Инженерном замке.

Павел Дыбенко перешел в небольшой окопчик, сел рядом с Сергеем Павловым. Справа на бруствере лежали матрос с красногвардейцем и о чем-то оживленно спорили… Моряки расположились вперемежку с солдатами. «Смешение моря и суши» – идея Антонова-Овсеенко. Вот он сам идет со стороны рощицы, от батареи.

– Почему тебя называют мичманом? – спросил Дыбенко Павлова. – Вроде сухопутный.

– Это он меня оморячил, – ответил Павлов, показывая на Антонова.

Владимир Александрович присел на доску на бруствере, снял шляпу, забросил назад волосы:

– Интересуешься биографией мичмана, могу внести ясность. Мы давно знакомы с Сергеем Дмитриевичем. Перед штурмом Зимнего я привел его в казармы 2-го Балтийского флотского экипажа и от имени Петроградского военно-революционного комитета рекомендовал избрать молодого прапорщика командиром.

– Не скажу, что моряки приняли меня с распростертыми объятиями, – вставил Павлов.

– И все же он стал командиром морского отряда, который занял важную позицию в районе Адмиралтейства, – продолжал Антонов-Овсеенко. – Мы с Подвойским поручили ему и матросу с «Амура» Долгову проникнуть к Зимнему, связаться с Григорием Исааковичем Чудновским[6]6
  Григорий Исаакович Чудновский (1894–1918), член Коммунистической партии с 1917 года, вместе с Н. И. Подвойским и В. А. Антоновым-Овсеенко входил в состав тройки, выделенной ЦК партии для непосредственного руководства взятием Зимнего дворца.


[Закрыть], передать ультиматум гарнизону дворца, чтобы они прекратили сопротивление. Наш ультиматум отвергли. Тогда и ударила «Аврора» холостыми. Начался штурм. Вскоре мы арестовали министров Временного правительства… Прапорщик Павлов пришелся по душе морякам, они стали называть его «товарищ мичман». Надеюсь, Павел Ефимович, узаконишь это звание приказом?

– Будет Павлов мичманом, – одобрительно произнес Дыбенко.

Антонов-Овсеенко отбыл на свой участок. Ушел с ним и Еремеев.

Артиллерийский обстрел прекратился, вскоре показались всадники: с гиканьем и свистом мчались они, обнажив сабли, и казалось, никакая сила не остановит эту лавину, вот-вот ворвутся в окопы.

«Выдержать, только бы выдержать, не дрогнуть». Павел Дыбенко до боли сжимал рукоятку нагана…

Прямой наводкой ударили флотские трехдюймовки. Застрочили пулеметы, защелкали винтовочные выстрелы…

– Врешь, не пройдешь! Получайте, казаки, подарок от красной Балтики! А вот еще! – Это кричал лежавший поблизости матрос-пулеметик, поливая длинными очередями наседавших всадников.

Вырвавшаяся вперед лошадь на полном скаку упала, на нее наскочили другие. Образовалась свалка. Кони неистово заржали. Дрогнули казаки. Строй нарушился, лавина повернула обратно. Дыбенко вместе с матросами выскочил из окопа, крикнул: «За мной, Балтика!»

Краснов наблюдал за паническим бегством своих конников.

«Это конец!» – произнес он. Позднее битый генерал в своих воспоминаниях запишет: «Матросы… перешли в наступление. С большим искусством они стали накапливаться на обоих флангах; не только Большое Кузьмино было занято ими, но они выходили на Варшавскую железную дорогу, на царскую ветку и приближались к станции Царского Села, выходя мне в тыл… Видно, как под выстрелами, едва не в упор, падают люди. Командир сотни убит. И сотня, кто верхом, кто соскочив с лошади, побежала назад. Освободившиеся от всадников лошади, задрав хвосты, метались вдоль фронта и падали, сраженные пулями матросов…»

Ободренные боевыми успехами, моряки, увлекая за собой красногвардейцев, решительно шли вперед. Вот уже и Царское Село. Казаки беспорядочно отступают… Дыбенко с группой матросов направился к Царскосельской радиостанции, ему хотелось как можно скорее оповестить Петроград и Балтийский флот об одержанной первой победе. Продиктовал радисту: «31 октября, 17 час. 21 минута. Царскосельская радиостанция. Центробалт. Призываю всех товарищей к спокойствию. Час поражения врагов революции близок. Они отступили от Царского Села и преследуются нами. Доблестью товарищей матросов все восхищаются, и стоящие на позициях шлют привет всему Балтийскому флоту. Нарком Дыбенко». Расписался на бланке, сказал радисту:

– Немедленно передайте в Петроград, Гельсингфорс и Кронштадт…

Через некоторое время пришла ответная радиограмма Военно-морского революционного комитета:

«В Петрограде все спокойно. Ждем последних известий о ликвидации керенщины. Матросы завоевали всероссийскую славу революционных львов.

Морской революционный комитет».

Дыбенко приказал размножить радиограмму.

Наступление красных продолжалось. Сильно побитые и перепуганные казаки прислали парламентеров, предложили перемирие, говорят, что прибыли без ведома Керенского и Краснова. «Отказываться не следует», – высказал свои соображения Дыбенко Сиверсу, Павлову и Вальдену. Они колеблются, рекомендуют поднажать, заставить казаков капитулировать. Дыбенко принимает решение выехать на переговоры вместе с матросом Трушиным.

Темная холодная ночь. Дует порывистый ветер. Под колесами машин шуршат жухлые листья, потрескивают мелкие сучки.

Парламентеров трое – офицер и два казака. Дыбенко сел с шофером, Трушин устроился позади.

Слышно, как позвякивает шашка у пожилого рыжеусого казака, никак не может ее удобно пристроить рядом с собой. Казаки заявили, что они против гражданской войны.

– Мозги нам замутили рассказами о жестокости и зверствах большевиков, – говорит один.

– Побывали мы в Царском после занятия его большевиками, убедились, что здесь не шпионы немецкие, а матросы, солдаты и рабочие, – отзывается другой.

Парламентеры просят Дыбенко выступить на митинге перед казаками, разъяснить им, что такое Советская власть, какая участь ждет казаков.

Машина останавливается перед парадным входом в гатчинский дворец. Едва ступили на землю, появился офицер. Это дежурный. Предлагает сдать оружие. Дыбенко отказывается. Офицер настаивает, угрожает арестовать. Казаки встают между дежурным и Дыбенко.

– Пусть большевики сами расскажут нам обо всем. Мы хотим знать, что делается в Петрограде.

Тут же предложили следовать в казармы.

Почувствовав себя уже смелее, Дыбенко спрашивает:

– Керенский здесь?

– Да.

– Я требую, чтобы немедленно был приставлен к нему надлежащий караул. В случае его побега вы отвечаете.

Дыбенко и Трушин в сопровождении казаков-парламентеров вошли в казарму. Казаки – одни спят на нарах, другие кучками сидят, курят. То тут, то там видны офицеры, юнкера.

Взобравшись на нары, Дыбенко говорит о систематическом предательстве Временного правительства начиная с первых дней Февральской революции и до последнего дня, когда Керенский вместе с русской и иностранной буржуазией пытался сдать немцам Петроград, чтобы задушить революцию; что Временное правительство так же, как и царское, не стремится добиться мира и прекратить братоубийственную бойню, спасти от разорения страну и передать землю крестьянам, а продолжает начатую царем войну, гонит на фронт новые и новые десятки и сотни тысяч молодых солдат, не обеспечивая их вооружением, обмундированием, продовольствием; что наступившая зима грозит катастрофой на фронте.

– И наоборот, Советская власть ставит перед собой задачу – немедленно добиться справедливого мира для всех, прекращения войны, передачи земли крестьянам, установления контроля над производством, отмены смертной казни на фронте. – Дыбенко перевел дыхание. – Советским правительством, избранным на Всероссийском съезде Советов, и самим съездом Советов по всем этим вопросам изданы декреты. Предательское Временное правительство низложено. Весь гарнизон Петрограда, Балтийский флот, рабочие и солдаты поддерживают новое Советское правительство. Попытка Керенского захватить власть бессмысленна и обречена на неудачу. Его поход вызывает лишь лишние жертвы со стороны казаков. Керенский снова пытается вас, казаков, превратить в жандармов и тем самым возбудить против вас всеобщую народную ненависть и преследование…

Вдруг раздаются злобные выкрики офицеров и юнкеров:

– Станичники, не верьте им! Это предатели и изменники России!

Дыбенко смотрит на дверь – ее запрудили казаки. Рядом Трушин, ощетинившийся, готовый ринуться с пистолетом. «Нет, братишка, это оружие не поможет. Попробуем действовать словами».

– Не немецкие шпионы взяли власть в свои руки, а рабочие, крестьяне, солдаты и матросы, такие же, как и вы, труженики-казаки. Флот первый доказал преданность революции и готовность к защите страны в моонзундских боях, где в борьбе с немцами он дрался до последней капли крови; он же первый выступил и на защиту Советской власти.

Офицеры и юнкера шумят, требуют расправиться с «предателями». А из толпы слышны уже совсем иные, хотя и негромкие, но выкрики:

– Правильно! Матросы – наши братья, мы с ними пойдем.

«Действует наше „оружие“, братишка Трушин! Действует!» Дыбенко устал, еле на ногах держится, а все говорит, говорит… Ночь кончается. К 8 часам утра удается убедить казаков прекратить гражданскую войну и арестовать Керенского. Казаки ставят условие – согласовать с казачьим комитетом.

«Лед тронулся, но до победы далеко. Как поведет себя комитет?» В сопровождении возбужденных людей Дыбенко и Трушин вышли на улицу.

Встреча с членами комитета состоялась в большом светлом зале дворца. «Одни офицеры, с ними не договоришься», – подумал Дыбенко; решает оставить комитетчиков, пойти на улицу.

На площади полно станичников.

– Позвольте, ведь у вас офицерский комитет, а не казачий. Где же казаки в вашем комитете?

Загудели:

– Правильно!

Тут же, на площади около дворца, казаки довольно быстро выбрали новый комитет, поручили ему вести переговоры с большевиками… Арестовать Керенского согласились не сразу. Хотели кое-что выторговать – уйти на Кубань и Дон с полным вооружением, на конях. Дыбенко понял, что этого допустить нельзя. Но в тот момент ему пришлось уступить, ведь эшелоны с войсками, за которыми, как стало известно, отправился Борис Савинков[7]7
  Борис Викторович Савинков (1879–1925) – один из руководителей партии эсеров, активный враг Советской власти. Летом 1917 года помощник военного министра (А. Керенского). После Октябрьской революции при помощи иностранных разведок организовал ряд заговоров и мятежей (ярославский, рыбинский, мурманский). Арестован в 1924 году при нелегальном переходе границы, осужден на 10 лет. В 1925 году покончил с собой в тюрьме.


[Закрыть], вот-вот могли подойти…

Позднее из воспоминаний Керенского и Краснова Дыбенко узнает, что они оба внимательно следили за каждым его шагом…

Керенский в своих воспоминаниях пишет: «Около 10 ч. утра меня внезапно будят. Совершенно неожиданное известие: казаки-парламентеры вернулись с матросами во главе с Дыбенко! Основное условие матросов – безусловная выдача Керенского в распоряжение большевистских властей; казаки готовы принять эти условия».

Краснов устроил Керенскому побег из Гатчины. А идея вывода главковерха из «политической игры» принадлежит Борису Савинкову. Он появился в Гатчине перед наступлением Краснова на Царское Село; без лишних слов предложил генералу немедленно устранить Керенского и полностью взять командование в свои руки. Краснов обещал подумать… Этот разговор стал известен главковерху.

Керенский не любил Савинкова и боялся его, хотя совсем недавно сам же предложил ему пост помощника военного министра.

Теперь Керенский понял, что он проиграл. «Бежать! Только бежать!» – твердил «главковерх». Хорошо бы найти матросскую форму. Но где ее возьмешь, да и вряд ли она поможет. Времени для размышлений уже не осталось…

Существуют две версии: одна утверждает, что Керенский бежал в форме матроса, другая – в женской одежде. Нет смысла отдавать предпочтение любому из этих вариантов. Одно ясно и бесспорно: Керенский как подлый трус бежал с поля боя…

– Сам он признается: «Нелепо переодетый, я прошел мимо караулов».

…До смерти перепуганного главковерха, словно куль, свалили на заднее сиденье машины… Еле живого, доставили его в Псков, а отсюда главнокомандующий Северным фронтом генерал В. А. Черемисов переправил беглеца через границу. Так завершилась головокружительная карьера Керенского, правившего Российским государством 110 дней, на десять дней больше самого Наполеона, который по возвращении с о. Эльба находился у власти только 100 дней…

Удрал Керенский не с пустыми руками. В Международном банке на его имя лежали 350 тысяч, и не керенками (в деревнях ими оклеивали стены), а золотыми рублями, украденными у русского народа…

Первоначально Керенский объявился в Праге, где читал курс лекций о русской революции. Перекочевал во Францию и жил там до второй мировой войны, участвовал во многих антисоветских авантюрах. Перед оккупацией Парижа фашистскими войсками перебрался в Америку, где и умер 13 июня 1970 года, на девяностом году жизни.

Узнав о бегстве Керенского, Дыбенко воскликнул:

– Презренный трус!

Позднее Дыбенко писал: «Легкомысленный, трусливый и жалкий капитан бежал с корабля в дни разыгравшегося шторма, даже не попытался отыскать хотя бы маленькую пристань, чтобы причалить к ней. Впрочем, если бы и причалил, кто бы подал ему руку помощи? Кто предложил бы себя в подмостки, чтобы спасти с тонущего корабля неудачника капитана?..» И еще: «Так безвозвратно рухнула попытка Керенского вырвать власть из рук Советов. Как тающая политическая тень, он быстро исчезал с арены борьбы. Но, уходя, он – через эсеровскую газету поспешил сообщить о своем спасении от мести своего „злейшего врага – Дыбенко“. Однако это не было спасением, а лишь надгробной тризной над политическим мертвецом. Так бесславно закончил Керенский свой недолгий исторический путь».

Бегство Керенского помогло Дыбенко успешно завершить «мирные переговоры». А ведь именно в те минуты казачьему комитету стало известно о телеграмме Савинкова, что из Луги отправлены 12 эшелонов с «ударниками», которые прибудут в Гатчину к вечеру. Станичники, почувствовав силу, начали торговаться.

И вдруг ошеломляющая весть:

– Верховного главнокомандующего не нашли!

– Керенский бежал!

Казаки обозлились. По радио полетела депеша:

«Всем, всем. Керенский позорно бежал, предательски бросив нас на произвол судьбы. Каждый, кто встретит его, где бы он ни появился, должен его арестовать как труса и предателя.

Казачий совет 3-го корпуса».

О бегстве Керенского отправил телеграмму и Дыбенко.

Во дворец влетел запыхавшийся меньшевик Войтинский, в то время комиссар ВЦИК при главнокомандующем Северным фронтом. Потрясая телеграммой Савинкова, он кричал:

– Керенский не сбежал, а отбыл за подкреплением!

Но, увы, его уже никто не слушал. Войтинский был арестован.

В Гатчину вступили матросы и красногвардейцы, которых привел Сиверс.

Через два часа матросы разоружили казаков.

Дыбенко арестовал Краснова и вечером 1 ноября доставил в Смольный. Генерал дал слово, что не будет воевать против Советской власти, и его отпустили. Не сдержал Краснов слово…

До глубокой ночи 2 ноября в Гатчине шла подготовка к отправлению в Москву большого отряда матросов и красногвардейцев под командованием Еремеева, члена Петроградского военно-революционного комитета. Моряками командовали Николай Ховрин и Александр Ильин-Женевский, их помощниками были Иван Колбин, Эйжен Берг и Анатолий Железняков. Когда Еремеев доложил, что эшелон с моряками пойдет в авангарде, Ленин с удовлетворением произнес: «Матросы не подведут». Это был уже третий отряд, направленный по указанию Владимира Ильича на подмогу московскому пролетариату. Первый, численностью 500 человек, прибыл из Петрограда в Москву еще 29 октября, через два дня – двухтысячный.