Текст книги "Том 1"

Автор книги: Иван Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 85 страниц)

Но сказать и доказать – две вещи разные. Чтоб доказать это, надо точно иметь страсть. А порывшись в душе своей, Петр Иваныч не нашел там и следа страсти. Он чувствовал только, что жена была необходима ему, – это правда, но наравне с прочими необходимостями жизни, необходима по привычке. Он, пожалуй, не прочь бы притвориться, сыграть роль любовника, как ни смешно в пятьдесят лет вдруг заговорить языком 30 страсти; но обманешь ли женщину страстью, когда ее нет? Достанет ли потом столько героизма и уменья, чтоб дотянуть на плечах эту роль до той черты, за которой умолкают требования сердца? И не убьет ли ее окончательно оскорбленная гордость, когда она заметит, что то, что несколько лет назад было бы волшебным напитком для нее, подносится ей теперь как лекарство? Нет, он по-своему отчетливо взвесил и обсудил этот поздний шаг и не решился на него. Он думал сделать, может быть, то же, но иначе, так, как это теперь 40 было нужно и возможно. У него уже три месяца шевелилась мысль, которая прежде показалась бы ему нелепостью, а теперь – другое дело! Он берег ее на случай крайности: крайность настала, и он решился исполнить свой план. 460 «Если это не поможет, – думал он, – тогда нет спасенья! будь что будет!» Петр Иваныч решительными шагами подошел к жене и взял ее за руку. – Ты знаешь, Лиза, – сказал он, – какую роль я играю в службе: я считаюсь самым дельным чиновником в министерстве. Нынешний год буду представлен в тайные советники и, конечно, получу. Не думай, чтоб карьера моя кончилась этим: я могу еще идти вперед… и пошел бы… 10 Она смотрела на него с удивлением, ожидая, к чему это поведет. – Я никогда не сомневалась в твоих способностях, – сказала она. – Я вполне уверена, что ты не остановишься на половине дороги, а пойдешь до конца… – Нет, не пойду: я на днях подам в отставку. – В отставку? – спросила она с изумлением, выпрямившись. – Да. – Зачем? 20 – Слушай еще. Тебе известно, что я расчелся со своими компаньонами и завод принадлежит мне одному. Он приносит мне до сорока тысяч чистого барыша, без всяких хлопот. Он идет как заведенная машина. – Знаю; так что ж? – спросила Лизавета Александровна. – Я его продам. – Что ты, Петр Иваныч! Что с тобой? – с возрастающим изумлением говорила Лизавета Александровна, глядя на него с испугом, – для чего всё это? Я не 30 опомнюсь, понять не могу… – Не-уже-ли не можешь понять? – Нет!.. – в недоумении сказала Лизавета Александровна. – Ты не можешь понять, что, глядя, как ты скучаешь, как твое здоровье терпит… от климата, я подорожу своей карьерой, заводом, не увезу тебя вон отсюда? не посвящу остатка жизни тебе?.. Лиза! неужели ты считала меня неспособным к жертве?.. – прибавил он с упреком. – Так это для меня! – сказала Лизавета Александровна, 40 едва приходя в себя, – нет, Петр Иваныч! – живо заговорила она, сильно встревоженная, – ради Бога, никакой жертвы для меня! Я не приму ее – слышишь ли? решительно не приму! Чтоб ты перестал трудиться, отличаться, богатеть – и для меня! Боже сохрани! Я не 461 стою этой жертвы! Прости меня: я была мелка для тебя, ничтожна, слаба, чтобы понять и оценить твои высокие цели, благородные труды… Тебе не такую женщину надо было… – Еще великодушие! – сказал Петр Иваныч, пожимая плечами. – Мои намерения неизменны, Лиза! – Боже, Боже, что я наделала! Я была брошена как камень на твоем пути; я мешаю тебе… Что за странная моя судьба! – прибавила она почти с отчаянием. – Если 10 человеку не хочется, не нужно жить… неужели Бог не сжалится, не возьмет меня? Мешать тебе… – Напрасно ты думаешь, что эта жертва тяжела для меня. Полно жить этой деревянной жизнью! Я хочу отдохнуть, успокоиться; а где я успокоюсь, как не наедине с тобой?.. Мы поедем в Италию. – Петр Иваныч! – сказала она, почти плача, – ты добр, благороден… я знаю, ты в состоянии на великодушное притворство… но, может быть, жертва бесполезна, может быть, уж… поздно, а ты бросишь свои дела… 20 – Пощади меня, Лиза, и не добирайся до этой мысли, – возразил Петр Иваныч, – иначе ты увидишь, что я не из железа создан… Я повторяю тебе, что я хочу жить не одной головой: во мне еще не всё застыло. Она глядела на него пристально, с недоверчивостью. – И это… искренно? – спросила она, помолчав, – ты точно хочешь покоя, уезжаешь не для меня одной? – Нет: и для себя. – А если для меня, я ни за что, ни за что… – Нет, нет! я нездоров, устал… хочу отдохнуть… 30 Она подала ему руку. Он с жаром поцеловал ее. – Так едем в Италию? – спросил он. – Хорошо, поедем, – отвечала она монотонно. У Петра Иваныча – как гора с плеч. «Что-то будет!» – подумал он. Долго сидели они, не зная, что сказать друг другу. Неизвестно, кто первый прервал бы молчание, если б они оставались еще вдвоем. Но вот в соседней комнате послышались торопливые шаги. Явился Александр. Как он переменился! Как пополнел, оплешивел, как 40 стал румян! С каким достоинством он носит свое выпуклое брюшко и орден на шее! Глаза его сияли радостью. Он с особенным чувством поцеловал руку у тетки и пожал дядину руку… – Откуда? – спросил Петр Иваныч. 462 – Угадайте, – отвечал Александр значительно. – У тебя сегодня какая-то особенная прыть, – сказал Петр Иваныч, глядя на него вопросительно. – Бьюсь об заклад, что не угадаете! – говорил Александр. – Лет десять или двенадцать назад однажды ты, я помню, вот этак же вбежал ко мне, – заметил Петр Иваныч, – еще разбил у меня что-то… тогда я сразу догадался, что ты влюблен, а теперь… ужели опять? Нет, 10 не может быть: ты слишком умен, чтоб… Он взглянул на жену и вдруг замолчал. – Не угадываете? – спросил Александр. Дядя глядел на него и всё думал. – Уж не… женишься ли ты? – сказал он нерешительно. – Угадали! – торжественно воскликнул Александр. – Поздравьте меня. – В самом деле? На ком? – спросили и дядя и тетка. – На дочери Александра Степаныча. 20 – Неужели? Да ведь она богатая невеста, – сказал Петр Иваныч. – И отец… ничего? – Я сейчас от них. Отчего отцу не согласиться? Напротив, он со слезами на глазах выслушал мое предложение; обнял меня и сказал, что теперь он может умереть спокойно: что он знает, кому вверяет счастье дочери… «Идите, говорит, только по следам вашего дядюшки!» – Он сказал это? Видишь, и тут не без дядюшки! – А что сказала дочь? – спросила Лизавета 30 Александровна. – Да… она… так, как, знаете, все девицы, – отвечал Александр, – ничего не сказала, только покраснела; а когда я взял ее за руку, так пальцы ее точно играли на фортепьяно в моей руке… будто дрожали. – Ничего не сказала! – заметила Лизавета Александровна. – Неужели вы не взяли на себя труда выведать об этом у ней до предложения? Вам всё равно? Зачем же вы женитесь? – Как зачем? Не всё же так шататься! Одиночество 40 наскучило; пришла пора, ma tante, усесться на месте, основаться, обзавестись своим домком, исполнить долг… Невеста же хорошенькая, богатая… Да вот дядюшка скажет вам, зачем женятся: он так обстоятельно рассказывает… 463 Петр Иваныч, тихонько от жены, махнул ему рукой, чтоб он не ссылался на него и молчал, но Александр не заметил. – А может быть, вы не нравитесь ей? – говорила Лизавета Александровна, – может быть, она любить вас не может – что вы на это скажете? – Дядюшка, что бы сказать? Вы лучше меня говорите… Да вот я приведу ваши же слова, – продолжал он, не замечая, что дядя вертелся на своем месте и значительно 10 кашлял, чтоб замять эту речь, – женишься по любви, – говорил Александр, – любовь пройдет и будешь жить привычкой; женишься не по любви – и придешь к тому же результату: привыкнешь к жене. Любовь любовью, а женитьба женитьбой; эти две вещи не всегда сходятся, а лучше, когда не сходятся… Не правда ли, дядюшка? ведь вы так учили… Он взглянул на Петра Иваныча и вдруг остановился, видя, что дядя глядит на него свирепо. Он, с разинутым ртом, в недоумении, поглядел на тетку, потом опять на 20 дядю и замолчал. Лизавета Александровна задумчиво покачала головой. – Ну так ты женишься? – сказал Петр Иваныч. – Вот теперь пора, с Богом! А то хотел было в двадцать три года. – Молодость, дядюшка, молодость! – То-то молодость. Александр задумался и потом улыбнулся. – Что ты? – спросил Петр Иваныч. – Так: мне пришла в голову одна несообразность… 30 – Какая? – Когда я любил… – отвечал Александр в раздумье, – тогда женитьба не давалась… – А теперь женишься, да любовь не дается, – прибавил дядя, и оба они засмеялись. – Из этого следует, дядюшка, что вы правы, полагая привычку главным… Петр Иваныч опять сделал ему зверское лицо. Александр замолчал, не зная, что подумать. – Женишься на тридцать пятом году, – говорил Петр 40 Иваныч, – это в порядке. А помнишь, как ты тут бесновался в конвульсиях, кричал, что тебя возмущают неравные браки, что невесту влекут как жертву, убранную цветами и алмазами, и толкают в объятия пожилого человека, большею частью некрасивого, с лысиной. Покажи-ка голову. 464 – Молодость, молодость, дядюшка! Не понимал сущности дела, – говорил Александр, заглаживая рукой волосы. – Сущность дела, – продолжал Петр Иваныч. – А бывало, помнишь, как ты был влюблен в эту, как ее… Наташу, что ли? «Бешеная ревность, порывы, небесное блаженство»… куда всё это девалось?.. – Ну, ну, дядюшка, полноте! – говорил Александр, краснея. 10 – Где «колоссальная страсть, слезы»?.. – Дядюшка! – Что? Полно предаваться «искренним излияниям», полно рвать желтые цветы! «Одиночество наскучило»… – О, если так, дядюшка, я докажу, что не я один любил, бесновался, ревновал, плакал… позвольте, позвольте, у меня имеется письменный документ… Он вынул из кармана бумажник и, порывшись довольно долго в бумагах, вытащил какой-то ветхий, почти развалившийся и пожелтевший листок бумаги. 20 – Вот, ma tante, – сказал он, – доказательство, что дядюшка не всегда был такой рассудительный, насмешливый и положительный человек. И он ведал искренние излияния и передавал их не на гербовой бумаге, и притом особыми чернилами. Четыре года таскал я этот лоскуток с собой и всё ждал случая уличить дядюшку. Я было и забыл о нем, да вы же сами напомнили. – Что за вздор? Я ничего не понимаю, – сказал Петр Иваныч, глядя на лоскуток. – А вот, вглядитесь. 30 Александр поднес бумажку к глазам дяди. Вдруг лицо Петра Иваныча потемнело. – Отдай! отдай, Александр! – закричал он торопливо и хотел схватить лоскуток. Но Александр проворно отдернул руку. Лизавета Александровна с любопытством смотрела на них. – Нет, дядюшка, не отдам, – говорил Александр, – пока не сознаетесь здесь, при тетушке, что и вы когда-то любили, как я, как все… Или иначе этот документ передастся в ее руки, в вечный упрек вам. 40 – Варвар! – закричал Петр Иваныч, – что ты делаешь со мной? – Вы не хотите? – Ну, ну: любил. Подай. – Нет, позвольте, что вы бесновались, ревновали? 465 – Ну ревновал, бесновался… – говорил, морщась, Петр Иваныч. – Плакали? – Нет, не плакал. – Неправда! я слышал от тетушки: признавайтесь. – Язык не ворочается, Александр: вот разве теперь заплачу. – Ma tante! извольте документ. – Покажите, что это такое? – спросила она, протягивая 10 руку. – Плакал, плакал! Подай! – отчаянно возопил Петр Иваныч. – Над озером? – Над озером. – И рвали желтые цветы? – Рвал. Ну тебя совсем! Подай! – Нет, не всё: дайте честное слово, что вы предадите вечному забвению мои глупости и перестанете колоть мне ими глаза. 20 – Честное слово. Александр отдал лоскуток. Петр Иваныч схватил его, зажег спичку и тут же сжег бумажку. – Скажите мне, по крайней мере, что это такое? – спросила Лизавета Александровна. – Нет, милая, этого и на Страшном суде не скажу, – отвечал Петр Иваныч. – Да неужели я писал это? Быть не может… – Вы, дядюшка! – перебил Александр. – Я, пожалуй, скажу, что тут написано: я наизусть знаю: «Ангел, обожаемая мною…» 30 – Александр! Навек поссоримся! – закричал Петр Иваныч сердито. – Краснеют, как преступления, – и чего! – сказала Лизавета Александровна, – первой, нежной любви. Она пожала плечами и отвернулась от них. – В этой любви так много… глупого, – сказал Петр Иваныч мягко, вкрадчиво. – Вот у нас с тобой и помину не было об искренних излияниях, о цветах, о прогулках при луне… а ведь ты любишь же меня… – Да, я очень… привыкла к тебе, – рассеянно отвечала 40 Лизавета Александровна. Петр Иваныч начал в задумчивости гладить бакенбарды. – Что, дядюшка, – спросил Александр шепотом, – это так и надо? Петр Иваныч мигнул ему, как будто говоря: «Молчи». 466 – Петру Иванычу простительно так думать и поступать, – сказала Лизавета Александровна, – он давно такой, и никто, я думаю, не знал его другим; а от вас, Александр, я не ожидала этой перемены… Она вздохнула. – О чем вы вздохнули, ma tante? – спросил он. – О прежнем Александре, – отвечала она. – Неужели вы желали бы, ma tante, чтоб я остался таким, каким был лет десять назад? – возразил Александр. – Дядюшка правду говорит, что эта глупая 10 мечтательность… Лицо Петра Иваныча начало свирепеть. Александр замолчал. – Нет, не таким, – отвечала Лизавета Александровна, – как десять лет, а как четыре года назад: помните, какое письмо вы написали ко мне из деревни? Как вы хороши были там! – Я, кажется, тоже мечтал там, – сказал Александр. – Нет, не мечтали. Там вы поняли, растолковали себе 20 жизнь; там вы были прекрасны, благородны, умны… Зачем не остались такими? Зачем это было только на словах, на бумаге, а не на деле? Это прекрасное мелькнуло, как солнце из-за туч, – на одну минуту… – Вы хотите сказать, ma tante, что теперь я… не умен и… не благороден… – Боже сохрани! нет! Но теперь вы умны и благородны… по-другому, не по-моему… – Что делать, ma tante? – сказал с громким вздохом Александр, – век такой. Я иду наравне с веком: нельзя 30 же отставать! Вот я сошлюсь на дядюшку, приведу его слова… – Александр! – свирепо сказал Петр Иваныч, – пойдем на минуту ко мне в кабинет: мне нужно сказать тебе одно слово. Они пришли в кабинет. – Что это за страсть пришла тебе сегодня ссылаться на меня? – сказал Петр Иваныч. – Ты видишь, в каком положении жена? – Что такое? – с испугом спросил Александр. 40 – Ты ничего не замечаешь? А то, что я бросаю службу, дела – всё, и еду с ней в Италию. – Что вы, дядюшка? – в изумлении воскликнул Александр, – ведь вам нынешний год следует в тайные советники… 467 – Да видишь: тайная советница-то плоха… Он раза три задумчиво прошелся взад и вперед по комнате. – Нет, – сказал он, – моя карьера кончена! Дело сделано: судьба не велит идти дальше… пусть! – Он махнул рукой. – Поговорим лучше о тебе, – сказал он, – ты, кажется, идешь по моим следам… – Приятно бы, дядюшка! – прибавил Александр. 10 – Да! – продолжал Петр Иваныч, – в тридцать с небольшим лет – коллежский советник, хорошее казенное содержание, посторонними трудами заработываешь много денег да еще вовремя женишься на богатой… Да, Адуевы делают свое дело! Ты весь в меня, только недостает боли в пояснице… – Да уж иногда колет… – сказал Александр, дотронувшись до спины. – Всё это прекрасно, разумеется кроме боли в пояснице, – продолжал Петр Иваныч, – я, признаюсь, не 20 думал, чтоб из тебя вышло что-нибудь путное, когда ты приехал сюда. Ты всё забирал себе в голову замогильные вопросы, улетал в небеса… но всё прошло – и слава Богу! Я сказал бы тебе: продолжай идти во всем по моим следам, только… – Только что, дядюшка? – Так… я хотел бы тебе дать несколько советов… насчет будущей твоей жены… – Что такое? это любопытно. – Да нет! – продолжал Петр Иваныч, помолчав, - 30 боюсь, как бы хуже не наделать. Делай, как знаешь сам: авось догадаешься… Поговорим лучше о твоей женитьбе. Говорят, у твоей невесты двести тысяч приданого – правда ли! – Да, двести отец дает да сто от матери осталось. – Так это триста! – закричал Петр Иваныч почти с испугом. – Да еще он сегодня сказал, что все свои пятьсот душ отдает нам теперь же в полное распоряжение, с тем чтоб выплачивать ему восемь тысяч ежегодно. Жить будем 40 вместе. Петр Иваныч вскочил с кресел с несвойственною ему живостью. – Постой, постой! – сказал он, – ты оглушил меня: так ли я слышал? повтори, сколько? 468 – Пятьсот душ и триста тысяч денег… – повторил Александр. – Ты… не шутишь? – Какие шутки, дядюшка? – И имение… не заложено? – спросил Петр Иваныч тихо, не двигаясь с места. – Нет. Дядя, скрестив руки на груди, смотрел несколько минут с уважением на племянника. 10 – И карьера, и фортуна! – говорил он почти про себя, любуясь им. – И какая фортуна! и вдруг! всё! всё!.. Александр! – гордо, торжественно прибавил он, – ты моя кровь, ты – Адуев! Так и быть, обними меня! И они обнялись. – Это в первый раз, дядюшка! – сказал Александр. – И в последний! – отвечал Петр Иваныч, – это необыкновенный случай. Ну неужели тебе и теперь не нужно презренного металла? Обратись же ко мне хоть однажды. 20 – Ах! нужно, дядюшка: издержек множество. Если вы можете дать десять-пятнадцать тысяч… – Насилу, в первый раз! – провозгласил Петр Иваныч. – И в последний, дядюшка: это необыкновенный случай! – сказал Александр. 469 К странице 194: