Текст книги "Том 1"

Автор книги: Иван Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 85 страниц)

20 праздники во фраке бог знает какого покроя. С виду он полный, потому что у него нет ни горя, ни забот, ни волнений, хотя он прикидывается, что весь век живет чужими горестями и заботами; но ведь известно, что чужие горести и заботы не сушат нас: это так заведено у людей. В сущности Антона Иваныча никому не нужно, но без него не совершается ни один обряд: ни свадьба, ни похороны. Он на всех званых обедах и вечерах, на всех домашних советах; без него никто ни шагу. Подумают, 30 может быть, что он очень полезен, что там исполнит какое-нибудь важное поручение, тут даст хороший совет, обработает дельце, – вовсе нет! Ему никто ничего подобного не поручает; он ничего не умеет, ничего не знает: ни в судах хлопотать, ни быть посредником, ни примирителем – ровно ничего. Но зато ему поручают, например, завезти мимоездом поклон от такой-то к такому-то, и он непременно завезет и тут же кстати позавтракает, – уведомить такого-то, что известная-де бумага получена, а какая именно, этого ему 40 не говорят, – передать туда-то кадочку с медом или горсточку семян, с наказом не разлить и не рассыпать, – напомнить, когда кто именинник. Еще Антона Иваныча употребляют в таких делах, которые считают неудобным поручить человеку. «Нельзя Петрушку послать, – говорят, - 185 того и гляди, переврет. Нет, уж пусть лучше Антон Иваныч съездит!» Или: «Неловко послать человека: такой-то или такая-то обидится, а вот лучше Антона Иваныча отправить». Как бы удивило всех, если б его вдруг не было где-нибудь на обеде или вечере! – А где же Антон Иваныч? – спросил бы всякий непременно с изумлением. – Что с ним? да почему его нет? 10 И обед не в обед. Тогда уж к нему даже кого-нибудь и отправят депутатом проведать, что с ним, не заболел ли, не уехал ли? И если он болен, то и родного не порадуют таким участьем. Антон Иваныч подошел к руке Анны Павловны. – Здравствуйте, матушка Анна Павловна! с обновкой честь имею вас поздравить. – С какой это, Антон Иваныч? – спросила Анна Павловна, осматривая себя с ног до головы. – А мостик-то у ворот! видно, только что сколотили? 20 что, слышу, не пляшут доски под колесами? смотрю, ан новый! Он, при встречах с знакомыми, всегда обыкновенно поздравляет их с чем-нибудь: или с постом, или с весной, или с осенью; если после оттепели мороз наступит, так с морозом, наступит после морозу оттепель – с оттепелью. На этот раз ничего подобного не было, но он что-нибудь да выдумает. – Вам кланяются Александра Васильевна, Матрена 30 Михайловна, Петр Сергеич, – сказал он. – Покорно благодарю, Антон Иваныч! Детки здоровы ли у них? – Слава Богу. Я к вам веду благословение Божие: за мной следом идет батюшка. А слышали ли, сударыня: наш-то Семен Архипыч?.. – Что такое? – с испугом спросила Анна Павловна. – Ведь приказал долго жить! – Что вы! когда? – Вчера утром. Мне к вечеру же дали знать: прискакал 40 парнишко; я и отправился, да всю ночь не спал. Все в слезах: и утешать-то надо, и распорядиться; там у всех руки опустились: слезы да слезы, – я один. – Господи, Господи Боже мой! – говорила Анна Павловна, качая головой, – жизнь-то наша! Да как же 186 это могло случиться? он еще на той неделе с вами же поклон прислал! – Да, матушка! ну да он давненько прихварывал, старик старый: диво, как до сих пор еще не свалился! – Что за старый! он годом только постарше моего покойника. Ну, царство ему небесное! – сказала, крестясь, Анна Павловна. – Жаль бедной Федосьи Петровны: осталась с деточками на руках. Шутка ли: пятеро, и всё почти девочки! А когда похороны? 10 – Завтра. – Видно, у всякого свое горе, Антон Иваныч; вот я так сына провожаю. – Что делать, Анна Павловна, все мы человеки! «терпи», – сказано в Священном Писании. – Уж не погневайтесь, что потревожила вас – вместе размыкать горе; вы нас так любите, как родной. – Эх, матушка Анна Павловна! да кого же мне и любить-то, как не вас? Много ли у нас таких, как вы? Вы цены себе не знаете. Хлопот полон рот: тут и 20 своя стройка вертится на уме. Вчера еще бился целое утро с подрядчиком, да всё как-то не сходимся… а как, думаю, не поехать?.. что она там, думаю, одна-то, без меня станет делать? человек не молодой: чай, голову растеряет. – Дай Бог вам здоровья, Антон Иваныч, что не забываете нас! И подлинно сама не своя: такая пустота в голове, ничего не вижу! в горле совсем от слез перегорело. Прошу закусить: вы и устали, и, чай, проголодались. 30 – Покорно благодарю-с. Признаться, мимоездом пропустил маленькую у Петра Сергеича да перехватил кусочек. Ну да это не помешает. Батюшка подойдет, пусть благословит! Да вот он и на крыльце! Пришел священник. Приехала и Марья Карповна с дочерью, полной и румяной девушкой с улыбкой и заплаканными глазами. Глаза и всё выражение лица Софьи явно говорили: «Я буду любить просто, без затей, буду ходить за мужем, как нянька, слушаться его во всем и никогда не казаться умнее его; да и как можно быть 40 умнее мужа? это грех! Стану прилежно заниматься хозяйством, шить; рожу ему полдюжины детей, буду их сама кормить, нянчить, одевать и обшивать». Полнота и свежесть щек ее и пышность груди подтверждали обещание насчет детей. Но слезы на глазах и грустная улыбка 187 придавали ей в эту минуту не такой прозаический интерес. Прежде всего отслужили молебен, причем Антон Иваныч созвал дворню, зажег свечу и принял от священника книгу, когда тот перестал читать, и передал ее дьячку, и потом отлил в скляночку святой воды, спрятал в карман и сказал: «Это Агафье Никитишне». Сели за стол. Кроме Антона Иваныча и священника, никто, по обыкновению, не дотронулся ни до чего, но зато Антон 10 Иваныч сделал полную честь этому гомерическому завтраку. Анна Павловна всё плакала и украдкой утирала слезы. – Полно вам, матушка Анна Павловна, слезы-то тратить! – сказал Антон Иваныч с притворной досадой, наполнив рюмку наливкой. – Что вы его, на убой, что ли, отправляете? – Потом, выпив до половины рюмку, почавкал губами. – Что за наливка! какой аромат пошел! Этакой, матушка, у нас и по губернии-то не найдешь! – сказал 20 он с выражением большого удовольствия. – Это тре… те… годнич… ная! – проговорила, всхлипывая, Анна Павловна, – нынче для вас… только… откупорила. – Эх, Анна Павловна, и смотреть-то на вас тошно, – начал опять Антон Иваныч, – вот некому бить-то вас; бил бы да бил! – Сами посудите, Антон Иваныч, один сын, и тот с глаз долой: умру – некому и похоронить. – А мы-то на что? что я вам, чужой, что ли? Да куда 30 еще торопитесь умирать? того гляди, замуж бы не вышли! вот бы поплясал на свадьбе! Да полноте плакать-то! – Не могу, Антон Иваныч, право, не могу; не знаю сама, откуда слезы берутся. – Этакого молодца взаперти держать! Дайте-ка ему волю, он расправит крылышки да вот каких чудес наделает: нахватает там чинов! – Вашими бы устами да мед пить! Да что вы мало взяли пирожка? возьмите еще! – Возьму-с: вот только этот кусок съем. За ваше 40 здоровье, Александр Федорыч! счастливого пути! да возвращайтесь скорее; да женитесь-ка! Что вы, Софья Васильевна, вспыхнули? – Я ничего… я так… – Ох, молодежь, молодежь! хе-хе-хе! 188 – С вами горя не чувствуешь, Антон Иваныч, – сказала Анна Павловна, – так умеете утешить; дай Бог вам здоровья! Да выкушайте еще наливочки. – Выпью, матушка, выпью, как не выпить на прощанье! Кончился завтрак. Ямщик уже давно заложил повозку. Ее подвезли к крыльцу. Люди выбегали один за другим. Тот нес чемодан, другой – узел, третий – мешок и опять уходил за чем-нибудь. Как мухи сладкую каплю, люди 10 облепили повозку, и всякий совался туда с руками. – Вот так лучше положить чемодан, – говорил один, – а тут бы коробок с провизией. – А куда же они ноги денут? – отвечал другой, – лучше чемодан вдоль, а коробок можно сбоку поставить. – Так тогда перина будет скатываться, коли чемодан вдоль: лучше поперек. Что еще? уклали ли сапоги-то? – Я не знаю. Кто укладывал? – Я не укладывал. Поди-ка погляди – нет ли там наверху? 20 – Да поди ты. – А ты что? мне, видишь, некогда! – Вот еще, вот это не забудьте! – кричала девка, просовывая мимо голов руку с узелком. – Давай сюда! – Суньте и это как-нибудь в чемодан; давеча забыли, – говорила другая, привставая на подножку и подавая щеточку и гребенку. – Куда теперь совать? – сердито закричал на нее дородный лакей, – пошла ты прочь! видишь, чемодан 30 под самым низом! – Барыня велела; мне что за дело, хоть брось! вишь, черти какие! – Ну давай, что ли, сюда скорее; это можно вот тут сбоку в карман положить. Коренная беспрестанно поднимала и трясла голову. Колокольчик издавал всякий раз при этом резкий звук, напоминавший о разлуке, а пристяжные стояли задумчиво, опустив головы, как будто понимая всю прелесть предстоящего им путешествия, и изредка обмахивались 40 хвостами или протягивали нижнюю губу к коренной лошади. Наконец настала роковая минута. Помолились еще. – Сядьте, сядьте все! – повелевал Антон Иваныч, – извольте сесть, Александр Федорыч! и ты, Евсей, сядь. 189 Сядь же, сядь! – И сам боком, на секунду, едва присел на стул. – Ну, теперь с Богом! Вот тут-то Анна Павловна заревела и повисла на шею Александру. – Прощай, прощай, мой друг! – слышалось среди рыданий, – увижу ли я тебя?.. Дальше ничего нельзя было разобрать. В эту минуту послышался звук другого колокольчика: на двор влетела телега, запряженная тройкой. С телеги соскочил, весь в 10 пыли, какой-то молодой человек, вбежал в комнату и бросился на шею Александру. – Поспелов!.. – Адуев!.. – воскликнули они враз, тиская друг друга в объятиях. – Откуда ты, как? – Из дому, нарочно скакал целые сутки, чтоб проститься с тобой. – Друг! друг! истинный друг! – говорил Адуев со слезами на глазах. – За сто шестьдесят верст прискакать, чтоб сказать прости! О, есть дружба в мире! Навек, не 20 правда ли? – говорил пылко Александр, стискивая руку друга и наскакивая на него. – До гробовой доски! – отвечал тот, тиская руку еще сильнее и наскакивая на Александра. – Пиши ко мне! – Да, да, и ты пиши! Анна Павловна не знала, как и обласкать Поспелова. Отъезд замедлился на полчаса. Наконец собрались. Все пошли до рощи пешком. Софья и Александр в то время, когда переходили темные сени, бросились друг к другу. 30 – Саша! Милый Саша!.. – Соничка!.. – шептали они, и слова замерли в поцелуе. – Вы забудете меня там? – сказала она слезливо. – О, как вы меня мало знаете! я ворочусь, поверьте, и никогда другая… – Вот возьмите скорей: это мои волосы и колечко. Он проворно спрятал и то и другое в карман. Впереди пошли Анна Павловна с сыном и с Поспеловым, потом Марья Карповна с дочерью, наконец, священник с Антоном Иванычем. В некотором отдалении 40 ехала повозка. Ямщик едва сдерживал лошадей. Дворня окружила в воротах Евсея. – Прощай, Евсей Иваныч, прощай, голубчик, не забывай нас! – слышалось со всех сторон. Прощайте, братцы, прощайте, не поминайте лихом! 190 – Прощай, Евсеюшка, прощай, мой ненаглядный! – говорила мать, обнимая его, – вот тебе образок; это мое благословение. Помни веру, Евсей, не уйди там у меня в бусурманы! а не то прокляну! Не пьянствуй, не воруй; служи барину верой и правдой. Прощай, прощай!.. Она закрыла лицо фартуком и отошла. – Прощай, матушка! – лениво проворчал Евсей. К нему бросилась девчонка лет двенадцати. – Простись с сестренкой-то! – сказала одна баба. 10 – И ты туда же! – говорил Евсей, целуя ее, – ну, прощай, прощай! пошла теперь, босоногая, в избу! Отдельно от всех, последняя стояла Аграфена. Лицо у нее позеленело. – Прощайте, Аграфена Ивановна! – сказал протяжно, возвысив голос, Евсей и протянул к ней руки. Она дала себя обнять, но не отвечала на объятие; только лицо ее искривилось. – На вот тебе! – сказала она, вынув из-под передника и сунув ему мешок с чем-то. – То-то, чай, там с 20 петербургскими-то загуляешь! – прибавила она, поглядев на него искоса. И в этом взгляде выразилась вся тоска ее и вся ревность. – Я загуляю, я? – начал Евсей. – Да разрази меня на этом месте Господь, лопни мои глаза! чтоб мне сквозь землю провалиться, коли я там что-нибудь этакое… – Ладно! ладно! – недоверчиво бормотала Аграфена, – а сам-то – у! – Ах, чуть не забыл! – сказал Евсей и достал из кармана засаленную колоду карт. – Нате, Аграфена Ивановна, 30 вам на память; ведь вам здесь негде взять. Она протянула руку. – Подари мне, Евсей Иваныч! – закричал из толпы Прошка. – Тебе! да лучше сожгу, чем тебе подарю! – и он спрятал карты в карман. – Да мне-то отдай, дурачина! – сказала Аграфена. – Нет, Аграфена Ивановна, что хотите делайте, а не отдам: вы с ним станете играть. Прощайте! Он, не оглянувшись, махнул рукой и лениво пошел 40 вслед за повозкой, которую бы, кажется, вместе с Александром, ямщиком и лошадьми мог унести на своих плечах. Проклятый! – говорила Аграфена, глядя ему вслед и утирая концом платка капавшие слезы. 191 У рощи остановились. Пока Анна Павловна рыдала и прощалась с сыном, Антон Иваныч потрепал одну лошадь по шее, потом взял ее за ноздри и потряс в обе стороны, чем та, казалось, вовсе была недовольна, потому что оскалила зубы и тотчас же фыркнула. – Подтяни подпругу у коренной-то, – сказал он ямщику, – вишь, седелка-то на боку! Ямщик посмотрел на седелку и, увидев, что она на своем месте, не тронулся с козел, а только кнутом 10 поправил немного шлею. – Ну, пора, Бог с вами! – говорил Антон Иваныч, – полно, Анна Павловна, вам мучить-то себя! А вы садитесь, Александр Федорыч; вам надо засветло добраться до Шишкова. Прощайте, прощайте, дай Бог вам счастья, чинов, крестов, всего доброго и хорошего, всякого добра и имущества!!! Ну, с Богом, трогай лошадей, да смотри там косогором-то легче поезжай! – прибавил он, обращаясь к ямщику. Александр сел, весь расплаканный, в повозку, а Евсей 20 подошел к барыне, поклонился ей в ноги и поцеловал у ней руку. Она дала ему пятирублевую ассигнацию. – Смотри же, Евсей, помни: будешь хорошо служить, женю на Аграфене, а не то… Она не могла говорить дальше. Евсей взобрался на козлы. Ямщик, наскучивший долгим ожиданием, как будто ожил; он прижал шапку, поправился на месте и поднял вожжи; лошади тронулись сначала легкой рысью. Он хлестнул пристяжных разом одну за другой, они скакнули, вытянулись, и тройка ринулась по дороге в лес. Толпа 30 провожавших осталась в облаке пыли безмолвна и неподвижна, пока повозка не скрылась совсем из глаз. Антон Иваныч опомнился первый. – Ну, теперь по домам! – сказал он. Александр смотрел, пока можно было, из повозки назад, потом упал на подушки лицом вниз. – Не оставьте вы меня, горемычную, Антон Иваныч! – сказала Анна Павловна, – отобедайте здесь! – Хорошо, матушка, я готов: пожалуй, и отужинаю. – Да вы бы уж и ночевали. 40 – Как же: завтра похороны! – Ах да! Ну, я вас не неволю. Кланяйтесь Федосье Петровне от меня, скажите, что я душевно огорчена ее печалью и сама бы навестила, да вот Бог, дескать, и мне послал горе – сына проводила. 192 – Скажу-с, скажу, не забуду. – Голубчик ты мой, Сашенька! – шептала она, оглядываясь, – и нет уж его, скрылся из глаз! Адуева просидела целый день молча, не обедала и не ужинала. Зато говорил, обедал и ужинал Антон Иваныч. – Где-то он теперь, мой голубчик? – скажет только она иногда. – Уж теперь должен быть в Неплюеве. Нет, что я вру? еще не в Неплюеве, а подъезжает; там чай 10 будет пить, – отвечает Антон Иваныч. – Нет, он в это время никогда не пьет. И так Анна Павловна мысленно ехала с ним. Потом, когда он, по расчетам ее, должен был уже приехать в Петербург, она то молилась, то гадала в карты, то разговаривала о нем с Марьей Карповной. А он? С ним мы встретимся в Петербурге. II Петр Иванович Адуев, дядя нашего героя, так же как 20 и этот, двадцати лет был отправлен в Петербург старшим своим братом, отцом Александра, и жил там безвыездно семнадцать лет. Он не переписывался с родными после смерти брата, и Анна Павловна ничего не знала о нем с тех пор, как он продал свое небольшое имение, бывшее недалеко от ее деревни. В Петербурге он слыл за человека с деньгами, и, может быть, не без причины; служил при каком-то важном лице чиновником особых поручений и носил несколько ленточек в петлице фрака; жил на большой 30 улице, занимал хорошую квартиру, держал троих людей и столько же лошадей. Он был не стар, а что называется «мужчина в самой поре» – между тридцатью пятью и сорока годами. Впрочем, он не любил распространяться о своих летах, не по мелкому самолюбию, а вследствие какого-то обдуманного расчета, как будто он намеревался застраховать свою жизнь подороже. По крайней мере в его манере скрывать настоящие лета не видно было суетной претензии нравиться прекрасному полу. 40Он был высокий, пропорционально сложенный мужчина с крупными, правильными чертами смугло-матового лица, с ровной, красивой походкой, с сдержанными, но 193 приятными манерами. Таких мужчин обыкновенно называют bel homme.1