Текст книги "Том 1"

Автор книги: Иван Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 85 страниц)

– Что ж ты пыль не обтираешь нигде, дурак этакой! – сердито закричал Иван Савич, – это что? это что? а? У меня там везде паутина! Давеча паук на нос сел! Ничего не делаешь! А еще метелку купил! К сапожнику опять забыл сходить? Да ты мне изволь новые чашки на свои деньги купить: я тебе дам бить посуду! Что это за скверный народ такой, ленивый… никуда не годится! Дня через два Ивану Савичу принесли новое платье. Он примерил и велел спрятать. Вдруг Авдей вышел на средину. – А что, батюшка Иван Савич, – сказал он, – не будет ли вашей барской милости… то есть теперь у вас три сюртука… один-то уж старенький… Не пожалуете ли мне? Он низко поклонился. – Не намерен, – сказал Иван Савич сухо. Авдей крякнул и пошел в переднюю… На другой день он надел на себя серебряные часы, повесил бисерный снурок по всей груди и животу, взял в руки картуз с кисточкой и отправился радеть своему барину. – Говорил, – сказал он через полчаса, вышедши на средину. – Что ж ты говорил? – спросил Иван Савич. – Что, мол, барин у меня и добрый, и хорошенький такой… – Вот, хорошенький! Зачем же ты врешь? – Что за вру! вы ведь хорошенькие!.. Оба молчали. Иван Савич гладил бакенбарды. – Что ж ты не в моем сюртуке ходил к ней? оно бы лучше! – сказал Иван Савич. 133 – Да как я смею барский сюртук надеть? – Ты возьми его себе совсем, тот, что просил у меня. Авдей подбежал, согнувшись, и поцеловал у барина ручку. – Что ж ты ей еще сказал? – Что барин мой, мол, молодец: где ни завидит женщину, – тотчас влюбится! У него, мол, немало их было… – Да кто ж тебя просил об этом говорить? Ну пойдет ли она теперь? Есть ли у тебя рассудок? а? Вечно, вечно подгадишь мне! Что ж она сказала? – Что мне, говорит, до твоего барина за дело? Он, говорит, мне не ровня: что мне с ним знакомиться? Поди, говорит, отваливай. – Вот еще! – ворчал Иван Савич, – не ровня. Как же бы это устроить? Ах, славно! выдумал! Часто ли она бывает тут у окна? – Да целое утро всякий день вертится. – Там она теперь? – Там-с. – Дай-ка мне свой серый сюртук. – На что это вам? – Дай, дай, я знаю на что. Ну что, впору ли? – спросил Иван Савич, надев сюртук. – Коротенек. Да что вы хотите делать? – А вот что: ты скажи ей, что у нас два человека. Ведь она меня не видала? – Нет-с. – Ну, я утром буду приходить на полчаса к тебе в комнату, будто убирать что-нибудь. Вот и теперь пойду. Дай мне сапог и щетку. Иван Савич поместился у самого окна и стал чистить сапог. Авдей спрятался в простенок и прикрыл рот рукой, чтоб не засмеяться вслух, и качал головой. – Вишь ведь лукавый догадал – чего не выдумает! – бормотал он. – Не так, не так, Иван Савич, на что подошву-то намазали ваксой? И сапога-то не умеет вычистить, а еще барин! – Здравствуйте! – сказал Иван Савич девушке в окно. – Здравствуйте! – сказала она и продолжала гладить, не поднимая глаз. – Какие вы хорошенькие! – Да не про вас! 134 – Как не про меня-с? Будто мы уж никуда не годимся? – сказал он. – Чем я хуже моего барина? Он такой худой! – Всё ж он барин, какой бы ни был! да мне и до него дела нет, – отвечала она и посмотрела на него. Он послал ей поцелуй. Она улыбнулась и показала ему утюг. – Как же! не хотите ли вот этого? – сказала она, – как раз обожгу. – Да вы уж и так обожгли меня глазками. – Этак она догадается, – шептал Авдей, увлекшийся невольно на этот раз интересами своего барина, которым в другое время противился, – вы больно мудрено говорите-то. – Можно мне к вам в гости прийти? – спросил Иван Савич. – Зачем? У нас есть свои. – Да есть ли такие, как я? Иван Савич указал на бакенбарды. – Может, и получше есть. – Ну, вы пожалуйте ко мне. – Вот еще! С чего вы это взяли? – сказала обиженным тоном девушка. – Прощайте: некогда мне с вами из пустого в порожнее переливать. Барыня ждет: она у меня там без юбки сидит! – А кто ваша барыня? – Известно, баронесса. Она схватила юбку и понесла было. – Да постойте же! куда вы? – сказал Иван Савич. – Нечего стоять; и вы-то чистите не чистите сапог. Смотрите, выйдет барин: он вас за ушко да на солнышко. Так-то! – Вы будете завтра тут? – спросил Иван Савич. – А вам что за дело? – Так; я бы покуражился с вами. – Буду так буду, не буду так не буду: сами увидите! – сказала она скороговоркой и, как мышонок, побежала по лестнице, почти не дотрогиваясь до ступеней. – Милашка! у! – нежно крикнул ей вслед Иван Савич. – Авдей! а? – Не могу знать! Авдей тряхнул головой. – Пожалуйте-ка, добро, сапоги-то, – сказал он, – вишь, всю подошву вымазали, да и окно-то у меня перепачкали. Ну вас тут совсем! 135 В следующие дни, в условленный час, оба бывали на своих местах. Иван Савич всё мазал подошву сапога, к великому соблазну Авдея, который нарочно для этого давал ему постоянно один старый и худой сапог. Маша тоже гладила долго одну и ту же юбку. Так продолжалось с неделю. Однажды вечером, когда баронесса уехала в театр, а, по словам Ивана Савича, барина его не было дома, Маша тронулась его нежностями и как тень, в платочке ? la Fanchon, мелькнула по двору и явилась в комнате Авдея. – Наконец ты у меня в гостях! – начал Иван Савич свою обычную фразу, с некоторыми вариянтами, – ужели это правда? не во сне ли я вижу? Она с трудом согласилась пойти в другие комнаты и при малейшем шуме трепетала как лист, опасаясь приезда барина. – Как я счастлива! как я счастлива! – твердила Маша, – вы такие… такие… вы сами словно как барин! Какой у вас славный жилет! уж не барский ли? – Да, барин подарил. Авдей! – закричал он, забывшись, – подай чаю!.. – Что вы это? как вы на него кричите! – сказала Маша. – Авдей Михайлыч, – сказал Иван Савич, спохватившись, – уважь нас: чайку поскорее. Ведь я барский камердинер, – примолвил он, обращаясь к Маше, – ну так Авдей и угождает мне. В другой раз замолвлю за него доброе словцо. – А! вы камердинер! – значительно сказала Маша, – вот как! Уже прошло недели три, как Маша частенько прокрадывалась к своему возлюбленному. Иван Савич лежал обыкновенно на барской кушетке, как он говорил Маше, а она сидела подле него в креслах и болтала без умолку или жевала что-нибудь. Горничные вечно что-нибудь жуют или грызут. В карманах их передника всегда найдете орехи, изюм, или половинку сухаря, оставшегося от барынина завтрака, или бисквиту, вафлю, залог нежности какого-нибудь повара. Иван Савич не находил более предмета для разговора с ней. Он уж пересказал ей все анекдоты, которые рассказываются только мужчинами друг другу за бутылкой вина или горничным, и говорить больше было нечего. – Ну скажи что-нибудь еще, – говорила однажды Маша. – Ты так смешно рассказываешь. 136 Иван Савич зевнул. – И нынче конфекты да сливы: я лучше люблю яблоки, – продолжала Маша болтать, доедая сливу. – А это ведь, чай, дорого: неужели тебе барин столько денег дает? Это съешь, словно как ничего – и не попахнет, а после яблоков долго помнишь, что ела. Я могу целый десяток яблоков съесть, право! Иван Савич всё молчал. – Вчера мы с Настасьей, с нянькой от верхних жильцов, два десятка съели, инда насилу опомнились, даже тошно сделалось: ейный сын принес ей целый узел яблоков, пряников, орехов, да не одних простых, а разных. Он в мелочной лавке приказчиком. Ты вот мне никогда орехов не купишь. Иван Савич закурил сигару. – Что ты заплатил за цигарки? – спросила Маша. – Это барские, – сказал Иван Савич. – Ну как он узнает? – Нет, у него много. – И то сказать, правда: что жалеть господского? Я вот, как живу на свете, не знаю, что такое покупать помаду, духи, булавки, мыло: всё у барыни беру. Раз она и узнала по запаху: «Ты, говорит, никак моей помадой изволишь мазаться?» Вот я ей говорю… так и говорю, право, я ведь ей не уступлю… она слово, а я два… «кроме вашей помады нешто и на свете нет!» – «А где ж ты взяла?» – говорит она. – «Где? подарили», – а сама прячусь, чтоб она не разнюхала. «А кто, говорит, подарил?» – «А вам, мол, зачем?» – «Дружок, верно!» – говорит. Что ж! ведь я соврала – сказала: дружок. А какой к черту дружок! У меня после Алексея Захарыча до тебя никого и не было. Она и пошла допытываться кто, да тут приехали гости, я и ушла. Оба замолчали. – Ах, Иван! – начала опять Маша, – какое платье купила себе Лизавета, наша бывшая девушка,- креп-паше , чудо! Когда я соберусь сделать себе этакое? Она вздохнула. – А тебе хочется? – спросил Иван Савич. – Еще бы не хотелось! уж я давно думала, да куда! оно двадцать восемь рублей стоит. Иван Савич вынул из бумажника пятидесятирублевую ассигнацию и дал ей. 137 – Ах! неужели? – сказала она с радостным изумлением. – Это мне? Сколько же у тебя денег-то? ведь у меня сдачи нет. – Ты всё себе возьми. – Как всё? Она повертывала в руках ассигнацию и смотрела то на нее, то на Ивана Савича и почти одурела совсем. – Послушай, где ты берешь деньги? – спросила она вдруг боязливо. – В барском бумажнике. – Нет, неправда! ты бы так не говорил, – сказала она, бережно завязывая деньги в узелок, – как же я за это крепко поцелую тебя… у!.. в знак памяти сошью тебе манишку. От радости она сделалась еще болтливее. – Что, бишь, я хотела сказать такое? а? – Не знаю, – сказал Иван Савич. – Эх, досадно; что-то хотела сказать тебе… ах да! как давеча графский кучер бил какого-то мужика: тот в гости к нему пришел, а он и давай его бить; инда страсть, так прибил, что тот даже не знает, что и сказать ему. Да что ж ты всё молчишь? – сказала она после множества вопросов, на которые не получила ответа. – Уж всё переговорили, – отвечал Иван Савич. – Всё? как не всё! Нет, уж нынче ты не такой. Бывало, всё говоришь, что любишь меня, да спрашиваешь, люблю ли я тебя, а нынче вот пятый день не спрашиваешь: видно, уж не любишь. А я тебя всё так же люблю, еще больше, ей-богу! вот побожиться не грех! – примолвила она простодушно. Опять молчание. – Сколько у вас книг-то! всё толстые: чай, во всю жизнь не прочитаешь? – сказала она опять, – какие это книжки, Иван? – Философические! – сказал Иван Савич. – Какие же это? смешные или страшные? почитай мне когда-нибудь в книжку: я люблю смешные книжки. И у вас хорошо, – продолжала Маша, оглядываясь кругом, – а у нас еще лучше. Какие занавесы, какие ковры! решетки с плющами; какие корзинки для цветов! даже уму непостижимо. Вчера принесли маленький диванчик в спальню: какая материя! так глаза и разбегаются: четыреста рублей стоит. Как подумаешь, сколько эти господа денег сорят, так страшно станет. Хоть бы 138 половину мне дали того, что иной раз в неделю истратят, так мне было бы на всю жизнь. – Так очень хороша твоя барыня? – спросил Иван Савич. – Ах! прехорошенькая! особенно утром, как с постели встает. – Как же бы с ней познакомиться? – Кому? – Разумеется, моему барину. Уж он говорил: похлопочи-ка, говорит, Иван! – Нет ли у него приятеля, знакомого с нашей барыней? – сказала Маша, – пусть тот и приведет его; а не то, пусть он выдумает, будто нужно спросить что-нибудь, да и придет: может, и познакомится. Славно бы! тогда бы я чаще к тебе бегала, будто к барину от барыни или попросить что-нибудь. Уж когда господа знакомы, так и люди знакомы. Это так водится. Что бы выдумать? а! да вот что: барыня продает одну лошадь: не надо ли вам? пусть бы и барин пришел, будто поторговаться. – И прекрасно, – сказал Иван Савич, вскочив с кушетки, я и пойду. – Ты? – спросила Маша. – И познакомлюсь, – продолжал Иван Савич, не замечая ошибки. – Что ты, что ты! опомнись, мой батюшка, заврался! – Ах да! что я вру: барин, барин. – То-то же. – Ну, ты теперь поди домой, – сказал Иван Савич. – Вот уж и гонишь, экой какой! ну, прощай. спасибо за подареньице, – сказала Маша, неохотно вставая с кресел. На другой день, Иван Савич, идучи в должность, встретил на лестнице знатную барыню и остановился, пораженный ее красотою. Она приветливо взглянула на него, как будто в благодарность за это удивление. После того он старался ежедневно сойтись с ней на лестнице. Это было легко, потому что из его окон видно было, как ей подавали карету. Наконец он осмелился сделать ей робкий и почтительный поклон. Ему ласково кивнули головой, и Иван Савич был вне себя о радости. – Авдей, – сказал он, – знаешь что? знатная барыня поклонилась мне сегодня; она всякий раз ласково смотрит на меня; значит, я ей нравлюсь. Как ты думаешь? а? – Не могу знать. 139 И Маша подтвердила ему, что у ее барыни только и разговора, что об его барине. – Всё меня расспрашивает о нем, – сказала она, – богат ли он, есть ли у него экипаж, сколько людей? а я почем знаю… знаю, мол, только, что у него двое людей – Авдей да Иван – вот и всё. Какая, право, чудная! я ведь по парадной лестнице не хожу: где ж мне его видеть? Да что ж, в самом деле, твой барин нейдет покупать лошадь? коли хочет, вот бы и познакомился. Иван Савич, пока Маша говорила это, гладил бакенбарды. Утром он посмотрел лошадь. Она была стара и разбита ногами. Он поторговался с кучером, но не согласился в цене и вечером послал Авдея просить у знатной барыни позволения видеться с ней, в твердом намерении не покупать лошади, а только завязать знакомство. Сильно билось его сердце, когда он подошел к ее двери. «Страшно как-то с знатными! – думал он, осматриваясь и поправляясь, – что-нибудь не так сделаешь, беда, засмеют!..» Он позвонил чуть-чуть слышно. Человек доложил и потом, откинув занавес у дверей, впустил его в залу. Зала была обита белыми обоями с светло-дикими арабесками. Ничего лишнего. По стенам дюжины две легких, грациозной формы стульев белого дерева. Два огромных зеркала, у окон – те прекрасные корзины на тумбах, о которых говорила Маша, да великолепные драпри, которые он сам видел с улицы. В гостиной было всё богаче, роскошнее. Темная резная мебель. На столе бронза, часы на мраморном пьедестале, несколько картин, два или три бюста, вазы. Иван Савич прошел гостиную и остановился в нерешимости, идти или нет далее. Всё было тихо. В следующей комнате чуть-чуть виден был свет от лампы. «Как я войду? – думал он, – ну, как она там… того… что-нибудь такое… почивает?» Вдруг послышался шорох, будто шелкового платья. Кто-то пошевелился, и опять всё замолкло. Иван Савич сделал два раза «хм! хм!» и кашлянул. Вдруг там позвонили… Он обрадовался и вошел. Долго он искал глазами обитательницы этого будуара и не находил, пока наконец явившийся по звонку человек не навел его на путь. – Не надо. Поди! – послышалось из-за зелени. Человек ушел. 140 Иван Савич прошел до камина и там, на полукруглом диване, обставленном трельяжем, отыскал невидимку. Она была, по-видимому, лет двадцати. Густые, темно-каштановые волосы спускались по вискам до половины щеки и прикрывали уши. Голубые глаза, маленький нос и еще меньше рот, свежесть лица – всё это ослепило Ивана Савича. Он уж не мог разобрать, в чем она была и как она сидела, – ничего. Он почтительно поклонился. – Наконец я у вас… – начал он робко, – неужели это правда? я как будто во сне. Ему молча показали другой конец дивана. «Вот как обрезала! – подумал Иван Савич, – ни слова! не то что Анна Павловна: та сейчас стала кокетничать и заговорила. А эта… о, да тут надо осторожно». Она продолжала молчать. Иван Савич должен был опять заговорить. Он потерялся. – Я насчет лошадки… – начал он чуть слышно, – пришел справиться… извините, что я… беспокою… Больше у него не шло с языка, как он ни старался, точно как будто ему зашили рот. – Да, мне человек сказывал, – отвечала она небрежно, – что вы хотите купить лошадь. Она не подходит под масть прочим моим лошадям, оттого я и велела ее продать. – Кучер ваш говорит, что вы просите семьсот рублей… это очень… – Дешево, хотите вы сказать? – перебила она еще небрежнее, – что ж делать! лошадь не стоит больше. Может быть, вам надо дороже и лучше… вы не церемоньтесь. Мне стоит сказать одно слово своим знакомым: графу Петушевскому, князю Поскокину, они бы сейчас избавили меня от этой лошади, лишь бы сделать мне удовольствие. Иван Савич струсил. – Точно-с, – начал он, – вы изволите правду говорить… Я не имею чести быть вашим знакомым; но, чтоб сделать вам удовольствие… У него занялся дух; он на минуту остановился собраться с силами. Она выразительно посмотрела на него. – Но, чтоб сделать вам удовольствие, – повторил он, – я… я… готов… Она кивнула слегка головой и улыбнулась. 141 – Вы очень любезны! – сказала она. Иван Савич ободрился. «Каково же, – подумал он, – ай да Ваничка! ловко, брат! Что скажет Вася? как же ей деньги отдать? ведь, чай, самой нехорошо. О! выдумал, выдумал еще ловчее!» – Кому прикажете деньги отдать? – спросил он уже довольно твердым голосом. – Если они с вами, то потрудитесь бросить их вон в ту рабочую корзинку; а если нет, то пришлите. Иван Савич положил деньги в корзинку и стал раскланиваться. – Куда же вы? – спросила она, – вы были так любезны. Я еще не успела поблагодарить вас; останьтесь пить чай со мной. Я вас не пущу. Она взяла у него шляпу из рук и поставила с другой стороны подле себя. Она сделалась разговорчива и оставила небрежный тон.