Текст книги "Том 1"

Автор книги: Иван Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 85 страниц)

Он между тем с сокрушением смотрел на разбитый 40 бюст. – «Заплачу! – сказал он, – заплачу». Это будет четвертая глупость. Тебе, я вижу, хочется рассказать о своем счастии. Ну, нечего делать. Если уж дяди обречены принимать участие во всяком вздоре своих племянников, 237 так и быть, я даю тебе четверть часа: сиди смирно, не сделай какой-нибудь пятой глупости и рассказывай, а потом, после этой новой глупости, уходи: мне некогда. Ну… ты счастлив… так что же? рассказывай же поскорее. – Если и так, дядюшка, то эти вещи не рассказываются, – с скромной улыбкой заметил Александр. – Я было приготовил тебя, а ты, я вижу, все-таки хочешь начать с обыкновенных прелюдий. Это значит, 10 что рассказ продолжится целый час; мне некогда: почта не будет ждать. Постой, уж я лучше сам расскажу. – Вы? вот забавно! – Ну слушай же, очень забавно! Ты вчера виделся с своей красавицей наедине… – А вы почему знаете? – с жаром начал Александр, – вы подсылаете смотреть за мной? – Как же, я содержу для тебя шпионов на жалованье. С чего ты взял, что я так забочусь о тебе? мне что за дело? 20Эти слова сопровождались ледяным взглядом. – Так почему же вы знаете? – спросил Александр, подходя к дяде. – Сиди, сиди, ради Бога, и не подходи к столу, что-нибудь разобьешь. У тебя на лице всё написано, я отсюда буду читать. Ну, у вас было объяснение, – сказал он. Александр покраснел и молчал. Видно, что дядя опять попал. – Вы оба, как водится, были очень глупы, – говорил 30 Петр Иваныч. Племянник сделал нетерпеливое движение. – Дело началось с пустяков, когда вы остались одни, с какого-нибудь узора, – продолжал дядя, – ты спросил, кому она вышивает? она отвечала «маменьке или тетеньке» или что-нибудь подобное, а сами вы дрожали как в лихорадке… – А вот нет, дядюшка, не угадали: не с узора; мы были в саду… – проговорился Александр и замолчал. – Ну с цветка, что ли, – сказал Петр Иваныч, - 40 может быть, еще с желтого, всё равно; тут что попадется в глаза, лишь бы начать разговор; так-то слова с языка нейдут. Ты спросил, нравится ли ей цветок; она отвечала да – почему, дескать? «Так», – сказала она, и замолчали оба, потому что хотели сказать совсем другое и разговор 238 не вязался. Потом взглянули друг на друга, улыбнулись и покраснели. – Ах, дядюшка, дядюшка, что вы!.. – говорил Александр в сильном смущении. – Потом, – продолжал неумолимый дядя, – ты начал стороной говорить о том, что вот-де перед тобой открылся новый мир. Она вдруг взглянула на тебя, как будто слушает неожиданную новость; ты, я думаю, стал в тупик, растерялся, потом опять чуть внятно сказал, что 10 только теперь ты узнал цену жизни, что и прежде ты видал ее… как ее? Марья, что ли? – Надинька. – Но видал как будто во сне, предчувствовал встречу с ней, что вас свела симпатия и что, дескать, теперь ты посвятишь ей одной все стихи и прозу… А руками-то, я думаю, как работал! верно, опрокинул или разбил что-нибудь. – Дядюшка! вы подслушали нас! – вскричал вне себя Александр. 20 – Да, я там за кустом сидел. Мне ведь только и дела, что бегать за тобой да подслушивать всякий вздор. – Почему же вы всё это знаете? – спросил с недоумением Александр. – Мудрено! с Адама и Евы одна и та же история у всех, с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц, узнаешь и варианты. Это удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь и будешь прыгать и скакать дня три как помешанный, вешаться всем на шею – только, ради Бога, не мне. Я тебе советовал бы запереться 30 на это время в своей комнате, выпустить там весь этот пар и проделать все проделки с Евсеем, чтобы никто не видал. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж другого, поцелуя например… – Поцелуй Надиньки! о, какая высокая, небесная награда! – почти заревел Александр. – Небесная! – Что же – материальная, земная, по-вашему? – Без сомнения, действие электричества; влюбленные – всё равно что две лейденские банки: оба сильно 40 заряжены; поцелуями электричество разрешается, и когда разрешится совсем – прости любовь, следует охлаждение… – Дядюшка… – Да! а ты думал как? 239 – Какой взгляд! какие понятия! – Да, я забыл: у тебя еще будут фигурировать «вещественные знаки». Опять нанесешь всякой дряни и будешь задумываться да разглядывать, а дело в сторону. Александр вдруг схватился за карман. – Что, уж есть? будешь делать всё то же, что люди делают с сотворения мира. – Стало быть, то же, что и вы делали, дядюшка? – Да, только поглупее. 10 – Поглупее! Не называете ли вы глупостью то, что я буду любить глубже, сильнее вас, не издеваться над чувством, не шутить и не играть им холодно, как вы… и не сдергивать покрывала с священных тайн… – Ты будешь любить, как и другие, ни глубже, ни сильнее; будешь также сдергивать и покрывало с тайн… но только ты будешь верить в вечность и неизменность любви да об одном этом и думать, а вот это-то и глупо: сам себе готовишь горя более, нежели сколько бы его должно быть. 20 – О, это ужасно, ужасно, что вы говорите, дядюшка! Сколько раз я давал себе слово таить перед вами то, что происходит в сердце. – Зачем же не сдержал? Вот пришел – помешал мне… – Но ведь вы одни у меня, дядюшка, близкие: с кем же мне разделить этот избыток чувств? а вы без милосердия вонзаете свой анатомический нож в самые тайные изгибы моего сердца. – Я это не для своего удовольствия делаю: ты сам 30 просил моих советов. От скольких глупостей я остерег тебя!.. – Нет, дядюшка, пусть же я буду вечно глуп в ваших глазах, но я не могу существовать с такими понятиями о жизни, о людях. Это больно, грустно! тогда мне не надо жизни, я не хочу ее при таких условиях – слышите ли? я не хочу. – Слышу; да что ж мне делать? ведь не могу же я тебя лишить ее. – Да! – говорил Александр, – вопреки вашим предсказаниям 40 я буду счастлив, буду любить вечно и однажды. – Ох нет! Я предчувствую, что ты еще много кое-чего перебьешь у меня. Но это бы всё ничего: любовь любовью; никто не мешает тебе; не нами заведено заниматься особенно прилежно любовью в твои лета, но, 240 однако ж, не до такой степени, чтобы бросать дело; любовь любовью, а дело делом… – Да я делаю извлечения из немецких… – Полно, никаких ты извлечений не делаешь, предаешься только сладостной неге, а редактор откажет тебе… – Пусть его! я не нуждаюсь. Могу ли я думать теперь о презренной пользе, когда… – О презренной пользе! презренная! Ты уж лучше построй в горах хижину, ешь хлеб с водой и пой: 10 Мне хижина убога С тобою будет рай… - но только как не станет у тебя «презренного металла», у меня не проси – не дам… – Я, кажется, не часто беспокоил вас. – До сих пор, слава Богу, нет, а может случиться, если бросишь дело; любовь тоже требует денег: тут и лишнее щегольство, и разные другие траты… Ох эта мне любовь в двадцать лет! вот уж презренная так презренная, никуда не годится! 20 – Какая же, дядюшка, годится? в сорок? – Я не знаю, какова любовь в сорок лет, а в тридцать девять… – Как ваша? – Пожалуй, как моя. – То есть никакая. – Ты почему знаешь? – Будто вы можете любить? – Почему же нет? разве я не человек, или разве мне восемьдесят лет? Только если я люблю, то люблю 30 разумно, помню себя, не бью и не опрокидываю ничего. – Разумная любовь! хороша любовь, которая помнит себя! – насмешливо заметил Александр, – которая ни на минуту не забудется… – Дикая, животная, – перебил Петр Иваныч, – не помнит, а разумная должна помнить; в противном случае это не любовь… – А что же?.. – Так, гнусность, как ты говоришь. – Вы… любите! – говорил Александр, глядя недоверчиво 40 на дядю, – ха-ха-ха! Петр Иваныч молча писал. – Кого же, дядюшка? – спросил Александр. 241 – Тебе хочется знать? – Хотелось бы. – Свою невесту. – Не… невесту! – едва выговорил Александр, вскочив с места и подходя к дяде. – Не близко, не близко, Александр, закрой клапан! – заговорил Петр Иваныч, увидя, какие большие глаза сделал племянник, и проворно придвинул к себе разные мелкие вещицы, бюстики, фигурки, часы и 10 чернилицу. – Стало быть, вы женитесь? – спросил Александр с тем же изумлением. – Стало быть. – И вы так покойны! пишете в Москву письма, разговариваете о посторонних предметах, ездите на завод и еще так адски холодно рассуждаете о любви! – Адски холодно – это ново! в аду, говорят, жарко. Да что ты на меня смотришь так дико? – Вы – женитесь! 20 – Что ж тут удивительного? – спросил Петр Иваныч, положив перо. – Как что? женитесь – и ни слова мне! – Извини, я забыл попросить у тебя позволения. – Не просить позволения, дядюшка, а надо же мне знать. Родной дядя женится, а я ничего не знаю, мне и не сказали!.. – Вот ведь сказал. – Сказали, потому что кстати пришлось. – Я стараюсь, по возможности, всё делать кстати. 30 – Нет, чтоб первому мне сообщить вашу радость: вы знаете, как я люблю вас и как разделю… – Я вообще избегаю дележа, а в женитьбе и подавно. – Знаете что, дядюшка? – сказал Александр с живостью, – может быть… нет, не могу таиться перед вами… Я не таков, всё выскажу… – Ох, Александр, некогда мне; если новая история, так нельзя ли завтра? – Я хочу только сказать, что, может быть… и я близок к тому же счастью… 40 – Что, – спросил Петр Иваныч, слегка навострив уши, – это что-то любопытно… – А! любопытно? так и я помучаю вас: не скажу. Петр Иваныч равнодушно взял пакет, вложил туда письмо и начал запечатывать. 242 – И я, может быть, женюсь! – сказал Александр на ухо дяде. Петр Иваныч не допечатал письма и поглядел на него очень серьезно. – Закрой клапан, Александр! – сказал он. – Шутите, шутите, дядюшка, а я говорю не шутя. Попрошу у маменьки позволения. – Тебе жениться! – А что же? 10 – В твои лета! – Мне двадцать три года. – Пора! В эти лета женятся только мужики, когда им нужна работница в доме. – Но если я влюблен в девушку и есть возможность жениться, так, по-вашему, не нужно… – Я тебе никак не советую жениться на женщине, в которую ты влюблен. – Как, дядюшка? это новое; я никогда не слыхал. – Мало ли ты чего не слыхал! 20 – Я думал всё, что супружества без любви не должно быть. – Супружество супружеством, а любовь любовью, – сказал Петр Иваныч. – Как же жениться… по расчету? – С расчетом, а не по расчету. Только расчет этот должен состоять не в одних деньгах. Мужчина так создан, чтоб жить в обществе женщины; ты и станешь рассчитывать, как бы жениться, станешь искать, выбирать между женщинами… 30 – Искать, выбирать! – с изумлением сказал Александр. – Да, выбирать. Поэтому-то и не советую торопиться жениться, когда влюбишься. Ведь любовь пройдет – это уж пошлая истина. – Это самая грубая ложь и клевета. – Ну, теперь тебя не убедишь; увидишь сам со временем, а теперь запомни мои слова только: любовь пройдет, повторяю я, и тогда женщина, которая казалась тебе идеалом совершенства, может быть, покажется очень 40 несовершенною, а делать будет нечего. Любовь заслонит от тебя недостаток качеств, нужных для жены. Тогда как выбирая, ты хладнокровно рассудишь, имеет ли такая-то или такая женщина качества, какие хочешь видеть в жене: вот в чем главный расчет. И если отыщешь такую 243 женщину, она непременно должна нравиться тебе постоянно, потому что отвечает твоим желаниям. Из этого возникнут между ею и тобою близкие отношения, которые потом образуют… – Любовь? – спросил Александр. – Да… привычку. – Жениться без увлечения, без поэзии любви, без страсти, рассуждать, как и зачем!! – А ты ведь женился бы, не рассуждая и не спрашивая 10 себя: зачем? так точно, как, поехавши сюда, тоже не спросил себя: зачем? – Так вы женитесь по расчету? – спросил Александр. – С расчетом, – заметил Петр Иваныч. – Это всё равно. – Нет, по расчету значит жениться для денег – это низко; но жениться без расчета – это глупо!.. а тебе теперь вовсе не следует жениться. – Когда же жениться? Когда состареюсь? Зачем я буду следовать нелепым примерам. 20 – В том числе и моему? спасибо! – Я не про вас говорю, дядюшка, а про всех вообще. Услышишь о свадьбе, пойдешь посмотреть – и что же? видишь прекрасное, нежное существо, почти ребенка, которое ожидало только волшебного прикосновения любви, чтобы развернуться в пышный цветок, и вдруг ее отрывают от кукол, от няни, от детских игр, от танцев, и слава Богу, если только от этого; а часто не заглянут в ее сердце, которое, может быть, не принадлежит уже ей. Ее одевают в газ, в блонды, убирают цветами и, 30 несмотря на слезы, на бледность, влекут, как жертву, и ставят – подле кого же? подле пожилого человека, по большей части некрасивого, который уж утратил блеск молодости. Он или бросает на нее взоры оскорбительных желаний, или холодно осматривает ее с головы до ног, а сам думает, кажется: «Хороша ты, да, чай, с блажью в голове: любовь да розы, – я уйму эту дурь, это – глупости! у меня полно вздыхать да мечтать, а веди себя пристойно» – или еще хуже – мечтает об ее имении. Самому молодому мало-мало тридцать лет. Он часто с 40 лысиною, правда с крестом или иногда со звездой. И говорят ей: «Вот кому обречены все сокровища твоей юности, ему и первое биение сердца, и признание, и взгляды, и речи, и девственные ласки, и вся жизнь». А кругом толпой теснятся те, кто по молодости и красоте 244 под пару ей и кому бы надо было стать рядом с невестой. Они пожирают взглядами бедную жертву и как будто говорят: «Вот когда мы истощим свежесть, здоровье, оплешивеем, и мы женимся, и нам достанется такой же пышный цветок…» Ужасно!.. – Дико, нехорошо, Александр! пишешь ты уж два года, – сказал Петр Иваныч, – и о наземе, и о картофеле, и о других серьезных предметах, где стиль строгий, сжатый, а всё еще дико говоришь. Ради Бога, не предавайся 10 экстазу, или по крайней мере как эта дурь найдет на тебя, так уж молчи, дай ей пройти, путного ничего не скажешь и не сделаешь: выйдет непременно нелепость. – Как, дядюшка, а разве не в экстазе родится мысль поэта? – Я не знаю, как она родится, а знаю, что выходит совсем готовая из головы, то есть когда обработается размышлением: тогда только она и хороша. Ну а по-твоему, – начал, помолчав, Петр Иваныч, – за кого же бы 20 выдавать эти прекрасные существа? – За тех, кого они любят, кто еще не утратил блеска юношеской красоты, в ком и в голове и в сердце – всюду заметно присутствие жизни, в глазах не угас еще блеск, на щеках не остыл румянец, не пропала свежесть – признаки здоровья; кто бы не истощенной рукой повел по пути жизни прекрасную подругу, а принес бы ей в дар сердце, полное любви к ней, способное понять и разделить ее чувства, когда права природы… 30 – Довольно! то есть за таких молодцов, как ты. Если б мы жили среди полей и лесов дремучих – так, а то жени вот этакого молодца, как ты, – много будет проку! в первый год с ума сойдет, а там и пойдет заглядывать за кулисы или даст в соперницы жене ее же горничную, потому что права-то природы, о которых ты толкуешь, требуют перемены, новостей – славный порядок! а там и жена, заметив мужнины проказы, полюбит вдруг каски, наряды да маскарады и сделает тебе того… а без состояния так еще хуже! есть, говорит, нечего! 40 Петр Иваныч сделал кислую мину. – «Я, говорит, женат, – продолжал он, – у меня, говорит, уж трое детей, помогите, не могу прокормиться, я беден…» – беден! какая мерзость! нет, я надеюсь, что ты не попадешь ни в ту, ни в другую категорию. 245 – Я попаду в категорию счастливых мужей, дядюшка, а Надинька – счастливых жен. Не хочу жениться, как женится большая часть: наладили одну песню: «Молодость прошла, одиночество наскучило, так надо жениться!» Я не таков! – Бредишь, милый. – Да почему вы знаете? – Потому что ты такой же человек, как другие, а других я давно знаю. Ну скажи-ка ты, зачем женишься? 10 – Как зачем! Надинька – жена моя! – воскликнул Александр, закрыв лицо руками. – Ну что? видишь – и сам не знаешь. – У! дух замирает от одной мысли. Вы не знаете, как я люблю ее, дядюшка! я люблю, как никогда никто не любил: всеми силами души – ей всё… – Лучше бы ты, Александр, выбранил или, уж так и быть, обнял меня, чем повторять эту глупейшую фразу! Как это у тебя язык поворотился? «как никогда никто не любил!» 20 Петр Иваныч пожал плечами. – Что ж, разве это не может быть? – Впрочем, точно, глядя на твою любовь, я думаю, что это даже возможно: глупее любить нельзя! – Но она говорит, что надо ждать целый год, что мы молоды, должны испытать себя… целый год… и тогда… – Год! а! давно бы ты сказал! – перебил Петр Иваныч, – это она предложила? Какая же она умница! Сколько ей лет? – Восьмнадцать. 30 – А тебе – двадцать три: ну, брат, она в двадцать три раза умнее тебя. Она, как я вижу, понимает дело: с тобою она пошалит, пококетничает, время проведет весело, а там… есть между этими девчонками преумные! Ну так ты не женишься. Я думал, ты хочешь это как-нибудь поскорее повернуть, да тайком. В твои лета эти глупости так проворно делаются, что не успеешь и помешать; а то через год! до тех пор она еще надует тебя… – Она – надует, кокетничает! девчонка! она, Надинька! фи, дядюшка! С кем вы жили всю жизнь, с кем имели