Текст книги "Том 1"

Автор книги: Иван Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 85 страниц)

Иван Савич струсил. – Весело, ваше сиятельство, говорю я, – отвечал он. – Его бы тоже не мешало нарядить дамой, – сказал князь, указывая на пустой стул, но желая указать на Ивана Савича. – Он будет похож на твою тетушку, граф, на Настасью Федоровну. Согласны, monsieur… monsieur… monsieur… – Иван Савич! – подсказал он. – Очень хорошо, ваше сиятельство, почему не согласиться. Кутить так кутить! Принесли ночные чепцы, кофты, скинули фраки, жилеты и нарядились. – Браво, браво! – кричали все, хлопая в ладоши. – Если бы бакенбарды долой, – сказал граф, – ты, князь, был бы совершенной женщиной, только не княгиней, а пуассардкой. А вы, Иван… Иван… – Иван Савич, – договорил Поджабрин. 151 – Иван Савич, вы… ах, знаешь, князь, он точно очень похож на мою тетушку! ха! ха! ха! право, она! И оба с князем, указывая на Ивана Савича, хохотали и кричали: она! она! – Да, в самом деле! – сказал князь, – ну, ты, граф, не будешь теперь так повесничать перед ее подобием. – Жизнь коротка! надо жуировать! – неистово закричал Иван Савич в кофте и в юбке. Никто ничего не понимал, и постороннему нельзя бы было разобрать ничего. Все хохотали, глядя друг на друга. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . На другой день было прекрасное осеннее утро. Иван Савич проснулся, хотел открыть глаза и не мог. Голова была налита как будто свинцом. Наконец мало-помалу он поднял веки… Пробило двенадцать часов. Иван Савич тихонько встал, подошел к зеркалу – и отскочил: на нем кофта, ночной чепец… – Ого! как кутнули! – сказал он. – С нашими так никогда не удавалось; этакой рожи у меня еще не бывало!!. Он покачал головой. – Что скажут наши? Лучше не говорить им… Он провел рукой по волосам, надел свой фрак и пошел… Идучи по лестнице, он встретил какую-то женщину под вуалью. Она с девкой шла вверх. Девка сказала барыне какое-то замечание на его счет… – Кто это? – спросила барыня. – А жилец, что под нами живет, – отвечала девка. – На них и праздника нет. У баронессы, слышь, целую ночь такой пир был… – Под праздник-то! В это время дверь захлопнулась. – Авдей! – сказал Иван Савич, – дай мне рюмку ликеру да разбуди меня к обеду. – Ликёры нет, вся вышла! – отвечал Авдей. – Как вышел! еще третьего дня там оставалось. – Вы выкушали последнюю рюмку. – Когда? – В последний раз. – Смотри: уж не ты ли, друг? – Стану я этакую дрянь пить! – сказал Авдей и плюнул. – Я еще отроду никакого вина не пивал. 152 – Кто это над нами живет? – спросил Иван Савич. – Не могу знать! – Узнай! Иван Савич долго не являлся к баронессе. Наконец через неделю он отправился к ней. Там он застал ее сестру и Жозефину. – А! сосед! – сказала баронесса, – что это вас так давно не видать? Я хотела посылать за вами… – Я, баронесса, теперь в нужде, – перебил ее Иван Савич, – и пришел просить вас: не возвратите ли вы мне мои деньги?.. – Деньги?.. Она с изумлением посмотрела на него. – Да, две тысячи рублей, что вы у меня заняли. – Я заняла! Опомнитесь! неужели вы еще не протрезвились? Напротив, я хотела спросить вас, скоро ли вы мне отдадите семьсот рублей за лошадь? Иван Савич остолбенел. – За лошадь? – повторил он. – Да, за лошадь. – Я не шучу, баронесса! – сказал он. – И я нет, – отвечала она. Он посмотрел на нее серьезно, она на него тоже. Он пошел вон. Сзади его раздался дружный предательский хохот трех красавиц. – Неблагодарный! каков! – послышалось вслед за тем. Иван Савич хлопнул дверью и пошел к себе. – Не поискать ли нам другой квартиры, Авдей? – спросил он. Авдей перепугался. – Помилуйте, сударь! – воскликнул он, – еще полугода нет, как здесь живем. Где сыщешь такую квартиру? Удобство всякое: и сарай особый, и ледничек от хозяина дают, и соседи хорошие, а уж соседки – и говорить нечего… – Да… нечего и говорить!.. – повторил, пожимаясь, Иван Савич. Через несколько дней он опять на лестнице встретил ту же женщину под вуалью. – Кто это там вверху живет? узнал ли ты? – спросил он Авдея. – Барышня живет какая-то. Такая смирная, словно никого нет: ни стукнет, ни брякнет. 153 – Так она барышня? Узнай хорошенько, кто она. Авдей узнал и сказал, что барышня живет с девушкой и с кухаркой, тихо, скромно, что ее не слыхать, что в гостях у ней бывают всё женщины и т. п. – Как бы побывать у нее? – Не могу знать. – Не могу знать! Это немудрено. А ты моги… Послушай-ка! не пахнет ли здесь как будто дымом? – Нет-с! – сказал Авдей, поворачивая нос во все о стороны, – не пахнет. – Ну как не пахнет? слышишь? – Нет-с, не слышу – не пахнет. – Наладил одно: не пахнет! Если я говорю пахнет, так, стало быть, пахнет. – Не пахнет… – сказал Авдей, нюхнув еще. – Да именно пахнет: это, должно быть, сверху прошло! Узнай-ка поди. Долго ли до пожара? Да нет, постой! я сам узнаю. Он отправился вверх. – Ну, пошел! – ворчал Авдей, – уродится же этакой!.. И махнул рукой. Иван Савич вошел в переднюю верхней жилицы. Там никого не было. Налево был маленький коридор, который вел, по-видимому, в кухню. Иван Савич остановился. Оттуда раздавался довольно приятный голосок. – Не надо мне петуха! – говорил голосок. – Зачем ты петуха купила? Я тебе велела курицу купить; а это, видишь, петух! всё по-своему делаешь! – Да мужик-то знакомый, матушка, – отвечал другой голос, – наш ярославский. Пристал: купи да купи; петушок, говорит, славный. – Не хочу я петуха: петухи жестки! – И нет, матушка, этот еще молоденький, словно цыпленочек. Иван Савич решился проникнуть дальше. Появление его произвело значительный эффект. – Ах! – закричала барышня, закутываясь одной рукой в большой желтый платок, а другой держа петуха. – Что вам угодно? кто вы таковы? – Я-с… мое почтение… я живу здесь под вами… – Что ж вы, милостивый государь, ходите по чужим квартирам? – начала она, пряча под платок руку с петухом. – Вы думаете, что я беззащитная девушка, без покровителя, что меня можно всякому обидеть? Извините, 154 вы ошибаетесь! Позвольте вам сказать: у меня есть кому вступиться, и я не позволю… За кого вы меня принимаете? с какими намерениями? Иван Савич перепугался. Он забыл, зачем пришел. – Извините-с… -начал он, -я… только пришел спросить… вот извольте видеть… мне… того-с… – Что того-с? На, Устинья, курицу… Что ж ты не возьмешь? – Ведь это петушок-с? – робко спросил Иван Савич. – А вам что за дело? вы почему знаете? – Я слышал от человека, что ваша кухарка ошибкой купила петушка… не угодно ли поменяться на курочку? – Какая дерзость! – воскликнула барышня, пожимая плечами, – Боже мой! до чего я дожила за мои грехи! За что Ты меня так караешь? Как вы осмеливаетесь говорить мне такие речи? Вы пришли обижать меня? Что ж это такое… Она начала плакать. – Позвольте, сударыня, – сказала кухарка, – они за делом пришли: может, у них в самом деле куплена курица, – вот бы и поменялись! А почем изволили платить? – Нет-с… позвольте… я объясню вам настоящую причину, – сказал Иван Савич. – Я пришел спросить… У меня, извольте видеть, вдруг запахло дымом… Так столбом и ходит по комнатам. Я думал, не от вас ли… Барышня и кухарка подняли носы кверху и стали нюхать во все стороны. С ними для компании нюхал и Иван Савич. – В самом деле пахнет! – сказала встревоженная барышня, – уж не пожар ли? поди-ка сбегай к верхним жильцам. – Ах, мои матушки! так глаза и ест! Чего доброго: долго ли до греха? – сказала Устинья и побежала. – Постой, постой! Что ж ты нас оставляешь одних? – закричала барышня в испуге. – Что скажут? Ах, Боже мой! Уйдите!.. – И, матушка! ничего! барин хороший, – сказала Устинья и ушла. – Помилуйте… – начал Иван Савич. Он не знал, что сказать, и стал застегивать сюртук; а она перебирала бахрому своего платка. – Давно здесь изволите жить? – спросил он потом. 155 – Давно. Я еще с покойным папенькой жила здесь. Слава Богу! про нас никто не может недоброго слова сказать. Вот сегодня в первый раз незнакомый мужчина пришел без позволения… – Если б я знал, каким образом достигнуть этого драгоценного позволения, – начал Иван Савич, смиренно опустив глаза в землю, – я бы ничего не пощадил… – Я никого почти у себя не принимаю, – сухо сказала она, – кроме сестры с мужем, крестного и его племянников… – О, я уверен!.. Я пришел единственно насчет дыму… Но, признаюсь, поговоривши с вами несколько минут… невольно хочешь видеть вас чаще… – У вас и без меня есть знакомство… я видела однажды, как вы вышли от баронессы, – сказала она колко и с достоинством. – Баронесса! О! – с жаром начал Иван Савич, – я давно с ней не знаком. Если б вы знали, как я был обманут наружным блеском… Он стал ей рассказывать, что с ним случилось. Она презрительно качала головой. Когда он хотел описывать пир, она замахала рукой. – Ради Бога, перестаньте! перестаньте! – закричала она, обидевшись, – что вы? Помните, с кем говорите! За кого вы меня принимаете? Я вас не понимаю… Иван Савич замолчал. – Так две тысячи рублей и пропали? – спросила она потом с любопытством. – Пропали-с. – И еще семьсот рублей? – Да-с… нет-с, пятьсот рублей только: ведь я лошадь продал за двести рублей. – Какая жалость! Какая мерзавка! – сказала она, – как терпят таких тварей? И вот необходимость принуждает и честную девушку жить под одной кровлей с такой бесстыдницей! Она концом платка отерла глаза. – Так вы больше с ней не знакомы? – Нет-с. Да если б и был еще знаком, то довольно услышать от вас одно слово, чтоб прекратить… – Благодарю вас за комплименты, – перебила барышня сухо, – только я их никогда не слушаю. Стало быть, у вас большое жалованье, – спросила она, помолчав, – что вы можете по две тысячи рублей бросать? 156 – Жалованье? У меня нет жалованья-с. – Как нет? – Так-с. Мне не дают. – Не дают! Как же смеют не давать? – Так-с. Я не получаю. – Стало быть, сами не хотите? – Нет-с, я бы, пожалуй… да не положено… – Для чего же вы служите? – Из чести-с. – Чем же вы живете? – Своим доходом, – сказал он. – А! у вас есть свои доходы! – примолвила она. – Как это приятно! Тут Устинья пришла сверху и сказала, что дыму нигде не оказалось. Иван Савич стал раскланиваться. – Извините, что потревожил вас… – сказал он. – Если б я имел надежду на позволение видеть иногда вас… я бы почел себя счастливым… – Это позволение зависит от моего крестного папеньки, – сказала она, – если им угодно будет позволить принимать вас по четвергам, когда у меня собираются родные, тогда они дадут вам знать; а без того я не могу… И притом вы должны обещать, что никогда, ни словом, ни нескромным взглядом, не нарушите приличий… Обо мне, слава Богу, никто не может дурного слова сказать… – О, клянусь! – сказал Иван Савич и ушел. – Авдей! ведь верхняя-то жилица недурна, – сказал он, воротясь к себе, – только немного толстовата или не то что толстовата, а у ней, должно быть, кость широка! Не первой молодости. Как ты думаешь? – Не могу знать! – А какая неприступная! просто медведь. Прошла неделя. От крестного папеньки не приходило никакого известия. Ивана Савича так и подмывало увидеться с жилицей. Но как? – Как бы это сделать, Авдей? – спросил он. – Не могу знать… Да позвольте, сударь, – сказал он, желая угодить барину, – никак дымом пахнет… – И нюхнул. – Э! стара штука! ты выдумай что-нибудь поновее. А! я выдумал. Постой-ка, я пойду, – сказал Иван Савич и отправился вверх. Он тихонько отворил дверь. 157 – Кто там? – послышалось из комнаты. Он молчал. – Кто там? – раздалось громче. – Это я-с, – сказал он тихо. – Да кто я-с? разносчик, что ли? Ах! не нищий ли уж? В зале послышалось движение, и барышня выбежала в переднюю. – Ах, это опять вы? – сказала она. – Я самый-с. Она была уже не в утреннем капоте и не в папильотках, как в первый раз, а в черном шелковом платье, со взбитыми локонами. В одной руке держала не петуха, а маленькую собачку, в другой – книжку. Собачонка так и заливалась-лаяла на Ивана Савича. – Что вам угодно? – сказала она. – Помилуйте! Молчи, Жужу! Как вы со мной поступаете? За кого вы принимаете меня? Молчи же: ты выговорить слова не дашь! Этого еще не бывало, чтобы чужой мужчина осмелился… в другой раз… а? На что это похоже? С этой собачонкой из терпенья выйдешь. Средства нет никакого! Она пустила ее в комнату. – Я только пришел спросить… – начал Иван Савич. – Что спросить? Помилуйте! со мной никто так не поступал… – Я только хотел узнать, не колете ли вы здесь дрова… – Я колю дрова! а! каково это? Вы хотите обижать меня, бедную девушку: думаете, что меня некому защитить. Я крестному папеньке скажу. Он коллежский советник: он защитит меня! Я колю дрова!.. – То есть не колют ли у вас? – перебил Иван Савич, – у меня раздается так, что стены трясутся; того и гляди, штукатурка отвалится… задавит… – Мне дрова рубит дворник в сарае, – отвечала она. – Я плачу ему два рубля в месяц – вот что. А это, верно, у соседей… – Ах, так виноват! – сказал Иван Савич, раскланиваясь, и остановился. – Позвольте спросить, что это за книжечка? – спросил он нежно. – Это «Поучительные размышления»… Мне папенька крестный на прошлой неделе в именины подарил. – А какой святой праздновали на прошедшей неделе, позвольте спросить? 158 – Прасковьи, двадцать восьмого октября. Меня ведь зовут Прасковьей Михайловной. – Вот вы нравоучительные книги изволите читать, Прасковья Михайловна, а я так всё философические… – Уж хороши эти философические книги! я знаю! Мне крестный сказывал, что философы в Бога не веруют. Вот пусти вас к себе: вон вы что читаете! И она отступила. Иван Савич сделал шаг вперед. Она отступила еще. Он за нею – и очутился в комнате. – Наконец я у вас… – сказал он торжественно, – ужели это правда?.. я как будто во сне… – Ах! – сказала она, – вы уж и вошли! Каковы мужчины! Вы, вероятно, думаете, что я рада, что хотела этого? Не воображайте! – Помилуйте… осмелюсь ли я? Я только умоляю: не лишите меня счастья… – Как это можно! Ах, Господи! – начала она, садясь на диван. – Что скажут? про меня никто никогда не слыхал дурного слова, а тут этакой срам: чужой мужчина в другой раз… – Скажут-с… что я приходил узнать насчет дров: ведь всякий дорожит своим спокойствием… согласитесь сами, Прасковья Михайловна… – убедительно прибавил Иван Савич и сел. – Оно, конечно… – начала она, – позвольте узнать, как вас по имени и отчеству? Ах! да уж вы и сели? – Меня зовут Иван Савич, – сказал он. – Оно, конечно… Иван Савич. Но посудите сами: ведь я девушка, мне двадцать второй год, я дочь честных родителей, живу одна, и обо мне никто дурного слова не слыхал. Что могут подумать?.. – Так-с, так-с! Боже меня сохрани спорить… но я человек смирный, живу тоже один… Почему ж мне, как соседу, не позволить иногда прийти время разделить. Особенно же теперь наступает зима… вечера длинные… – Неужели вы думаете, – сказала она, – что я позволю вам сидеть у себя по вечерам одним? Вы ошибаетесь!.. За кого вы меня принимаете? Другое дело по четвергам, если крестный позволит. – Что же вам по вечерам делать одним? Всё читать да читать – надоест. Разве вы бываете в театре? – Очень редко: на масленице крестный берет ложу, если пьеса, знаете, такая, где нет ничего… Ведь нынче 159 женщине и в театр, не знамши , нельзя пойти… Бог знает что представляют… – Да-с, – перебил Иван Савич, – это правда: вот я был в тот вечер, как мы кутили у баронессы… – Ах! вы мне опять про этот гадкий вечер, опять про баронессу: я и знать и слышать не хочу… увольте… – Виноват-с: я хотел сказать, какую ужасную пьесу давали: поверите ли? я едва высидел. – Вы не высидели! – сказала Прасковья Михайловна, – можно вам поверить! – Уверяю вас! Вы не знаете меня. Я краснею от всякого нескромного слова… Так в этой пьесе, говорю, один объясняется в любви… – Ах, Боже мой! – закричала Прасковья Михайловна, вскочив с дивана, – что вы, что вы? Опомнитесь! кому вы говорите?.. Что это за ужасть такая! Вот пусти вас… все мужчины одинаковы. Вы думаете, что я живу одна, так меня можно обижать?.. «У! какая добродетель! – подумал Иван Савич, – вот бы счастье понравиться этакой!..» – Помилуйте! – сказал он, – я? обижать? О, вы меня не знаете: обидеть женщину не только делом, даже нескромным словом так низко, так гнусно… что я слова не найду: вот мои правила! Поверьте, мне всегда возмущает душу, когда я слышу, что какой-нибудь развратный человек… – Ах, Боже мой, что вы? опять! – закричала Прасковья Михайловна, зажимая уши, так, однако, что оставила маленькую лазейку. – Я хочу сказать, – торопливо прибавил Иван Савич, – когда развратный человек воспользуется слабостию неопытной девушки! Вот мои правила! – Замолчите! замолчите! о чем вы мне говорите? я и слышать не хочу о ваших правилах. Вспомните, что я девушка: я не должна понимать и не понимаю ваших слов. – Но согласитесь, Прасковья Михайловна, – начал Иван Савич тоном убеждения, – что если девушка не хочет слышать, какого рода опасность угрожает ее добродетели, то ведь она легко может…