Текст книги "Утренние поезда"

Автор книги: Исай Кузнецов

Соавторы: Авенир Зак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

– Счастливые вы люди, – говорил Казанков, улыбаясь по-детски доверчиво. – Среди всей этой сумятицы, ненависти, раздора занимаетесь по-настоящему полезным делом. Боже мой, как я хотел стать врачом… Но… семейная традиция оказалась сильней. Я из потомственной семьи военных.

Он достал из полевой сумки несколько фотографий. Куманин заметил в сумке большой белый конверт с сургучными печатями.

Казанков показывал Тасе фотографии.

– Это мама, отец, братья, сестренка, дед…

Все мужчины были в военной форме.

На другом снимке Казанков на гитаре аккомпанировал братьям, которые пели.

– В Гатчине, на даче… перед самой войной, – вздохнул Казанков и негромко запел:

 
«Я вам пишу, случайно, право,
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это право,
И что скажу вам?.. – ничего…»
 

Тася слушала Казанкова, слушала песню из ее собственного недавнего и уже такого далекого прошлого и тихонько подпевала:

 
«Что помню вас? Но, боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, все равно».
 

Куманин отошел в сторону и скрылся за палаткой. Арсен взглянул ему вслед и снова, не отрываясь, задумчиво стал глядеть на сидящих у костра.

 
«Безумно ждать любви заочной, —
 

пели Казанков и Тася, —

 
«В наш век все чувства лишь на срок.
Но я вас помню, да – и точно
Я вас забыть никак не мог…»
 

Куманин тихонько окликнул Арсена, и тот, поднявшись из-за стола, направился к нему. Куманин протянул ему пакет с сургучной печатью. Арсен аккуратно, лезвием ножа вскрыл пакет.

 
«С людьми сближаясь осторожно, —
 

доносилось от костра, —

 
Забыл я пыл былых проказ,
Любовь, поэзию, но вас…
Но вас забыть мне было невозможно…»
 

Арсен достал из конверта тонкий листок бумаги с машинописным текстом, внимательно прочел.

– Благодарю вас, товарищ Куманин. Отменяю пятнадцать суток гауптвахты.

– Двадцать пять, – подсказал Куманин.

– Хорошо, – улыбнулся Арсен. – Отменяю все двадцать пять.

Едва взошло солнце, Казанков со своими спутниками покинули лагерь экспедиции.

Митька уже сидел на лошади, когда Зимин и Смелков вышли из палатки.

– Что происходит, Арсен Гургенович? – спросил Смелков. – Куда вы отправляете Митю?

– Я посылаю его к Федякину, отряду которого угрожает опасность.

– А что это за бумага? – спросил Смелков, заметив в руках у Митьки листок.

– Копия приказа генерала Горского об окружении и уничтожении отряда Федякина, – спокойно ответил Арсен.

– Откуда она у вас?

Арсен неопределенно пожал плечами.

– Выкрали?! Ну, конечно, выкрали! – возмутился Смелков. – Я дал Волжину согласие возглавить поисковую экспедицию, а не шпионский отряд! В какое положение вы меня ставите?! Я заверил прапорщика в том, что мы не принимаем участия в военных действиях, а мы тем временем передаем партизанам секретные приказы!..

– Ваша совесть чиста, Аркадий Николаевич, – ответил Арсен. – Не вы посылаете Митю к партизанам, а я.

– Нас направили сюда искать золото, а не помогать партизанам! Вы мой помощник! И я отвечаю за вас!

Они стояли друг против друга, и Митька поглядывал то на одного, то на другого.

– Я хотел бы, дорогой Аркадий Николаевич, – заговорил Арсен тихо, – чтобы вы поняли одну самую, пожалуй, важную вещь: найденное нами золото не будет иметь никакой ценности для народа, если не победит дело революции.

Зимин, стоявший чуть поодаль, покусывая травинку, чуть заметно ухмыльнулся.

– Не вижу здесь ничего смешного! – раздраженно бросил ему Смелков.

– Вы наивны, Аркадий Николаевич. В России революция. Мы находимся в зоне военных действий, и товарищ Арсен поступает в строгом согласии с революционной моралью, для которой главный нравственный критерий – это победа.

Арсен, прищурившись, взглянул на Зимина.

– Вы правы, хотя, как я понимаю, иронизируете, господин Зимин?!

– Нет, почему же? – все так же улыбаясь, сказал Зимин. – У вас своя правда, а у Аркадия Николаевича – своя.

– А у вас? – резко спросил Арсен.

– У меня… тоже своя… собственная.

Арсен пристально поглядел на Зимина и обернулся к Мите.

– Поезжай! – сказал он ласково. – И поскорей возвращайся.

Митя тронул лошадь.

– Кроме всего прочего… вы подвергаете опасности жизнь этого мальчика… и всю экспедицию, – сказал Смелков.

– Я все понимаю, – глядя в глаза Смелкову, твердо сказал Арсен. – Но для меня… и не только для меня, успех экспедиции не будет иметь смысла, если победят белые.

– У нас разное понимание смысла нашего дела. Мне придется свернуть экспедицию. Во всяком случае, мы с дочерью уезжаем. Собирайся, Тася!

– Папа… подумай, – сказала Тася.

– Есть нравственные принципы, через которые я не могу переступить, – ответил Смелков и, взглянув на Арсена, вдруг вспомнил, откуда он знает это лицо.

Мраморная лестница Горного института была забита возбужденной толпой студентов.

– Смелков! – крикнул кто-то. – Смелков идет!

Студенты расступились, пропуская Смелкова. Молодой профессор, откинув назад голову и заложив руки за спину, быстро поднимался по лестнице.

– Мы с вами, господин профессор! – крикнул какой-то студент, стоявший наверху. Смелков обернулся и увидел молодого грузина, восторженно смотревшего на него.

Из массивной двери с надписью «Директор Горного института» вышел старик с впалыми щеками и с седыми пушистыми бакенбардами.

Студенты притихли.

– Станислав Викентьевич, – сказал Смелков, – вчера вы подписали приказ о сдаче в солдаты семерых студентов, подозреваемых в политической деятельности. Пока эти студенты не будут возвращены, я не переступлю порога института.

Студенты зашумели.

– Аркадий Николаевич, помилуйте… – сказал директор, тревожно поглядывая на студентов. – Эти семь человек – зараза, отравляющая весь институт.

– Каждый человек, Станислав Викентьевич, – твердо сказал Смелков, – имеет право на свои нравственные принципы. Для меня эти студенты не являются преступниками, пока их преступление не доказано судом присяжных. Ваш приказ – бесчеловечен.

– Хорошо, – сказал директор сухо. – Напишите заявление о вашем уходе. И если вас не затруднит, объясните свои побудительные причины.

– Честь имею.

Смелков сухо поклонился и стал спускаться вниз по лестнице.

Директор поспешно скрылся в своем кабинете.

– Разрешите пожать вашу руку, профессор, – горячо сказал молодой грузин, протиснувшись к Смелкову. – Я один из семерых.

– Должен предупредить вас… – сухо сказал Смелков, – и всех вас, господа… Я вовсе не одобряю ваши политические эскапады… Для того, чтобы в будущем приносить пользу России, вы должны учиться, а не заниматься политической деятельностью.

Смелков стоял возле навьюченной лошади и задумчиво разглядывал Арсена – теперь он не сомневался: Арсен Кобакидзе был одним из тех, семерых.

– Сколько же времени вы пробыли в солдатах? – спросил он слегка смущенно.

– Считайте сами. С тех пор я не снимал шинели, – ответил Арсен.

– Однажды вы уже пытались сочетать занятия наукой с политикой. Не знаю, что выиграла политика, но наука проиграла, смею вас заверить. Ну что ж, думаю, что вы сможете продолжить экспедицию без меня.

– Я не отпущу вас, Аркадий Николаевич, – сказал Арсен.

– Как не отпустите? – изумился Смелков. – Вы что же, снова арестуете меня? Или заставите работать под страхом оружия?

– Нет, мы поступим иначе. Из экспедиции уйду я.

– То есть как? – растерялся Смелков. – Вы, так сказать, представитель власти… И потом, что вы скажете Волжину?

– Волжину я скажу, что полностью доверяю вам, что вы человек слова и доведете дело до конца, – сказал Арсен.

Смелков стоял совершенно растерянный.

– Нет, это ерунда какая-то. Ну как это… вы уйдете… Да… – Он помялся и вдруг, резко обернувшись к Куманину, крикнул: – Снимайте вьючные мешки! Мы остаемся!

Тася взглянула на Зимина, улыбнулась.

– У вас отвратительный характер, Арсен. Из вас вышел бы прекрасный геолог, если бы не ваша дурацкая политика, – сказал Смелков ворчливо.

– Я еще стану геологом, – просияв, заявил Арсен. – С вашей помощью. Если мы, конечно, продолжим нашу совместную работу и отнимем золото у Ардыбаша.

Полковник Хатунцев расположился на постоялом дворе Субботы в комнате на втором этаже, хранившей на себе следы купеческих разгулов – треснутое зеркало, залитые шампанским обои, искалеченная резьба на позолоченной спинке кровати…

Полковник стоял у зеркала и брился, когда к нему вошел Казанков.

– Прапорщик Казанков, – отрапортовал он, вытянувшись. – С пакетом от генерала Горского.

Хатунцев протянул руку.

Казанков открыл сумку и, достав пакет, передал его Хатунцеву. Полковник вскрыл конверт, пробежал глазами приказ и, вытащив из ящика смятую бумажку, протянул ее Казанкову. Казанков прочел, и лицо его покрылось испариной.

– Что это?

– Содержание приказа генерала Горского, который был передан вам в запечатанном виде, – сказал Хатунцев, испытующе глядя на прапорщика.

– Я не вскрывал пакета, господин полковник!

– Не сомневаюсь. За вас это сделали другие и довольно аккуратно.

– Но кто? Кто мог это сделать?

– Именно это меня интересует. Содержание секретного приказа становится известным партизанам, и вся наша операция… Скажите, прапорщик, почему вы задержались? Я ждал вас третьего дня.

– Мы сбились с пути. – Казанков опустил голову.

– Сбились с пути… – Хатунцев пристально поглядел на него и надел фуражку. – Пойдемте!

Они прошли по двору, мимо походной кухни, где повар раздавал солдатам пищу, к сараю, у которого стоял часовой.

Хатунцев распахнул двери сарая, и Казанков увидел Митьку, лежащего на телеге. Под глазом у него был синяк, на лице ссадины.

– Вам знаком этот мальчишка? – спросил Хатунцев.

Казанков разглядывал Митьку.

– Да… – сказал он, чуть поколебавшись… – Я, кажется, его видел.

– Где? – быстро спросил Хатунцев.

– Этот мальчик – проводник экспедиции Смелкова.

– Не знаю я никакой экспедиции! – крикнул Митька. – Я на охоту ходил к Николиной заимке… там и нашел эту бумажку… на полу, в избе…

– Прапорщик, вы не ошиблись? – спросил Хатунцев.

– Нет, – упавшим голосом сказал Казанков. – Мы заблудились у Ардыбаша и заночевали в лагере экспедиции.

– Вы предстанете перед судом военного трибунала, прапорщик, – с презрением сказал полковник. – Секретный приказ едва не попал в руки партизан. Слава богу, удалось перехватить мальчишку… Поручик Дегтярев! – крикнул он, и в сарай вошел офицер.

– По вашему приказанию, поручик Дегтярев, – доложил он полковнику.

– Возьмите десяток солдат. Разыщите и доставьте сюда разведывательную группу большевиков, действующую под видом геологической экспедиции.

– Есть, – козырнул поручик.

– А вы, прапорщик, – обратился Хатунцев к Казанкову, – сдайте свое оружие.

Работа экспедиции продолжалась. Сменялись цифры на штагах: 47… 53… 64… Сушились пробы. Наполнялись капсулами коробочки. Смелков продолжал свои записи.

На штаге было написано: «Инж. Смелков № 72».

Харитон выглянул из шурфа и, оглядевшись, выбрался на поверхность. На высоком берегу Тася, щурясь от едкого дыма, помешивала кипящую в котле кашу и не заметила, как Харитон крадучись забрался в палатку. Здесь было темновато. Стараясь не шуметь, Харитон переворошил один из вьючных мешков и, ничего не найдя, полез в ящик с пробами. Среди пакетов с капсулами он увидел и знакомую коробочку с надписью «Ландрин».

Судорожно прижимая к груди банку из-под монпансье, Харитон продирался сквозь лесную чащу. Тяжело дыша, он уходил все дальше и дальше, когда вдруг услышал за спиной знакомый голос:

– Харитошка!..

Харитон торопливо запихал коробку за пазуху.

Перед Харитоном стоял Силантий. Рядом, невдалеке от скалистого обрыва, к дереву был привязан Агат.

– Ты чего там прячешь?

– Да ничего…

– Чего под рубаху-то засунул? – требовательно спросил Силантий. – А ну покажь.

– Коробочка с-под ландрину. – Харитон вытащил коробку и снова сунул ее за пазуху.

– Покажь, – так же требовательно повторил Силантий.

– Твое какое дело… «Покажь!» «Покажь»! – взбунтовался Харитон. – А вот и не покажу!

Силантий быстро, по-кошачьи прыгнул на Харитона и, повалив его на землю, вырвал коробку. Раскрыв ее, он увидел золото.

– Господи, – прошептал Силантий.

– Отдай, мое! – крикнул Харитон.

– Твое? – со злобой сказал Силантий. – Тебе довольно и того, что у меня взял.

– Я? – взвизгнул Харитон. – Тебя Ефим вокруг пальца обвел, а ты… Отдай!

Он кинулся на Силантия и повис у него на спине. Силантий, держа в руках коробку, попытался сбросить его, но это ему не удалось. Сцепившись, они подкатились к самому обрыву, Харитон впился зубами в руку Силантия, державшую коробку. Кисть разжалась, и коробка полетела вниз. Оба застыли, глядя, как она падает, ударяясь о каменистые выступы, как она раскрылась и золото, рассыпавшись, полетело в бездонную пропасть…

– А… – в отчаянии застонал Харитон и, вскочив, с силой ударил Силантия ногой в живот.

Силантий, кряхтя, поднялся и тупо ударил Харитона кулаком по лицу…

Отодвигая тяжелый засов и пропуская Марфу в сарай с обедом для арестованных, караульный проворчал:

– Я бы и сам от таких щей не отказался.

Марфа увидела Митьку, лежавшего на телеге, и Казанкова, мрачно сидевшего в углу на сене.

– Кушайте, – сказала она и, наклонившись к Митьке, шепнула: – В углу, где сбруя свалена, под сеном дверца… в самом низу… лаз…

Митька понимающе кивнул.

– И ты… с ним беги, – сказала она Казанкову, – убьют, не посмотрят, что молоденький.

Марфа вышла из сарая, и караульный задвинул засов.

– Побежишь со мной? – спросил Митька.

– Нет, не побегу.

– Убьют тебя. Расстреляют, – сказал Митька. – Беги.

– Я присягу давал.

– Кому? Царю? Так нет его, царя-то!

– Тебе это не понять, – грустно улыбнулся Казанков. – Есть такое слово: честь. Ты слышал это слово?

– Какая же тут честь, когда они за твою же верность тебя же и расстрелять хотят? – Митька не понимал Казанкова.

– Значит, судьба, – сказал Казанков и беспомощно улыбнулся Митьке.

– Не побежишь? – упавшим голосом спросил Митька. – И меня… не пустишь?

– А ты – беги, – сказал Казанков.

Было совсем темно, когда Митька через потайной лаз выбрался из сарая. Тускло светила луна. Невдалеке маячил силуэт часового. Митька бесшумно прошмыгнул мимо коновязи и, перемахнув через плетень, пополз вдоль грядок огорода к лесу.

Здесь его ожидали Дуня и Марфа.

Марфа подвела Митьке коня. Дуня, с ружьем в руках, смотрела на сына с беспокойством.

– Ружье-то дайте, маманя, – попросил Митька.

Дуня протянула ружье.

– Вытянуть бы тебя ремнем разок-другой! – в сердцах сказала Дуня и перекрестила Митьку.

Митька вскочил на лошадь и поскакал в темноту.

Тихо заскулила овчарка.

– Господи, – сказала Дуня, – спаси его и помилуй.

Десять всадников во главе с поручиком Дегтяревым двигались по тайге, по тем местам, где еще недавно проходила экспедиция. Внезапно всадники остановились.

Где-то очень далеко прозвучал донесенный ветром, еле слышный звук выстрела.

Стрелял Смелков. Размахивая ружьем, нелепо пританцовывая, мокрый от брызг водопада, он кричал бегущим к нему членам экспедиции:

– Первый самородок Ардыбаша! Первый самородок Ардыбаша!

Он поднял высоко над головой самородок и, нескладно подпрыгнув, закричал:

– Ура!..

Арсен взял в руки мокрый, неярко поблескивавший камень. Все окружили его.

– Я бы сказал, что этот самородок напоминает грушу дюшес, увеличенную в несколько раз, – сказал Арсен.

– Нет, – Тася повернула самородок на руках у отца, – посмотрите, он похож на быка, на бычью голову… Вот один рог, а у этого острие обломано… Вот глаза…

– Так и назовем его, – сказал Смелков, – «Бычья голова».

Когда все немного успокоились, Смелков показал на торчащие в прозрачной воде сланцевые щетки. Между пластинами сланца, стоящими почти вертикально, течение крутило мелкую гальку.

– Взгляните! – сказал Смелков. – Сама природа создала естественную бутару для промывки золота.

Он зачерпнул пригоршню гальки. Вода стекала между пальцами. Он разжал кулак. На ладони, среди гальки и песка, матово заблестели золотые зерна.

Арсен присвистнул от восхищения.

– Мы вышли к коренному месторождению, – взволнованно объявил Смелков.

Арсен, зажав зубами охотничий нож, пустился отплясывать лезгинку. Куманин пошел вприсядку. Даже Зимин сделал несколько танцевальных движений. Тася с нежностью смотрела на счастливое лицо отца.

Импровизированное пиршество по случаю счастливой находки было в разгаре. Арсен вытащил из своего мешка оплетенную бутылку и водрузил ее на стол, сложенный из экспедиционных ящиков.

– Откуда такое богатство, Арсен?! – удивился Смелков.

– Моя мама сказала: Арсен, когда у тебя будет самый счастливый день, ты откроешь эту бутылку и выпьешь ее вместе со своими лучшими друзьями!

Подняв кружку с вином, Смелков встал.

– Дорогие друзья! – сказал он, когда наступила тишина. – Последние пробы дали по ползолотника на лоток, четыре фунта на сажень! Мои предположения оправдываются: Ардыбаш – обширная золотоносная область.

– За Ардыбаш! – крикнул Куманин и выстрелил из ружья.

На этот раз выстрел прозвучал совсем близко.

Дегтярев со своим отрядом прислушались и, чуть свернув, направили своих коней в сторону выстрела.

А трапеза шла своим чередом.

– Один этот булыжник мог бы обеспечить любого из нас до конца жизни, – сказал Зимин.

– Для меня, как геолога, этот самородок имеет чисто научную ценность, – сказал Смелков.

– Не сомневаюсь, – засмеялся Зимин. – А вот для товарища Кобакидзе этот кусок золота имеет другой смысл. Ему нужно золото для того, чтобы построить общество, в котором оно потеряет всякую цену.

– Насколько я понимаю, – сказал Кобакидзе, – вы иронизируете?

– Ничуть, – ответил Зимин. – Я просто не верю в подобное общество. В природе человека заложено нечто такое… что золото для него всегда останется золотом.

– Нет, нет, Кирилл Петрович, решительно с вами не согласен, – горячо заговорил Смелков. – В человеческой природе есть другое начало – творческое, созидательное, если хотите, высшее, которое поможет ему преодолеть свои низменные инстинкты. И тому есть примеры в истории. Джордано Бруно хотя бы…

– Джордано Бруно… кто же станет спорить, – сказал Зимин. – Только мы-то с вами чаще встречаемся с такими людьми, как Силантий и Харитон.

– У нас есть и такие, как наш товарищ Куманин, который мог бы скрыть свою находку и тем самым обеспечить свое благополучие, – сказал Арсен. – Однако пролетарская совесть не позволила ему этого сделать.

– Ну конечно, – усмехнулся Зимин. – Джордано Бруно был всего-навсего монахом, а наш Куманин – представитель победившего пролетариата. За Куманина! – он поднял кружку.

– Иронизируете, Зимин. Напрасно… – сказал Арсен. Он хотел что-то еще добавить, но вдруг замолчал.

Из-за деревьев показались всадники. Это был Дегтярев со своим отрядом.

Митька всю ночь, то верхом, то ведя коня под уздцы, пробирался через тайгу. Когда солнце выглянуло из-за сопок, он увидел, как по висячему мосту в сопровождении конного конвоя двигаются участники экспедиции и знакомая Митьке связка навьюченных лошадей. Митька разглядел Смелкова, шагавшего, по обыкновению, с заложенными за спину руками, Арсена, Куманина и, наконец, Тасю, шедшую рядом с Зиминым.

Арсен шел рядом с Куманиным и вдруг удивленно прислушался. Где-то совсем близко ухала сова.

– Сова днем? – удивился Арсен.

Куманин прислушался, улыбнулся.

– Это Митька. – Он оглянулся и незаметно, как бы случайно, уронил тяжелый рюкзак. Митька, стоя под мостом, выждал, пока скрылся последний солдат, вошел в неглубокую реку и поднял брошенный Куманиным рюкзак.

Во дворе у Субботы под охраной отряда поручика Дегтярева стояли участники экспедиции.

Полковник Хатунцев подошел к Тасе.

– Вот мы и встретились, девочка, – сказал он и взглянул на Смелкова. – Это тот самый замечательный человек, для которого интересы науки выше нашей… грязной политики?.. Вы, профессор, как личность, так сказать, возвышенная, являетесь, конечно, ширмой для всей этой шайки… Кто у вас главный?

– Я, – сказал Арсен. – Профессор не должен отвечать за мои поступки.

– Скажите, какое благородство! – Хатунцев разглядывал Куманина и Зимина. – Кто же из вас выкрал пакет у прапорщика Казанкова? Впрочем, не стану спрашивать… Хотя бы для того, чтобы не заставлять вас лгать перед смертью. – Он обернулся к Дегтяреву. – Пришлите сюда прапорщика Казанкова.

Офицер побежал к сараю. Хатунцев тронул за плечо Смелкова.

– Отойдите от них. И вы, девочка, тоже.

Смелков и Тася отошли.

К Хатунцеву подошел Казанков.

– Прапорщик Казанков явился по вашему приказанию.

Хатунцев внимательно посмотрел на него.

– Почему вы, прапорщик, не воспользовались возможностью побега?

Казанков опустил голову.

– Я уважаю ваш поступок. И отменяю свое решение отдать вас под суд трибунала. Возьмите трех солдат и уведите… этих господ со двора.

– Простите, я не понял… господин полковник, – растерянно проговорил Казанков.

– Расстрелять, – сказал полковник.

– Я?.. Я должен их расстрелять?

– Вы, прапорщик Казанков.

– Я не палач! – в смятении проговорил Казанков.

– Неужели я должен вам, сыну офицера, объяснять, что такое приказ?

Казанков подавленно молчал.

Смелков обнял Тасю, перекрестил ее и встал рядом с Кобакидзе.

– Я отвечаю целиком и полностью за любое действие моих подчиненных. И я должен разделить их судьбу, – сказал он твердо.

– Как вам будет угодно, профессор, – холодно сказал Хатунцев.

– Папа! – крикнула Тася и бросилась к отцу.

– Уведите ее! – распорядился Хатунцев.

Двое солдат оттащили Тасю и повели в дом.

– Папа! Папа! – кричала она. – Кирилл!..

У Казанкова тряслись руки.

Стоя у окна своей каморки, Суббота из-за занавески наблюдал за всей этой сценой.

Со двора Субботы под звуки оркестра выходила конница Хатунцева. Двор почти опустел, когда к Хатунцеву подъехал коренастый, с пышными усами поручик Губенко.

– Господин полковник, орудия установлены на высоте 317, – доложил он. – Батарея готова к бою.

– Ваша высотка, поручик, ключевая, – сказал Хатунцев. – Не подпускайте ни единой души! Слышите – ни единой души.

– Есть! – козырнул поручик и поскакал со двора.

– Да… – устало добавил полковник, – имущество экспедиции велите передать в обоз.

– Господин полковник… оно исчезло, – сказал один из офицеров.

– Как так – исчезло? Спросите у хозяина, может быть, он… спрятал?

– Хозяин тоже… исчез.

Хатунцев вскочил на коня и, обернувшись, приказал:

– Этот вертеп – сжечь!

Четыре всадника во главе с поручиком Казанковым сопровождали приговоренных к расстрелу. Арсен шел рядом с Куманиным.

– Всех под пулю подвел, – с горечью сказал Куманин.

– Вы не должны жалеть об этом, Алеша, – сказал Арсен. – Мы спасли многие человеческие жизни.

Некоторое время они шли молча.

– Если я о чем-нибудь жалею, – сказал наконец Арсен, – так только о том, что погибнет Аркадий Николаевич… Какой человек! Какой благороднейший человек!

Смелков, как всегда – руки за спиной, шагал рядом с Зиминым.

– Сказать по чести, – сказал Смелков, – умирать нет никакого желания.

– Моя смерть ничего не изменит на этой земле, – сказал Зимин. – Нет у меня ни высшей цели, как у вас, ни великой веры в лучшее будущее, как у Арсена. И если бы это случилось всего месяц назад, я бы ничуть не жалел… Я люблю вашу дочь.

– Я заметил, – сухо сказал Смелков.

– Я прошу у вас ее руки!

Смелков вскинул голову.

– Вы сошли с ума. В такую минуту…

– Я фаталист, – усмехнулся Зимин. – Один татарин нагадал мне, что я умру не от пули. Вы даете свое отцовское благословение?

– Ну если она вас любит… – сказал Смелков и тут же вспылил: – Чушь какая-то, о чем вы говорите!

К Казанкову подъехал Калганов.

– Может, здеся, ваше благородие. Место хорошее.

– Дальше… – сказал Казанков, думая о чем-то своем.

Калганов пожал плечами и отъехал.

Они стояли над высоким обрывом у старой каменоломни. Внизу кое-где валялись ржавые кайла, сломанные тачки. Легкий ветерок чуть шевелил седые волосы Смелкова. Они стояли со связанными руками. А позади них солдаты проверяли винтовки.

– Ирония судьбы, – усмехнулся Зимин. – Пять лет я ворочал здесь эти камни и выжил. Хм…

К Смелкову подъехал Казанков.

– Я невольно стал виновником вашей гибели, – сказал он. – Простите меня.

Казанков развернул лошадь и подъехал к солдатам.

– Не могу. Командуйте вы, ефрейтор, – сказал он Калганову.

Арсен плечом слегка толкнул Куманина.

Солдаты вскинули винтовки. И тут неожиданно послышался свист летящего снаряда. Солдаты испуганно пригнулись.

– В Петрограде найди Волжина. Прощай, Алеша.

Арсен с силой толкнул Куманина, тот покатился с обрыва и скрылся в густом кустарнике, росшем на склоне. Зимин прыгнул за ним.

Солдаты бросились к обрыву, беспорядочно стреляя вслед бежавшему Куманину. И вдруг Калганов уронил винтовку и, вскинув руки, упал. Солдаты испуганно оглянулись. В тишине прозвучало еще несколько выстрелов, солдаты бросились бежать, но, застигнутые выстрелами, упали.

Казанков пошатнулся в седле и, уронив голову, схватился за шею лошади. Лошадь заржала, рванулась и понесла… Казанков упал, но нога его осталась в стремени, и лошадь потащила его по камням.

Из-за валуна выехало несколько всадников. Впереди ехал Суббота.

– Доброе утро, инженер, – сказал он, подъезжая к Смелкову.

Карательный отряд полковника Хатунцева двигался по проселочной дороге, когда к нему подъехал Дегтярев.

– Господин полковник, в деревне никого нет – ни живой души. Пусто.

– Вероятно, их кто-то успел предупредить, – заметил ехавший рядом с полковником офицер.

– Кто-то! – зло процедил Хатунцев. – Мальчишка! Дали сбежать, ротозеи! Передайте Губенко – деревню сжечь.

– Есть! – козырнул Дегтярев и, пришпорив коня, поскакал к высотке, где расположилась батарея Губенко.

Партизаны Федякина ворвались на постоялый двор, когда дом Субботы был уже объят пламенем. Увидев во дворе мечущуюся Марфу, Федякин подъехал к ней.

Марфа посмотрела на него заплаканными глазами.

– Где белые? – крикнул Федякин.

– Ушли, – тихо сказала Марфа. – Дом спалили и ушли…

– За мной! – скомандовал Федякин и, развернув коня, увлек за собой отряд.

Марфа, увидев Митьку, подбежала к нему.

– Настасья там, наверху! Сгорит она, слышишь?!

Митька бросился в дом и попытался подняться по охваченной огнем лестнице, но, обожженный, едва успев выскочить из огня, увидел Тасю, вылезающую из чердачного окна на крышу.

Задыхаясь от дыма, Тася по краю карниза пробиралась к лестнице, прислоненной к стене дома. Но всполохи огня из окна уже охватили лестницу, и Тася отшатнулась.

Схватив веревку, висевшую на коновязи, Митька швырнул ее Тасе.

– Вяжи к трубе! – крикнул он.

Тася подхватила веревку и, закрывая лицо от дыма, стала карабкаться к трубе. Подвязав веревку, она потеряла сознание и упала, покатившись по скату крыши. Марфа вскрикнула. Но Тася, скатившись к самому краю, чудом удержалась у карниза. Конец веревки упал вниз. Митька по ней забрался наверх и, привязав Тасю, стал медленно спускать ее к стоящей внизу Марфе. Марфа подхватила Тасю и осторожно опустила на землю. Языки пламени охватывали Митьку со всех сторон. Он метнулся на другой скат крыши и, увидев рядом с домом лиственницу, прыгнул и уцепился за ветку. Ветка обломилась, Митька, падая, снова схватился за толстый сук и, отпустив руки, спрыгнул на землю.

Подбежав к Тасе, он опустился рядом.

– Где отец? – спросил он. – Где все?

Тася не отвечала.

– Увели их… расстреливать, – сказала Марфа и перекрестилась.

В эту минуту во дворе появился Куманин. Увидев Митьку, он бросился к нему.

– Живой? – обрадовался Митька.

Куманин и Митька подъехали к месту расстрела. Молча смотрели на убитых солдат и прапорщика, не понимая, что здесь произошло. И вдруг из-за валуна вышел конь Казанкова, приблизился к телу прапорщика и, опустив голову, заржал.

Митька внимательно оглядел площадку.

– Живые они, – сказал он Куманину. – Увели их. За мной! – крикнул он и пришпорил коня.

На лесной опушке среди могил стояла потемневшая от времени деревянная часовня. Лошади, привязанные к крестам, мирно щипали траву.

На крылечке, держа на коленях обрезы, покуривали двое мужиков.

В часовню свет проникал через узкие окошечки, вырезанные в толстых бревнах. Смелков и Арсен стояли у алтаря, увешанного от пола до потолка иконами.

– Ну что ж, инженер, пришла пора и посчитаться, – сказал Суббота, усаживаясь на скамейку у стены.

– Да, да, конечно… вы спасли нам жизнь, – сказал Смелков. – Не знаю даже, чем вас и отблагодарить.

– Поделиться по-христиански, – смиренно сказал Суббота.

– Чем поделиться? – не понял Смелков.

– Золотом, инженер… Золотишком.

– Но у меня нет золота, – сказал Смелков.

– Не криви душой, инженер, перед святыми иконами. Не бери грех на душу.

– Золото, которое мы нашли, принадлежит не нам, – сказал Смелков.

– А кому? Властей нынче много, а коли много, так и вовсе нет… – улыбнулся Суббота. – Кто нашел, того и золото.

– Нет, – твердо сказал Смелков. – У меня золота нет, а месторождение – это не моя собственность.

– Чья же? Твоя, комиссар? – Суббота обратился к Кобакидзе.

– Нет. Не моя.

– Стыд потеряли. Кабы не я, лежать бы вам всем на камнях заместо солдат. Ну да ничего… Терпением меня бог не обидел, подожду маленько. Может, одумаетесь. А не одумаетесь – силой возьму.

И Суббота вышел на крыльцо.

Поручик Губенко стоял возле своей батареи, расположенной на высокой сопке, и рассматривал в бинокль погост. Передав бинокль стоявшему рядом наводчику, он сказал:

– Архипов!

– Слушаю, ваше благородие! – козырнул солдат.

– Видишь лошадей на погосте?

– Иде?

– Да возле церкви! Видишь?

– Ага, вижу.

– Ну вот и давай. – Губенко пожевал былинку и сплюнул.

– Чаво?

– Орудие разверни! Чаво…

– Слушаю, ваше благородие.

– Может быть, уничтожить дневники и карту? – спросил Смелков.

Арсен внимательно поглядел на него.

– Нет, – сказал он наконец. – Мы должны их сохранить и передать Волжину.

Он внимательно оглядел церковные стены, увешанные иконами, потрогал одну, другую.

– Что вы там ищете, Арсен? – спросил Смелков.

Арсен подошел к иконе Георгия Победоносца и вдруг улыбнулся.

– Давайте бумаги ваши, Аркадий Николаевич! Мы доверим их охрану этому святому человеку.

Смелков достал из-за пазухи клеенчатую тетрадь, карту, протянул Арсену, все еще не понимая, что тот собирается делать. Арсен нажал слегка на раму, и изображение Георгия сдвинулось, открыв тайничок. Он положил туда бумаги Смелкова и вернул изображение на место.

– Георгий Победоносец, если не ошибаюсь, человек надежный, – он подмигнул Смелкову.

Где-то совсем рядом раздался взрыв.

В церковь вбежал Суббота. Снова раздался взрыв. Еще один. Заржали лошади.

– Выходи, инженер! – скомандовал Суббота.

– Я без него не пойду, – показывая на Арсена, сказал Смелков. – Можете стрелять!

– Леха! Николай! – крикнул Суббота, и оба мужика вбежали в церковь. – Не для того я тебя спасал, чтобы так, запросто, стрелять. Вяжи его! – крикнул он мужикам.

– Чем? – растерялся туповатый Леха.

– Кушак сними, дурья башка!

Леха отцепил гранату с пояса, положил на пол, развязал пояс. Пока он связывал недававшегося Смелкова, Арсен схватил гранату.