Текст книги "Утренние поезда"

Автор книги: Исай Кузнецов

Соавторы: Авенир Зак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

– Ложись! – крикнул он, выдергивая чеку.

Суббота и оба мужика бросились на пол.

– Уходите, Аркадий Николаевич, скорей! – крикнул Арсен.

– А вы? Арсен?!

– Уходите! – снова крикнул Арсен. – Быстрее!

Смелков выбежал из церкви.

– Лежать! Не двигаться! – командовал Арсен, пятясь к двери с поднятой гранатой в руках.

Смелков бежал к лошадям, а Арсен тем временем запирал двери церкви на засов. Один за другим раздались два выстрела – стреляли через дверь. Одновременно раздался взрыв – возле самой церкви взорвался снаряд. Арсен выпрямился, взмахнул руками, схватился за грудь и упал.

– Арсен! – бросился к нему Смелков.

– Прощайте, Аркадий Николаевич, дорогой… Прощайте… Уезжайте! Я вам приказываю!

Зазвенели стекла. Из окна с винтовкой в руке выпрыгнул Суббота. Но Смелков был уже на лошади. Суббота бросился к испуганно метавшейся кобыле, вскочил на нее и поскакал вдогонку за Смелковым.

Суббота уже догонял Смелкова, когда вдруг увидел мчащихся навстречу всадников. Он узнал Митьку и Куманина. В бессильной злобе он выстрелил, и Смелков упал на шею коня. Суббота резко повернул лошадь и понесся обратно. Куманин выстрелил ему вдогонку, но Суббота спрятался за деревьями.

Митька соскочил с коня и склонился над умирающим Смелковым.

– Митя… ты… – узнал его Смелков. – Где… Тася?

– Жива Тася. Жива.

Смелков с трудом приподнялся.

– В церкви… на погосте… вторая икона слева… – чуть слышно проговорил Смелков. – В Петрограде найдете Волжина, передайте… – и замолчал, упав на руки Куманина.

Куманин снял фуражку.

Суббота подъехал к сгоревшему дому и остановился, потрясенный увиденным. Заметив Марфу, он крикнул:

– Всю жизнь строился… Не уберегла… вражья сила!

Марфа безучастно смотрела на него. Суббота спешился и кинулся к сгоревшей дотла конюшне. Схватив лопату с опаленной ручкой, он стал разгребать пепел.

Вдвоем, верхом на Агате, во двор Субботы въехали Силантий и Харитон. Силантий в разорванной рубахе сидел впереди, а сзади, держась за седло, с повязкой на глазу, трясся Харитон. Силантий и Харитон, кряхтя, сползли с лошади и побежали к Субботе.

– Мое золотишко ищешь! – услышал Суббота за спиной голос Силантия.

Силантий шел на него с вилами.

– Где зарыл? Покажь!

– Отойди, Силантий. – Суббота замахнулся лопатой и крикнул Харитону: – Ты, что ли, насвистал, вошь вонючая?!

– Ироды окаянные! – в сердцах сказала Марфа и, повернувшись, пошла со двора.

Силантий и Суббота кинулись друг на друга и, сцепившись, упали на покрытую пеплом землю.

А тем временем Харитон подхватил лопату и стал быстро копать в том месте, где начал копать Суббота.

Тася шла, не разбирая пути, туда, где, как ей казалось, она найдет отца. Обессиленная, она опустилась на землю и, когда подняла глаза, увидела бегущего к ней Зимина.

– Кирилл?! – чуть слышно произнесла она. – Скажи мне, это неправда… Папа… он жив?

Зимин покачал головой.

– Тася, я прошел через все, – говорил Зимин. – Через несправедливость, унижения, каторгу, через смерть – ты знаешь. У меня никого, кроме тебя, нет.

Тася, казалось, не слушала его.

– Выслушай меня. Я не хочу от тебя ничего скрывать… Я пошел с вами не для того, чтобы искать золото для большевиков или для призрачной России, как твой отец. России нет. Кончилась Россия.

– Что ты говоришь, Кирилл?..

– Я знаю, что такое золото! Я знаю его власть. Многим оно стоило жизни. Твоему отцу тоже. Никто теперь не знает, где оно. Только мы. И оно наше… Наше! – торопливо говорил Зимин.

Тася смотрела на него широко раскрытыми глазами – казалось, она не понимает его слов.

– Тася! Твой отец перед смертью благословил нас, – сказал Зимин тихо и внятно, глядя ей в глаза.

– Отец! – вскочила Тася. – Нет! Он жив, жив! Я найду его! – И она бросилась бежать.

Невдалеке, в той стороне, куда побежала Тася, раздался взрыв. Зимин в отчаянии закрыл глаза.

Куманин и Митька вошли в полуразрушенную церковь на погосте. Огляделись.

– Вторая икона слева, – сказал Митька.

Куманин подошел к иконе Георгия Победоносца.

– Где ж тут, а? – Он пошарил, и вдруг икона приоткрылась. В углублении лежала тетрадь Смелкова и карта.

Возле дома Дуни стояли две оседланные лошади. На чердаке Куманин вытащил из старого сундучка «Бычью голову», завернутую в рваную тряпку.

Митька взял в руки самородок.

– Вот она какая, «Бычья голова», – сказал он. – Неужто в Петроград повезем?

Куманин задумался.

– Не, больно тяжела. Да и опасно – убьют.

– Спрячем, – предложил Митька. – Место есть надежное.

Куманин и Митька сидели на конях.

– Тетрадка инженерская… где? – спросил Куманин.

Митька показал на грудь.

– Здесь.

Он нагнулся и обнял мать. Дуня улыбнулась ему, и оба всадника тронули лошадей. Дуня долго смотрела им вслед.

Конец

1974 г.

И. Кузнецов
ЗОЛОТАЯ РЕЧКА

Улицы Петрограда выглядели непривычно пустынными. Промелькнет и скроется в подъезде одинокая фигура прохожего, простучит полупустой трамвай с двумя-тремя пассажирами, размеренно, тяжелым шагом прошествует красноармейский патруль…

Шел май тысяча девятьсот девятнадцатого года.

По влажной после дождя набережной Невы шли двое: паренек лет пятнадцати и коренастый, давно небритый красноармеец, с винтовкой за плечом, в потертой, кое-где прожженной шинели: Митька Ольшевец и Куманин.

У темно-серого дворцового вида здания с многоколонным парадным ходом они остановились. Над резной дверью еще виднелся след от двуглавого орла, а сбоку, на железной вывеске, стояла надпись: «Геологическое управление Совета Народных Комиссаров РСФСР».

Кабинет начальника геологического управления выглядел, как и большинство подобных учреждений в городе, носившем когда-то имя Санкт-Петербурга: пузатые секретеры с множеством ящичков, стулья и столы с золочеными гнутыми ножками, камин с амурами и узорной решеткой. Только портрет Ленина, чугунная печка с трубой, выходящей в форточку, да сам хозяин в кожаной куртке, одетой поверх косоворотки, нарушали привычный вид этого дворцового помещения.

Когда Куманин и Митька вошли в кабинет, Волжин застегивал ремень с подвешенным к нему парабеллумом. Заметив вошедших, он некоторое время приглядывался к ним с недоумением, пока не узнал Куманина.

– Товарищ Куманин? – неуверенно спросил он.

– Я, – ответил Куманин. – Я самый, товарищ Волжин.

Волжин взглянул на него с тревогой – что-то в ответе Куманина насторожило его.

– А где инженер Смелков? Где Арсен Кобакидзе?

Куманин серьезно взглянул на Волжина и отвернулся.

– Погибли? Аркадий Николаевич?! И Арсен погиб?

Куманин снял винтовку, поставил к стене, скинул вещевой мешок, вынул из него клеенчатую тетрадь с записями Смелкова и положил на стол перед Волжиным.

– Перед смертью Аркадий Николаевич велел передать вам. Так и сказал: передайте Волжину.

Волжин взял тетрадь.

– Задержались по дороге, – смущенно проговорил Куманин. – Пришлось заодно и повоевать… маленько.

Волжин нагнулся над столом и углубился в записи Смелкова. Когда он поднял голову, лицо его было строго и печально.

– Да, – вздохнул он. – Невосполнимая потеря… Здесь только записи и карта. А где пробы и этот самородок «Бычья голова», о котором пишет Смелков?

– У матери на хуторе спрятали, – сказал Митька.

– С собой брать поопасались, – пояснил Куманин.

Волжин прошелся по кабинету, постоял у карты, утыканной разноцветными флажками – по всей стране шли бои. Нажал кнопку звонка.

В кабинет вошла секретарша, строгая миловидная женщина с высокой, чуть старомодной прической.

– Марья Степановна! Это материалы ардыбашской экспедиции Смелкова – Кобакидзе, – сказал Волжин, передавая ей тетрадь и карту. – Передайте на хранение.

Ранней весной тысяча девятьсот двадцать второго года по Разъезжей улице в сторону Пяти углов шел Зимин в кожаном пальто, в сапогах на шнуровке, в кепке с наушниками, застегнутыми наверху металлической кнопкой. Он шел не спеша, постоял возле мужиков, ремонтирующих мостовую. Зажав ногами, обернутыми в тряпки, гранитные кирпичи брусчатки, они, сидя прямо на земле, обкалывали камень. Звонко разносились в весеннем воздухе удары молотков о гранит. Зимин пошел дальше. Возле парадной двери с медными ручками он остановился, взглянул на номер дома, дернул за кольцо.

– Заколочена парадная. Еще с революции заколочена. Со двора иттить надо, с черного ходу, – сказала проходившая мимо старуха.

Зимин прошел через темную сырую подворотню во двор и стал подниматься по узкой, усыпанной сором и древесной щепой черной лестнице. Сверху прыснули две кошки, одна за другой, обе черные. Поднявшись еще на этаж, он остановился у двери с медной, давно нечищеной табличкой: «Горный инженер, профессор Аркадий Николаевич Смелков». Звонок не работал. Он постучал в обитую черной клеенкой дверь. Грохнул чугунный крюк, звякнула цепочка, и дверь открылась.

На пороге стоял высокий, чуть сутуловатый молодой человек в очках.

– Могу я видеть Анастасию Аркадьевну? – спросил Зимин.

– Тасю? – переспросил молодой человек и удивленно окинул взглядом вошедшего. – Пройдите, пожалуйста…

Казалось, инженер Смелков только недавно покинул свой кабинет. Коллекция минералов, шкафы с книгами, письменный стол с тяжелым письменным прибором – все осталось так, как в тот день, когда Смелков вышел отсюда, чтобы отправиться на Ардыбаш.

И только большой портрет самого Смелкова в форме горного инженера наискось перерезала черная ленточка крепа.

– Рогов. Борис Рогов, – представился молодой человек в очках.

– Вы родственник Смелкова? – спросил Зимин.

– Нет. Я вырос в этом доме.

– Моя фамилия Зимин. Я принимал участие в последней экспедиции Аркадия Николаевича.

Рогов поправил очки и пристально поглядел на него.

– И вы… вы не знаете, что Тася… не вернулась?

– Не вернулась… – как эхо повторил Зимин и, помолчав, негромко сказал: – Я надеялся, что она в Петрограде.

– Надеялись? – переспросил Рогов. – Вы уверены, что она не погибла?

Зимин покачал головой.

– У вас есть основание думать, что она жива? – допытывался Рогов.

Зимин снова покачал головой.

– Не понимаю, – сказал Рогов.

– Я и сам не понимаю, – с горечью сказал Зимин. – Тася была контужена – рядом разорвался снаряд. Я оставил ее в одном доме, хотел найти врача, кого-нибудь, чтобы помочь ей. Вернулся – ее не было. Хозяйка – в слезах, ничего не видела – как ушла, куда. Я искал, расспрашивал людей…

Рогов задумчиво протирал очки. Зимин взял со стола небольшую настольную фотографию в рамке.

– Тася… – произнес он тихо.

– Тася… – повторил Рогов.

Они посмотрели друг на друга. Рогов отвернулся.

– Если она жива, я найду ее, – сказал он.

– Найдете? Как?

– Я окончил курс и еду в Балабинск. Хирургом.

– Вы плохо представляете себе, что такое Балабинск, – сказал Зимин. – Это тайга. Вы сбежите оттуда через неделю.

Рогов снисходительно улыбнулся в ответ.

– В Балабинске я провел детство. Мой отец работал в местной больнице, участвовал в первой экспедиции Смелкова. Когда он умер, Аркадий Николаевич взял меня к себе.

– Ну что ж, – задумчиво сказал Зимин. – Желаю удачи, – он протянул Рогову руку. – Между прочим, перед смертью Аркадий Николаевич дал согласие на наш брак… с Тасей.

Рогов промолчал.

– Не думаю, что стоит говорить матери Таси о моем посещении, – сказал Зимин уже в дверях.

– Зинаида Алексеевна умерла, – сказал Рогов. – В прошлом году.

В квартире на Восьмой линии Васильевского острова играли в карты. Игра шла в гостиной, обставленной с известным шиком: синие, украшенные картинами стены, хрустальная люстра над столом, покрытым зеленым сукном, за которым шла игра. Играли в модную тогда игру «шмен де-фер», или попросту в «железку».

Высокая, как принято говорить, представительная блондинка лет тридцати, в голубом файдешиновом платье с приспущенной талией, взвешивала на аптекарских весах золотой брелок с тяжелой, тоже золотой цепочкой. Достав из ящика секретера пачку червонцев и отсчитав нужную сумму, она передала деньги рыжему толстяку без пиджака, в одной жилетке. Взяв деньги, не пересчитывая, толстяк быстро направился к столу и, усевшись, нетерпеливо уставился на банкомета.

Банк держал восседавший во главе стола невзрачный, маленький человечек, совершенно лысый, но с такими огромными усами, что они закрывали чуть не все лицо. Перед ним возвышалась пачка белых, недавно выпущенных червонцев. Вскрыв новую колоду, артистически щелкнув ею, он провозгласил:

– Делайте вашу игру, господа! Делайте игру!

Но сделать свою игру господам не удалось. За дверью послышался женский крик, чьи-то тяжелые шаги, и она с треском распахнулась. На пороге стоял Куманин и с ним трое милиционеров.

– Кто будет гражданин Кистинев? – спросил Куманин, оглядывая играющих.

Маленький человечек спрыгнул со стула и оказался еще меньше, чем можно было ожидать.

– Я Кистинев… – сказал он басом.

– Ордер на обыск! – Куманин протянул ему ордер.

В то же мгновение, оттолкнув милиционера и горничную, стоявшую в дверях позади Куманина, один из игроков выскользнул из комнаты.

– Стой! – крикнул милиционер и бросился за ним.

Куманин подбежал к окну. С улицы послышались выстрелы. Сквозь стекающие по стеклу струйки дождя он увидел человека, на полном ходу вскочившего в пролетающий мимо трамвай.

– Ушел… – сказал вернувшийся в комнату милиционер.

Куманин недовольно хмыкнул.

– Приступайте к обыску, товарищи. А вы, граждане, отойдите к стене и предъявите документы.

На зеленом сукне стола лежали пачки червонцев и иностранной валюты, золотые кольца, цепочки, царские монеты. И чуть в стороне – маленький невзрачный мешочек из плохо выделанной кожи. Куманин взял мешочек, развязал тесемки и высыпал на ладонь крохотные, тускло светящиеся золотом камешки величиной с зернышко риса.

Он долго, внимательно разглядывал эти камешки, о чем-то вспоминая.

Кабинет Волжина за эти годы несколько изменился. Исчезла чугунная печурка, оставив после себя лишь приметное пятно на паркете, поубавилось старинной мебели, да на стене вместо старой карты с флажками висела новенькая, только что выпущенная карта Советской России.

Когда Куманин вошел в кабинет, он увидел стоящего перед Волжиным сухопарого человека в пенсне, в лоснящемся от долгой носки коротком пиджаке. Волжин кивнул Куманину, и тот отошел к окну.

– Таким образом, – продолжал начатое объяснение человек в пенсне, – идентифицировать данные образцы с каким-либо известным месторождением не могу. Микроскопические вкрапления отчасти совпадают с подобными вкраплениями Атанарского золотоносного района – но лишь отчасти. Да-с. Характер обкатки зерен указывает на горную реку. Можно предположить юго-запад Сибири. Но не утверждаю…

– Ардыбаш? – спросил Волжин и взглянул на Куманина.

– Ардыбаш? Исключить не могу, но ардыбашского золота в глаза никогда не видел, а посему… – Он развел руками и передал Волжину бумажку с крупинками золота. – Здесь все мои соображения.

Волжин пробежал глазами записку.

– Значит, вы полагаете, что оба образца идентичны и имеют, так сказать, общее происхождение.

– Безусловно.

Волжин обернулся к Куманину.

– Слыхал? Идентичны… Благодарю вас, профессор…

Когда профессор ушел, Волжин достал из сейфа знакомый ему мешочек, взятый при обыске, и еще один, побольше.

– Узнаешь? – он высыпал золото из маленького мешочка. – Это изъятое тобой во время обыска в игорном притоне. А это… – он высыпал золото из другого мешочка, – обнаружено за тысячи верст от Петрограда. И вот поди ж ты – идентичны… Скажи, Алеша, что натолкнуло тебя на мысль, что золото, реквизированное при обыске, имеет отношение к Ардыбашу?

Куманин пожал плечами.

– Да как сказать… Я и видел золото только что во время экспедиции… А тут гляжу – вроде похоже. Можно сказать – от отсутствия образования…

– Кажется, ты не так далек от истины. Несколько месяцев назад на границе задержали старика. При допросе он сознался, что уже в третий раз переправлял через границу человека, который расплачивался с ним вот этим самым золотом.

– А что за человек?

– Старик заявил, что «не русский с виду» – не то киргиз, не то татарин, росту среднего, волосы черные.

Куманин задумался, пытаясь припомнить, не встречал ли он во время экспедиции человека с подобными приметами, – но не вспомнил.

– И вот что любопытно. Задержали его не так уж далеко от Ардыбаша. Верст двести всего… Вообще-то, само по себе ничего это не говорит. Но тот факт, что золото неизвестного месторождения, заставляет подумать о твоем соображении… Ты ведь, случалось, бывал в разведке?

– На войне солдат – и швец, и жнец, и в дуду игрец, – засмеялся Куманин. – Всякое приходилось. Я, товарищ Волжин, из немецкого тыла двух генералов притащил – тяжелые, не приведи господь… – лукаво улыбнулся Куманин.

– Ну это ты врешь!..

– Ей-богу! Мне даже «Георгия» дать хотели, да генералы хоть и тяжелые, а никудышные оказались – так «Георгия» и не дали, гады.

Волжин смеялся, чуть прищуриваясь.

– Так вот, Алексей Федорович, – сказал он уже серьезно. – Придется тебе туда съездить… Да… Отправишься в город Балабинск, поразведай, что там деется… Надо узнать – действительно ли уходит золото с месторождения, открытого вашей экспедицией, и кто там своевольно хозяйничает.

– Так ведь я в службе… – удивился Куманин.

– С начальством твоим договорятся. Ты места знаешь, самый подходящий человек для этого дела. Ну а вслед за тобой, глядишь, и отправим на Ардыбаш новую экспедицию, с тем чтобы начать разработку.

– Когда ехать?

– Как можно скорее.

Сибирский городок Балабинск был известен построенным еще при Екатерине металлургическим заводом. Впрочем, по-настоящему городом можно было назвать лишь небольшую его часть, прилегающую к заводу и застроенную двухэтажными каменными домами с лавками и лабазами в нижнем этаже. Мостовые здесь были выложены булыжником, а на главной площади перед самой войной возникло причудливое здание, где помещался ресторан, по мнению жителей Балабинска, не уступавший своей роскошью прославленным магазинам Елисеева в Москве и Петрограде.

Зимин переходил площадь, когда услышал резкий окрик и увидел перед собой морду ломовой лошади. Он отскочил в сторону. Мимо него прогрохотала телега, груженная шпалами. В наступающих сумерках Зимин не заметил, как возчик, взглянув на него, быстро отвернулся и с силой ударил вожжами по крупу лошади.

Зимин переждал, пока мимо него проехали еще две телеги со шпалами, и, перейдя площадь, направился к ресторану. С первой телеги на него смотрел возчик. Это был Харитон, служивший когда-то на постоялом дворе Ефима Субботы.

Над ярко освещенным входом с вертящейся стеклянной дверью висела вывеска: «Европейский ресторан «Парадиз, бывший Корсо», а сбоку сообщалось дополнительно: «Французская кухня, кавказские шашлыки».

Зимин повертелся в стеклянной вертушке, прошел мимо величественного, «совсем как до революции» швейцара и оказался в зале ресторана. На небольшой эстраде молоденькая девица в матроске пела популярное танго «Батавия»:

 
«…Из-за пары растрепанных кос
С оборванцем подрался матрос,
И два тела сплелись, дрожа,
И мелькнула вдруг сталь ножа…
Дорога в жизни одна…»
 

К Зимину подошел долговязый официант и повел его к единственному свободному столику в углу, у окна.

– Купишь двух лошадей, – на ходу говорил ему Зимин. – Приведешь к смолокурне, за гарями, как в прошлый раз. В следующую пятницу передашь их Ахмету – и опустил в его карман кожаный мешочек.

Не успел Зимин усесться, как к нему тут же подсел полный, широко улыбающийся человек в куртке, сшитой, по-видимому, из студенческой шинели.

– Невероятная пошлятина, – сказал он, кивнув в сторону певицы. – А ведь поди ж ты, слушаешь. И даже, знаете ли, волнует по-своему. Васильянов, инженер-путеец, – представился он.

Зимин называть себя не стал.

– Удивительное время, – продолжал инженер. – С одной стороны, этот «Парадиз» и всякие там «Батавии»… И вместе с тем – здешний завод. Я видел его два года назад: пустые цеха, выбитые окна, растащенное оборудование… Работает! Восстановили! И как! Голыми руками! А? Каково?

Зимин улыбнулся, соглашаясь, что это действительно удивительно.

– Вы не здешний? – поинтересовался он.

– Из Москвы. Прислали в качестве главного инженера на строительство железной дороги.

– Железной дороги? – удивился Зимин.

– Да, узкоколейки. Видите ли, Балабинский завод получал руду из Кандинска. А рудники там выработаны. Начисто! Что делать с заводом? Закрывать? Вот и надумали: проложить дорогу к Красной пади, начать разработку тамошних руд.

– На Красную падь? Через Ардыбаш? – задумался Зимин. – Но ведь там совершенно непроходимые места!

Васильянов радостно кивнул.

– А что я говорю? Удивительное время! Фантастическое.

– Гражданин Зимин? – услышал Зимин за своей спиной чей-то голос, когда выходил из ресторана. Он обернулся. Перед ним стоял милиционер. Зимин удивленно взглянул на него.

– Я – Зимин. В чем дело?

– Пройдемте за мной.

Степан Федякин, бывший командир партизанского отряда, а ныне начальник Балабинского угрозыска, не то чтобы тяготился своими обязанностями – борьбой со спекулянтами, самогонщиками и прочими преступными элементами. Просто главное его увлечение лежало в совершенно иной области. Он сидел за столом и ковырялся в собственноручно собранном детекторном приемнике. В наушниках на коротко остриженной голове, увлеченный своим занятием, он не сразу обратил внимание на появившегося на пороге милиционера.

– Товарищ начальник, арестованный доставлен, – доложил милиционер.

Федякин, сняв наушники, накрыл приемник газетой.

Милиционер ввел Зимина.

– Садитесь! – кивнул Федякин Зимину и сделал знак милиционеру, чтобы тот вышел.

Зимин сел. На лице его бродила легкая усмешка.

Федякин достал из стола папку, вытащил из нее какую-то засаленную бумажку. Положив ее перед собой, он строго поглядел на Зимина.

– Значит, так… – сказал он. – Гражданин Зимин, Кирилл Петрович?

– Я Зимин, Кирилл Петрович.

– Вы принимали участие в экспедиции инженера Смелкова?

– Принимал, – все с той же усмешкой ответил Зимин.

– Не отрицаете?

– Не отрицаю.

– Не отрицаете… Значит, так… Обвиняетесь вы, гражданин Зимин, в том, что убили инженера Смелкова Аркадия Николаевича, с корыстной целью захватить найденное экспедицией золото, а также карты и прочие сведения.

Усмешка медленно исчезла с лица Зимина.

– Чушь! – крикнул он. – Я убил Смелкова? Я?! – Он вскочил.

– Садитесь, гражданин Зимин! И не кричите. У нас есть свидетельства очевидцев.

– Свидетели? Кто?

– А этого вам, гражданин Зимин, до поры до времени знать не положено.

– Я не убивал Смелкова, – сказал Зимин.

– Значит, не убивали. А кто убил?

– Я этого не знаю… к сожалению, – сказал Зимин.

– Имейте в виду, гражданин Зимин, признание может отчасти смягчить вашу вину. Так что запираться и юлить не советую.

В тишине за окном неожиданно зазвучала мелодия песенки «Девчоночка Надя». Федякин подошел к окну. Во дворе два пожарника, усевшись на телегу с помпой, играли – один на трубе, другой на тубе. Третий высоким тенорком подпевал: «Девчоночка Надя, чего тебе надо? Ничего не надо, кроме шоколада». Федякин прикрыл окно. Тем временем Зимин вгляделся в замасленный листок, лежавший перед Федякиным. В самом низу стояла подпись: «Ефим Суббота».

– Так вот, даю вам двое суток, – сказал Федякин. – Так сказать, для размышления. Миронов! – крикнул он, и тут же в дверях появился милиционер. – Уведи!

Зимин в сопровождении милиционера вышел из комнаты. Федякин сунул папку с засаленной бумажкой в ящик стола, снял газету с приемника, надел наушники и стал шарить тонкой проволочкой по так называемому кристаллику. В наушниках раздался тонкий, похожий на комариный писк, далекий голос. Федякин счастливо улыбнулся.

Тюрьма, или, как тогда говорили, «домзак», находилась на окраине Балабинска, и Зимин, в сопровождении двух милиционеров, шел по набережной Балабы мимо того самого Балабинского металлургического завода, о котором всего час назад ему рассказывал словоохотливый Васильянов. Завод, выстроенный из красного кирпича, выглядел весьма внушительно. Высокие стрельчатые окна светились в сумерках, и видно было, как по цеху двигались раскаленные полосы металла…

Зимин шел, заложив руки за спину, не глядя по сторонам. Когда они миновали завод и свернули на широкую, выложенную булыжником улицу с высокими домиками, навстречу им подкатила, громыхая, телега, запряженная парой. Телега остановилась, с нее соскочили трое мужиков и решительно двинулись навстречу Зимину и милиционерам. Прежде чем те успели что-либо сообразить, они были сбиты с ног. Когда они вскочили, то увидели, что телега с мужиками и арестованным сворачивала за угол. Сделав несколько выстрелов, милиционеры пустились вдогонку. Добежав до угла, они увидели телегу, скрывавшуюся за новым поворотом. Когда они добежали до него, телеги уже не было видно. Она исчезла.

А пока милиционеры стреляли в темноту, уверенные в том, что арестованного похитили его дружки, на телеге, мчавшейся по ухабам и рытвинам немощеной мостовой, шла драка. Один из мужиков с остервенением нахлестывал лошадей, а трое других пытались справиться с бешено сопротивлявшимся Зиминым. Вырвавшись из могучих объятий высокого чернобородого мужика, Зимин вскочил и ударом ноги бросил другого на землю. Третий попытался повалить его, но тоже вылетел из телеги, сбитый зиминским кулаком. Потеряв равновесие, Зимин и сам упал, но прежде чем успел подняться и выпрыгнуть с полока, кучер обернулся и с такой силой ударил его чем-то тяжелым по голове, что Зимин потерял сознание.

Зимин открыл глаза и увидел над собой электрическую лампочку, висевшую под невысоким, покрытым пятнами сырости, сводчатым потолком. Он невольно зажмурился и, осторожно открыв глаза, огляделся. Вокруг громоздились какие-то ящики, бочки, тюки с рогожей. Он отодрал доску у одного из ящиков и обнаружил куски хозяйственного мыла. По-видимому, он находился в подвале москательной лавки. Он присел на ящик с мылом и закурил. Скрипнула тяжелая дверь, обитая жестью, и на пороге появился высокий, немолодой человек с живыми насмешливыми глазами, человек, которого Зимин знал и чье имя прочел в бумаге, лежавшей на столе у Федякина: Ефим Суббота. За спиной Субботы стоял Харитон.

– Здравствуй, Кирилл Петрович. Извини, что мои дуроломы помяли тебя малость.

– Его, можно сказать, от верной смерти спасают, а он кулаком в рожу, – сердито вставил Харитон. – Обидно, конечно.

– Иди, Харитон, – сказал Суббота, не глядя на него. – Да дверь прикрой.

Харитон вышел, прикрыв дверь. Однако небольшую щелку оставил.

Зимин молчал, исподлобья поглядывая на Субботу.

– Давненько тебя в наших палестинах не видать было, давненько…

Зимин молчал по-прежнему.

– А с чего это ты, Кирилл Петрович, в наши места вернулся?

Зимин не отвечал.

– Может, дочку смелковскую ищешь? Небось и в Питер ездил – нет ли в Питере…

Зимин отвернулся.

– Да… И то сказать, времечко такое… Может, давно и в живых нету, прости господи… – Суббота перекрестился.

– Что тебе от меня надо?

– Закрой дверь, Харитон! – не глядя, крикнул Суббота, и дверь захлопнулась. – Не догадываешься? Недогадливый стал… А я тебя давненько поджидаю. Не может, думаю, того быть, чтобы Зимин к смелковскому золоту не воротился! Вот и дождался. Может, покажешь дорожку к тому золоту? А?

Зимин исподлобья взглянул на него.

– Нет никакого золота. Сказки.

– Не шути, Кирилл Петрович, ой не шути. Мне ведь недолго и обратно тебя доставить, к Федякину. Дескать, поймали бежавшего преступника, примите под расписочку.

– Видал я твою бумагу, – сказал Зимин.

– Писал, не отрекаюсь.

– Зачем писал? Ложь это!

– Может, и ложь… – усмехнулся Суббота. – Да ведь как тебя иначе словить. Я человек маленький, тебе от меня уйти ничего не стоит. А Федякин – сила, власть. Пущай, думаю, он и ищет. Ему сподручней. Так как, Кирилл Петрович, возьмешь в долю, а?

– Ошибаешься, Суббота. Нет золота на Ардыбаше.

– Настоящего своего положенья не сознаешь, Кирилл Петрович. Ты кто? Ты царский офицер, хоть с белыми и не якшался, а все одно – офицер, белая кость, голубая кровь. Время нынче скорое – судить-рядить долго не станут. А Субботе Советская власть верит. Кто инженера Смелкова с комиссаром от расстрела вызволил? Ефим Суббота… А опосля… Кто его убил?

– Я не убивал.

– А кто?

– Не знаю.

– Не знаешь? А Федякин знает. И не миновать тебе высшей меры социальной защиты, или, по-нашему говоря, – пули.

– Ты меня смертью не испугаешь. Я ее не раз – вот как тебя – рядом видел.

Суббота пристально смотрел на Зимина, как бы проверяя точность и силу удара, который готовился нанести.

– А если я тебе барышню представлю? Настасью Аркадьевну – в собственные руки? Покажешь золото?

– Тасю?! Она жива?! – кинулся Зимин к Субботе.

– Жива… – усмехнулся Суббота.

Прежде чем явиться в Балабинск, Куманин завернул на хутор, к матери Митьки.

Он сидел в светлой, чисто убранной светелке за деревянным выскобленным столом и наблюдал за Дуней, любовавшейся куском цветастого ситца, с типичным для того времени рисунком: разноцветные шестеренки разных размеров.

– На свои деньги купил? – спросила Дуня.

– На свои. Ему государство стипендию платит.

– За то, что учится, – платит? – удивилась Дуня.

– Ну не то чтобы сильно платит, а все-таки. Да еще в порту муку грузит. Для приварку.

Дуня понимающе закивала головой. Потом вздохнула.

– А мать-то призна́ет, как ученым станет? Может, застыдится неграмотную?

– Митька не таковский.

– Соскучилась я по нем, Алексей… – вздохнула Дуня. – Вот пишет, вроде экспедиция новая сюда будет, может, возьмут его…

– Был такой разговор…

Куманин подошел к раскрытому окну. Окно выходило на реку. Когда-то тихий уголок тайги сейчас оглашался шумом строительных работ. Попыхивал паровозик на той стороне реки, почти до середины поднимались сваи строящегося моста.

 
«Ой да как тетка Акулина
Свово зятя полюбила…» —
 

доносился с моста озорной тенорок закоперщика, и сразу несколько голосов подхватывало: «И-эх!..»

Высоко взлетала над сваей тяжелая многопудовая деревянная баба и с силой опускалась на сваю.

– Чего это строют? – поинтересовался Куманин.

– Дорогу. К новым рудникам. Через Ардыбаш пойдет.

– Через Ардыбаш… – повторил Куманин и, помолчав, сказал негромко: – Проводи-ка ты меня в баньку, Дуня.

– Истопить, что ли?

– Не… Оставили мы там с Митькой кое-что.

Дуня удивленно смотрела на него.

– Чего оставили? Банку, что ли? – спросила Дуня. – Так я ее схоронила!

Она выбежала и вернулась – в руке старый солдатский мешок.

Куманин сунул в него руку, вытащил железную коробочку с пробами, снова сунул руку в мешок. Лицо его внезапно помрачнело, он пошарил в мешке, вывернул наизнанку – мешок был пуст.

– Пропало что? – встревожилась Дуня.

– Самородок лежал в мешке. «Бычья голова». Да странно как-то… Коробка с пробами на месте, а самородка нет.

– Не брала я, Алексей, видит бог, не брала.