Текст книги "Утренние поезда"

Автор книги: Исай Кузнецов

Соавторы: Авенир Зак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

А. Зак, И. Кузнецов
ПРОПАВШАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

По каменным плитам тюремного коридора шли трое. Впереди – начальник тюрьмы, за ним – арестованный, позади – конвоир.

Аркадий Николаевич Смелков, высокий, прямой, в сюртуке горного инженера, в белой сорочке с накрахмаленным воротничком, мало походил на арестанта. Он шел, высоко подняв голову, заложив руки за спину, не обращая внимания на любопытные взгляды солдат, попадавшихся навстречу.

Начальник тюрьмы открыл дверь в свой кабинет, и Смелков, слегка пригнувшись, вошел в комнату. Возле окна стоял человек в черной кожаной куртке, в кожаных галифе, в очках с железной оправой.

– Здравствуйте, Аркадий Николаевич, – приветливо сказал он. – Моя фамилия Волжин.

– Мы знакомы, – буркнул Смелков. – Правда, в двенадцатом году, когда вы прятались у меня, у вас не было фамилии, вас называли товарищ Захар. Ну что ж, тогда я вас прятал, теперь вы меня упрятали.

Волжин раскатисто рассмеялся.

– Будем считать это недоразумением, – миролюбиво сказал он.

– Недоразумением? – вскинул голову Смелков. – Меня разбудили среди ночи, переполошили домашних, какой-то дикий горец разыскивал в моем доме пшено… Что я, бакалейщик? Спекулянт?! Откуда в доме горного инженера может быть пшено, черт возьми?!

– Не пшено у вас искали, Аркадий Николаевич, вы прятали у себя на квартире адмирала Симбирцева, врага Советской власти.

– Я прятал не адмирала, а выдающегося полярного исследователя.

– Предлагаю забыть об этом инциденте, – широко улыбаясь, сказал Волжин.

– Забыть?! – рассердился Смелков. – Ну нет-с. Вы меня арестовали, извольте судить, поскольку я прятал, как вы выразились, не ученого, а врага Советской власти.

– Никто вас судить не собирается. Вы свободны!

– Нет уж, извольте судить. Вы меня отпустите, а завтра снова явится этот горец и опять все начнется сначала.

– Обещаю, что не начнется. Присядьте, пожалуйста. – Волжин усадил Смелкова в единственное кресло за столом начальника тюрьмы. – Аркадий Николаевич, что такое Ардыбаш?

Смелков удивленно посмотрел на Волжина.

– Ардыбаш?! Какое вам дело до Ардыбаша?!

– В бумагах Горного департамента обнаружено ваше письмо с предложением направить экспедицию в район Ардыбаша.

– Да, я писал об этом. Но ответа не получил.

– На вашем письме есть резолюция.

– Какая? – заинтересовался Смелков.

– «Чушь. На Ардыбаше золота нет и быть не может».

Смелков поморщился.

– Эти чиновники из Горного департамента понимают в геологии не больше вашего горца, который во время обыска в поисках пшена перерыл всю мою коллекцию минералов.

– А вы, однако, злопамятны, профессор, – Волжин остановился перед Смелковым. – Хотите отправиться на Ардыбаш?

– Изволите смеяться надо мной?

– Я обращаюсь к вам по поручению Совнаркома, – сказал Волжин. – Вы будете назначены научным руководителем экспедиции, направляемой в район Ардыбаша.

– В столице России нет угля, дров… Стоят заводы, фабрики… Кому сейчас нужно… золото?

– Советской России.

– И что же… Советская Россия даст мне денег и людей?

– Нет, – Волжин покачал головой. – Денег мы вам не дадим. Их нет. А людей?.. Дадим вам одного человека.

– Вы смеетесь?

– Нет. Одного. Но зато какого! Этот человек сделает все возможное и невозможное.

Волжин кивнул начальнику тюрьмы, и тот вышел.

– Я верю в Ардыбаш, – сказал Волжин. – Когда я был в ссылке, я сам слышал легенды о сказочных месторождениях самородного золота в этих местах… Говорили, что ссыльная казачка Дарья обнаружила на Ардыбаше…

В комнату, вслед за начальником тюрьмы, вошел невысокий широкоплечий грузин с черными как уголь усами.

– Знакомьтесь, – сказал Волжин. – Комиссар ардыбашской экспедиции Арсен Кобакидзе, ваш старый знакомый.

– В экспедицию? С ним?! Никогда. Вчера он меня арестовал. Сегодня вы делаете его моим помощником. А завтра в таежной глуши он вытащит свой маузер и пристрелит меня. Нет, товарищ Захар, лучше уж судите меня за саботаж.

Арсен, улыбаясь, смотрел на Смелкова.

Трое усталых, измученных долгим переходом людей выбрались наконец из тайги. Теперь они шли вдоль бесконечной гряды каменистых холмов со скудной растительностью, и в предзакатной тишине под их ногами умиротворяюще похрустывала и осыпа́лась галька. Они шли молча. За долгие дни, прожитые в тайге, было сказано все, что можно сказать друг другу, не было ни сил, ни желания говорить. Молча, не сговариваясь, они остановились и скинули на землю тяжелые заплечные мешки. Так же молча разбрелись в поисках хвороста, сложили костер, и один из них, долговязый сутулый мужик, достал из мешка сухую бересту и деревянную коробку, в которой от сырости хранились спички, и принялся разжигать костер. Другой, плечистый, бородатый детина, отвязал от своего мешка медный котелок и стал спускаться по осыпи к шумевшей внизу речке. Третий, в потрепанном офицерском кителе, достал тетрадку и стал что-то записывать. Светлые соломенные волосы упали ему на глаза, он резким движением откинул их. В лице его, приятном, хотя несколько жестком, угадывались незаурядная воля и решимость.

Ярко вспыхнул костер. Сутулый поднялся и подошел к обрыву. Внизу, по колено в воде, раздевшись до пояса, полоскался бородатый. Мельком оглянувшись на сидящего у костра, сутулый проворно вскинул ружье и выстрелил. Бородатый взмахнул руками и плашмя рухнул в воду.

– Поберег бы патроны, Силантий… пригодятся, – сказал светловолосый и, поднявшись, подошел к обрыву. Убитый лежал, уткнувшись лицом в воду. – Ты?! Ты убил его?!! – с негодованием крикнул он и бросился к Силантию, но тот вскинул ружье.

– Не балуй, офицер…

– Скотина! Грязная скотина!

Прежде чем Силантий успел выстрелить, он выбил ногой ружье из его рук и повалил на землю.

Тяжело дыша, они катались по хрустящей гальке, наконец светловолосому удалось прижать убийцу к земле. Но тот, изловчившись, вытащил из сапога нож, ударил противника в бок, вскочил на ноги и, подняв ружье, спустился к реке. Войдя в воду, он повернул убитого на спину. На шее у убитого, рядом с нательным крестом, на черном шнурке был подвешен кожаный мешочек. Силантий разрезал ножом шнурок и сунул туго набитый мешочек себе за пазуху.

Светловолосый очнулся и, сжав губы, медленно пополз к разгоревшемуся костру. Корчась от боли, он вытащил из-под фуфайки карту с какими-то пометками.

Силантий, подымаясь наверх, увидел, как карта упала в огонь. Со звериным воплем он метнулся к костру, но было поздно, карта уже обуглилась и на глазах у него превращалась в пепел. В ярости он выстрелил в лежащего без сознания человека и, разодрав на нем фуфайку, сорвал с шеи такой же, как у убитого, кожаный мешочек. Потом он столкнул тело с обрыва, и оно, покатившись со склона, плюхнулось в воду. Стремительный поток подхватил его и понес вниз по реке…

Митька Ольшевец придержал поводья и легко выскользнул из седла. Привязав низкорослую кобылу к частоколу, он бесшумно отворил калитку и крадучись направился к дому. В предрассветных сумерках одиноко стоявший дом казался заброшенным. Тихо визгнула большая мохнатая овчарка и заскулила, прижимаясь к Митьке.

– Тихо, Тайгуша, тихо, – шепнул Митька, погладив собаку. На его совсем еще детском лице промелькнула улыбка.

Митька осторожно потрогал дверь, но она не поддалась. Тогда он по лестнице залез на чердак и спустился в кухню. Выглянувшее солнце осветило составленные в углу весла, багры и лопаты. Под низким потолком над печкой вялилась рыба. Митька заглянул в печь, вытащил из чугунка вареную картошку, сунул в рот и, сняв сапоги, босиком прошмыгнул в комнату. На высокой кровати, укрывшись пестрым лоскутным одеялом, спала женщина. Митька прислушался к ее ровному дыханию, осторожно снял со стены двустволку и так же бесшумно, на цыпочках, направился к двери.

– Митька, воротись! – услышал он за спиной женский голос. – Положь ружье!

Женщина поднялась с постели. В длинной холщовой рубахе, с густой черной косой, она казалась совсем молодой.

– Маманя… Нельзя мне… без оружия… Какой я партизан… без оружия.

– Партизан… – передразнила мать и вырвала у него ружье. – Снимай штаны!

Митька строго посмотрел на мать.

– Партизан я, маманя, боец революции.

– Какой ты, к лешему, боец, коли у матери ружье воруешь?

Мать сняла со стены старые вожжи и хлестнула Митьку по заду. Митька вздрогнул, но тут же снисходительно усмехнулся. Мать хлестнула его еще раз.

– Вот запру в погребе, там и будешь партизанить с квашеной капустой.

Во дворе залаяла Тайга. Мать подбежала к окну и сразу отпрянула, увидев за стеклом небритое, обросшее рыжеватой клочковатой бородой незнакомое лицо.

– Не признала, что ли?.. Силантий я. Пошла прочь, дрянь! – огрызнулся он на собаку. – Отопри, Дуня.

– Силантий… – чуть слышно прошептала мать и, бросив вожжи, распахнула окно. – А Федор где?

Силантий молчал.

– Папка где? – крикнул испуганно Митька.

Сутулый вытащил из-за пазухи расшитый кисет и нательный крестик, протянул их на раскрытой ладони…

Все трое сидели за столом. Дуня, повязанная черным шелковым платком, смотрела на висевшую на стене фотографию.

– Из тайги вышли… костер развели… – рассказывал Силантий, – Федор с котелком к воде спустился, рубаху снял сполоснуться… тут его и накрыло… валун с осыпи сорвался… Я ему кричу, да где там услышишь… На берегу и схоронили.

Силантий залпом выпил стакан самогона и, вытерев губы, потянулся за ломтем сала.

– Я, Дуня, тебя не оставлю. Чего надо, скажи, сделаю. И еще… не к месту сейчас… однако помни: одно слово – и ты хозяйка в моем доме.

Митька вскочил.

– Не пойдет она за вас. Не пойдет! Золото ваше проклятое только людей губит. И дядя Тимофей, и Кешка горбатый… все из-за этого Дарьиного золота… головы сложили.

Он с ненавистью посмотрел на Силантия, схватил ружье и направил его на сутулого.

– Уходите!

Силантий мгновенно метнулся к Митьке и вырвал у него ружье.

– Горяч ты, однако… В отца.

Митька выпрыгнул в окно.

– Я ухожу, маманя, – крикнул он со двора. – А вернусь, Силантия застану – убью!

Митька отвязал лошадь, вскочил в седло и поскакал к лесу…

У самого тракта, на пригорке, в версте от села Поспихино, стоял большой двухэтажный дом с просторным крытым двором и многочисленными пристройками – постоялый двор Ефима Субботы.

Сюда еще недавно забирались погулять да покуражиться купцы из города, здесь, в трактире, в бесшабашных кутежах удачливые старатели пропивали свое, с трудом добытое, золото.

Силантий в раздумье постоял перед гостеприимно распахнутыми воротами и, наконец решившись, вошел во двор. Под навесом у стены стояли телеги с грузом, накрытым рогожей, а у коновязи лошади жевали сено.

В главной комнате трактира, с большим дубовым буфетом во всю стену, с потускневшими зеркалами в простенках между окон, было пустынно. Только в самом углу несколько возчиков пили чай из большого медного самовара.

Медленно вращался металлический диск музыкального ящика, вызванивая грустную мелодию вальса «На сопках Маньчжурии». Харитон – тщедушный мужичишко с редкой козлиной бородкой, с маленькими бегающими глазками – подкручивал ручку ящика.

– Товар далеко ли везете? – попытался он завести разговор с возчиками.

Мужики молча пили чай, похрустывая баранками.

– Велика тайна – в город, чай, едете?

Снова мужики ничего не ответили.

Харитон подсел к ним.

– Ну прогуляйтесь, прогуляйтесь. В городе-то дураков, слыхать, не хватает… вас дожидаются.

Мужики по-прежнему молчали.

– Вы им соболя да белку, они вам бумаги полную телегу, денег-то нынче не жалеют… Кажная власть свои деньги печатает. Вы, мужики, хоть бы поинтересовались, какая там власть ноне?

Мужики переглянулись, и один из них, помоложе, лениво пробасил:

– Ну?

– Горло смочить желательно… – захихикал Харитон.

– Кобылка воду возит, а козел бороду мочит, – усмехнулся пожилой мужик. – На дармовщинку выпить норовишь, Харитон? Бог подаст.

Тихо приоткрылась дверь, вошел Силантий, скинул мешок и присел за столик возле буфета.

Харитон поднялся и подошел к Силантию.

– С благополучным возвращением, Силантий Митрофанович, – льстиво улыбнулся он.

– Хозяина позови, – угрюмо отозвался Силантий.

Харитон юркнул за занавеску.

– Видать, не пустой вернулся, – поглядывая на Силантия, тихо сказал молодой возчик. – По глазам видать – не пустой!

– Неужто на Дарьино золото набрели? – сказал пожилой.

– Потрясти бы его, поглядеть, какое оно есть, Дарьино золотишко, – шепнул молодой.

Из-за занавески выглянул Харитон и поманил Силантия.

В тесной комнатенке за высокой конторкой стоял Ефим Суббота – крепкий жилистый мужик с аккуратно подстриженной светлой бородкой и высоким открытым лбом. При появлении Силантия он снял пенсне и уставился на него чуть выпуклыми глазами.

– Что скажешь, Силантий?

– Лошаденку… какую… не найдешь?

– Позабирали коней, Силантий. Или не слыхал – война.

– Ты, Ефим, со мной не хитри. Знаю, где ты коней хоронишь.

– Чем платить станешь? – усмехнулся Суббота. – Может, золотишком?

– Поблазнило золотишко, да не далось.

Силантий развязал мешок и вытащил несколько шкурок. Суббота надел пенсне, встряхнул шкурки, разгладил их.

– Соболек, он тоже золотом отливает, – подобострастно вставил Харитон.

– Ступай, Харитон, – сказал Суббота.

Харитон неохотно вышел, остановившись в сенях, вытащил из дощатой перегородки сучок и заглянул в комнату, где остались Силантий и Суббота.

– Утром коня получишь, – сказал Суббота и бросил связку соболей в сундук. – Один вернулся?

Силантий кивнул.

– А где… товарищи твои?

Силантий перекрестился.

Суббота помолчал, надел пенсне и пристально посмотрел на Силантия.

– Ты что подумал? – рассердился Силантий. – Погибли они. Своей смертью погибли.

– Бывает… В тайге все случается. – Суббота снова перекрестился и налил Силантию стакан самогона.

– Утром коня получишь.

Харитон вставил сучок на место и почесал затылок.

В маленьком лестничном оконце мелькнул свет. Жена Субботы Марфа, статная беременная красавица с аккуратно уложенной вокруг головы косой, вела захмелевшего Силантия по лестнице, ведущей на второй этаж.

– А ты чего все молчишь, Марфа? Вот сколько годов знаю, слова от тебя не слыхал, будто немая… – бормотал Силантий.

Марфа ввела его в крохотную клетушку с железной кроватью и громоздким платяным шкафом.

– И чего это меня сморило? Вроде и пить ничего не пил, а голова будто чужая…

Силантий сбросил мешок на пол, прислонил к кровати ружье и рухнул на постель.

– Ты не уходи, Марфа… – бессвязно бормотал он. – Ты мне спать не давай… Нельзя мне спать… Нельзя.

Было совсем почти темно, когда Суббота вышел из сарая с керосиновым фонарем в руках.

– Ты чего по двору шастаешь? – окликнул он прошмыгнувшего мимо Харитона.

– Сено пойти собрать – дождь собирается, – замялся Харитон. – Как бы не замочило.

Суббота кивнул и подозрительно поглядел ему вслед.

Проснувшись рано утром, Силантий потянулся, зевнул и осторожно прижал руку к груди. В глазах его появился испуг. Он судорожно стал ощупывать себя, рванул на шее рубашку и схватился за шею. Метнувшись к окну, распахнул его. Во дворе одиноко стояла оседланная лошадь. Вчерашних телег не было. Ворота были широко раскрыты. Силантий выбежал из комнаты, грохоча сапогами, скатился с лестницы и ворвался в комнатушку Субботы.

– Ты чем меня опоил, Ефим?!

– В своем ли ты разуме, Силантий? – по обыкновению ласково спросил Суббота.

– Ограбили меня! – взревел Силантий. – Дочиста ограбили.

Силантий бессильно опустился на сундук.

– Погоди-ка… – Суббота выдвинул ящик конторки. – Марфа во дворе подобрала, не твои ли?.. – Он достал из ящика и бросил на конторку три кожаных мешочка.

– Мои! – крикнул Силантий и жадно схватил мешочки.

– Слава богу, нашлась пропажа, а то сраму не оберешься… Люди скажут, у Субботы и заночевать нельзя.

– Пустые! – прохрипел Силантий и швырнул мешочки.

Суббота поднял их, вывернул.

– Никак, золотишко было? А сказывал, будто порожний вернулся.

– Харитон… где? – взревел Силантий.

– А я почем знаю. Да ты на него не греши…

– А кто ж тогда? Али еще кто ночевал? – допытывался Силантий.

– Да окромя возчиков, никого не было.

– Возчики… кому же еще? Я видел, как они перешептывались… Они, конечно, они!

Силантий выбежал из комнаты. Суббота подошел к окну и увидел, как Силантий сел на лошадь и поскакал со двора.

За спиной у Субботы бесшумно появилась Марфа.

– Кажись, набрели они на золото… – тихо сказал Суббота.

– Это он сам тебе… признался?

– Красивая ты баба, Марфа, да бог ума не дал. Нешто такое говорят. Такое и жене не сказывают.

– Куда же это он, не поевши? – спросила Марфа.

– Вернется… – усмехнулся Суббота. – Их четверо… бугаев. Куда ему против них!

По лесному тракту ехала одинокая телега, запряженная двумя худосочными кобылами. Рядом с телегой, тяжело нагруженной ящиками и мешками, шли Смелков и Арсен. На Смелкове были надеты брезентовый плащ с откинутым назад капюшоном и фуражка горного инженера, на Арсене – солдатская шинель и щегольская кавказская каракулевая шапка.

– Поразительное легкомыслие! – пробормотал Смелков. – Отправиться в эту глухомань безо всякого снаряжения, без опытных помощников, на авось, на фу-фу!

Арсен усмехнулся в усы.

– Нет, я не вас обвиняю, – продолжал Смелков, – вы ради своей революции готовы на все! Но я-то?.. Как я мог согласиться на эту авантюру?

– Вы, мой дорогой, – с чуть заметным грузинским акцентом сказал Арсен, – ради своей науки не то что в эту глухомань, вы на костер, как… Джордано Бруно… пойдете.

– Костер нам не угрожает, – усмехнулся Смелков. – А вот от пули каких-нибудь ваших партизан, несмотря на все мандаты, мы совсем не гарантированы. Кстати, куда опять подевалась наша «охрана»?

На небольшой полянке молоденький красноармеец, поглядывая на верхушки деревьев, издавал какие-то гортанные крики, напоминавшие крик птицы.

– Ку-ма-нин! – донеслось издалека. И красноармеец, подхватив винтовку, прислоненную к кедру, бросился через кусты к дороге.

Догнав телегу, он восторженно сказал:

– Отродясь такой птицы не видал… У нас в Костромской губернии каких только птиц нету, а такой не случалось встречать… Вроде на чибиса похожа, да не чибис.

– Товарищ Куманин, – строго сказал Арсен, – в вашу задачу входит не отыскивание редких птиц, а охрана личного состава экспедиции. Вы меня поняли?

– Понял, товарищ комиссар, – широко улыбнулся Куманин.

Смелков усмехнулся и покачал головой.

Слепая лошаденка, погоняемая мальчишкой-погонщиком, ходила по кругу, наматывая на ворот толстый канат. Старенький паром, поскрипывая, причалил к берегу.

Четверо возчиков, те, что останавливались у Субботы со своими телегами, спустились на берег. К задней телеге был привязан серый в яблоках конь, на котором Силантий пустился их догонять.

К парому по отлогому скату спускалась телега экспедиции. Рядом с телегой шел Смелков, впереди Куманин и Арсен.

Возчики подозрительно оглядели процессию. Тот, что помоложе, сунул руку под рогожу и вынул обрез. Остальные тоже потянулись за ружьями.

Куманин придержал телегу, снял с плеча винтовку, Арсен достал из деревянной кобуры маузер.

Возчики выжидали.

Арсен, поигрывая маузером, спросил:

– Далеко до Поспихина?

– Верст тридцать, – ответил старик паромщик, разглядывая незнакомых, похоже, нездешних людей. – А вы из каких будете? – спросил он. – Из губернии?

– Мы из Питера, отец, – улыбнулся Арсен и подмигнул паромщику.

Паромщик почтительно оглядел Смелкова.

– Ну чего, чего добрых людей пужаете?! – прикрикнул он на возчиков. – Дайте дорогу-то!

Возчики посторонились, пропуская телегу.

Паром пересекал неширокую таежную реку. Старик паромщик правил кормовым веслом, Арсен и Смелков, облокотись о поручни, глядели на воду, на стремительное ее течение.

– Скажите, Арсен, – спросил Смелков. – Мы с вами никогда прежде не встречались, до вашего… гм… появления в моей квартире с обыском?

Арсен пожал плечами, неопределенно улыбнулся.

– Мне ваше лицо еще тогда показалось знакомым…

Арсен снова пожал плечами.

В берестяной корзинке, устланной травой, попискивал щегол. Куманин взял птенца, поставил на ладонь. Птенец поджал лапку.

– Подранок… – заметил Куманин.

Паромщик кивнул.

Куманин защелкал по-щеглиному, достал из кармана горбушку черного хлеба, покрошил на ладонь. Щегол защелкал в ответ.

Паромщик одобрительно взглянул на Куманина. Куманин подмигнул ему и… закудахтал.

– Куропатка гнездует, – угадал паромщик и покачал головой. – Ловко…

– Детства в вас много, товарищ Куманин, – сказал Арсен. – Не верится, что вы два года на германской в окопах провели.

Где-то совсем рядом просвистел артиллерийский снаряд. Лошади вздрогнули. Куманин засмеялся, глядя на растерявшегося Арсена.

– Похоже? – с довольной миной спросил он Арсена. – Полевая гаубица. А это – ихняя мортира.

И, набрав воздуха в легкие, Куманин издал столь устрашающий звук, что лошади с перепугу рванулись, сбили поручень и повисли над водой.

Арсен бросился к лошадям, ухватился за повод, рванул их назад, Смелков и Куманин с трудом удерживали телегу. Паромщик сунул под колеса бревно и вместе с Арсеном, навалившись на дышло, осадил лошадей назад, на середину парома.

Когда лошади успокоились, старик паромщик перекрестился. Арсен сурово поглядел на испуганную физиономию Куманина и сказал:

– По возвращении в Петроград вы, товарищ Куманин, отсидите на гауптвахте десять суток. За ваше неподражаемое звукоподражание.

На узловой станции дымился остов догорающего вагона. Черный дым поднимался над пакгаузом. Из разбитой водокачки вода растекалась по путям. Станция всего два часа назад была занята белыми.

На одном из уцелевших путей дымил паровоз. Из теплушки по сходням спускали лошадей. Выгружалась кавалерийская часть.

Вдоль платформы, пробираясь среди снующих солдат, шла девушка – хрупкая, большеглазая, в кремовой пелеринке. Она кого-то искала.

– Разрешите помочь? – любезно обратился к ней молоденький прапорщик, ведший на поводу породистого вороного коня.

Девушка отдала ему саквояж, по-прежнему разыскивая кого-то глазами.

– Вы издалека? – с легкой застенчивостью спросил прапорщик.

– Из Петрограда, – бросила девушка, увидевшая того, кого искала.

– Из Петрограда? – удивился прапорщик. – Как же вы сюда добрались?

Навстречу шел коренастый, с короткими жесткими усами, полковник Хатунцев.

– Подержите! – сказала девушка и протянула прапорщику круглую фанерную коробку.

Прапорщик поставил саквояж и взял коробку. Девушка вынула из коробки шляпку и надела ее. В шляпке она стала еще миловидней. Девушка решительно направилась к полковнику.

– Почему вы не хотите помочь мне, полковник? – горячо заговорила девушка. – Я добралась сюда через три фронта, за тысячи верст от Петрограда, я должна разыскать своего отца. Помогите мне.

– Что вам от меня надо? – устало произнес полковник.

– Дайте мне бумагу, чтобы меня всюду пропускали.

– Кому вы будете показывать ее? Медведям? – спросил полковник. – Или партизанам, для которых подписи полковника Хатунцева достаточно, чтобы вас отправили на тот свет?

– Что же мне делать?

– Возвращайтесь домой.

– Нет, – твердо сказала девушка. – Я должна найти отца. И найду, слышите?

– Ваш отец сумасшедший, такой же, как и вы. Отправиться в экспедицию в такое время мог только безумец!

– Мой отец благороднейший человек, и для него интересы науки выше вашей грязной политики, – гневно сказала девушка.

– Что вы от меня хотите? – спросил полковник.

– Пошлите со мной какого-нибудь офицера, – попросила девушка.

– Может быть, вам для охраны эскадрон отрядить? – насмешливо спросил полковник.

– Дайте хотя бы лошадь, – неуверенно сказала девушка.

– Вы хотите сказать – повозку?

– Я сказала – лошадь.

– От вас не отвяжешься, – раздраженно сказал полковник. – Прапорщик Казанков, – обратился он к молоденькому прапорщику, – отдайте ей свою лошадь.

– Слушаюсь, – козырнул прапорщик.

– Извините, дамских седел не припасли, – пренебрежительно сказал полковник, уходя.

Прапорщик передал девушке поводья.

– Как зовут? – спросила она.

– Николай, – сказал прапорщик.

– Коня, прапорщик… – засмеялась девушка.

– Агат… – смутился прапорщик. – Я должен вас предупредить…

Девушка, не дослушав его, вскочила в седло. В тот же момент Агат заржал и поднялся на дыбы, сделав свечку. Шляпа у девушки слетела с головы, и солдаты у ящиков со снарядами засмеялись. Прапорщик бросился было на помощь, но конь понес девушку к штабелям из ящиков. Солдаты разбежались, а конь легко перемахнул через ящики. Девушка зажала крепко поводья, развернула коня и снова перемахнула через снарядные ящики. Солдаты изумленно смотрели на нее. Уже спокойно подъехала она к изумленному Казанкову и улыбнулась не без некоторого самодовольства.

Прапорщик протянул девушке шляпку.

– Где вы этому научились? – спросил он восхищенно.

– В Смольном, – сказала девушка.

– У большевиков? – удивился Казанков.

Девушка улыбнулась.

– В институте благородных девиц, прапорщик.

Двор Ефима Субботы, превращенный в партизанский лагерь, был забит телегами, лошадьми, боеприпасами, сложенными под рогожей. У амбара на старой бочке сидел молодой человек в гимнастерке, туго перетянутой ремнями, с деревянной кобурой у пояса, и разглядывал бумагу, переданную ему Арсеном.

– Ничего этого у меня, товарищ, нету. – Он вернул бумагу Арсену. – Ничего!

Смелков хмуро поглядел на Арсена. Арсен улыбался.

– Ничего?! Ай-яй-яй, Федякин! Неужели же мы ради этого «ничего» отмахали с вами, Аркадий Николаевич, пять тысяч верст?

Смелков пожал плечами и отвернулся.

– Рад бы помочь, да… – Федякин развел руками, – нечем.

Арсен растопырил пальцы и показал Федякину.

– Это что? – спросил Федякин. – Не понимаю.

– Пять, – сказал Арсен.

– Что пять?

– Пять лошадей. Всего пять!

– Нет лошадей, самим не хватает.

– Понял. А у белых лошади есть?

– Ну?

– Отобьешь. Ясно?

– Ну ладно, будут лошади.

– Лошадей отобьешь для себя! А нам отдашь своих.

Федякин рассмеялся.

– Ну вот и договорились, – широко улыбнулся Арсен и протянул Федякину руку:

– Держи пять!

Федякин покачал головой, засмеялся.

– Нам еще нужен проводник, – сказал Смелков.

– Вот именно, нужен человек, который знает тайгу как, – Арсен снова растопырил ладонь, – как свои пять пальцев.

– У меня каждый человек на счету. Ищите сами. Проводника у белых не отобьешь. А мука… Муку у Субботы возьмете.

Суббота, все время маячивший невдалеке, услышал последние слова Федякина.

– Однако!.. – покачал он головой. – А где ее взять? Белые все побрали.

– Не хитри, Ефим. Найдешь, – сказал Федякин.

– Опосля с голоду помирай, – недовольно пробормотал Суббота и отошел в сторону.

Арсен удовлетворенно подмигнул Смелкову.

Светало. На опушке леса, невдалеке от проселка, петлявшего среди лежащих в утренней дымке холмов, стояла запряженная телега. Рядом паслась Митькина лошаденка. В телеге спал, придерживая винтовку, щупленький мужичонка с клочковатой серенькой бородкой. Прямо над ним, на высоком дубе, среди ветвей, был устроен настил. Серега Худяков, паренек лет тринадцати, вглядывался вдаль. Внезапно он толкнул задремавшего Митьку.

– Митька! Мотри! – он показал на едва заметный в тумане силуэт всадника.

Митька встрепенулся, сон сразу пропал. Он увидел, как всадник приблизился к копне с прошлогодним сеном и спешился. Митька спрыгнул на землю, схватил с телеги винтовку и вскочил в седло.

У копны стоял необыкновенной красоты жеребец вороной масти. Через седло был перекинут саквояж и какая-то коробка. Почуяв Митькину лошадь, жеребец заржал. Из копны выскочил какой-то человек в странном наряде, вскочил на коня и поскакал к лесу.

Митька выстрелил в воздух и погнался за всадником.

Серега, услышав выстрел, прыгнул с настила прямо в телегу. Мужичишко испуганно встрепенулся, схватился за винтовку.

– Где ружье?! – испуганно крикнул он Сереге.

Тот не ответил, рванул лошадь, и телега, подскакивая на кочках, понеслась наперерез всаднику. Мужичонка недоуменно озирался.

Всадник, оторвавшись от Митьки, несся к огороженному высоким камышовым плетнем загону, перемахнул через ограду и понесся к реке.

Наперерез ему летела телега, кренясь и подпрыгивая на рытвинах. Серега еле удерживался на ногах. Развернув телегу, он поставил ее поперек узкой тропинки, по которой скакал всадник. Всадник летел на них. Серега упал на солому, мужичонка пригнулся. Всадник перескочил через них.

И тут они увидели, что на коне сидит девушка.

Мимо промчался Митька, нахлестывая и без того несущуюся галопом лошаденку.

– Чего за бабой гонишься? – заорал ему мужичонка.

– Какая баба?! Это офицер переодетый! – крикнул Митька и тоже перелетел через телегу.

– Тьфу! – сплюнул мужичонка.

Всадник направил коня к обрыву над рекой, и конь с высоты прыгнул в воду. Митька на взмыленной лошаденке подъехал к обрыву. За ним тарахтя подкатила телега. Всадника нигде не было видно. Только желтая фанерная коробка покачивалась на волнах. Серега огляделся и закричал, показывая на другой берег:

– Митька! Мотри, Митька!

Митька увидел, как из оврага на том берегу выскочил всадник.

Когда Митька вернулся во двор Субботы, он увидел черного жеребца у коновязи. Возле него стоял всадник, тот самый, которого он преследовал.

К нему бежал Смелков.

– Таська! Ты?! Откуда ты взялась? Зачем ты здесь?!

Митька с удивлением обнаружил, что всадник, которого он преследовал, был не офицером, а молодой и очень красивой девушкой.

– Нашла… Никто мне не верил, а я нашла, – всхлипывая, шептала она, обнимая отца. – Все говорили – война, тайга, тебя убьют… а я нашла…

Митька не верил своим глазам.

– Опять мое ружье ухватил. – Бородатый мужичонка вырвал у Митьки винтовку. – Другой раз пришибу! Нашел… офицера…

Но Митька даже не обратил внимания на него, он обалдело смотрел на Тасю.

Смелков отстранил от себя дочь.

– А теперь изволь объяснить, зачем ты здесь? Что это за вольность?

– Отец, ты поступил со мной бесчестно, – обиженно сказала Тася.

– Я? – удивился Смелков.

– Да. Ты мне обещал: когда исполнится девятнадцать – возьмешь меня в экспедицию.

– Обещал. Да… но… обстоятельства… Ну негодяйка… ну хитрюга… ну авантюристка, – улыбаясь, говорил Смелков. – Просто какой-то мазурик, а не дочь…

А Тася, увидев Митьку, засмеялась.

– А… этот мальчик меня едва не подстрелил.

Митька был смущен.

– Меня зовут Тася, – девушка протянула ему руку.

– Ольшевец, – хмуро пробормотал Митька и, обтерев руку о штаны, протянул Тасе. – Митя.

Арсен из окна наблюдал за этой сценой, когда в комнату вошел Суббота, а за ним застенчиво улыбающийся Силантий, аккуратно прибранный, с подстриженной, гладко расчесанной бородой.

– Отыскал я вам старателя, товарищ Кобакидзе, – сказал Суббота. – С лотка дробинки не уронит, сызмальства ходил золото мыть.

Силантий кивнул.

Арсен пристально взглянул на Силантия, на кровавый подтек под глазом.

Суббота перехватил его взгляд.

– Не подумайте худого, – усмехнулся он, – с недобрыми людьми повстречался – четверо против одного, случается…