Текст книги "Годы нашей жизни"

Автор книги: Исаак Тельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

«…Шлю вам всем привет. Настроение бодрое. Письма буду писать по мере возможности. Обо мне не беспокойтесь. Сейчас нет времени распространяться. Надейтесь на счастливую встречу. Я верю: она будет…»

Шли годы, а сын не возвращался. Мать надеялась на чудо и всегда прислушивалась к необычайным историям, где фигурировали мужья, сыновья, отцы, возвратившиеся чуть ли не с того света. Но те из «пропавших без вести», кто был жив, давно пришли, а она все обманывала себя надеждами. Только в последнее время ее все больше мучила мысль о том, как жестока судьба, лишившая ее возможности даже поплакать на могиле сына. Но внутренний голос говорил ей: «Велико твое горе, но не забывай о людях. Сколько матерей не знают, где солдатские могилы их сыновей…»

Седая женщина, которая сейчас держит путь в Ливны, всю жизнь прожила в Киеве. Каждый год в первое воскресенье января рано поутру она приходила к памятнику Неизвестному солдату. Ее старший сын тоже был неизвестным солдатом.

И вдруг старое, затерявшееся в военную бурю сорок второго года письмо из деревни Бараново под Ливнами находит адресат. В глазах у матери прыгали выцветшие строчки на пожелтевшем листке, сквозь слезы она читала:

«…Ваш сын, красноармеец Корчемский Ефим Ефимович, рождения 1919 года, погиб в борьбе с немецкими оккупантами южнее города Ливен, Орловской области. Похоронен 30 апреля 1942 г. на кладбище с. Баранова, Никольского района, Орловской области…»

Давно прошло то время, когда ей тяжело было видеть друзей детства и юности сына, с кем он учился в одном классе, в изостудии пионерского дворца. Давно она не задает судьбе вопроса, почему горе избрало именно ее.

Хирурги способны залечить даже самую тяжелую рану, только душевные раны осиротевших матерей никогда не заживают. Всемогущее время способно лишь снять остроту боли, но сама боль не проходит.

Зимним утром Киев вызывает Орловщину. Бараново засыпано снегом, но телефонистки понимают, как бьется сердце матери, и сквозь пургу, помехи на линии Киев слышит дальний голос. Из Барановского сельсовета отвечают, что о судьбе разведчика Корчемского им ничего не известно, а солдатской могилы на сельском кладбище нет…

Мучительно долго тянутся недели ожиданий письма. Наконец, оно приходит. И тот же ответ: сельсовету не удалось ничего установить. Старая мать давно так не высматривала приход весны. В первые же майские дни вместе с сыновьями она отправилась на поиски.

И вот весь сегодняшний день они пробыли в Баранове. На кладбище обошли могилы, перечитали надписи даже на ветхих крестах, но никаких следов не нашли. Молча стояли у братской могилы, где похоронены воины, погибшие в 1943 году при наступлении. Может быть, разведчик Корчемский лежит здесь под звездой из бетона? Но ведь его считают «пропавшим без вести» с января 1942 года. Письмо Барановского сельсовета тоже помечено апрелем 1942 года. В сорок втором здесь проходила линия фронта, Бараново переходило из рук в руки. К сожалению, старые работники сельсовета давно в Баранове не живут.

Почти ничего не узнав, мать с сыновьями возвращается теперь в Ливны. Они идут с горьким чувством. За весь день никто, кажется, не проронил ни слова. От Баранова до Ливен сравнительно недалеко, но как трудно старой матери пройти эти считанные километры в предчувствии, что, вероятно, они были последними в жизни сына. Именно сейчас в ее голове никак не может уложиться мысль о том, что она пережила сына, который уже двадцать лет лежит в земле неведомо где. Она еще не знает, кем станет для нее молодой ливенский шофер, сидящий за рулем машины, нагоняющей трех усталых путников.

ШОФЕР МИШИН И ДРУГИЕ

Водитель Николай Мишин заметил, как устало ковыляет старая женщина со спутниками, остановил машину. Сперва они ехали молча, но шофер оказался человеком общительным. У него располагающее, открытое и доброе лицо. Нескольких километров пути хватает им для знакомства. История, которая привела трех киевлян в ливенские места, так заинтересовала Николая, что он предложил сделать привал. Остановились под деревом. Мишин буквально ловит каждое слово невеселого рассказа этой женщины. А она, глядя на высокого худощавого парня со светлым чубом, спадающим на вытянутое лицо, замечает, будто он чем-то похож на ее пропавшего без вести сына. Это чувство растет в ней по мере того, как шофер задает свои вопросы.

Мишин просит показать ему первое письмо Барановского сельсовета.

– Позвольте, – вдруг говорит Николай, – тут подписано: председатель сельсовета Красов. Я знаю в Ливнах старого коммуниста по фамилии Красов. Может быть, это он?

Будто рукой сняло усталость с путников – они готовы ехать к неизвестному Красову.

Николай даже не взглянул на часы: завгар – человек хороший, поймет, что тут причина более чем уважительная. И везет своих новых знакомых на улицу Горького. Быстро находят нужный дом, но Красов, оказывается, в отъезде, будет лишь через три недели.

– Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь? – спрашивает жена Красова, заметив, как прибывших расстроило отсутствие мужа.

О разведчике Корчемском Красова ничего не знает, но то, что на бумаге подпись ее мужа, это несомненно, как и то, что в 1942 году он был председателем Барановского сельсовета.

– Можете не сомневаться, Иван Федорович все сделает. Уж я ручаюсь.

С этим Корчемские уезжают из Ливен. Их провожает Коля Мишин, обещая при этом, что вместе с Красовым займется поисками.

Иван Федорович Красов не задержал ответ.

Из Ливен, Орловской области.

«Уважаемые друзья! Мне очень жаль, что я с вами не повидался. Я бы все рассказал о вашем сыне и брате, тело которого сам нашел за Овечьими Дворами. Привез его в сельсовет, сам сделал ему гроб и похоронил на могилках в Баранове. Припоминаю, что это возле кустов сирени. Надо мне ехать в Бараново, найти людей, кто еще жив, и точно определить место могилы. Когда мы его хоронили, было много колхозников. Говорили речи о его мужестве, храбрости, как стойкого, неустрашимого разведчика…

С приветом Красов Иван».

ЛИВНЫ ВЕДУТ ПОИСК

Иван Федорович мысленно пытался восстановить все события того апрельского дня, но многое уже призабылось. Ведь минуло столько лет, да и память уже не та! Он надеялся, что, приехав на место, все вспомнит.

В один из июльских дней Красов отправился с Мишиным по старым следам. Первым делом поехали в Овечьи Дворы и Шлях. До боли знакомый пейзаж. Придорожные избы. Колодец с журавлем. Деревья. Как же разрослась рощица между этими селениями! Где-то на краю ее, ближе к шляховским избам, двадцать лет назад, когда побежали весенние ручьи, он нашел тело убитого разведчика. Вот, пожалуй, это место… Красов остановился под деревьями, которые сомкнулись кронами. И тут он вспомнил, что в шинели красноармейца были зашиты две маленькие фотографии. Еще всплыла такая деталь: старик, дежуривший в сельсовете, глядя на фотографии отца и матери разведчика, вдруг повел с ними разговор:

«Дожидаетесь письма от сына… А он, родимый, еще зимой убитый…»

Мишин повез Ивана Федоровича в Бараново. Всю дорогу Красов заставлял себя припомнить, где именно похоронили солдата. Это происходило в апреле. Спустя два месяца Бараново и соседние села захватил враг. Не исключено, что они сровняли могилы советских воинов. Не припомнив ничего, кроме все тех же кустов еще не расцветшей сирени, Красов пошел по избам, расположенным невдалеке от кладбища. Тут новые дома и совсем новые для Красова лица.

Одна старуха все же узнала Красова.

– Ты у нас в войну председателем был?.. Я к тебе в Совет ходила, чтоб сына в армии разыскал и насчет помощи. Спасибо тебе, сделал. А постарел крепко…

Услыхав, что привело бывшего председателя в ее дом, старуха заплакала от нахлынувших воспоминаний.

– Мой хоть с войны вернулся. Какое времечко пережили, не приведи господь бог… – Краем платка она вытирала слезы. – А про того солдата хорошо помню. Только схоронили его не на кладбище, а у самого входа.

Женщина повела Красова и Мишина к своей бывшей соседке, тоже присутствовавшей на похоронах. И вторая старуха, подтвердив все слово в слово, привела еще такой факт: в то лето на минах подорвался мальчонка, и его схоронили рядом с разведчиком. Горе совсем свалило его мать, она даже не помнит, где могилка сына, но хоронил мальчонку сосед – Павел Васильевич. Он может точно сказать.

Вчетвером поехали искать односельчанина, а он в тот день был в Ливнах. Через две недели Красов с Мишиным снова приехали в Бараново. Павел Васильевич, с которым списались, уже ждал их. Собрали несколько человек из тех, кто в апреле 1942 года хоронил неизвестного солдата.

Все старожилы узнали одно и то же место – у входа на кладбище.

В Киев пошли письма: могила найдена. Однако новые друзья Корчемских на этом не остановились. Они решили отправиться по следам разведчика. Что свершил этот боец? В каких событиях участвовал? При каких обстоятельствах погиб?

Ливны начали большой поиск, в который включились десятки людей.

МУЖЕСТВО НЕИЗВЕСТНОГО СОЛДАТА

Первыми откликнулись однополчане.

Самые ценные сведения сообщил герой боев за Ливны бывший комбат Иван Иванович Руднев. Он хорошо знал Ефимку – лучшего баяниста полка, в первых же боях отличившегося смелостью и находчивостью.

В ту зиму у Ливен сложилась трудная обстановка. Под Новый, 1942 год наконец удалось выбить немцев из города, и линия переднего края пролегла южнее Ливен. Командованию срочно потребовались данные об огневых точках в поселке Овечьи Дворы, где у немцев был опорный пункт обороны.

Морозный и ветреный вечер января. В штабе 507‑го полка, расположившегося на окраине Ливен в слободке Беломестной, Корчемскому и его четырем товарищам дали задание проникнуть в расположение противника. А ночью, сдав документы и облачившись в маскировочные халаты, разведчики отправились в опасный путь.

В стороне от деревни Ростани преодолели линию фронта и незамеченными проникли в глубину немецкой обороны. Минуя деревню Вахново, приблизились К оврагу. Трое бойцов остались в овраге, а Корчемский с одним разведчиком пошли в сторону Овечьих Дворов. Луна была их союзницей, и бойцы хорошо рассмотрели, где стоят немецкие батареи.

Они уже отползали назад, когда в морозное темное небо вдруг одна за другой взвились ракеты. Скорее всего, немецкие дозорные, обнаружив подозрительные следы, подняли тревогу. И тотчас переполошившиеся фашисты начали пальбу. Огонь все приближался: враг решил отрезать разведчикам путь к отходу. Оставалось одно – уползти в густую лесопосадку, а оттуда лесом – к линии фронта. Но кто-то должен у развилки оврагов отвлечь на себя противника.

Все остальное произошло в считанные секунды. Корчемский рукой показал товарищам на лесопосадку. Они прощались, не произнося ни слова. Каждый отдал ему часть своих патронов. Он лег за пенек и открыл огонь…

О том, что происходило дальше, мы теперь знаем благодаря принявшей участие в поисках нормировщице ливенской ремонтной конторы Марии Степановне Фоминой. Во время боев за Ливны Мария Степановна жила в соседней с Овечьими Дворами деревне Шлях. Она хорошо помнит январское утро, когда по всем избам пошел слух: немцы схватили советского разведчика, который, окопавшись в овраге, сражался против двух групп немцев, пока, тяжело раненный, не потерял сознание.

Так Ефим Корчемский попал в руки фашистов, и они потащили его в избу Степановой, стоявшую на самом краю деревни. Маскировочный халат на нем был весь в крови. Фашисты привели разведчика в чувство, обливая водой. Потом патруль повел его через все село. Не одна Мария Фомина – тогда еще подросток – провожала красноармейца глазами, полными слез. Он шел в шинели, окровавленный, с безжизненно повисшей рукой, оставляя на снегу красный след.

Можно себе представить, о чем он думал в это январское утро 1942 года, твердо зная, что до смерти ему остались считанные часы. Всем строем своей души он давно воспринял как закон: советский воин в плен не сдается. Всего несколько дней назад он писал из Ливен домой:

«До последнего патрона буду громить гитлеровских бандигов. В плен не сдамся. Нет! Так что фамилию нашу не опозорю».

С пионерских лет он привык думать, что сама ситуация, при которой красноармеец попадает в плен, начисто исключается. Такого быть не может. Но таков факт. Израненный, он захвачен врагом. Как же должен себя вести? Даже в безнадежном положении попытается найти выход?.. Но выхода, кажется, нет. Тогда умри так, чтобы даже смерть твоя послужила на пользу Родине! Мужество перед лицом смерти…

Разведчика привели в дом Фоминых, занятый немецким капитаном и еще двумя офицерами. Хозяева, притаившиеся в кухне, куда их выбросил квартирмейстер, через приоткрытую дверь не только слыхали, но и видели все, что происходило в горнице, Сначала посулами, потом грубой бранью фашисты добивались от красноармейца сведений.

У него был один ответ на все вопросы:

– Говорить не хочу.

Офицеры позвали денщиков, и те, повалив раненого на пол, били его куда попало. Он не проронил ни слова. Допрос продолжался часа два, но к концу его фашисты узнали от разведчика не больше, чем в начале.

Наконец капитан махнул рукой и зло выругался.

Разведчика увели.

Мария навсегда запомнила его вытянутое, худощавое лицо, ежик светлых, низко остриженных волос и гордый, упрямый взгляд.

Часовые стерегли Корчемского в доме Степановой. А поздно вечером вывели в рощицу, начинавшуюся прямо за избой, и расстреляли.

В ту ночь поднялась такая метель, что до ставен занесло избы. Замело и молодую рощицу, засыпало тело солдата, встретившего свой последний час мужественно и просто.

А по военной почте шло его письмо…

В первое воскресенье января два старых человека трепетными руками развернут треугольник, который они так давно ожидают. Вооружившись очками, они будут бесчисленное число раз перечитывать торопливые строчки, еще не ведая, что это последнее письмо, которое им суждено получить от сына.

«Дорогие мои, милые, здравствуйте!

Не писал вам продолжительное время из-за сложившейся обстановки. Идут непрерывные бои. Обо мне не беспокойтесь. Если снова будет задержка с письмом, прошу, не волнуйте себя напрасно, дорогая мама и мой дорогой папа. Ты, как мужчина, будь мужественным: ни при каких обстоятельствах не падай духом. Свою жизнь я дешево гадам не отдам. О Семене тоже не беспокойтесь. Просто прервана связь. Случай не единичный. А в том, что он дерется с фашистами как нужно, я не сомневаюсь. Темнеет. Кончаю. Обнимаю вас. Берегите себя. Верьте в счастливую встречу…»

ТЕПЛО СЕРДЦА

В былые годы матери иногда думалось, что судьба Ефимки касается только ее. Теперь она видела, как сотни незнакомых людей близко приняли к сердцу ее горе, участвовали в поисках и не только нашли дорогую ей могилу, но все сделали, чтобы не предалось забвению имя сына. Никогда еще почтальон не доставлял Корчемским так много писем, как ныне. В Ливнах, Баранове, Шляхе, Овечьем Дворе у них появилось много добрых знакомых. А Мишин и Красов стали совсем родными людьми. Они подружились, ездят друг к другу в гости, постоянно переписываются.

«Дорогой Коля!

Все время нахожусь под впечатлением твоего доброго и чуткого поступка. Я привык хорошо думать о людях, тем более о тебе. Уважаю тебя, как только можно уважать настоящего человека. Ты представляешь, как мне дорог сынишка, который носит имя брата. И вот мне хотелось бы, чтобы он вырос таким же трудолюбивым, честным, добрым, чутким человеком, как ты.

Знаешь, всем нам ты почему-то напоминаешь брата. Не потому ли, что обладаешь многими его качествами. Нам кажется, что и наружностью вы схожи. Хочу пожелать счастья тебе с семейством и всем ливенским друзьям.

Твой Семен».

«Дорогой Иван Федорович!

Хоть мы лично не знакомы, но нам кажется, что и Вас, и жену Вашу знаем давно. Еще при первой встрече у нас сложилось впечатление, что это очень добрый, отзывчивый человек. Пишем письмо Вам обоим, как пишут старым добрым друзьям. Мы нетерпеливо ждем личного знакомства с Вами и живем надеждой скоро принять Вас в Киеве как самых дорогих гостей…»

Разве можно без волнения читать эти строки! Даже у того, кто не питает приверженности к риторике и напыщенным словам, невольно вырывается: да славится тепло человеческих сердец!

А теперь давайте вспомним о ливенском технологе с насосного завода Гале Карпухиной. Но почему именно о Гале? Да потому, что за жизнь, свободу и счастье таких, как Галя, сражался киевлянин Корчемский.

Когда он с четырьмя разведчиками прорывался из Ливен в Овечьи Дворы, Галя сидела за партой в промерзшем первом классе ливенской школы. Вскоре вражеская артиллерия и авиация превратили Ливны в сплошные груды руин. На развалинах Ливен корреспондент «Комсомольской правды» Юрий Жуков нашел обгоревшую тетрадь первоклассницы Гали Карпухиной, в которой можно было прочитать начало диктовки: «Маня и Ваня пошли в гости…» Корреспондент писал, что пока Ливны выглядят «мертвым городом», но скоро «снова сядет за парту Галя Карпухина, и учительница продиктует ей диктовку».

Это было в сорок втором. В сорок четвертом Галя уже стояла у самодельной доски в одном из уцелевших школьных классов. А когда она кончала школу, Ливны трудно было узнать – они стали красивее довоенных, а пионервожатая Карпухина водила ребят по городу, рассказывая, что где было раньше. Потом девушка поступила на насосный завод, училась в машиностроительном техникуме, и теперь она специалист заводского конструкторского бюро.

Смотришь на Галины школьные фотографии, и вспоминаются два других снимка. На одном – мальчишки в стареньких рубашонках и брючках, девчонки в застиранных платьицах. Видать, их отцам и матерям совсем нелегко дается жизнь. В третьем ряду находишь чубатого, светловолосого паренька в длиннющей рубахе, подпоясанной ремешком. Это шестиклассник Ефимка. Когда после этого берешь в руки снимок, с которого на тебя смотрят сорок ребятишек в белоснежных фартуках и форменной одежде, о которых по внешнему виду трудно сказать – городские они или деревенские, а ты знаешь, что это пионерский отряд имени Корчемского из школы села Баранова, задумываешься над многим. Отряд имени бывшего киевского пионера в сельской школе на Орловщине… И как трогательны дружественные и нежные отношения, установившиеся между пионерами Баранова и семьей отважного разведчика, который сражался и погиб на их родной земле.

Недавно вокруг его могилы ребята посадили молодой сад. Они пишут биографию мужественного разведчика, собирают о нем материалы, фотографии, документы, связываются с его учителями, друзьями детства и юности, однополчанами и фронтовыми товарищами…

Солдат Корчемский не значится в списках героев. Он числился среди пропавших без вести. Он не вошел в летописи, его не успели даже отметить наградой. Но он частица того великого, имя которому – массовый героизм. Из подвигов сотен тысяч таких воинов, как разведчик Корчемский, слагалась наша трудная Победа.

ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ В НЕОБЫКНОВЕННОЕ ВРЕМЯ

Среди ребятишек, которые в первый послевоенный год переступили порог школы, были двое первоклассников по имени и фамилии Игорь Матвеев. Одного из них привела в класс мать, инженер Ольга Сергеевна. Второй Игорь Матвеев рос в детдоме, возле Ярославля, и в школу пришел вместе со своими товарищами.

С тех пор прошло двенадцать лет…

Знойным августовским утром на трассе газопровода недалеко от Киева техник-электрик Игорь Матвеев, высокий, худощавый юноша в берете и спецовке, испытывал машину для контактной сварки труб. За много тысяч километров от Киева, на берегу таежной реки Ижмы, где расположились центральные механические мастерские, небольшого роста белесый парень, тоже Игорь Матвеев, налаживал шлифовальный станок. А в это время капитан из управления киевской милиции, к которому инженер Матвеева явилась по срочному вызову, сдержанно произнес:

– Вас разыскивает сын…

Слесарь Игорь Матвеев приехал в республику Коми из Ярославля. В ремесленном училище, где ребята сами делали станки, он многому научился. В цехе автозавода сразу же обратили внимание на юного, но умелого слесаря по ремонту оборудования. Станки он знал как азбуку, как таблицу умножения. А на таком заводе, как ярославский, есть где развернуться, приложить руки умельцу, влюбленному в технику. Старые мастера в один голос говорили: Игорь далеко пойдет.

Они не ошиблись.

Прослышав о стройках далекой Коми, Игорь загорелся интересной идеей. У него были три товарища еще по детдому. Они вместе учились, вместе поехали на работу в Ярославль, жили в одном общежитии. И вот теперь вместе решили отправиться на Крайний Север.

В путь-дорогу собрались быстро. А вскоре уже были среди таежных лесов, на новостройках. Сосногорск, Ижма, Ухта – места, конечно, далекие, но никак не похожие на глушь. Вокруг много интересных пытливых ребят, часто пошустрее, чем в столицах. И читают не меньше, чем их сверстники в Москве или Киеве. По вечерам в общежитии возникали жаркие споры о книгах, о жизни, о кино. Словом, на жизнь здесь никто не жаловался.

Игорь и его давнишние друзья звали, что родом они из Ленинграда (в детдоме почти все ребята были ленинградцами). Дирекция детдома неустанно вела поиски отцов и матерей своих воспитанников. Были случаи, когда близкие находились, многие родители сами объезжали детдома Ярославской области. Но к этим четверым никто не приезжал и никто не откликался на запросы детдома. Значит, нет их родителей в живых.

Теперь, когда они стали взрослыми, думы о близких все чаще являлись к ним. Игорь уже не раз посылал запросы в Москву, но все безрезультатно. Поневоле приходилось расставаться с волнующими надеждами.

Но вот в общежитие приходит письмо от товарища по детдому: он нашел сестру при помощи бюро розысков и ленинградской милиции. Ребята заволновались. Скептически настроен был один Игорь. Он уверен: будь у него родные, они б давно отыскали его. Товарищи убеждали – надо снова попытать счастье. Особенно настаивал комендант. Из всех комендантов, которых знал Матвеев, столько лет проживший в общежитиях, больше всех ему нравился этот, комендант из таежного общежития. Бывший офицер, инвалид войны, человек умный и чуткий, он думал не о «койкоместах», а о живых людях. Он говорил Игорю:

– Рановато опустил ты руки, Матвеев. Это на тебя не похоже. Если уж бороться, так бороться до конца!

Игорь не стал упорствовать, чтобы не обижать ребят, и отправил безо всякой веры письмо в соответствующие инстанции.

В этом общежитий, окна которого глядят на быструю таежную реку, всегда рады письму. Но четверо друзей теперь с особым волнением ожидали прихода почтальона. Им прибывали письма, только на конвертах все знакомые почерки сверстников.

– Что-то не пишут наши родители, – с болью говорил Игорь.

Пока в Сосногорске на берегах Ижмы молодой мастер-инструментальщик вместе с друзьями ждет ответа, вернемся на Владимирскую улицу, в ту небольшую комнату, где сотрудник управления киевской городской милиции ведет разговор с инженером Матвеевой.

– Кто, вы сказали, разыскивает меня? – переспросила совершенно ошеломленная Ольга Сергеевна.

– Ваш сын.

– Но у меня один сын, и он здесь, в Киеве.

– И в Киеве родился?

– Нет, в Ленинграде.

– Когда?

– В тысяча девятьсот тридцать девятом году.

– Как его зовут? – спросил капитан, заглянув в лежавшую перед ним бумагу.

– Игорь.

«Какое удивительное совпадение», – подумал капитан, и в его мыслях одна догадка сменяла другую. Опыт старого работника подсказывал капитану: эта женщина не из таких, которые могут бросить своих детей. И он сказал:

– Вы не волнуйтесь, Ольга Сергеевна. Тут, должно быть, какая-то необычная история.

На столе перед ним лежали документы, свидетельствующие, что в Киеве на Костельной и в Сосногорске, на севере республики Коми, живут два человека, у которых, оказывается, не только одинаковые фамилии, имена, отчества, но даже один день, год и место рождения.

– Что же тут может быть? Что вы об этом думаете, Ольга Сергеевна?..

После разговора с капитаном она никак не могла уснуть. Все время перед ней вставали подробности далекой августовской ночи. Тогда дрожали стены их старого домика на Выборгской стороне, дребезжали стекла. Где-то совсем близко ухали зенитки, и всю ночь метался в бреду ее Игорек. Накануне Ольгу Сергеевну вызвали в Выборгский райсовет на собрание матерей, у которых были маленькие дети. Женщинам сказали, что Ленинграду предстоят тяжелые испытания, поэтому решено эвакуировать в Ярославскую область всю детвору ясельного возраста. Завтра-послезавтра отправляют детей Выборгской стороны. А Игорек тяжело захворал. Разве может она забыть слезы той ночи?

Но теперь не боль тяжелых воспоминаний, а чужая трагедия разрывала ей сердце. Ольга Сергеевна представляла себе, как случилась эта беда. Очевидно, в день, когда отправляли детей, вместо ее заболевшего сына из списка ошибочно вычеркнули фамилию какого-то другого ребенка, и неизвестный малыш стал вторым Игорем Матвеевым.

Нет, не может она уснуть в эту ночь. Муж, сын и бабушка тоже ворочаются, хотя и делают вид, будто спят. Взволнованные и потрясенные, они как бы продолжают без слов разговор, который был у них целый вечер. Они все сошлись на одном… Так зачем откладывать? Ольга Сергеевна встает с постели, тихо достает из ящика лист бумаги и включает настольную лампу.

«Здравствуй, дорогой Игорек!

Ты, наверное, огорчишься, когда узнаешь, что я не настоящая твоя мама, хотя фамилия моя Матвеева и зовут меня Ольга Сергеевна. У меня есть сын, который живет со мной. Все его метрические данные полностью совпадают с твоими. Произошла какая-то ошибка во время эвакуации, когда в суматохе легко могли перепутать любые документы…

Если бы ты был маленький, я обязательно бы взяла тебя к себе. Но теперь ты взрослый, самостоятельный человек и можешь сам решить: будешь ли считать меня своей мамой? Ведь не так уж важно, что родила тебя не я, все равно судьба нас с тобой связала.

Как только сможешь, переезжай к нам в Киев. Не горюй, мой мальчик, что твое имя, по-видимому, перепутали, когда тебе еще не было и двух лет. Обязательно напиши и приезжай.

Крепко тебя целую и обнимаю.

Твоя мама».

«Моя мама», – повторял Игорь, как бы привыкая к звучанию слов, которые ему никогда не приходилось произносить.

В тот день он поздно вернулся из мастерских – была срочная работа, а ребята уехали на линию. На койке у него лежало письмо. Конверт надписан четким ровным почерком. Торопливо открыл его и первое, что увидел – «твоя мама». Письмо прочитал одним взглядом. И вдруг ком подступил к горлу, Игорю показалось, что в комнате душно, тесно, и он не заметил, как очутился на берегу.

Долго сидел Игорь, прислонившись к стволу дерева, и все перечитывал письмо при свете фонарика. Он многое передумал над быстрой Ижмой, перед ним как бы прошла вся его жизнь. Сиротская судьба известна. Всяких испытаний выпало ему достаточно. Случалось, что и из детдома убегал, и на весь мир злился. Но его жизненная дорога, пройдя через детдома, ремесленные училища, общежития, заводские цехи и стройки, привела к убеждению: вокруг много хороших, отзывчивых людей. Он и раньше не ощущал одиночества, но в эту ночь его сердце как-то по-особенному наполнялось чувством любви к людям. И все, что пережил, передумал, он хотел написать в письме. Но едва сел за стол, как все мысли, все слова разбежались. Перечитывая написанную страничку, Игорь был недоволен и собой, и письмом.

«Добрый день, Ольга Сергеевна!

Ваше письмо я получил и сразу пишу ответ. Большое Вам спасибо. Я очень обрадовался, хоть Вы и пишете, что Вы – не моя мама. Но ведь я таких писем никогда не получал, потому что не знал ни отца, ни матери. Вы зовете меня в Киев. Я приеду, как только смогу.

До свиданья, Ольга Сергеевна.

Игорь».

Случилось так, что почти одновременно с Матвеевым еще два его товарища получили хорошие вести: у одного отыскалась тетка, у другого – двоюродный брат. Бывают же такие совпадения!

Письмо от Ольги Сергеевны прибыло в Сосногорск в августе, незадолго перед тем, как Игорь получил повестку из военкомата. И вот у него возник план – перед уходом в армию съездить в Киев. Но от Коми до Киева не один день пути, и Игорь не успел это сделать: в сентябре его призвали в армию.

Матвеева провожало все общежитие. Трогательным было прощание с комендантом.

– Гляди, Игорь, теперь у тебя есть родные в Киеве. Этим дорожить нужно.

В Киев Матвеев писал часто. Какое полярное сияние в Мурманске, как проходит служба и какие у него успехи в автокружке.

Бежали дни, и, словно обгоняя их, из Киева в Мурманск и из Мурманска в Киев летели частые письма.

Матвеев кончал первый год службы и находился в отъезде, когда в Ленинграде вдруг появилась женщина лет сорока пяти, которая, имея на руках документы и фотографии, искала следы своего сына. Она обращалась в милицию, адресный стол, в райсоветы и райздравы, в газеты и справочное бюро. До войны она жила в Ленинграде и теперь искала следы ребенка полутора лет, которого среди многих других детей Выборгской стороны в августе 1941 года вывезли из города.

Свои поиски женщина вела упорно. Она вспомнила, что в довоенные годы по соседству, на Прибытковской улице, жили ее однофамильцы. Она нашла эту семью, но встреча ничего не дала. Каждый день, составив список, она шла по новым адресам, бывала в квартирах старых жителей Лесного, Выборгской стороны – и тех, кто носил фамилию Матвеевых, и других, о ком узнавала, что они разыскивают своих детей. Женщиной, прибывшей в Ленинград и упорно ведущей поиски, была Ольга Сергеевна.

Предприняв свою поездку, она наметила точный план действий. Возможно, мальчик числился в списке рядом с ее Игорем – строкой выше или ниже. А если так, то не исключено, что его фамилия Матвеев. Но сколько в Ленинграде Матвеевых? Конечно, не со всеми, но со многими из них у Ольги Сергеевны был разговор.

Почему Ольга Сергеевна отправилась на поиски и почему она вела их втайне от Игоря?

Читаю такие строки в одном из ее обращений за помощью в поисках:

«Мальчик, который, разыскивая своих родителей, нашел меня, служит сейчас на действительной службе в Советской Армии. Он знает, что я не настоящая его мать, но теперь он называет меня мамой. Мне не хотелось бы его снова травмировать и заставлять волноваться по поводу новых розысков, которые могут не увенчаться успехом…»

Как мать, она очень переживала трагедию Игоря и близко принимала ее к сердцу. О поездке в Ленинград и о своих розысках она ничего не написала еще и потому, что боялась, как бы Игорь не решил, будто от него отворачиваются. Она понимала: для него самым тяжелым в жизни было бы разочарование в людях.

Могла произойти, однако, и другая, тоже весьма ощутимая травма.