Текст книги "Годы нашей жизни"

Автор книги: Исаак Тельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Описание хозяйства Ефима Вергуна и Трофима Щетины дано в исследовании Постникова «Южнорусское крестьянское хозяйство». Ленин оценил его как прекрасный материал о том, что происходит в деревне, показывающий, каковы процессы расслоения в среде крестьянства.

Кулаки основывают свое хозяйство на разорении низших групп деревни. Середняки, вроде Трофима Щетины, «вымываются». Их хозяйство непрочно и шатко. А у таких, как бедняк Ефим Вергун, оно в полном упадке.

В книге «Развитие капитализма в России», вскрывая «раскрестьянивание», процессы образования сельской буржуазии и сельского пролетариата, Ленин среди многих других данных привел цифры, факты, характеризующие и южноукраинскую деревню.

В степной, более богатой землей деревне, как и во всей России, значительная часть крестьянства уже жила продажей своей рабочей силы, становилась пролетариатом. Это подтверждал анализ бюджетов многих семейств. Ленин собрал большой земскостатистический материал о крестьянских бюджетах, проверил его, критически пересмотрел.

Ко времени работы над книгой «Развитие капитализма в России» относится знакомство Ленина с бюджетами крестьянина Петра Назаренко из села Елизаветградки, Александровского уезда, и Лазаря Бабича из села Новопокровского, Новопокровской волости, Одесского уезда, Херсонской губернии.

В конце прошлого века сотруднику Кустарной комиссии при совете торговли и мануфактуры некоему Василию Гомилевскому было поручено описать экономику ряда деревень Херсонской губернии. В программу его исследований входила также запись бюджетов нескольких типичных хозяйств «средней руки». Выбор экономиста пал на Петра Назаренко и Лазаря Бабича.

Если у Трофима Щетины весь капитал хозяйств, по подсчетам Постникова, равнялся пятистам рублям, то для Бабича статистик такой суммой определял расходы, необходимые на содержание хозяйства и семьи из четырех душ. Годовые расходы Петра Назаренко с его тринадцатью душами составляли 839 рублей.

Однако в этих выборочных хозяйствах картина оказалась настолько безрадостной, что, как ни сдерживал себя экономист, он вынужден был констатировать «дефицит» обоих хозяйств (который, например, у Бабича даже в благоприятный год составлял одну четвертую расходов) и написал такое заключение: «Крестьянин не может освободиться от постоянно гнетущей нужды».

Результаты своей поездки и бюджеты Бабича, Назаренко и других статистик опубликовал в восьмом выпуске Трудов Кустарной комиссии. Ленин, знакомившийся со всеми этими материалами, по поводу записей бюджетов Бабича, Назаренко и ряда других заметил, что они изображают действительность в лучшем свете, чем она есть.

Вспомним, например, что по бюджетным подсчетам, которые Ленин считал типичными, член семьи однолошадного крестьянина потреблял в год пищи на 16 рублей 37 копеек, из них покупных продуктов только на 1 рубль 79 копеек, а все остальное личное потребление составляло 3 рубля 49 копеек на душу.

Возможно, некоторое представление об истинном уровне жизни, не завышенном статистиком, дают такие статьи годового расхода семьи Петра Назаренко, состоявшей из восьми взрослых и шести детей:

освещение (сальные свечи) – 6 рублей

домашняя посуда и утварь – 5 ’’

одежда – 100 ’’

обувь – 70 ’’

водка – 27,5 ’’

рыбы в год (примерно) – 3 ’’

постного масла – 6,5 ’’

Обратимся вновь к первому тому Сочинений, где помещена самая ранняя из дошедших до нас работ Ленина статья «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни», к первым главам классического труда «Развитие капитализма в России», и перед нами будет картина жизни украинского села, какой она была лет семьдесят назад, встанут старые Копани, Елизаветградка, Ровное, Новопокровское…

Когда Ленин в Шушенском работал над главами, в которых исследовал развитие капитализма в деревне, Петр Назаренко уже лишился части надела (довелось продать соседу-кулаку: тот скупал земли, заводил лошадей и машины). Лазарь Бабич влез в долги и без супруги не мог обсеяться. Трофим Щетина был почти совсем вытолкнут из хозяйства. А Ефим Вергун стал безземельным, «пешим номером». Открывалась одна дорога – на рабочий рынок в Каховку, Березовку, Херсон…

Первыми ее узнали Вергун, Щетина.

Прошло немного времени, и в людских потоках, которые устремлялись на рабочие ярмарки, почти каждый год можно было увидеть кого-нибудь из членов семьи Щетины, Назаренко, Бабича, Вергуна.

Читаем у Ленина: «С.‑х. рабочие, приходящие в такой массе на юг, принадлежат к самым бедным слоям крестьянства… Путешествие продолжается дней 10–12, и ноги пешеходов от таких громадных переходов (иногда босиком по холодной весенней грязи) пухнут, покрываются мозолями и ссадинами…»

Перед глазами возникает занесенный снегами домишко в Шушенском, где ссыльный Ленин в школьной тетрадке пишет эти строки. Рядом лежат книги, рукописи и обыкновенные конторские счеты. Ильич подолгу подсчитывает, проверяя выкладки, которыми он обосновал свои выводы о характере и движущих силах грядущей в России революции, таблицы, где учтены миллионы бедняков, которые станут опорой пролетариата в его борьбе за новую жизнь, за социализм.

Там учтены и Трофим Щетина, и Ефим Вергун, и Лазарь Бабич, и Петр Назаренко.

«Разговор о земле» – так назвал свою картину художник, изобразивший Ленина на тощей ниве в задумчивости рядом с пахарем, который запряг в соху единственного коня – свою надежду и опору.

Давно начат был и долгие десятилетия длился этот разговор о земле, о судьбах трудового крестьянства.

«Как жить? Как лучшей доли добиться?» – эта дума волновала, мучила миллионы таких, как Трофим Щетина, Ефим Вергун, Лазарь Бабич, Петро Назаренко…

Выписав из ленинских материалов четыре фамилии украинских крестьян, в далеком прошлом знакомые Владимиру Ильичу по описям дворов и бюджетов, я решил разыскать их потомков, узнать, как сложилась их жизнь.

2

Еду сначала в Копани на Херсонщину.

Дорога предстоит дальняя, тем более что я хочу повторить некоторые маршруты автора «Южнорусского крестьянского хозяйства».

Поезд идет по украинской степи. За окном колышется пшеничное море. Стоят высокие крепкие подсолнечники, белым ковром стелется гречиха. Многие поля будто разделены на огромные квадраты. По краям их поднялись молодые дубы, ясени.

Поезд замедлил ход. Станция Пришиб. Много десятков лет назад Постников сошел именно здесь, нанял лошадей и отправился в деревни Пришиб и Михайловку. На пришибские поля нелегко было добраться. Крестьянская земля находилась в нескольких верстах от села и тянулась узкой – в семьдесят саженей – и длинной – на десятки верст – полосой. Полдня у крестьянина занимала дорога в поле. Вела она через соседские земли, по узким межникам, и нередко выезд сопровождался спором о потравах. Для безлошадного крестьянина было проблемой, как за пятнадцать – двадцать верст вывезти навоз, семена. Даже воду возил он на свой далекий участок (колодцев на полях не было) и ночевал среди степных просторов. Можно себе представить, какую думу в такие ночи думал хлебороб, когда одиноко лежал в степи под чужой телегой, пуще глаза оберегая лошадь соседа-супряжника.

И в Михайловке, через которую двигались вереницы батраков, исследователю открылась такая же картина – полсела без скота, без плуга. В лучшие годы десятина давала крестьянину пудов сорок пять ржи или пшеницы, пудов тридцать проса. Гнетущее впечатление оставляли эти села.

Теперь в Пришибе хозяйничает колхоз-миллионер «Путь Ильича», а в Михайловке другой колхоз-миллионер – «Память Ленина».

Ни безземелья, ни длинноземелья, ни печали безлошадного крестьянина, ни прелести супряги, ни жеребьевки наделов, ни обмена дальнего участка на более близкий за кусок надельной земли – ничего подобного не знает украинское колхозное село. Сколько же страшных страниц перечеркнуто вместе с нищетой и горем старой деревни?

На улицах Пришиба звучит радио. Это радиоузел колхоза «Путь Ильича» передает колхозные новости… «Правление колхоза, – чуть спеша сообщает диктор, – получило письмо от летчиков…»

(Уже не первый год артель «Путь Ильича» применяет авиаподкормку полей. И над зацветающими садами, чтобы опрыскать их, тоже появляются самолеты.)

«Летчики интересуются, – продолжал диктор, – видами на урожай».

Горе безлошадного крестьянина в старом Пришибе и краснозвездный самолет над колхозным полем – таковы первые параллели жизни!

Прочитав сельские вести, диктор предложил послушать песни в исполнении солистов хора михайловского колхоза «Память Ленина». Пришибские колхозники давно соревнуются с соседями.

В Михайловку ведет широкий новый шлях, обсаженный деревьями. На дороге большое движение: мчатся грузовики, часто проезжают велосипедисты, проносятся на мотоциклах люди в синих комбинезонах – трактористы, бригадиры. Всюду на полях выставлены бригадные таблички. Еще не въехав в село, по ним можно узнать имена лучших людей артели. А о том, сколько усилий положено, чтобы вырастить урожай, лучше всего говорят сами хлеба. К этим победам на поле здесь имеет прямое отношение то, что обычно всю позднюю осень и зиму происходит в колхозном Доме агрокультуры. По субботам и понедельникам там собирается много народу. Одни называют это занятиями агросеминара, другие – колхозным университетом. Дело не в названии.

Если вслушаться во все, что и как говорится на семинаре, нельзя не заметить главного: в работе колхозника все больше сочетается труд физический и труд умственный. Все сильнее у передового колхозника проявляются черты естествоиспытателя.

По дороге в Копани мне часто доводилось слышать имя Марка Андроновича Браги.

Уже вскоре после войны на собрании в сельском клубе Брага дал слово односельчанам, что он уберет до тысяси гектаров колосовых, намолотит тринадцать тысяч центнеров зерновых и вызывает на соревнование всех украинских комбайнеров.

По примеру Браги на соревнование вышли тысячи комбайнеров республики.

В большом крестьянском роду Браги ни отец, ни дед и никто не знал машины и ничего общего с ней не имел. А Марка Андроновича Брагу с первых лет существования колхозов увлекла техника, и ему давно подвластна вся сложная колхозная машинерия. Комбайнер по основной специальности, Брага знаток тракторного, автомобильного и токарного дела. Сойдет Брага с комбайнового мостика, и вы уже не скажете, кто этот высокий, немного худощавый, неторопливый и спокойный человек: конструктор, энергетик, архитектор или машиностроитель?

В прошлые годы к Браге обращались: «Товарищ комбайнер». Потом его называли: «Товарищ директор».

Комбайновый агрегат в самом деле немалая фабрика. Чтобы вручную выполнить все сделанное агрегатом за день, нужна пятидневная работа всех трудоспособных членов артели. Агрегат же обслуживают десять колхозников.

На бункере комбайна в два ряда красуются звезды. Они напоминают боевые звезды на фюзеляже самолета, на корпусе танка, на орудийном стволе. Но о чем говорят эти мирные звезды на бункере комбайна? О том же, о чем рассказывают Золотые Звезды Марка Браги. Каждая звезда – это тысячи намолоченных центнеров зерна.

Комбайнер перешел в высший класс работы. Раньше, как и тракторист, он считал, сколько гектаров намолочено, сколько с гектара собрано.

Комбайнер занят на уборке дней двадцать пять – тридцать. Они решающие – это дни сражения. Но чтобы выиграть его, нужен труд целого года, нужны большие знания.

Брага рассказывает:

– Когда меня наградили первой Звездой, сразу как-то даже не верилось: вчера был просто комбайнер Брага, а сегодня Герой Социалистического Труда. И так радостно стало у меня на сердце! Хотелось мне горы работы переделать, вести не один, а целый поезд комбайнов, и перекосить полстепи, и намолотить эшелоны хлеба. А потом я подумал: «Ну, раз Герой, теперь с тебя особый спрос. Технику знаешь, а нужно еще больше знать». И пошел я доставать себе новые книги…

Брага заговорил о книгах, а нам вспомнилась одна любопытная выписка из старого земского отчета:

«…Книг здесь почти нет. Можно проехать десятки деревень, и будет такое впечатление, что печатное слово вообще не существует…» И в подтверждение земский инспектор приводил цифру – годовой расход на образование жителя Днепровского уезда составлял 8 копеек.

Родное село Марка Браги и соседние Копани – это хорошо знакомый Ленину бывший Днепровский уезд, который в конце прошлого столетия Ильич мысленно весь объездил. А Трофим Щетина был здесь лишь одним из его «знакомых».

3

В поисках потомков Трофима Щетины много лет назад я впервые попал в хату бригадира Тихона Захаровича Чиркова.

Все взрослые ушли на поле, и в доме я застал только старуху, мать бригадира, и его дочь Надю – девочку лет четырнадцати, с голубыми глазами и льняными косичками, переплетенными яркой лентой.

Бабушка была занята по хозяйству, а семиклассница Надя ходила из угла в угол просторной светлой комнаты и учила на память отрывок из «Домика в Шушенском» Степана Щипачева. С большого портрета, висевшего среди развешанных на стене фотографий родных, близких, на нее внимательно, чуть прищурясь смотрел Ленин.

Читая поэму, Надя представляла себе занесенный снегами домик в сибирской деревушке, за окном которого у маленькой конторки работает Владимир Ильич.

Поэт писал, что из этой хатенки Ленин видел всю Россию.

– И наши Копани тоже. И даже моего деда Трофима? – удивленно спросила она, узнав, что привело нас в Копани, и впервые услыхав, как связана с Лениным судьба безвестного копанивского крестьянина.

Радостно было узнать, что семиклассница Надя – внучка Щетины.

Деда своего Надя знает лишь по рассказам матери, но родословную Щетины, с помощью бабушки, она излагала весьма подробно. Разобраться в этом древе рода нам помогали снимки. Два из них сразу бросились в глаза. Судя по всему, они были сделаны мастером. Еще перед войной заезжий фотокорреспондент заснял для газеты мать Нади Ганну Трофимовну, передовую звеньевую, и ее родную сестру Наталью Трофимовну, свинарку.

Сыновей у Трофима Щетины не было. Только четыре дочери. Они живы. Старшие дочери – Евдокия Трофимовна и Анна Трофимовна – вдовы, потеряли мужей на войне и ребят своих вырастили сами. Внуков у Щетины много. И Надя основательно прокомментировала нам лишь одну из четырех ветвей рода Щетины.

– Это моя родная сестра Катя… Красивая, правда?.. Она кончила медицинский техникум, за Каховкой работает. А это наша Клава… В педагогическом училище. Знаете, в Бериславе? Хорошо занимается. Столько книг прочитала – целую библиотеку! – Девочка секунду передохнула, перебросила за плечи непокорные косички и продолжала: – А это Ваня. Он всю войну провоевал. Видите, вот вместе с отцом снят. Они на фронте были… Теперь Ваня в Крыму… Шофером. Первая категория… Понимаете?

Вероятно, объяснения Нади продолжались бы еще долго, потому что на стене оставался добрый десяток снимков, но в это время под самым окном раздался гудок автомобильной сирены.

– Наши, – сказала Надя и тут же деловито заметила: – Машина людей с поля привезла.

В комнату вошли отец Нади Тихон Захарович, одетый в синюю, как у заводского мастера, спецовку, и Ганна Трофимовна – в куртке, какие обычно носят лыжники. Оба невысокого роста, худощавые, уже немолодые, но, судя по выражению лиц, освещенных уверенным, энергичным взглядом, люди еще бодрые.

Надя спросила отца, почему сегодня так поздно приехали с поля.

– А ты радио слушала? Про Каховку слыхала? Про канал слыхала?

Глаза отца смеялись.

И тут же пошли расспросы о судьбе Трофима Щетины.

Копанивскому бедняку посчастливилось дожить до великих дней и самому участвовать в битвах революции. Возвратившись с фронтов гражданской войны, Щетина оказался среди тех, кто утверждал советские порядки в Копанях.

В тридцатые годы он был уже стар, плохо видел, но показал правильную дорогу не только своим четырем дочерям. И в Копанях прислушивались к слову этого приземистого человека в поношенном пиджачке из чертовой кожи.

С пожелтевшей фотографии давних лет Щетина – щупленький, круглолицый, седобородый – глядел на своих потомков, которые в тот вечер жарко спорили о делах колхозных, о том, как дальше работать и жить.

4

Отправляясь в Копани, я выбираю такую дорогу, чтобы не миновать новый красавец город, возникший вокруг Каховской ГЭС. От Новой Каховки, от Каховского моря побежал на юг магистральный канал огромной оросительной системы, сооруженной в степях Таврии.

Как же изменился пейзаж!

Не только приезжий человек, но даже уроженец этой стороны, не бывавший здесь последние пять – десять лет, многое не узнает в родных местах.

Вдоль дороги из Цюрупинска на Копани высокой стеной встали тополя. А за этим ветрозаслоном то здесь, то там до самого горизонта раскинулись сады и виноградники. Чем ближе к Копаням, тем чаще встречаешь рядом с неприкрытым верблюжьим горбом сосновую рощу, где деревья уже победили бесплодные пески.

Вот наконец и Копани. Они утонули в зеленом океане садов, виноградников. С высокого холма хорошо виден большой зеленый пояс, который, будто крепостная стена, окружил их, прикрыв от алешковских песков.

Некогда затерявшиеся среди кучугур и оттого казавшиеся еще более глухими, Копани теперь выглядят по-настоящему живописным, красивым, благоустроенным селом. И называются теперь Большие Копани. Они заняли территорию, равную довоенному Николаеву.

Первым представителем рода Трофима Щетины, с которым я познакомился в первый свой приезд сюда, как я уже говорил, была семиклассница Надя Чиркова. Отыскиваю старую знакомую. Теперь это Надежда Тихоновна Мищенко – остроумная, энергичная и очень подвижная женщина, которая занимается финансами и экономикой местного совхоза имени Фрунзе.

Надежда Тихоновна ведет нас по Копаням, среди шестидесяти улиц которых можно в самом деле заблудиться, тем более что большинство домов – новые. Впечатление, будто ты в новопостроенном селе.

– У нас ежегодно пятьдесят – семьдесят новоселий. Только за последнее время выстроено шестьсот новых домов, – говорит Надежда Тихоновна.

Мы идем с ней в дом номер 33 по улице Крупской. Когда-то здесь стояла землянка деда Трофима, попавшая на страницы постниковской книги.

Теперь тут живет внук Щетины ездовой Михайло Беляев. Совхоз помог ему выстроить светлый, с большими окнами, просторный дом под черепицей, где вместе с семьей сына поселилась Анна Трофимовна, ныне уже пенсионерка.

Второй ее сын, по специальности энергетик, работает у пульта управления Симферопольской ГРЭС, а дочь Надежда – замужем за совхозным трактористом Дудкиным. Она очень уважаемый в Копанях человек.

Фрунзевцы отвоевали у алешковских песков несколько тысяч гектаров, выращивают на них хорошие урожаи винограда, фруктов, овощей.

– Я работаю, как советовал Владимир Ильич, – сказала нам Дудкина. – У нас коллектив коммунистического труда.

Николай Гордеевич Крайнюков тоже родной внук деда Трофима.

– Садоводом стал не так уж давно. Ведь я фронтовик. Прошел с боями Украину, освобождал Польшу и Чехословакию, сражался на улицах Берлина, входил в Прагу… И вот после всего пережитого на войне увлекся виноградарством. Сперва в совхозной бригаде было гектаров двенадцать, потом больше двухсот – почти пятая часть совхозного винограда. Своими руками посадили, выходили, как малое дитя, и заставили пески плодоносить – собираем раза в три больше плана… По сто двадцать, а то и по сто тридцать центнеров с га.

Как-то в доме Крайнюкова собрались его родичи, и мы повели разговор не вообще о копанивской жизни, а о бюджете семьи.

У Постникова мы прочитали, что хату, пожитки и все имущество Щетины он оценил в сто с лишним рублей. А по бюджетным подсчетам, которые Ленин считал типичными, весь годовой жизненный расход члена семьи однолошадного крестьянина определялся суммой примерно в 20 рублей.

Какие тут могут быть параллели с сегодняшним днем?

Но хочется побольше узнать о новом копанивском быте.

В семьях внуков Щетины никто не ведет подсчетов доходов и расходов, многое, правда, помнится, и, вооружившись карандашом, хозяин дома Николай Гордеевич сумел начертить табличку, где заработанное им и женой в совхозе плюс доходы от приусадебного сада и винограда составили очень внушительную сумму. О бюджете лучше всяких слов говорил новый дом Крайнюкова, новая мебель, новая одежда и ощущение достатка в доме.

Нет двора без радио, велосипеда, швейной машины. У очень многих телевизоры, мотоциклы, даже легковые машины.

Спрашиваем сельских кооператоров: на какие товары наибольший спрос? На самые лучшие сукна, шелка, шерсть, на трикотаж, музыкальные инструменты, радиоприемники, телевизоры, фотоаппараты, мотоциклы, холодильники.

Годовой товарооборот копановской кооперации превышает миллион рублей. Здесь большой сельмаг и еще много других магазинов, ларьков, пекарня, общественная столовая, комбинат бытового обслуживания.

Когда видишь Копанивскую сельскую больницу на 26 коек, родильный дом, аптеку, баню, ясли, детский сад, по давней традиции проводишь параллель с прошлым. И вспоминаются горькие строки из земских отчетов, сохранивших следы отчаяния, владевшего горсточкой врачей и фельдшеров бывшего Днепровского уезда, на каждого из которых приходилось 45 тысяч душ населения.

При жизни деда Трофима все умеющие читать и писать были в Копанях наперечет. Теперь это село сплошной грамотности. Больше ста человек с высшим образованием, очень многие со средним и многие заочно учатся в вузах и техникумах.

В Копанях десятилетка и еще две неполные средние школы, свой Дворец культуры, библиотека, четыре клуба. И нет семьи, которая не выписывала бы газет, не слушала радио.

Однако разве можно сравнивать несравнимое? В самом деле!

И все-таки не забудем, что пятьдесят лет, из которых десять приходилось на годы двух тяжелейших войн, а вторые десять – на преодоление разрухи, в историческом масштабе не очень большой отрезок времени для необыкновенных перемен, происшедших в жизни потомков Щетины.

Сотни людей, молодых и старых, из Цюрупинска и окрестных сел пришли в районный Дом культуры на вечер встречи с дочерьми и внуками Трофима Щетины.

Это был искренний разговор и необыкновенно волнующий вечер, хоть речи велись самые обыкновенные, житейские.

– В Копанях нас, прямых потомков деда Трофииа, человек сорок пять, – сказал бригадир Крайнюков. – Есть среди нас хлеборобы, механизаторы, учителя, садоводы, животноводы, медработники, счетные работники, электрики, радиотехники, шофера.

Все до одного вышли, как говорится, в люди, и каждому нашлось место в жизни.

– О чем мечтал когда-то наш дед Трофим, – вслух размышлял другой внук Щетины, ездовой Михаил Беляев. – Прежде всего о земле. Считались наши пески гиблыми, а вот мы их пересоздали. Мечтал наш дед о воде… Добыли мы воду. И ту, которую в наших дворах мотор качает, а главное, ту, что пришла к нам по Краснознаменскому каналу.

Мечтал о труде, чтоб он не был таким тяжелым, как тот, который он знал. А я недавно прикидывал, и вышло, что только среди копанивских хлеборобов есть люди двадцати пяти механизаторских профессий. Изменилась наша крестьянская работа, а главное, изменились люди.

Очень похожий на деда приземистый крупнолицый Михайло передохнул, подошел поближе к рампе, неторопливо осмотрел зал и продолжал:

– И конечно, мечтал дед Трофим о новой жизни. Вот она, – Беляев показал рукой на зрительный зал, – посмотрите сами на себя, даже на то, как все мы теперь одеты. – Секунду помолчав, он добавил: – Я иногда думаю: поглядел бы Ильич на сегодняшние Копани…

– Это, пожалуй, верно, – подхватил выступавший потом председатель Копановского сельсовета. – Только начал бы, наверное, Владимир Ильич не с нас. Есть села и хозяйства, которые на всю страну звучат. Или даже в мировом масштабе. А мы порой и в районном не блещем, и успехи в Копанях могли быть куда большими. А перемены у нас, конечно, огромные.

В тот памятный вечер, когда земляки встретились с потомками Трофима Щетины, над переполненным и притихшим залом районного Дома культуры развевалось красное полотнище, на котором были написаны вещие ленинские слова: «До сих пор, как о сказке, говорили о том, что увидят дети наши, но теперь, товарищи, вы ясно видите, что заложенное нами здание социалистического общества – не утопия. Еще усерднее будут строить это здание наши дети».

5

И вот я уже в другом зале – уже за несколько сот километров от Копаней и Цюрупинска. Приехал в Новоукраинку, Кировоградской области, через которую ведет дорога в Ровное и Елизаветградку.

Здесь я надеялся узнать о судьбе потомков двух «давних знакомых» Ильича – бедняка Ефима Вергуна и Петра Назаренко.

Моим спутником оказался работник краеведческого музея, взявший на себя довольно трудную миссию: найти образцы пахотных орудий дореволюционных лет. Он рассчитывал на помощь механизаторов, знающих, где завалялись какой-нибудь старый буккер, косуля, рало или соха.

В Новоукраинке у районного Дома культуры выстроился длинный ряд машин, грузовиков, мотоциклов. Пятьсот звеньевых, комбайнеров, бригадиров, агрономов, трактористов, вооружившись карандашами, тетрадями, книгами, заняли места в зале.

У многих на груди ордена, а у того, который сидит на крайнем стуле в первом ряду, – Золотые Звезды. Это Гиталов. Его знает вся Украина, весь Союз.

Чем в прошлом была знаменита Новоукраинка? Пожалуй, только рабочим рынком.

О рынке батраков в Новоукраинке, Елизаветградского уезда, писал В. И. Ленин. По воскресеньям на этом рынке собиралось несколько тысяч сельскохозяйственных рабочих. И если заняться родословной сидящих в зале передовиков, тут окажется много сыновей и внуков тех батраков, что по воскресеньям на рынке в Новоукраинке ожидали найма.

Но сегодня не об этом речь. Сегодня здесь районный киносеминар. На экране научные агротехнические фильмы. Агрономы комментируют их, а зрители обсуждают, ссылаясь на собственный опыт.

После картины «Первая трактористка» берет слово Гиталов. Говорит он горячо. Энергией и силой веет от всей его фигуры. А сам плотный, широкоплечий. У него крупные черты лица и под высоким лбом светятся умные, быстрые глаза.

«Первая трактористка» – фильм про Ангелину. Гиталов еще до войны учился у нее, потом ученик с успехом соревновался с учительницей. Это было творческое соревнование. У них даже возникали споры и несогласия.

В местном архиве среди старых, пропыленных томов волостных управ Елизаветградского уезда много дел о спорах на меже. Сколько трагедий, и часто кровавых, разыгрывалось между односельчанами на старой меже!

А вот «спор о меже» в колхозные дни. Гиталов рассказывал о дискуссии среди трактористов о том, как лучше засеивать углы, как пахать колхозный массив по краям, чтобы не распахать дорогу, не повредить лесные посадки. Споры разрешила Ангелина. Пахоте без «балалаек», как говорят трактористы, «восьмерок» и «бубликов» на краю поля Гиталов научился у Прасковьи Никитичны.

Звеньевой, выступавший после бригадира трактористов, все время называл Гиталова, Ангелину и остальных колхозников, сидевших в зале, «товарищи знатные крестьяне».

– Сидел я здесь, слушал и думал: кем же ты был, Александр Васильевич, и кем стал? Кто же вывел нас на путь, кто поднял батрака, бедняка, – оратор обвел взглядом зал и сказал еще только одно слово: – Ильич.

В перерыве краевед подошел к трактористам и стал допытываться:

– Может, вы знаете, где есть буккер?

– Все марки тракторов знаем, электротрактор видели, но о такой машине не слыхали, – говорил ему в ответ тракторист.

– А рало? – продолжал краевед.

– Это вроде ковырялки, землю царапать, – стал припоминать Леонид Кравчук. – Батько что-то рассказывал, но самому не приходилось видеть…

Вечером Гиталов сказал нашему спутнику:

– Вы, кажется, историей интересуетесь? Про буккер ребят спрашивали. Так у нас старики есть. Они могут рассказать, а молодежь, эти больше по тракторной части мастера.

Разговор происходил в гостинице и очень заинтересовал любознательного Гиталова. Я достал из чемодана первый том Сочинений Ленина и нашел в нем описание инвентаря крестьян в южных степных районах Украины. И когда они читали, обоим – и краеведу и тракторному бригадиру, – почти ровесникам, крестьянским сыновьям, как-то даже не верилось, что совсем недавно на тех самых девяноста или ста гектарах, которые теперь бригада Гиталова засевает за день, волы неделями тащили тяжелый деревянный плуг или неуклюжее рало, с железным зубом, или жалкий трехлемешный буккер. Даже железный плуг, основное орудие пахоты и сева, оставался мечтой многих середняков.

– Вы про рало у Кравчука спрашивали, – говорил Гиталов, – а нашему Кравчуку дело привычное прицепить к трактору посевной поезд или караван борон. Тут вот, у Владимира Ильича, о боронах как говорится? – Гиталов взял со стола ленинский том: – «…деревянные бороны с железными зубьями… двуконные бороны, захватывающие полосу в 10 фут. ширины, и одноконные, имеющие в ширину около сажня…» А вот в эту весну – заметил Гиталов, прервав чтение, – когда мы бороновали, то целым составом на поле выезжали. Трактор запустили, а за ним шестнадцать борон. Вот он, век нынешний, колхозный, и век минувший. А в самом деле, надо и рало, и буккер, и соху в музее показать. Для сравнения выставить. Молодежь ведь ничего этого не знает…

6

В книге Постникова, над которой трудился Ленин, на странице 219 упоминается: «…Семья бедного домохозяина Ефима Вергуна в с. Ровном…»

Знаменательно, что именно эта семья вошла затем и в историю революционных событий в Ровном. Поэтому разыскать потомков бедняка Ефима Вергуна не составило особого труда. Еще был жив его младший сын Яков Ефимович, 1888 года рождения, а вергуновских внуков и правнуков в Ровном оказалось немало. Приведу некоторые записи из их рассказов.

Яков Ефимович.

– Детей у отца было четверо. Иван, Сергей, два Якова: Яков-старший и Яков-младший – это я сам. Видно, поп пожалел дать мне другое имя. Четыре десятины не могли прокормить нашу семью. Хлеба своего не хватало. И чуть станешь на ноги, надо идти в батраки. Ровное тогда славилось батрацкими ярмарками.

«Не обижайтесь на меня, сынки, – говорил отец. – Не моя вина, но не могу вам ничего дать. Выбивайтесь в люди сами. Надо идти батрачить…»

Революция сразу все изменила. Якова-старшего на сходе в Громухе выбрали председателем комбеда. Люди говорили: «Он знает, почем фунт лиха, на подкуп не пойдет».

В 1918 году его немцы пытали, чтобы выдал большевиков. Всего изувечили, но ничего не добились.

А второй брат, Иван, геройски сражался на гражданской войне и погиб на фронте.

В колхоз мы, Вергуны, пошли первыми. Помню, приехал я домой с базара, а жена Параша говорит, что уже записалась в артель. Ее тогда членом правления избрали. Бригадиром полеводческой бригады работала.