Текст книги "Цена доверия. Кн.2. Протянутая ладонь (СИ)"

Автор книги: Инна Чеп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Вадим не стал комментировать этот ответ, молча протянул даме руку. Дона Добре посмотрела на него с сомнением.

– Я спереди не сяду!

– Садитесь хоть на хвост, хоть на уши, только давайте быстрее!

Опираясь на его руку и седло, девушка неожиданно ловко взобралась на коня позади Вадима. Холодные руки нерешительно легли на его талию.

– Держитесь крепче, если не хотите покалечиться! – предупредил он и пришпорил коня. Зоряна мертвой хваткой вцепилась в мужское тело, прижалась к широкой спине, чтобы не упасть. Вадим, почувствовав спиной женские прелести, тихо ругнулся. Рубашка совсем тонкая, а эта дурочка, судя по всему, промокла насквозь еще до встречи с ним.

– Откуда вы шли?

– Я установила ещё один аппарат на восточном поле. Там очень высокая башня, это хорошо: чем ближе к небу, тем лучше будут данные. А откуда здесь такие сооружения? То есть мне, они, конечно, полезны, но ведь с точки зрения сельского хозяйства они никому не нужны? А стоят по полям то тут, то там.

Вдали показался Малахитовый дом. Слава Отцу!

– Когда-то давно южная граница проходила по этим территориям. Господарем было приказано ставить смотровые башни на каждом поле. С одной стороны, с них следили за работой крестьян с земель, недавно присоединенных к Серземелью, с другой, пытались высмотреть врага издали. Позже границы отодвинулись, да и система обороны усовершенствовалась, но указ до сих пор никто не отменил, так что в южных провинциях в определенных местах до сих пор стоят эти башни. Большей частью, полусгнившие. За ненадобностью.

– Вы хорошо знаете историю.

Вадим хотел ответить колко на это простое замечание, но передумал и просто сообщил:

– Все. Приехали. Прикажите нагреть вам горячей воды, если не хотите заболеть.

Он подхватил охнувшую Зоряну, поставил ее на землю, развернулся к ней спиной и направился к дому. Дона Добре задумчиво смотрела ему вслед.

Вадим улыбался. Лучший способ заставить женщину о себе думать – показать ей свое безразличие. Недотрога? Хорошо. Он не будет ее трогать. В этом скучном месте все равно даже поговорить не с кем, так что рано или поздно она сама к нему придет.

Сама.

Ну не с мрачной же нервной неразговорчивой Либеной вен Силь ей общаться?

***

За окном лил дождь, стирая границу между днём, вечером и ночью. Темнота, воцарившаяся в доме неожиданно рано, принесла с собой тишину. Гости разошлись по комнатам, отмываться, греться, пить, завернувшись в одеяло, горячий чай. Либена есть и пить не могла. Там, за стеной дождя, по дорогам жизни-смерти ходил Чеслав. Человек, с которым она была связана такими узами, что никому и никогда их не разорвать.

В комнате горела одна свеча. На столе лежал тонкий нож для бумаг. Либена смотрела на блестящее лезвие с ненавистью.

Нет!

– Дай руку, Либена. Что стоит капля крови по сравнению с чьей-то жизнью? Дай руку!

Либена протянула ладонь к ножу…

Кровавое пятно медленно растекалось по мозаичному полу. Залетевший в приоткрытое окно ветер звенел висящими на стенах амулетами. Пахло алаитами, солью и металлом. Через пару дней Либена собственноручно выдрала из земли все алаитовые кусты. Кровь от впившихся в руки шипов была последней, что капнула на эти клумбы.

Ли зарычала. Скинула нож на пол, отползла от свечи, словно та стремилась заманить ее в ловушку. Обхватила голову руками, зажмурилась. Тьма тут же затопила сознание. Ли отчётливо слышала ток крови в своих венах. Кровь взывала…

Либена распахнула глаза. Подползла к краю кровати, свесилась вниз, нащупала на полу нож. Крепко сжала его в правой руке. Села в кровати, потянулась к свече, что стояла на прикроватном столике.

Зажмуриться, взмах…

На самом деле дело не в боли, дело в страхе. В страхе, что все повторится…

С ножа соскользнула капля крови и растворилась в огне свечи. Пламя тут же окрасилось в красное. Взмыло вверх, расцвечивая звёзды и луну алым. В абсолютной тьме послышался волчий вой.

Либена открыла глаза.

Из-под ее ног вилась тропинка. Серое небо было усыпано алыми каплями, даже отдаленно не похожими на звёзды. Круглая красная луна казалась живым сердцем, вырванным из груди и пришпиленным к небу ради чьей-то жестокой забавы. Вокруг простиралась серая пустыня. Единственное кривое дерево без листьев находилось справа от Либены. На одной из скрюченных веток сидела большая мохнатая птица, взирающая на пришелицу единственным алым глазом.

– Врешь! Врешь! – заверещал птица. – Пришла без тела – не получишь дела! Через огонь явилась – костром путь обратно!

Либена задрожала. У нее никогда не получалось делать подобное самой. И вот – сделала. Пришла. Без тела. Никакая неведомая тварь не вцепится в руку, не отпуская в настоящий, светлый мир, не изуродует железной хваткой хрупкое тело. Но ведь и образу можно сделать больно…

– Обманщица! Обманщица! – птица сорвалась с ветки, захлопала мохнатыми крыльями, закружилась над головой Либены. – Не найдешь! Не найдешь!

– Перестань, Марк!

Женщина появилась из ниоткуда. У ног ее стоял желтоглазый волк, на плече сидел черный ворон, правую руку зелёным браслетом обвивала змея. Женщина посмотрела на Либену зелёными глазами.

– Твоя кровь здесь. Твоя боль – там. Иди, ищи, коли пришла. Но что отыщешь – не знает и сам Морт.

Шаг назад – и силуэт проводницы этих земель растаял в воздухе, словно дым.

– Не найдешь! Не найдешь! – закричала мохнатая птица, опять усаживаясь на ветку. – Темная кровь, темная душа, серый мир!

Либена не стала обращать внимание на неугомонного злого вестника. Позвала:

– Чеслав! – и шагнула вперёд по тропе.

Ничего.

Выговаривая, словно молитву, заветное имя, Ли быстрым шагом направилась дальше. Свеча гореть вечно не будет. Но пока горит ее кровь – она останется здесь.

Через какое-то время пейзаж сменился. Под ногами стала чавкать грязь, появились низкорослые кусты, больше напоминающие вразброд воткнутые в землю человеческие кости. Либена старалась на них не смотреть.

– Чеслав…

Вдалеке появился силуэт. Мужчина. Либена шагнула вперёд, быстрее, быстрее – и остановилась в паре шагов от чужого образа. Человек тоже был без тела. Контур его мерцал красным, словно там, на Светлой стороне, он истекал кровью. Но это был не Чеслав. Сначала Ли хотела осторожно вернуться на тропу, потом присмотрелась к силуэту…

Мужчина обернулся.

– Либена?

– Генерал?

Он усмехнулся.

– Кажется, наш брак, столь вам неприятный, так и не состоится. Глупо как-то. Уехал от одной девушки выслеживать вторую и получил пулю от третьей.

Она не знала, что ему ответить. Все это было похоже на горячечный бред.

– Молчите? Не знаю, почему именно вы пришли за моей душой? Возмездие? Я должен был испортить вашу жизнь, теперь вы забираете мою?

В его словах не было упрека, только сонная задумчивость. Ли не выдержала.

– Вы были чужим, да, но… не были ненавистным гостем. Возвращайтесь. Приезжайте в Малахитовый дом, я вас вылечу.

Его взгляд изменился: стал цепким, деловым. Теперь она понимала, как этому мужчине-увальню удалось выжить за столько лет войн. Он был совсем не таким простым и нелепым, каким казался.

– Я приеду.

Его слово веское, тяжёлое, камнем легло в ее душу. Опять… Все повторится опять…

Либена передернула косыми плечами.

– Я буду ждать.

Он вдруг шагнул вперёд, протянул к ней руку, коснулся невесомо ее щеки – и Либена растворилась во тьме, возвращаясь на Светлую сторону.

Свеча догорела. Тьма окончательно воцарилась в полуночной комнате. Ли, около минуты испуганно всматривающаяся в окружающее пространство, устало прикрыла глаза.

Нет, она не будет бояться этой тьмы. Это ее мир. Ее решение. И над ней никто и ничто не властно.

Пока что.

А потом…

Она найдет слова. Или деньги на дальнюю дорогу. Хорошо, что она не встретила на тропках Темной стороны Чеслава, значит, с ним действительно не случилось ничего страшного.

А с остальным они справятся.

Дыхание женщины выровнялось.

На столе вспыхнул алым огнем огарок свечи.

Глава 9. Подхолмье

Яромир не помнил Прощального обряда. Только то, что дочка цеплялась за его штаны, прижималась к нему в страхе. Маму закапывали в землю. Девочка не понимала, зачем.

– Почему? Чем она провинилась? Она вернётся?

– Нет, – шептал кто-то рядом. – Но она будет тебя ждать. Вы обязательно встретитесь. Потом.

– Меня тоже закопают в землю? – разревелась малышка. – Я не хочу! Не хочу!

Яромир что-то рыкнул на непрошенных помощников, взял ребенка на руки и снова застыл безмолвной статуей на краю могилы. Потом все разошлись, а Яр с дочкой вернулись в холодный дом, казавшийся теперь тусклым и пустым.

– Папа, когда вернётся мама?

Он молчал. Молча гладил девочку по золотым волосам, разбирал сваленные в кучу вещи, к вечеру даже попытался сварить кашу – тоже молча. Варево пригорело и пахло отвратительно, но Любима стоически съела три ложки.

– Папа, мне страшно. Не молчи.

Она жалась к нему – маленькое, потерянное, золотоволосое чудо. И он решительно тряхнул головой, стукнул ладонью по столу, разгоняя злые и слабовольные мысли. У него нет времени переживать. Ходить в пивную, жаловаться на жизнь, страдать. У него дочь голодная!

Но…

И все же Даниса забрала с собой часть его души.

Яромир решительно встал с лавки.

– Пойдем, сходим к тётке Кривой. Она нам молока продаст, а может, и свежих пирожков. Говорят, она каждый день печет что-нибудь вкусное.

Любима послушно вложила в его руку свою.

На углу Солёной улицы Яр столкнулся с Мирославом, братом Данисы. Тот шел от пивной. Глаза потухшие, походка пьяная, рубаха рваная – видно, с кем-то успел подраться.

– О! – Мирослав подошёл ближе, хлопнул родственника по плечу. – Не бойся! Дочку твою теперь не тронут! Сгорит, ведьма!

Яр шагнул вперед, стал так, чтобы дочка, оказалась прикрыта его телом. Мирослав – мужик хороший, но Отец знает, что придет в голову пьяному с горя!

– Проспался бы ты.

– Не могу, – мотнул головой шурин. – Пью, пью, а забыть лица ее не могу. Она же младшая, любимая была. В семье. Но выросла доброй такой, тихой. Тонкая, как тростиночка. Все кулаки чесались лезть ее защищать. Всегда ж найдется сволочь, что к тихоне привяжется. И колотил! Купцова сына бил, помню, внука скорняка отделал, да. А выросла – они же и свататься стали. А девчонка с характером вышла – наотрез! Только тебя видела. Слезы лила каждый раз, когда ты Ринку до дома провожал. Я уж и тебя хотел… Но сердцу, оно ж, не прикажешь. А потом как Ринка ушла к Камнюку служить, оно как-то у вас и сладилось. Вот Любка родилась. А эта…

Шурин махнул рукой в неизвестном направлении. Закачался, схватился за плечо Яра, пытаясь устоять на ногах.

– Но ты не волнуйся. Воздастся ведьме. Живодёр наш с нее теперь не слезет, пока заживо не похоронит. Отомстим! Отомстим, брат. Пусть горит. Пусть мучается. У-у, ведьмища…

Яромир смутно понимал суть разговора.

– Слав, ты бы шел спать. А ведьмы, они на севере водятся. У нас нет.

– Сжечь! А ведьмы, чародеи – все одно! Темная кровь! Тьма! Гореть на костре твоей полюбовнице! Гореть!

Яромир шагнул в сторону, осторожно обходя родственника. Тот этого не заметил. Что-то бурчал себе под нос гневно, потрясал пудовым кулаком. Яр перевел ребенка на другую сторону улицы.

Вернулись они от Кривой быстро. Тетка-молочница говорила без умолку, и каждое слово ее казалось Яру ножом, который проворачивают в и без того кровоточащей ране. На обратном пути к ним подходили люди. Выразить сочувствие, жалостливо погладить ребенка по голове, сказать что-то бесполезное.

– Спасибо, – отвечал Яромир (с каждым разом всё менее дружелюбно), и шел дальше.

– Посодют теперича? – шептались за спиной.

– Окстись, посодют!

– А куклу-то под порогом Славка-то нашел ведь!

– Развелось-то зла! Шо ж это делается-то на белом свете!

Яр зашел в двор, запер калитку.

– Свяжи мне венок, Люба.

Девочка убежала собирать цветы. Яромир сел перед крыльцом, пошарил рукой в траве. Наткнулся на пучок соломы, схватил, вытащил на свет. Кукла. Простая, схематичная. Обвязана светлым волосом. Данисиным. А в сердце – дыра.

– Ведьма… – нараспев протянул Яр чужеродное, северное слово. Он и сам порой в исступленной ярости думал, что Рина – ведьма. Не отпускало сердце ее образ. И жили они с Данисой в ладу, и всем жена была хороша, а не мог Яромир забыть кареглазую статную красавицу Азу. А ведь не выкрикнула б Даниса в том споре, что честь свою Ринка дону Низ за блестящие монетки продала, не поверил бы. Он и не поверил. Проверил. И сказал первое, что пришло на ум, горькое и злое. Получил в ответ пощечину да злой взгляд. И выросла вместо любви проспать в душе. Обиделся, отпустил. На другой женился – правильной и доброй. А карие глаза забыть не смог. Словно сам себя в клетку посадил и единственное, что осталось – биться грудью о колкие прутья. И хорошо все, да не то. Не та рядом. А та…

Разное говорили. То верил, то не верил Яромир злым языкам. Но прислушивался жадно. Специально себе наговаривал про бывшую невесту плохого, чтобы забыть наконец первую любовь, да не выходило. Нутро-то знало, что врёт он. И на каждый навет ищет оправдания. Она одна с мальчишкой на руках осталась, без денег, без жилья, что уж тут… И хотелось сходить, узнать, как там Аза? Как выглядит, какое платье носит, где работает? Исхудала? Обидел кто? Но стоило развернуться к двери – натыкался взгляд на молодую жену, смотрящую на него с немым укором. И ноги теряли силу, подгибались, опуская тело на лавку подле супруги. А потом и вовсе появилась дочь. Не мог же он, предав двух женщин, предать ещё и третью?

– Папа, венок! А этот – маме!

Он спрятал соломенную куклу за пазуху и попробовал улыбнуться дочери.

Почти получилось.

***

В дверь стучали. Деяна вздрагивала от каждого удара, что наносил увесистый мужской кулак по дубовой створке. Жизнь опять, в который раз, превратилась в кошмар.

Вчера – и целую вечность назад – следом за ушедшими с Азариной людьми в форме, Деяна вытолкала из дома настырного тижийца и полдня проревела в передник, сидя на кухонной лавке. К вечеру наглый степняк по-хозяйски зашёл на кухню, сам взял пирог, налил молока и вышел на крыльцо. Дея метнулась к одной двери, заперла ее на засов, потом тоже проделала с другой. И замерла, ожидая, что вот-вот в дуб войдёт лезвие топора… За день она не прибрала для Кагыра комнату и не собиралась пускать его на ночь в дом. Дона Брит, конечно, хорошая женщина, но она всю жизнь прожила далеко от границы и не знает настоящую натуру тижийских варваров. Нет, она, Дея, не дура, пускать в дом убийцу на ночь глядя. Только ведь он и сам может войти…

Сколько она просидела в оцепенении, прислушиваясь к вечерним звукам? Гремели ведра, скрипело колесо колодца, стучал топор. Разлетались дровинки, стукаясь иногда об стену дома. Потом стемнело, и во дворе наступила тишина. Деяна вспомнила, что окна-то она в обеденной не прикрыла ставнями и с ужасом бросилась осматривать дом, в каждом углу ожидая найти притаившегося тижийца. Но того нигде не было.

Уже ближе к полуночи девушка выскользнула на улицу, осторожно закрыла ставни, и убежала обратно в дом. Ночь прошла в нервном бдении. А вот наутро…

Бам!

Деяна вздрогнула, сжала покрепче большой нож, которым Азарина разделывали мясо. И обречённым взглядом посмотрела на толстую дверь.

– Да пойдем! Может, и нет никого, – сказал молодой голос.

– В пивную? – с явным интересом спросил настырный посетитель товарища.

– Ага. Раз здесь закрыто. Жрать-то ведь хочется.

– И пить. Жарко же!

– Ага.

– А супружница-то твоя ничего не скажет?

– Так коли б вставала пораньше, да делом занималась, так я б и не ходил жрать перед работой куда попало.

– А она что делает?

– Да как мало́й родился, только с ним возится. Парень визгливый – весь в нее! А у нас-то ещё трое старших окромя него.

– Да уж.

Голоса отдалились настолько, что Деяна перестала понимать, о чем говорят мужчины. В обеденной воцарилась тишина. И темнота. Место сразу показалось незнакомым и зловещим. Деяна покрепче сжала рукоять ножа.

– Эщо ест ч-чердак.

Тижийский выговор разорвал страшную беспокойную тишину. Время понеслось вскачь, сердце подпрыгнуло к горлу. Деяна вскочила с табуретки, оборачиваясь к врагу лицом, готовая броситься и вперёд, и назад в зависимости от обстоятельств.

Кагыр застыл на нижней ступеньке лестницы. Большая темная фигура, едва подсвеченная огнем единственного канделябра.

– Где ты спыш?

Дея поудобнее перехватила свое нехитрое оружие.

– Пошел вон!

Мужчина неторопливо прошел к окну, снял со ставен крючки, толкнул. В комнате стало светлее. Удовлетворившись этим, он прошел к коридору, что вел на кухню. Деяна ринулась следом.

Две маленькие спальни, одна напротив другой, да пара кладовых, дальше – кухня. Тижиец сунул нос в одну дверь, ткнул пальцем:

– Твойа.

Толкнул другую дверь – раньше в этой спальне ночевала Азарина. До вчерашнего дня.

– Мойа.

Ишь ты, хозяин нашелся!

Мужчина прошел на кухню, отыскал сыр, старый хлеб, сунул Деяне в руки:

– У тибэ нож. Рэж.

Снял засов и вышел на улицу, чтобы вернуться с охапкой дров.

Деяна стояла посреди комнаты, не зная, что предпринять. Что задумал проклятый чужеземец? Присвоить чужое добро, пока нет хозяйки? Раскомандовался! Дея бросила на стол нож, хлеб с сыром и ушла в обеденную. Она степняку служить не станет! Пусть сам себе нарезает еду! Может хоть полпальца отхватит, и то б было хорошо! А лучше топор бы ему на ногу упал! Пусть гниёт заживо!

Кагыр искать ее не пошел. Через какое-то время Деяна сама вернулась на кухню, но степняка там не обнаружила. Одна половина сыра и хлеба была съедена, другая, нарезанная на аккуратные ломти, лежала на столе аппетитной горкой. Девушка фыркнула, прошла мимо еды, не притронувшись к ней, затопила печь, стала месить тесто для пирога. Пышное, ароматное. Чтоб проклятый чужак слюной подавился и издох.

Барот в дом заглянул под вечер. Волосы мокрые, лицо бритое, взгляд сытой собаки. Сцапал со стола оставшийся кусок пирога, Дея и вскрикнуть не успела, не то, что по наглой руке ударить скалкой, с видом хозяина задвинул засов, прошел к "своей" спальне.

Первое, о чем подумала Деяна – бежать. На дворе ночь, так что… Вспомнились слова странного незнакомца, что он сказал ей по дороге к этому постоялому двору. Что поменялось? У нее так же нет ничего и никого. Некуда бежать, некому заступиться. Ее ждут все те же самые варианты. А здесь крыша над головой, еда, и…

Деяна осталась. Закрыла ставни, заперла двери, прошмыгнула в свою спаленку. Полночи дрожала, притаившись в углу со скалкой в одной руке и ножом в другой в ожидании насильника-тижийца. Но тот все не шел. Незадолго до рассвета девушка, измученная, нервная, накрутившая себя за долгие часы ожиданий до почти невменяемого состояния, скользнула в коридор. Замерла у двери, что вела в комнату хозяйки, а потом тихонько ее приоткрыла.

Барот спал на животе, в одних штанах. В темноте шрамы на спине не были видны, но Деяна помнила эти отметины так отчётливо, словно трогала их руками. Или даже сама поставила. Да, сама. Она должна это сделать сама. Пока он не схватил ее за волосы, не выволок на улицу и…

Крик матери стоял в ушах, не давая сосредоточиться. Нет, она так не хочет. Лучше утопиться. Но сначала – отомстить.

Деяна шагнула к кровати, занесла нож. Посмотрела на шею врага. Наверно, это лучшее место для удара. Она опустила руку.

На пару сантиметров. Больше не вышло. "Надо!" – сказала себе Дея и попыталась прицелиться концом лезвия в горло, но рука дрожала так сильно, что она не была уверена, попадет ли вообще во врага, а не в кровать, на которой он спит.

"Надо!"

Он лежал перед ней беззащитный, заботливо прикрытый тьмой, что скрыла ненавистные черты, оставив Деяне возможность смотреть лишь на безликий силуэт. И слушать дыхание мужчины. Живое, лёгкое, спокойное. Которое она не могла оборвать. Хотела – и не могла. Да что же это такое? Она устала? Просто не осталось сил? А рассвет уже близок, и…

И она точно знала, что не опустит демонов нож на эту шею. Никогда. От чувства собственного бессилия захотелось тут же разревется. Дернулась конвульсивно рука, зависшая над чужой головой…

Деяна не поняла, что произошло. Миг – и нож уж выбит из ее руки, а она летит на чужую кровать, больно ударившись ногой о деревянное изножие.

Тижиец навис над ней зверем с оскаленной пастью.

– Я тэба ни звал. Сама прышла.

Он довольно ухмыльнулся и раздвинул коленом ей ноги.

– Нет!!!

Вот сейчас Дея могла бы его убить. Всадить нож прямо в его чёрное сердце. Но лезвие валялось где-то в углу комнаты, недосягаемо далеко. А ее кулаки враг легко перехватил своими ручищами и придавил одной ладонью к кровати.

– Сама прышла, помни!

Другая его рука принялась шустро задирать подол платья.

– Нет…

Гневный выкрик превратился в скулеж. Нет-нет-нет, пожалуйста, нет!

– Глупа женшина! – одергивая ей юбку, гневно спросил тижиец. – Цчем ты думала? Запомны: ыли доводы всо до конца, илы ны нацинай дэло. Рэзултат тэбэ нэ понравытса. Понала?

Деяна быстро-быстро закивала. Что угодно, только отпусти!

– Глупа. Ыды. И нэ бэри ныкогда в руку нож, если нэ будэш им рэзат.

Он встал с кровати, давая ей свободу. Девушка вскочила на ноги, бросилась к двери, ожидая, что он с ней на самом деле просто играет, как кот с мышью, но вот уже открыта дверь, ноги топают по коридору, а на растрепанные волосы так и не легла загорелая лапища, собираясь тащить ее назад, в логово зверя.

Деяна не успокоилась, пока не выбежала на улицу. В лицо ударил порыв холодного ветра. Предрассветные сумерки не пугали, наоборот, манили ее затеряться в этой серости до утра. Девушка добежала до конюшни, села на валяющуюся у двери доску, служащую мостом через лужу в случае затяжных дождей, обняла колени и разревелась.

– Нэ плачь.

Он возник рядом так быстро и тихо, словно не пришел, а соткался из сумерек.

– Это был урок. Плохой урок, но ты запомныш.

Деяна бросила в его сторону попавшуюся под руку щепку. Та ткнулась в землю. Девушка нервно рассмеялась. Да, она сама – лёгкая щепка против этого матёрого степного хищника. И она будет проигрывать ему всегда.

– Нэ плачь.

Ее волос коснулись чужие пальцы, и Деяна отпрянула.

– Не смей ко мне прикасаться! Никогда! Ненавижу твое племя, а тебя ненавижу вдвойне! Меня тошнит от одного твоего вида! Никогда не трогай меня, меня блевать тянет! Даже не смотри в мою сторону!

Он молча шагнул назад – и растворился в предрассветных сумерках так же внезапно и беззвучно, как и появился. Деяна осталась одна.

Совсем одна.

Как она и хотела.

***

Нож отобрали при обыске. Азарину огорчило не столько это, сколько рвение, с которым ее "обыскивал" один из тюремщиков перед заселением в камеру. Наглые ладони прошлись по всему ее телу и, судя по нахальной улыбочке мужчины, ограничиться только этим он не собирался. Пахнущий потом и дешёвым пойлом, он, кажется, мнил себя неотразимым и считал, что окажет ей величайшую честь, если зайдет к ней "проверить условия пребывания". Азарина ждала этого момента с содроганием.

Но пришли за ней другие.

Глава тюрьмы горделиво вышагивал между камерами, поглядывая на заключенных-женщин с видом гиленца, посещающего свой гарем. Одни подбегали к решетке полюбоваться на хозяина тюрьмы или продемонстрировать собственные прелести, другие прятались по углам, стараясь слиться с серыми казенными стенами. Азарина тоже забилась в угол, но ее это не спасло: мужчина остановился рядом, постоял, рассматривая ее сквозь решетку, топнул ногой.

– Давайте попробуем перевоспитать эту. Завтра утром приведите ее ко мне. Да помыть не забудьте.

Охранники понятливо кивнули, и делегация покинула женское крыло тюрьмы.

– Эй, новенькая! – крикнул кто-то из крайних камер. – Весело тебе завтра будет! Ух, весело!

Рина в этом не сомневалась. Но ничего злорадствующей женщине не ответила. Каждому свое.

– Эй, гордая что ли? Ничего! Щас гордость-то из тебя повыбьют!

Дона Брит свернулась клубком на соломенном тюфяке, пытаясь заснуть. Силы ей ещё пригодятся.

Наутро за ней пришли. Азарина сбросила с плеч чужие руки, сказала:

– Сама пойду.

Охранник ухмыльнулся:

– Понятливая, значит, – попытался шлёпнуть ее пониже спины, но Рина вильнула в сторону, и рука его лишь зацепила край цветной юбки.

– Ишь ты, норовистая кобылка! Авось наш оприходует, ишо сама ластится будешь!

Дона Брит охраннику ничего не ответила.

В бадье с холодной водой она тоже выкупалась без посторонней помощи, послушно надела выданную ей чистую рубаху. Покорно шагнула за охранником, чувствуя на себе пристальный взгляд второго, который шел следом. Мелькнула перед глазами лестница, коридор, отделанная серебром дверь. Быстро, слишком быстро.

– Девка, хозяин!

Азарина вошла в комнату. Глава тюрьмы махнул рукой, отпуская подчинённых. Посмотрел на нее жадным взглядом.

– Ох, красавица! Жаль, загорелая.

– Работа, – пожала плечами Рина, и рубашка перекосилась, норовя сползти с округлого плечика и оголить слишком многое. Мужчина отошёл к разложенным на дальнем столе розгам, кнутам и другим малоприятным вещам.

– Не боишься, значит?

– Да мне уже поздно бояться-то.

– Решила поиграть в покорность? – он выбрал кнут, развернулся к жертве. – Сразу к делу?

– К делу, так к делу, – безразлично сказала Рина, расшнуровывая у горла рубаху. Та сползла с плеч, упала к ее ногам. Абсолютно голая, дона Брит перешагнула ткань, не собираясь стыдливо прикрываться руками.

А вот глава тюрьмы отступил назад.

– Что это?

Рина потрогала одно из синих пятен, покрывающих ее тело.

– Это? Столичный наградил. Вы же знаете, я с ним спала по дури. Вот теперь пожинаю плоды – гнию заживо.

Мужчина брезгливо скривился, с сожалением осмотрел ее тело.

– Да… Почему сразу не сказала, сука?

– Я… – ответить Рина не успела – кнут рассек воздух, впился в ее плечо, награждая строптивицу болью. Она пошатнулась, вскрикнула, на глазах тут же выступили слезы.

– Да, – прошептал взволнованно мужчина. – Так тоже хорошо. Если ты думала меня перехитрить, то ошиблась. Мне совершенно не обязательно тебя трахать, чтобы получить удовольствие.

Он взял хворостину потолще и опять замахнулся.