Текст книги "Цена доверия. Кн.2. Протянутая ладонь (СИ)"

Автор книги: Инна Чеп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Взвизгнула женщина, заржали лошади, зазвенели Медные часы, отмеряя время. Мужчина замолк, с досадой посмотрев в сторону часовой башни. Бажена неожиданно для самой себя рассмеялась.

– Как думаете: это злой рок или спасительное провидение? – подыграл ей Драгомир.

– Давайте считать провидением, – улыбнулась Же́на. – Видите, все против того, чтобы мы назвались друг другу. Пусть останутся только имена. Драгомир и Бажена.

Это было бы совершенно по-сказочному: одни имена, обрастающие впоследствии звучными прозвищами (в зависимости от совершенных подвигов: Быстрый, Сильный, Демоноборец и т. д.). Подвигов, конечно, не предвиделось, но Же́не сейчас очень не хватало чуда.

Правда, еще она боялась, что, услышав ее фамилию, Драгомир навсегда изменит к ней отношение. Она, может, впервые встретила человека, проявившего к ней интерес. И ей очень не хотелось его терять. Ну, то есть, лишаться навсегда его общества. Слишком новые, неожиданно теплые ощущения дарила его улыбка. И Же́на, привлеченная этим теплом, к собственному удивлению, стала более разговорчивой и совсем не захотела вспоминать, что идти под руку с малознакомым мужчиной – не совсем прилично. Но… Ей вдруг показалось, что сейчас, рядом с ним, она может дышать полной грудью. И еще он с таким живым интересом слушал ее рассуждения о "Небесных легендах Трилора", в том числе об Иояэ, так искренне задавал вопросы и спорил (с неизменно покровительственной, но доброй улыбкой), что по дороге к чайной она почувствовала себя по-настоящему живой. Наверно, впервые за последние два года. С тех пор, как родители уволили ее верную гувернантку.

– …Да, первоначальное впечатление создается, что герой прав, но поймите, сказки и легенды бывают порой слишком однобокими. К тому же стоит учитывать время и нравы, при которых было создано или записано произведение. И ваш Демоноборец – характерный герой своего времени. Вспомните хотя бы с какой легкостью он покинул Альвеллу, бросив крестьян на произвол судьбы.

– Он спешил спасти весь мир, а не только одну деревню.

– Это сейчас мы объясняем его поведение подобным образом. Но если посмотреть в историческом контексте, получится, что на самом деле он бросил их, потому что благородной крови до крестьян не было никакого дела, спасать подобных "низких" людей – ниже достоинства Демоноборца. Вы читали "Небесные и земные мифы в разрезе" Элдара Корли? Книга вышла всего пару лет назад, но нешуточные споры вокруг нее ведутся до сих пор.

– Должна признаться к своему стыду, слышу это имя первый раз.

– Ознакомьтесь. У северного исследователя, несмотря на его антимагический настрой (вы же знаете, что на северо-западе, в Илендии и Верции, например, до сих пор не любят ведьм и "всякие магические штуки"?), так вот у Корли очень хорошо передана именно связь между временем и мифом. Можно сказать, он препарировал тексты легенд в исторической атмосфере. В "Мифах в разрезе" много действительно достойных мыслей. Если, конечно, отсечь все, что вытекает исключительно из его фобии магии.

Они стояли рядом с чайной, но все никак не могли найти времени пресечь разговор и зайти внутрь. Бажене казалось, что Драгомир разговаривает с ней не столько, как с равной, сколько как с милой, усердной, но все-таки ученицей, и хотя это ее немного уязвляло, его интерес к ее словам все искупал.

– А вы? Как относитесь к магии?

Бажена спросила это, заметив, что иногда, говоря о всяких чудесах, собеседник морщится. На мгновение ей показалось, что разгадка проста, учитывая цвет его глаз, (ах, как бы это было по-сказочному: тайный друг-чародей!), но мужчина в ответ нахмурился.

– Магия – это острое лезвие. Им можно ранить, а можно вырезать вгрызшегося в тело климеста. Можно ампутировать конечность, отсекая загноение, а можно убить здорового человека. Все зависит от формы и остроты лезвия – и еще от того, кто держит его в руках. Но если перестать заунывно философствовать: я не люблю магию. Она, бесспорно, двигает науку значительно вперед и дает человечеству новые возможности и направления развития, но… – Драгомир вдруг замолчал и посмотрел на свои руки, затянутые в черные перчатки. Видимо, перенял моду у друга. – Но так получилось, что я не люблю магию.

Сожаление, коснувшееся Бажениного сердца, было мимолетным. Если она любит сказки и легенды, это не обязывает окружающих любить подобное. Но все же жалко, что Драгомир так категоричен. Ведь магия, способность влиять на мир – это чудесно. Вот если бы у Бажены была хоть капля магии в крови… Но доктор Инт никогда не говорил, что кровь младшей вены Хлад чем-то отличается от остальных. А жаль.

– Прошу, – стремясь закончить неприятный разговор, Драгомир открыл перед Баженой дверь, и она шагнула внутрь небольшого светлого помещения. Как в неизвестность. Или в сказку. Или с облака – вниз.

Глава 22. Нахолмье

Чайная «Зефир в шоколаде» не только по названию, но и по внутреннему убранству больше напоминала кондитерскую. Большой длинный прилавок был заполнен всевозможными сладостями, посреди разноцветных булочек, тортов и пирожных возвышались большие чайники на углях, завезенные в Серземелье непонятно когда и непонятно откуда, но быстро прижившиеся в чайных, кофейных и подобных им местах. В воздухе разлился аромат ванили, корицы и ягод. Два маленьких круглых столика были заняты какими-то молодыми девушками, с жаром обсуждающими незначительную местную новость, один – двумя степенными бородатыми мужчинами в довольно приличных сюртуках, остальные места были свободны.

– Предлагаю сесть за столик у окна. Прошу. Я возьму пирожные и чай.

Опять покрасневшая Бажена села на предложенное место. Букет, с которым она так и не успела расстаться (оставлять глупо, но выбрасывать жалко), был отложен на край стола. Естественно, мужчина за все заплатит, но знать, что у тебя даже нет возможности позаботиться о себе самой, было унизительно. Эта мысль настолько завладела Бажениным сознанием, что тепло вдруг улетучилось, оставив место лишь сомнениям, неуверенности и страху. Же́на посмотрела вслед Драгомиру, обвела взглядом увешанный рюшами подол собственного платья, нелепые пышные рукава, давно вышедшие из моды, потрепанный букет… Горечь и стыд тут же потеснили все остальные мысли и чувства. Нет, он не мог с ней так просто говорить. Но тогда – почему?

Когда Драгомир вернулся с торговкой, несущей им чай и пирожные, Бажена, едва румяная девица отошла от из стола, открыто посмотрела на мужчину и спросила:

– Почему?

Драгомир отставил тонкую фарфоровую кружку.

– Что "почему"?

– Почему вы со мной возитесь? С малознакомой девицей в нелепом наряде? – голос дрогнул, Бажена сглотнула и уже тише попросила: – Скажите честно.

– Что вы себе напридумали за те пять минут, пока меня не было? – устало спросил мужчина.

Бажене хотелось зажмуриться, но она только опустила взгляд в чашку.

– Просто не могу понять, чем вызвала ваш интерес.

– Значит, вы хотите "честно". Ну что ж. Если честно – просто стечение обстоятельств. Вы были в беде, а у меня работа такая – помогать тем, кто в беде.

– Вен Силь говорил, вы – судейский, – заметила Бажена.

– Да, – Драгомир насмешливо склонил голову. – Ужасно неправда ли: аристократ работает?

– Вены…

– Я не вен. Нис.

Бажена прикусила губу. Собеседник смотрел на нее чуть прищуренными глазами, с легкой усмешкой. Да, почетную должность судейского давали почтенным аристократам в зрелом возрасте. Если судейским назначен человек двадцати пяти лет от роду, он не почетный член судейской коллегии, он в первую очередь работник. С теми же правами, конечно, и ежемесячным вознаграждением, но в данном случае вознаграждение слишком сильно смахивало на презренное понятие "зарплата", а род деятельности на "мальчик, разбирающийся во всем сам" или "беговой мальчик". Молодые нисы и вены вынуждены были много разъезжать, самостоятельно разбираться в сути поданных прошений, исков и обвинений, формировать предварительное заключение по делу. Тогда как старшие часто могли ограничиться лишь прочтением собранных материалов и выражением собственного мнения на этот счет.

Нис… Бажена знала, что отец и мать считают нисов недостойными, лжеаристократами, ведь те получили титул всего триста-двести лет назад, да еще в крайне неспокойные для Серземелья времена, но… Они ведь и звонкую веселую айфру считают недостойным инструментом. И сестры Тих, несмотря на то, что доны, очень хорошие, просто… И нис Драгомир – он тоже хороший. Фамилия не значит ничего. Только – суть. Все-таки порой сказки правы.

– Вы заняты благородным делом, нис Драгомир, – ровно сказала Бажена, пытаясь скрыть внутреннее волнение за интересом к чаю. Напиток оказался теплым и неожиданно ароматным. Бажена не знала, что в заведении для донов могут подавать такой вкусный чай.

– Может быть, – хмуро согласился Драгомир. Ему, кажется, не хотелось продолжать говорить, но он решил быть честным, а значит, следовало сказать все до конца, и мужчина сухо продолжил: – Сначала мне показалось, что вы в беде, потом я обманулся, посчитав вас обиженной служанкой. А вы были слишком растеряны и робки, чтобы я мог предположить иное, и я решил вас проводить, но ваш интерес к книгам, тем более к таким разным, меня несколько удивил. А сегодня оказалось, что вы вена и к тому же с вами любезничал мой друг, что, конечно же подогрело мое любопытство – Чеслав истинный аристократ по духу и не бросит в беде любого человека, но хоть с вами он и не был сердечен, однако заботился о вас искренне, а я привык доверять его мнению. Он с некоторых пор хорошо чувствует людей. Так что да, совокупность этих причин вызвала мою заинтересованность вами. Иначе бы я прошел мимо. Можете считать, что главную роль в данном случае сыграл просто профессиональный интерес. Вы весьма запоминающаяся фигура и сами по себе, но скорее тем, что каждая ваша черта входит в диссонанс с предыдущей. Слишком несочетаемо в вас все: одежда, манеры, происхождение, увлечение книгами, движения, взгляд…

Чашка неприлично звякнула о блюдце.

– Обсуждать вид дамы – недостойно, – заметила тихо Бажена, сжимая пальцы на тонкой фарфоровой ручке.

– Вы начали первой, – напомнил Драгомир.

Сказка развеялась. Благородный ореол собеседника затянуло тучами, тут же выстроившимися в черный нимб. Бажена судорожно подбирала слова для прощания.

– Я…

– Вы хотели честно, – Драгомир вдруг подался вперед. – Иногда честно – это значит, очень больно. Вы должны это понимать.

Да. Бажена уже поняла. Да так, что приходилось часто-часто моргать, чтобы не заплакать. Не так уж и нужно ей было это "честно"… Нет, конечно, глупо было думать, что она его искренне заинтересовала, но хотелось ведь услышать совсем другое…

Нет! Нельзя от правды загораживаться сказочными иллюзиями! Как со Старостинкой. Нельзя! Это… как самой надеть уродливое платье. Нет – уродливую шкуру.

Мужская рука вдруг легла на Баженину.

– Вы странная. Это тоже честно. Живете сказками и легендами, видя в них только благородство и честь. Так нельзя, вена. Иначе вы не заметите вокруг настоящего зла. Пройдете мимо. И ловушки, расставленной для вас, тоже не заметите – и попадете в капкан. И тогда вам будет по-настоящему больно. А в жизни спасителей на белом коне не бывает.

– Не бывает, – повторила эхом Бажена, и Драгомир торопливо убрал руку, приняв это на свой счет.

– Вы предлагаете видеть везде ловушки? – спросила она, не поднимая головы и не убирая со стола ладонь, еще помнившую тепло чужой руки. В отличие от друга, Драгомир в чайной снял дорожные перчатки.

– Нет. Я предлагаю смотреть. Уверен, вы не только в прошлом, но и в настоящем способны увидеть много прекрасного, завораживающего дух. Но смотреть надо честно. Не отворачиваясь ни от цветущих лугов, ни от увечных, покрытых струпьями калек. Видеть – это очень важно.

– И слышать, – добавила печально Бажена, не зная зачем.

– И слышать, – согласно кивнул Драгомир.

– Этому учат мудрецы юношей в институтах? – спросила Бажена. Недавно, когда она ехала с родителями из Нахолмья мимо земель венов Силь, она заметила в поле девушку в широких штанах, лезущую на вышку.

– Институтка, – презрительно скривилась мать. – Лаборантка-приживалка чья-нибудь. Позорище рода.

Бажена знала, почему она так говорит. Девушки если и могли учится в институтах, то уж работать – точно нет. Это оставляло несмываемое пятно на репутации. Девушки среди коллег-мужчин – это падшие создания. Но… Она была счастливой, та лаборантка на вышке. Солнце золотило ее волосы, в которых огненными языками вспыхивали рыжие пряди, ветер трепал широкие штаны, заставляя ее улыбаться, и, расставив руки в стороны, она могла вдыхать свежий воздух полной грудью. Так долго, как ей захочется. Бажена завидовала незнакомке. Завидовала той, которую должна была презирать. Если бы она вот так залезла на вышку, мать, чего доброго, отослала бы ее в душевную лечебницу. Да и не может приличная вена даже думать о подобной глупости.

Но Бажена думала. И краснела от того, какая она все-таки глупая, не соблюдающая приличия девушка. Точнее, мечтающая их не соблюдать. Что, может быть, было еще хуже.

Родители никогда никуда не отпустят Бажену. В Институт особенно. Даже просто учиться. Отдадут только в руки мужа. И даже тогда, наверно, будут приезжать и давать ему советы, как управляться с женой.

– Нет, – ответил Драгомир. – Этому учит жизнь. Вы тоже научитесь. Я уверен, вы способны увидеть многое. Но сначала вам придется пройти босой по острым осколкам. Истина всегда острее ножа.

– Как будто истина не может быть доброй, – без запала, но все-таки с некоторым вызовом возразила Бажена.

– Не может. Я таких не видел.

– Значит, вам не повезло.

Драгомир улыбнулся.

– Может быть, – как-то слишком покорно согласился он.

Прогудели Медные часы. Бажена машинально сосчитала удары и в ужасе вскочила на ноги.

– Мне пора. Я давно должна быть дома.

Мужчина встал.

– Я вас…

– Нет! – Вена даже руку выставила ладонью к собеседнику, словно пыталась удержать его на расстоянии. – Не надо, мой экипаж рядом.

– Вы обиделись, – не столько спросил, сколько констатировал факт Драгомир.

Бажена посмотрела в темно-зеленые глаза.

– Правда и должна быть острой, разве не это вы говорили?

– Я не хотел, – смутился вдруг мужчина. – То есть не так хотел… Вы хоть поняли, что я сказал потом? Или увидели только одну сторону?

– Я посмотрю еще, – искренне пообещала Бажена. Этот разговор она вспоминать будет еще не раз, это она точно знала. – Потом. Но мне пора. И вам, верно, тоже.

Он поклонился, приняв правила игры, она присела – и покинула чайную. Пересекая шумную вечернюю улицу, Бажена несколько раз обернулась, но ее собеседник был верен своему слову: покинув заведение, он пошел совсем в другую сторону. Же́на не определилась, радоваться тому, с какой легкостью он принял ее отказ, или печалиться, но в любом случае было однозначно хорошо, что кучер не увидит с ней постороннего. Если донесут родителям – они ее выдадут замуж за первого встречного вена, даже если у него на голове будут видны рога, а на ногах – копыта.

Врать родителям – плохо. Это поведение не достойно дочери древнего рода. Это тактика слабых людей. Но как Бажена не старалась всю дорогу найти аргументы, чтобы быть сильной и честной – не смогла. Ей казалось, случайный знакомый – последняя нить, что держит ее над пропастью. Срежь ее – и она сорвется вниз. И как бы ей не хотелось быть прекрасной небожительницей, но она не Иояэ и без крыльев не взлетит. Нет, родители не должны знать о Драгомире. Каким бы ужасным поступком не была ложь – это крохотную долю чего-то личного, этот клочок собственной свободы, она им не отдаст.

Бажена со слезами на глазах выбросила в поле потрепанный букет.

Любая тайна требует жертв. Лишь бы не кровавых.

***

Слуги были безмолвны и печальны. Дом – тих. Кажется, даже петли у дверей не скрипели ни капельки. Если бы не сопровождавшая ее служанка, Бажена, наверно, долго стояла бы у входа в гостиную, набираясь смелости, но ей не дали времени: дверь распахнулась, вынуждая ее шагнуть вперед.

– Добрый вечер.

Отец с матерью сидели на обитом мехом "зимнем" диванчике. На круглом агаримском столе стояли два графина: с водой и с вином, несколько стаканов и гора бутылочек со всякими лекарствами. Бажена шагнула вперед, еще раз присела – очень низко, признавая свою неправоту, но ответа опять не услышала. А когда подняла взгляд – столкнулась со взглядом отца, холодным, как лед.

– Добрый? Неужели? Чем же?

Бажена молчала, смотря в пол. Ядовитый тон делал каждое произнесенное родителем слово острым лезвием. Или плетью. Да, ее били словами, словно розгами. А самое ужасное – они ведь были правы.

– Я… оставила записку…

Мать, уткнувшаяся в плечо отца, нервно всхлипнула. Глава семьи ехидно прокомментировал:

– Да, конечно. Пребывающая в бреду дочь оставила нам записку – какое облегчение! Нас это, конечно, утешило и успокоило мгновенно.

Отец жизни, какая же она дура! Совсем об этом не подумала! Да и учитывая, что без их разрешения Бажена раньше никуда не отлучалась, родители должны были очень волноваться! А она глупостями маялась в городе!

Просто хотела свободы.

Но не такой же ценой! Что же она наделала!

– Мама…

Береслава вскочила на ноги стремительно и ловко, словно кошка. Глаза ее были сухими, но красными.

– Мама? Ты вспомнила это слово, неблагодарная? Что же тебе нужно? Ведь "маму" ты вспоминаешь, только когда тебе что-то от меня требуется! А когда я прошу сделать важное для меня, ты сразу забываешь, что я твоя "мама"!

Неправда! Неправда! Бажене очень хотелось закричать, что все не так, бросится вперед, обнять мать, но как она могла это сделать без разрешения?

Же́на робко шагнула вперед, сглатывая слезы.

– П…

– "Прости"? Конечно! Какое еще слово могло прийти в эту глупую головку? Как все просто: всадила матери кол в сердце, сказала: "Прости," – и ходи счастливая дальше. Нужна обновка – подойди, поластись, а не нужно ничего – можно плюнуть на то, как о тебе беспокоятся, взять без спроса коляску и укатить в неизвестном направлении сразу после болезни. И прямо перед большим балом в Нахолмье. Молодец, ничего не скажешь! Достойную же мы вырастили дочь и невесту, Анджей! Самому тижийскому таджу сватать можно! Она-то его наверно за два дня в могилу сведет, а за неделю – всю его свиту! Играть пристойно на пианино не научилась – зато смотри какой талантище в уничтожении близких людей!

Бажена не знала, что она может сказать в ответ. Она закусила до крови губу, пытаясь не разреветься прямо на глазах у родителей, что было бы вдвойне позорно, и сжала кулаки так, чтобы ногти впивались в ладони. Ей было очень стыдно, больно и… одиноко.

– Анджей, – мать обернулась к отцу. – Проводи меня до спальни, боюсь сама я не дойду. Здесь нам делать нечего, мы тут больше не хозяева. Наша дочь уже слугами и колясками распоряжается так, словно мы в могиле. Вероятно, задание служанкам на завтра она тоже выдаст сама. И с поваром поговорит сама. И вообще все сделает сама. Наше слово в этом доме больше ничего не значит. Считай, доченька наша нас уже похоронила.

Бажена кинулась вперед, хватая мать за руку.

– Пожалуйста, послушай… Я не хотела… Просто…

Береслава брезгливо выдернула ладонь из тонких пальцев дочери, взяла мужа под руку и покинула гостиную.

– Мама! Да послушай же!

Дверь бесшумно закралась за спинами родителей. Не скрипнула ни одна петля. И дом вдруг снова стал похож на мрачный склеп, погруженный в вечную тишину.

Бажена почувствовала, что ноги ее не держат. Опираясь на мебель, она кое-как дошла до лестницы, долго поднималась по ступеням, пытаясь разглядеть их за потоком слез, но в конце концов добралась до собственной спальни. Упала на кровать и наконец-то в голос разревелась. Сейчас она была готова продать все тайны мира за то, чтобы родители ее простили. Но такой сделки ей никто не предлагал.

***

Береслава закончила наставления и выставила домоправителя за дверь. Едва он вышел, в комнату протиснулись три служанки, несущие большие подносы с ужином. Анджей отложил в сторону газету и пересел с кровати за стол.

– Интересно, куда она ездила?

– К донам Тих, – уверенно ответила Береслава, пробуя суп.

– Кучер сказал?

– Зачем мне кучер, если у меня есть собственная голова на плечах? Ты Бажену не знаешь? Ну куда она еще могла помчаться после болезни? Только туда. Девицы дали ей от ворот поворот, она расстроилась, разнылась и бродила где-нибудь в тяжких раздумьях, пока не опомнилась. Суть в другом: она взяла без спроса коляску. И без разрешения поехала невесть куда. Понимаешь? Такого поощрять нельзя. Тем более накануне большого бала. Эдак она возомнит, что сама может выбирать себе друзей и жениха! Нам такого счастья не надо. Так что пусть девочка хорошенько поплачет, выспится, а перед балом, надеюсь, она будет как шелковая. В конце концов послушание – это добродетель. Которую я все никак не могу ей привить в должной мере! Ну ладно, главное замуж ее удачно выдать. И пусть муж разбирается с ее характером.

Анджей внимательно слушал жену, сверяя ее слова с собственными наблюдениями.

– Кажется, она еще не совсем здорова.

– К балу будет здорова, – отмахнулась Береслава. – Если бы она осталась сегодня дома, а не поехала демоны знают куда, хорошо поела да поспала бы – была бы к вечеру румяная, как наша молочница. Никто не заставлял ее бегать по городу. Кстати, в деревню ей тоже лучше не разрешать ходить. Мила донесла, что она разговаривала с младшей дочкой старосты Бороздки.

Анджей хмуро покосился на картину, за которой находился тайник с деньгами.

– Это та вдова с несметным количеством детей? Что ты ей пообещала?

– Позволь! – Береслава гордо повела плечами. – Я ее рожать столько детей не просила, мужа ее не я убила, а вражеский солдат на войне, так что лично я ей ничего не должна. А то, что она поделилась своими наблюдениями – ее собственная инициатива. И не моя проблема, если она возомнила, что ей за это что-то будет.

– Может, лучше дать что-нибудь? Пусть домоправитель ей корзину отнесет с объедками со стола. Мало ли…

– Еще чего, продукты на них переводить! – возмутилась Береслава, заканчивая с трапезой и дергая колокольчик вызова слуги. – Зачем грубой крестьянке изысканная пища? Разве она сможет ее оценить? Нет, я считаю, это опасный прецедент! Вообще-то это ее долг – служить нам любыми способами. А мы ей ничего не должны.

Анджей отодвинул тарелку и задумчиво произнес:

– Ну, если вспомнить "Устав стардов и младших землехранителей и собирателей налогов, венов и нисов", то…

– У нее есть дом, и она находится на попечении старосты деревни. Что еще мы можем сделать? Поселить ее в гостевых комнатах нашего собственного дома?

Береслава рассмеялась нелепости подобного предположения. Анджей тоже улыбнулся.

– Ты, как всегда, права. Надеюсь, Бажена забудет про Бороздку, как про страшный сон.

– Не думаю, что в ближайшие дни она будет что-то требовать. Так что надеюсь, ни про дочь старосты, ни про этих отвратительных Тих мы не услышим от Бажены ни слова. Пусть замалчивает свою провинность. А потом посмотрим. Думаю, она забудет все эти глупости очень скоро. Особенно, если мы найдем ей жениха.

Береслава многозначительно посмотрела на мужа. Тот согласно кивнул.

– Вен Борз не сможет не явиться на бал. Я сказал кому надо о его приезде – и приглашение ему доставили одному из первых. Лично в руки.

– Очень хорошо!

Береслава села перед зеркалом и с блаженным видом принялась доставать из прически шпильки.

– Где эта глухая служанка? Она собирается приходить или я могу садиться писать ей разгромное рекомендательное письмо?

Анджей потянул за шнурок повторно и вернулся к чтению газеты.