Текст книги "Цена доверия. Кн.2. Протянутая ладонь (СИ)"
Автор книги: Инна Чеп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Глава 23. Подхолмье
Рина шла с рынка. В руках – тяжелая корзинка, за спиной – тижиец, который тащит еще две такие же, а в голове – глупые непрошенные мысли. Спина, благодаря собранным Баротом травам, подживала, а вот сердце успокоится никак не могло. Рина уже и вызнала потихоньку через пустую болтовню, что Яромир со скандалом дочку у тещи забрал, пить вроде как больше не пьет и вообще ведет себя чинно. В кузнице работает с утра до вечера, а Любима то рядом с ним вертится, то находится под присмотром жены лучшего друга. А та, хоть и беременна, и у самой трое, а за девочкой следит. По крайней мере Люба больше никуда вроде не убегала, ничего глупого не творила. Все это должно было Рину радовать – и она действительно радовалась и за девочку, и за Яра, но внутри жгло от нетерпения, хотелось пойти посмотреть, как они там? Но нельзя в чужую жизнь лезть без спроса, и Рина запретила себе тревожить дона Жар и его дочь.
А ноги все равно понесли ее по той дороге, где стоит дом Яра. Да и что? Пройдет мимо, не постучится! Справится!
Азарина действительно стучать не стала. Бросила взгляд короткий во двор – трава скошена, постиранное белье поднявшийся ветер полощет. Значит, все в порядке. Ни на секунду не остановилась рядом, прошла мимо. Но ушла недалеко.
– Зыркаешь, бесстыдница!
Яромирова соседка выскочила со своего двора, преграждая Азарине путь.
– Глаза твои бесстыжие как только в сторону ту смотрят!
Из соседнего дома высунулась голова жены плотника.
– Что опять за шум, Руса?
– Да ты полюбуйся, соседушка, на ведьму-разлучницу! Стоит, внаглую зенки пялит на чужой двор!
Чернобровая молодуха звонко рассмеялась.
– Завидно тебе что ли, Руса? Тебя-то дон Жар, когда помогать, – женщина повела плечами так, что объемная грудь соблазнительно заколыхалась, – пришла, вон выставил, а ее приветил! Покою не дает эта мысль, да?
– Ах ты, змеюка! – переключилась на другую мишень Руса. – Язык свой поганый приберегла бы мужу зубы заговаривать!
– А мне мужу врать нужды нет! Это тебе твой так опостылел, что ты то к проезжему торгашу вечерами бегала, то перед Яромиром своими пудовыми прелестями трясла! А у нас все чин чином!
Азарина пошла дальше, воспользовавшись тем, что о ней забыли.
– Не ход-дила б ты здэс. Здэ-эсь. Сь. Здэсь.
Дона Брит посмотрела на тижийца недобро.
– Что, баб наших боишься? – попыталась она перевести все в насмешку.
– Нэ. – Барот вздохнул. – Красывы. Но ядовыты. Как мужа б-бит – знаю. А как дэву?
– А то вы покорность не кулаками вбиваете своим женщинам!
– Кто как, – согласился тижиец. – Но хороша жена слушаэт не за страх, а за долг. Жена – опора. Тыл. Будет по-своиму дэ-делат – муж-отец-брат в бэдэ. А как скажут – всегда знаишь, что где как. И как будэт.
Азарина рассмеялась. Не искренне, просто пыталась перевести разговор с больной темы на постороннюю.
– Не найдешь ты у нас жены по нраву. Больно своевольные у нас девки.
– Поцэму нэ… не найду?
– А и найдешь – за тебя не отдадут, – сообщила Азарина тижийцу прописную истину. Был бы он послом или тижийским вельможей – за хорошие откупные отдали бы дочь в степь, а босоте надеяться не на что.
– А думал, у вас нэ продаут сэстьор за мешок муки, – не преминул уколоть собеседницу Барот. Перепалка была ерундовой, ненастоящей, но Азарина посмотрела на степняка хмуро.
– Языкастый ты больно стал, помощничек!
– А что, – не унимался мужчина. – И Диану бы нэ отдала?
Рина от неожиданности остановилась. Тижиец тоже. И они с опасливым любопытством уставились друг на друга.
– Тронешь девчонку – я тебе кишки выпущу. Я не шучу, степняк.
– Так и я не шуцу. Хороша дэвоцка. Как лошад норовыста. Красыва.
Азарина не знала, что красивого нашел Барот в Деяне. Мышонок. Волосы не густые, цвета неяркого, лицо обычное, непримечательное. Фигура тоже. Разве что спереди, если платье в пору подобрать, есть чем полюбоваться. Девочка и вправду хорошая, но вокруг ходят и ярче, и краше, и пофигуристей. А этот сын степной пыли увязался за простой служанкой без роду-племени, приданного и…
И родни. Если что – за Деяну заступиться некому.
– Лошадь может и норовиста, и хороша, да не про твою честь, – отрезала Азарина. – Она степняков ненавидит. Никогда она за тебя не пойдет, а я неволить названную сестру не буду. Ясно?
Барот послушно кивнул, но в глазах его почему-то поселилось лукавое удовлетворение.
– Ногами шевели, женишок! Или мы до обеда волочь эти корзины будем через три улицы?
Тижиец ускорил шаг, никак не комментируя ворчание хозяйки.
***
Деяна растопила печь спозаранку. Принесла дров, стала собирать на стол – и заметила лежащий на нем маленький букет. Цветы были совсем простыми – выйди за калитку да рви, но внутри все равно что-то дрогнуло.
– Дурак! – проворчала девушка, но вышло неубедительно и, делая голос грознее и тверже, она произнесла еще несколько раз: – Дурак! Дурак! Дурак!
Легче не стало. И цветы жалко… Дея вздохнула и отнесла их в свою спальню – к трем предыдущим букетам. Лучше наверно сделать вид, что она их не находила. Или смахнула, не заметив, и выбросила вместе с мусором. Не такие уж они и приметные!
Но пахнут хорошо. А ведь тижийцы придают запахам большое значение… Деяна сурово сдвинула брови и принялась разбирать грязное белье. Вот еще! Не будет она об этом так долго думать! У нее дел много! Вот только вернется хозяйка с рынка.
Но хозяйка задерживалась. Не дождавшись Азарину с покупками, Дея принялась за стирку, решив не тратить попусту время. Выходить к реке ей было уже не так боязно, тем более, что та протекала рядом, а утром вода была холодной и на берегу почти никого не было – на все остальное горожане носили воду из колодцев, в Нахолмье их было много, чуть ли не на каждой улице.
О том, что некоторые лоботрясы находят по утрам время искупаться, девушка как-то не подумала.
– Привет, красавица!
Выплывший из-за прибрежных кустов парень стал выбираться из воды – и Деяна поспешно загородилась от него мокрой тканью.
– Ты откуда такая стыдливая? Девки в бани бегают смотреть на мужское достоинство, а тебе выпала удача за просто так – и закрываешься!
Ткань дернули. Деяна взвизгнула.
– Ал! – крикнул мужской голос из соседних кустов. – Что ты там застрял? Идем!
– Да дай с девкой познакомлюсь! – ответил парень.
Затрещали ветки. Ткань тоже затрещала. Руки Деяны соскользнули с простыни, и девчонка упала на спину. К счастью, стоявший перед ней парень уже успел натянуть штаны.
– Ого! – оскорбился он, рассматривая ее сверху. – Это предложение?
Деяна шустро откатилась в сторону и вскочила на ноги, попутно подхватывая с земли сухой сук.
– Да ты чего? – удивился незнакомец. – Шуток не понимаешь?
Деяна ответить не успела – из кустов вылез мужчина постарше, подскочил к парню и отвесил ему увесистый подзатыльник. У того аж голова дернулась.
– Эй! За что? Я просто познакомиться хотел!
– Чтоб девок не пугал! Знаю я, как ты знакомишься! Надевай рубаху и пойдем! Дела ждут! Герой-любовник!
– Да че ты, дядь! Я может, жениться на ней хочу! – и незнакомец озорно подмигнул Деяне.
– Балбес!
Старший мужчина потянул младшего в сторону дороги, что вела к городку. Деяна возобновила стирку, помимо воли прислушиваясь к удаляющимся голосам.
– Жениться! Ишь, удумал! Это приживалка Азаринина, у нее медяка ломаного за душой нет!
– А, понятно. Да я ж все равно шутил. Зря ты влез. Я бы хоть на сеновал ее затащил. Мордой, конечно, девка не вышла, зато спереди есть за что потрогать. И скромница такая! Эх, я таких нетроганных люблю. Ай! За что???
– Чтоб про сеновал меньше думал! Только девок глупых обижать и горазд! Высечь бы тебя разок для острастки!
Голоса удалились – стало совсем непонятно, о чем говорят мужчины. Деяна обиженно шмыгнула носом. Приживалка, значит! Хотя… Что на правду обижаться? Радоваться надо, что ее положение беду от нее отводит! А то не дай Отец поверила б в "красавицу", "жениться" и прочую ложь – и рассталась бы с честью на ближайшем сеновале. Еще может и не по своей воле…
Достирав белье, девушка торопливо собрала все в корзинку и чуть ли не бегом отправилась к "Мягкой перине". Работать надо! Работать! И радоваться, что "мордой не вышла"! Азарина вон сама по себе живет – и довольна. Так и надо!
Несмотря на тяжелую ношу, Дея так быстро шла, что, когда она пнула калитку (не рассчитала – со всей дури ударила), то стоявший за ней человек не успел увернуться – и повалился на землю, охнув от неожиданной боли.
– Простите! Простите!
Деяна бросилась было к раненому, но увидела, что на земле лежит Кагыр, и замерла.
– Что случилось?
Азарина подошла к ним, посмотрела на обоих, как на неразумных детей, и приказала:
– Дея, обработай ему лицо, пока сильнее не опухло, – И вернулась в кладовку.
Мужчина встал на ноги, осторожно касаясь смуглыми пальцами опять покрытого щетиной лица
– Надеусь, это было слуцайно.
– Прости, – все-таки сказала Дея, с ужасом смотря на капнувшую в зеленую траву кровь. Одна или две капли тут же исчезли в зелени.
– Ничего, – улыбнулся разбитыми губами тижиец. – Как вы говорыте? До свадбы заживот.
"Смотря, до какой свадьбы, – хмуро подумала Дея. – Если до сеновальной – не факт." Хотя, кто добровольно ляжет с тижийцем? Впрочем, лучше такой степняк, как Барот, чем урод вроде того парня. Врун и похабник!
– Пойдем.
На кухне, как всегда, было очень жарко и пахло сдобой – Азарина выпекала пироги. Дея достала мазь, намочила чистую тряпицу в ведре с водой, аккуратно стерла с лица мужчины кровь. Его нос распух, левая щека тоже, к тому же по всему лицу были разбросаны алеющие ссадины.
– Очень больно? – Дея аккуратно стерла пальцем кровавую каплю, выступившую на нижней губе мужчины. Барот смотрел на нее завороженно, словно она его заколдовала. Деяна обеспокоенно нахмурилась.
– Ты…
Договорить она не успела – степняк вдруг шагнул вперед, наклонился – и коснулся ее губ легким, почти невесомым поцелуем. От неожиданности Дея не сразу сообразила, что делать, и прикосновение перестало быть мимолетным – девушка почувствовала чужой язык. Удар кулаком в показавшееся ей стальным плечо неожиданно возымел действие – Барот послушно выпрямился.
– Ты… Ты… – Деяна не находила слов. – Подлец!
– Поцему? – искренне удивился тижиец.
– Нельзя целовать без разрешения!
– Ты коснулас губ мужчины – знацыт, просыла поцелуй.
Деяна покраснела.
– Я о таком не слышала! Ты… Ты сам это придумал! Только что! – она обвиняющие ткнула пальцем в его грудь – и попала в расшнурованный ворот рубахи. Кожа мужчины показалась ей огненно-горячей, и Дея тут же отдернула руку, словно обожглась.
– А тэбэ развэ нэ понравэлос?
Деяна аж не смогла вдохнуть от возмущения. Да что этот степняк о себе возомнил??? Девушка торопливо сунула ему в руки склянку с мазью.
– Сам обрабатывай! У доны Брит зеркало есть!
Но уйти ей не дали – схватили мягко, но настойчиво, за ладонь.
– Зацем так смотрэла, эслы нэ хотэла?
– Никуда я не смотрела!
– Смотрэла. На мэна. Прамо в глаза – в душу. – Ее ладонь прижали к мужской груди. – Слушай, как сэрдцэ колотытса.
Сердце тижийца действительно билось быстро-быстро. А слова становились все менее понятными и более косноязычными. Деяна недавно только заметила: чем спокойнее Барот, тем лучше говорит, чем сильнее волнуется – тем хуже произносит серземельские слова. Выходило, он и вправду был сейчас очень взволнован.
Ею? Почему?
На рубашку упала красная капля.
– У тебя кровь идет.
Степняк, видимо, воспринял эти слова, как знак примирения – и снова наклонился вперед…
За что тут же получил удар в плечо. Деяна вырвала руку и поспешила отойти к двери. Ишь ты, резвый какой! Тоже на сеновал торопится?
– С мазью сам справишься!
– Диана?
– Де-я-на я! Хам!
Злость, просквозившая в собственном голосе, удивила даже саму Дею, но смущенная всем происходящим (а больше всего тем, что интерес степняка не вызвал в ней ни отвращения, ни искреннего негодования) и проведшая нелестные и для себя, и для тижийца параллели с утренней встречей, девушка не стала ничего ни объяснять, ни извиняться. Просто выбежала во двор, спасаясь если не от самой себя, то по крайней мере от пытливого взгляда мужчины с исполосованной спиной. И как не пыталась Деяна напомнить себе, что полосы те и шрамы оставлены на войне ее же соотечественниками, которых этот ужасный степняк убивал с малолетства, омерзение и ненависть она возродить в себе так и не сумела. И не знала, радоваться ей по этому поводу или ругать себя саму.
***
Яромир пришел на закате. Сел за ближайший к стойке столик, выжидательно уставился на Азарину. Та кивком головы отправила к нему Деяну.
– Что жел…
– Позови хозяйку, девочка.
Дея позвала. Рина сначала хотела послать гостя подальше, но потом передумала, подошла, села рядом. В зале воцарилось молчание.
– А у нас что? Все все съели? – рявкнула дона Брит на посетителей. – Все обо всем поговорили? Выметайтесь тогда, вам здесь делать нечего!
Комнату наполнили звуки. Тихие, ленивые. Каждое ухо прислушивалось к чужому разговору. Каждый глаз косил на тот самый столик. Азарина не стала больше кричать. Ей скрывать нечего.
– Здравствуй.
– Здравствуй.
Молчание. Неловкое. Тонкое, словно паутина. Прочное, словно северный доспех. Острое – можно порезаться, просто кинув взгляд в сторону собеседника.
– Спасибо. – Яромир шагнул на лед первым. – Я благодарен тебе… за все. Особенно за Любу.
"И за тот разговор".
– Пожалуйста. Я рада, что у вас все хорошо.
"И не жалею. Ни о чем."
– Правда?
"А у нас все хорошо?"
– Да.
"Ты справишься. Я тебя знаю."
– Я твой должник.
– Ты еще ничего не заказал.
Яромир неуверенно улыбнулся.
– Тогда мясной пирог. И собери корзинку чего-нибудь сладкого для Любимы.
Азарина встала. Яромир остался за столом. Посетители разочарованно вернулись к своим собственным беседам и еде.
Весь вечер Рина одергивала себя: не смотри! Не смотри в ту сторону! Натужно улыбалась, кому-то грозила, с кем-то смеялась. И когда ОН встал, взял корзинку, оставив на столе деньги, лишь кивнула на прощание – не прерывая разговор со скорняком. Она очень занята, она о нем забыла, она о нем совсем не думает. И по-особенному к нему не относится – лишь гость, один из многих.
А сердце пропустило удар, когда хлопнула, закрывшись, дверь. Рина еле дослушала рассказ собеседника, что-то невпопад ответила и ушла на кухню, отговорившись работой. Зал остался на Деяну.
И когда скрипнула уличная дверь, сердцем поняла раньше, чем разумом – он.
Корзинку поставили слева от нее, взяли за плечи, мягко развернули.
– Что-то забыл? – нарочито удивленно сказала Рина.
– Наоборот, Аза. Я все помню. Все. Каждое твое слово.
Азарина передернула плечами.
– И что? Я сама-то не помню, что несла!
Яромир улыбнулся. Коснулся холодными пальцами ее щеки.
– Врунья. Все ты помнишь.
И поцеловал ее. Рина даже опомнится не успела.
И вдруг все стало правильно. По-настоящему. И жар внутри, и дрожь до кончиков пальцев, и слезы по щекам – от того, что и сладко, и больно, и страшно. Но – правильно. Вернее всех законов мира, писанных и неписанных, будь то заветы людей, небожителей или самого Отца. Самое честное, самое искренне, самое светлое – сейчас. Все остальное – ложь.
Они опомнились только когда со стола что-то скатилось и с грохотом упало на пол. Кажется, какая-то железная миска. Яромир уткнулся Рине в шею, прижимая ее к себе так крепко, что, наверно, оставил на ее теле очередные синяки.
– Я будто научился наконец дышать.
Она могла бы сказать тоже самое, но произнесла совсем другое:
– С чего ты взял, что я говорила правду?
– Я знаю. – он отстранился, посмотрел ей в глаза. – Просто знаю.
Как у мужчин все просто!
– А раньше не знал?
– Дураком был, Аза. Очень ревнивым и глупым по юности лет. И очень доверчивым. Считал Мирослава и Данису своими лучшими друзьями, верными и честными. А они…
– Она любила тебя.
– Я ее тоже. Но – иначе. Она, наверно, чувствовала все это время, оттого и… А ты… Ты же была такая – красивая, статная, особенная! Я все боялся сказать. Вы же из такой семьи, тебе в мужья ниса прочили! А потом… Я сволочь, я знаю. Просто заело: а можешь ли ты меня принять не как доброго утешителя, а как мужа? Вот такого неказистого, из семьи не такого уж и успешного дельца? А Мирослав говорил, тебя за кого-то из городских верхушек сговаривали. А потом смерть отца, пьянка, ночь, Данисино вранье, подкрепленное наветами Мирослава и других людей… Да и все ведь знали, ты приходила к дону Низ на поклон, а чем закончилось, у каждого на то свое мнение. А ревнивому сердцу много ли надо?
Азарина криво улыбнулась.
– Раньше значит, другим верил больше. Что сейчас поменялось?
– Повзрослел да поумнел?
Яромир шагнул назад, развел руки в стороны, словно предлагая: ну посмотри, какой дурак! Хочешь – смейся. Только не отталкивай.
Азарина взяла корзинку, сунула ему в руки.
– Иди, Яр. Умней дальше.
И повернулась к нему спиной.
– Мне пару дней назад Гар по пьяни рассказал… Это он был у Данисы первым. За два дня до свадьбы. Она хотела подтвердить легенду, что это она со мной была в ту ночь, и… За два дня до свадьбы, представляешь?
Да. Азарина представляла. Даниса всегда была тихой и спокойной, но внутри у нее бушевало пламя. Будь она чародейкой, наверно, не было б ее сильнее во всем мире. Слишком упрямая, слишком гордая, любимица семьи… Послушная, работящая, верная – да, пока не взбредет что-то в голову. Ей взбрел Яромир. Стал ее болезнью, наваждением, желанием. Она его хотела – и получила. Азарине ли ее судить? Ведь именно Рина понимала ее как никто. Она бы тоже пошла за Яром в огонь, воду и на Темную сторону.
– Она тебя любила, – повторила словно заклинание Азарина. Яромир помотал головой.
– Не знаю, Аза. Может ли любовь обманывать? Мучить? Убивать? Я всегда думал: нет.
Рина тоже так думала, но чужая душа – потемки.
– Ты ведь тоже делал мне больно.
– Делал, – согласился мужчина. И она вдруг поняла: ему тоже было больно от того, что он говорил. Разочаровываться, сомневаться, верить и не верить, но продолжать любить – больно. От того и слова злые слетают с губ. И от них еще больнее.
Но какая теперь разница? Сколько воды утекло!
– Поздно, Яромир, дочь ждет.
– Да. Ждет.
Яр послушно шагнул к двери, но взявшись за ручку, вдруг замер.
– Рина, я… вообще-то попросить хотел… не знаю, как стирать платья Любимы… Может… За плату, конечно… Выручишь?
Азарина вздохнула.
– Иди к дочери.
Мужчина вышел, беззвучно прикрыв дверь. Никто никому ничего не обещал, но они оба знали, что она придет. Даже если идти придется по битому стеклу.
Если Яромир и повзрослел, то Азарина, кажется, нет. Глупая-глупая Рина.
И самую каплю – счастливая. Пусть даже у счастья этого привкус соли и горечи.
Глава 24. Подхолмье
Барот весь вечер кружил вокруг Деяны. Та делала вид, что ничего не понимает. Азарина была слишком занята гостями и собственными мыслями, чтобы замечать что-то еще. Когда Дея в очередной раз вернулась на кухню за едой и обнаружила, что тижиец зашел следом, то лишь сунула ему в руки две тарелки, строго сведя брови. Это было странно, но она больше его не боялась. Не думала, что он может вот сейчас, наедине, сделать что-нибудь плохое. У него было много шансов – и он не одним не воспользовался.
– Чего стал? Неси!
Мужчина внимательно посмотрел на ее сосредоточенное лицо, неопределенно хмыкнул – и вышел, открыв дверь ногой (руки были заняты посудой). Дея выдохнула. Ну что он как репей к ней прицепился? Ходит и ходит! Глазами своими темными, словно ночь, смотрит загадочно и жарко! Цветы эти по утрам таскает, словно пес палку! И стоит рядом – а словно на грани, вот-вот нечто скажет. Не дай Отец и вправду спросит что – как ей отвечать? Если она сама ничего не знает!
Пока она разливала компот припозднившимся едокам, Барот успел вернуться, упрямо стать рядом и спросить:
– Ты сердышься. За что?
Деяна и сама не знала. То есть знала, конечно: он ей надоел со своими букетами и разговорами, а целовать ее вообще не имел права, дикарь степной, никакого понятия о приличиях! И работать мешает! И…
И так перевернул все с ног на голову, что она ничего понять не может. И да – злится. Это единственное, что ей остается. Потому что внутри все так странно, сумбурно, в самой себе не разобраться – и оттого очень страшно. Словно она проигрывает невидимую войну.
– Женшина должна быть доброй, теплой. А ты острая, как нож. Когда мягкой станешь?
– Когда подаришь волчий коготь! – фыркнула Деяна, отмечая, что говорит собеседник почти правильно. Не волнуется? Ну и ладно! Да и зачем она об этом думает? С чего это вдруг ей хотеть, чтобы он рядом с ней волновался?
Степняк сосредоточенно кивнул:
– Хорошо, – и ушел. Дея села на лавку, задумчиво смотря ему вслед. И что это значит? "Когда подаришь волчий коготь"; "Когда волчий коготь расцветет," – подобные выражения означали "никогда". У этого растения нет цветка, оно размножается при помощи корневища. И как понимать его ответ? "Ну и ладно, сама дура?" Может, конечно, и вправду дура, но ведь обидно…
Во дворе вдруг заржали кони. Громко. Один – захрипел жалостливо, испуганно. Деяна, позабыв о собственных метаниях, бросила все и выбежала на улицу.
Гостей было немного: пять всадников и пять вьючных коней. Вот только даже в свете луны и большого фонаря, висящего над входом в дом, было видно, что люди эти – тижийцы. Дея не успела ни испугаться, ни решить, что делать – на крыльце уже показались Азарина и Барот. Степняк бросился к раненому коню, что-то злобно высказывая на своем грубом, тижийском языке. Дона Брит громко спросила:
– Кто такие? Зачем пожаловали, гости дорогие?
– Зовы таджа! – пренебрежительно отозвался один из людей. Одежда его хоть и выглядела тижийской (штаны да рубаха), но была украшена множеством узоров и камней, особенно выделялись украшениями длинные рукава. Обычно тижийцы носят рубахи без рукавов, но знатные вельможи часто подчеркивали свой статус и богатство именно наличием оных. Остальные были одеты проще, у троих рубахи доходили до середины бедра – охранники или слуги, у молодого мужчины с перекинутой через плечо сумкой – до колен.
– Я – тадж, – спокойно сообщила дона Брит. – Владелица этого дома. И выше меня нет никого на этом дворе. Так что хотят гости?
Гости некоторое время совещались, с неодобрением поглядывая на хозяйку. Потом молодой мужчина в яркой, но украшенной вышивкой лишь по подолу рубахе вышел вперед.
– Здравствуй, хозяйка. Великий Гарун Кариб, что сидит у самых ног Наивеличайшего Таджа Всех Степей, Таджа над таджами, изволил остановиться на ночлег на твоем дворе. Прикажи рабыне прибрать три лучшие комнаты, нагреть воды в купальню и нажарить свежего мяса.
– Мяса можем подать прямо сейчас, уважаемые. Вода и комнаты будут готовы в ближайшее время. Мы рады приветствовать друзей Господаря на своей земле. Только не забывайте, пожалуйста: в Серземелье рабов нет. Прошу в дом.
Азарина повела гостей внутрь, махнув Дее, чтобы та пока оставалась на улице. Следом за хозяйкой постоялого двора зашел бугай с кривой саблей у пояса, видимо, охранник, затем Гарун, затем переводчик и опять охранник. Пятый человек – слуга, суетился вокруг коней и переругивался с Баротом. Деяна немного осмелела и подошла ближе.
– Что случилось?
Барот выглядел очень злым. Он стоял рядом с тревожно ржущим конем и гладил его по спине. Конь подгибал одну ногу.
– Дуракы-хозаэва с ним слуцылыс! А, байра када! Ханы дорог гар! Гарун драг тодо!
Конь заржал, видимо, выражая свое согласие со всем сказанным.
– Ему больно? – уточнила Дея.
– Да. А он гнал исцо и исцо! А, Лихобор ханы гар!
В свете луны блеснула острым лезвием лежащая рядом с животным сабля.
– Это что? – испуганно потянулась к оружию Деяна.
– Нэ трож! – ее легонько шлепнули по пальцам. – Это мнэ. Прырэзат эго!
– Ты его убьешь???
– Нэт, конэшно! Отвэду к кузнэцу. Принэсы маз.
Дея хотела было на всякий случай забрать с собой страшную саблю – вдруг ее отсылают, чтобы сделать черное дело без визжащих девок по близости? – но посмотрела на взволнованное лицо Барота и передумала. Он не сделает коню плохо.
Когда Кагыр увел хромого коня со двора, Дея наткнулась на странный, оценивающий взгляд слуги-тижийца и поспешила ретироваться на кухню от греха подальше. Все-таки там спокойнее.
Азарина тут же дала ей задание: собрать то и то, вручить засидевшимся в обеденной скорняку и дубильщику корзинки с едой, взять плату и выпроводить их вон. Потом – быстро наверх, стелить три комнаты по левой стороне. Сама дона Брит крутилась между тижийцами, принося-унося еду, закуски, таз для омовения рук и т. д..
Дея быстро выполнила первое, второе, а Барота с конем все не было слышно. Вымыв третью комнату, она распахнула окно – и спальня проветриться, и самой можно послушать и посмотреть, что на улице творится. Темно, тени от ветра колыхаются, будоража воображение. Человек? Куст? Заржала лошадь. Азарина прошла к конюшне, что-то показывая двум тижийцам.
Заскрипели ступени.
Деяна быстро вышла из спальни. Не потому, что испугалась – в последнее время она перестала бояться степняков, но все-таки нехорошо, если ее застанут лодырничающей в гостевой комнате. По коридору степенно, как и положено важному человеку, шел тижийский вельможа в компании одного охранника.
– О, дэвка, нэсы аромат!
– Сейчас будут.
Деяна знала, что тижийцы любят запахи. Они курят траву – обычную и особенную, от которой мутится сознание и на основе которой серземельские доктора сделали препарат, помогающий тем, кому очень-очень больно. На ночь обязательно жгут пахучие цветы или особую, илуйскую жидкость, которой умеют придавать запах разных цветов. Окуривают одежду и ткани, правда духами у них пользуются только женщины – настоящий мужчина должен пахнуть потом и кровью! Так что Деяна приблизительно понимала, что надо делать: найти душистые сушеные травы, навести пахучий чай и, разведя огонь в специальной железной миске, сверху поставить напиток – чтобы он испарялся, насыщая воздух ароматом. А когда придет Барот… Скрипнула дверь, тижиец, словно демон, ответивший на призыв, появился на пороге.
– Надо бадью отнести наверх! – торопливо подсказала Деяна, шинкуя сушеные стебельки. – И теплую воду.
Мужчина молча кивнул.
– Как конь?
– Останэтса здес, навэрно. Если выкупым. Всо в порадкэ.
– Хорошо.
Девушка бросила в большую посудину травы, залила их кипятком. Барот подхватил деревянную бадью, еле пролезающую в дверь, поволок к обеденной. Деяна придержала тяжелую створку, пропуская мужчину вперед, но в обеденной его обогнала и поднялась на спальный этаж первой. Ей еще две комнаты ароматами "насыщать", а время стремится к полуночи.
Гарун лежал на кровати прямо в обуви. Едва он увидел служанку, окинул ее придирчивым взглядом и показал на свои ноги.
– Снымы.
Дея поставила посудину на стол.
– Позвать вашего слугу?
Изумление, отразившееся на лице Кариба, подсказало, что она сделала что-то не так. Что?
– Дура рабына! Сымай обув! Живэй, высэку!
Дею реакция вельможи обидела, но, вспомнив, что перед ней гость Господаря, девушка тактично пояснила:
– Я не рабыня. У нас нет рабынь. И раздевать вас не входит в мои обязанности.
– Ты служишь чужой дом. Это – рабына. Жена и сэстра служат свой дом. Гдар, высэк!
Охранник, до того стоявший у двери молчаливым истуканом, потянулся к висевшей на поясе плети. Дея попятилась. Зря! Зря она поверила, что тижийцы тоже люди!
– Убэры!
Барот схватил ее за руку, затаскивая себе за спину.
– Убэры, Гдар! Кариб, прикажи!
Гость махнул рукой, останавливая охранника. И улыбнулся. С чувством собственной значимости. Посматривая на Барота с великодушной снисходительностью. Деяне прямо ударить захотелось его по самодовольному лоснящемуся от пота лицу! Ишь, важный какой! Все равно сволочь! Барот его в сто раз лучше, а этот развалился, словно сам Господарь, и посматривает на всех сверху вниз!
Гость заговорил на тижийском. Дея понимала только отдельные слова, но и то изредка.
*
– Так я не ошибся? Ты и есть Барот Кагыр? Удача Таджа таджей?
– Не ошибся.
Барот не обратил на позу соплеменника никакого внимания.
– Ты изменился с нашей последней встречи!
– Ты тоже. Раньше твои рубахи были у́же и не блестели, как наряд невесты Таджа.
Гарун погрозил собеседнику пальцем.
– Дерзишь!
– Кариб, здесь не степь! Здесь нельзя говорить плетью, а к служанкам относится как к вещи! Если, конечно, ты не собираешься развязать новую войну.
Гость нахмурился.
– Ты всегда был злым мальчишкой. Никогда не понимал, за что тебе благоволит Величайший Тадж.
– Вряд ли мы можем постичь великие замыслы самого Таджа таджей, – не без иронии заметил Кагыр. Гарун посмотрел на девчонку, сверкающую из-за плеча Барота серыми глазами.
– Она знает звуки степи?
– Вряд ли.
Гость решил перейти на серземельский язык и на более приземленные темы.
*
– Твоя рабына от рук отбыласа! – сообщил Кариб с претензией.
– Она нэ рабына!
– И нэ твоя?
Барот кинул взгляд через плечо.
– Моя. Нэ трогай. Я за нэе держу ответ.
– Барот… – протянул вельможа. – Барот – мертвый род.
– Нэт, как выдишь! Я жив. Сэстру выдам замуж – и пыль стэпи потечет по жилам ее дэтей. Наша кров нэ умрот.
– Еслы благословыт стэп. А сам? Всо нэ жэних? Боишьса? – Гарун рассмеялся. – Нагадал: твоя женшина всадит тэбэ нож в спына, дрожиш одын?
– А как твои рабыны? Много дэтэй прынесли?
Щека Кариба дернулась. Лицо его застыло, а глаза метнулись к застывшей фигуре охранника.
– Нэ ровна! У мэн – жены и рабыны. У тэба – строптыва бэла дэвка-чужак.
Охранник повел плечами.
Гарун нервно крутил на пальце массивный перстень.
Барот двинулся чуть в сторону, окончательно закрывая Деяну и от Гаруна, и от его охранника. Дея на всякий случай огляделась в поисках чего-нибудь тяжелого.
– А что здесь за собрание?
Азарина – запыхавшаяся, раскрасневшаяся, поставила на пол два ведра воды.
– Остынет все! Дея, живо вниз! Барот, почему бадью бросил посреди коридора?
Кагыр выпихнул Деяну в коридор, проводил ее взглядом, и только потом вернулся к работе. Гаруну хочется посмеяться, что ему прислуживает один из верных псов Таджа – пусть смеется. Это все, что ему остается. Он-то служил другому таджу и жизнь свою выкупил ценой шкур двух своих сыновей. Старших – и доселе единственных. В прямом смысле "шкурой" – содранная с них кожа долго висела прибитой на воротах Ыссара.
Барот давно решил, что лучше получить в спину нож, чем всадить.
***
Дея сидела на лавке и смотрела на разбросанные по столу травы с ненавистью. Зря она поверила в это глупое "нет добрых и плохих народов, есть добрые и плохие люди". Привычки определяют в человеке многое.
– Нэ думай так.
Девушка вздрогнула, но не обернулась.
– Способный видеть – увыдит.
А не способный? И сколько их – тех, кто увидит? Ведь тех, кто вытащит за волосы и бросит на ступени дома, чтобы… их гораздо больше.
