Текст книги "Работа над ошибками (СИ)"
Автор книги: Инесса Клюшина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)
Время, когда мы со Стасом были вместе, как бы слово «вместе» глупо не звучало сейчас.
Зачем-то изображаю безразличие: ощущаю, как напрягаются лицевые мышцы, будто на меня смотрят сейчас. Разворачиваю листок. Не из-за сентиментальности, а больше из любопытства: не способная писать стихи, всегда любила их читать, тем более – творчество своих учениц.
Счастливый твой сон будет убит
Далеким воем сирен.
И горе сквозит, горе сквозит
Сквозь щели разрушенных стен.
Ничто не уйдет, не забудется все,
Не сможешь жизнь вновь начать.
Но если судьба вертит так колесо,
Зачем же о боли кричать?
Что было любимым – забыто давно.
Ушло, растворилось во тьме.
И радость забыта, и в сердце темно.
А впрочем, так лучше тебе.
Надежда ушла, жизнь идет стороной.
Так лучше, так чище, поверь.
И годы сливаются в блик золотой
На шапках старинных церквей.
И ты засыпаешь, о страхе забыв,
И больше не слышно сирен.
Лишь горе сквозит, горе сквозит
Сквозь щели разрушенных стен…
Ане бы я сказала, что это – самое лучшее из ее стихотворений, отметила бы необычные метафоры: сравнения времени с золотым бликом, а горя – с ветром. Грустно улыбаясь, сворачиваю бумагу и кладу на полочку, рядом с нарядными безделушками. Не успела похвалить.
Моя девочка растет, и эгоистичное детское выпячивание своего «я» отходит на второй план. Меняется тема и идея лирики. Больше нет бедной страдающей души, не признанной и не понятой в лучших традициях романтизма (привет Байрону и раннему Лермонтову). Уже не хочется противопоставлять себя холодному бездушному миру, потому что мир на самом деле теплый и живой, и реагирует на любое движение твоей души. Только говорит с тобой особым, одному ему известным, языком.
Я же могла выкинуть бумажку, забыть, не заметить. Но теперь она лежит на полочке, и я еще не раз вернусь к этому стихотворению, почитаю…
В тот же день я устроилась на работу в сороковую школу. Мне выделили часы и кабинет, а на будущий год пообещали классное руководство.
Стас дал себе зарок: два дня. За два дня найти Веронику и поговорить. Затем выкинуть и разговор, и ее из мыслей и освободиться от ненужных душевных терзаний, которые уже извели непривычного к ним Стаса.
Хватит!
Без Туза он все-таки не обошелся. Пришлось вечерком связаться с Алексеем Георгиевичем и попросить старикана о помощи. Тот, кажется, ждал звонка Стаса.
«С тебя упаковка сигар, мой мальчик! Я найду твоего мормона за день, дружок! Два – это максимум», – расхохотался в трубку Туз и закашлялся.
Стас не стал просить о большем. Отлично знал, что разыскать мормона Тузу ничего не стоит с помощью нескольких звонков. Почему он не торопится, Стас анализировать не стал. Королям простительно все. Поблагодарил старика, как обычно, положил трубку.
Лег на прикроватный коврик, покачал пресс. После отжался на кулаках. Прокачка спины, растяжка. Повтор комплекса. Немного вспотевший Стас, размеренно дыша, улегся на коврик, уставился в потолок. Тяжко. Но то, что все будет известно через два дня, Стаса успокоило: не терпел неопределенности.
Раз за разом он прокручивал все моменты, которые произошли до рокового звонка. Что сделал не так, где не то сказал?
Ответа нет.
Тот день отметился в его памяти еще встречей с Алиской. Да, было дело, но расстались они далеко не друзьями. Если предположить, что Вероника видела их встречу, то даже на расстоянии было ясно, что к чему. Уж последнее Стасово потряхивание стервы и негалантное сопровождение до машины свидетельствовало лучше любых слов.
Не поймешь женщин.
Стас прояснит неизвестные моменты, какими бы они не были. Отдаст колечко Туза и заживет спокойно.
Глава 33
Боже зимних небес, Отче звезды горящей,
Словно ее костер в черном ночном просторе!
В сердце бедном моем, словно рассвет на чащу,
Горе кричит на страсть, ужас кричит на горе.
Не оставляй меня! Ибо земля – все шире.
Правды своей не прячь! Кто я? – пришел – исчезну.
Не оставляй меня! Странник я в этом мире!
Дай мне в могилу пасть, а не сорваться в бездну.
Боже! Что она жжет в этом костре? Не знаю!
Прежде, чем я дойду, может земля остынуть!
Будто твоя любовь, как и любовь земная,
Может уйти во тьму, может меня покинуть… (…)
Не оставляй меня! Ты меня не оставишь!
Ибо душа моя – эта вся местность Божья!
Отче! Каждая страсть, коей меня пытаешь,
Душу мою, меня – вдаль разгоняет больше!
Иосиф Бродский из «Прощальной оды»
Второй день я задерживалась допоздна на новой работе. Причем не просто допоздна, а совсем допоздна. Заметите разницу?
Ибо ничто не бывает так сложно для учителя русского и литературы, чем разгребать наследство, оставшееся от прошлых учителей. Шкафы моего нового класса были полны нежно сберегаемым добром: от старых журналов «Роман-газета» раритетного года и всяческих портретов Ленина (открытки, календари, пожелтевшие от времени большие портреты) до вполне интересных газетных вырезок тоже неопределенного года и планов классных часов, которые могли бы стать хорошими сценариями, если их чуть подправить. И не могу же я выкинуть столь нужные вещи, как, например, книгу о Хатыни, пусть она листочками посыпалась на пол, когда я достала ее! Или открытки с портретами маленьких героев СССР, погибших в Великую Отечественную. Даже портретов с изображением Ленина оставила парочку. Пусть будут, пригодятся, может, что ли…
Мне отдали три класса, пару индивидуальников; нагрузки у меня стало достаточно. Другое дело, что занятия в сороковой и в первую, и во вторую смену. Трудновато перестроиться с блаженной односменки, но я со временем привыкну. Кроме того, шепнули, что в школе закрывают глаза на репетиторство прямо в кабинете, и жизнь от подобной новости показалась мне веселее. Однозначно, она стала налаживаться.
В первый же день на первом уроке мы с моим новым пятым классом написали проверочную работу, которая была запланирована по программе.
Шестым уроком у пятого класса (в этот день у них по расписанию два русских – первым и шестым уроком) я объяснила новую тему, а в начале минут пятнадцать дети писали работу над ошибками. Пунктик у Вероники на данной методике. Не терплю, когда не понимают, почему ошиблись. Малыши сверкали любознательными глазками, и были «сильнее» в русском языке, чем мой предыдущий пятый класс. Никто – никто! – не читал по слогам, и ребятня была готова порассуждать вместе со мной о серьезных вещах…
Жизнь действительно налаживалась.
Я с энтузиазмом взялась за приведение нового класса в порядок. Раньше, до меня, он не был закреплен ни за кем из учителей сороковой школы. Естественно, уборка в нем почти не проводилась, цветы медленно чахли, поддерживаемые лишь альтруизмом уборщицы, а парты пестрели вольнолюбивыми надписями на трех языках. Потому и задерживалась второй день, совсем забывая о бедном одиноком Жужике, преданно ждущем меня в коридоре квартиры.
Возвращалась домой по темным пустым улицам. Но фонари светили ярко, прохожие иногда встречались, и меня не покидало ощущение, что я наконец выползаю из наполненной мазутом ямы на свет Божий. Не может же быть, что в твоей жизни идут только черные полосы!
Белая полоса в моем случае неизбежна.
– Идем, Жужик, – я взяла поводок, даже не прикрепляя карабин поводка к ошейнику. Дети готовятся ко сну или уже спят, пес свободно может побегать, не пугая никого. Все хозяева собак уже выгуляли своих питомцев, да и немного их в наших домах, я за все наши прогулки с Жужиком насчитала человека три, не больше. Пусть побегает без поводка, рассудила я, немного ленясь, если честно. Устала за день. Постою около подъезда, пока Жужик все свои кусты посетит. Погуляем около дома, далеко не пойдем.
На улице пес носился, рассекая сугробы, как пловец стиля баттерфляй. Только упитанный зад и хвостик я наблюдала, когда сугробы буравила моя быстрая подлодка.
На полпути к очередной снежной шапке пес замер. Замерла и я, посмотрела туда, куда, не дыша, глядел Жужик.
Недалеко от нас с Жужей также, не двигаясь, стояла незнакомая рыженькая дворняжка.
Сучка! На кобеля мой пес обрушился бы злым ненавидящим лаем, здесь же он медленно начал двигаться к ней, чуть повиливая хвостом. Я же начала как можно незаметнее перемещаться ближе к Жужику. Если я вовремя верну пса на поводок, все обойдется…
Рыженькая подпрыгнула на месте, завиляла хвостом. Немного отбежала в сторону, остановилась – она увидела, что я приближаюсь к Жужику, а значит – и к ней. Пес рысцой поскакал к собаке, и я смотрела, как они обнюхивают друг друга, виляя хвостами. Подружились, значит.
Я продолжила медленно и плавно подходить к собакам: известно, что бывает, когда встречаются две особи, настроенные друг к другу положительно. Играют, прыгают, покусывая друг друга, и могут даже убежать…
Последнего я боялась сейчас больше всего. Конечно, на ошейнике Жужика есть крепко примотанная скотчем бумажка с моим телефоном, на случай его пропажи или бегства, но найдется ли добрый человек, который обратит внимание на ошейник одинокой собаки и мне позвонит? Если я потеряю сейчас и Жужика…
А Жужа обо мне забыл. Рыженькая девочка заняла все его внимание, и он бы не заметил, как я подхожу к нему. Но сучка была недоверчивой. Она посмотрела на меня умными глазами привыкшего к бедам и лишениям существа и рванула по тротуару к парку. За дворняжкой понесся и мой пес, а за ними двоими, задыхаясь от быстрого бега, бежала я.
Прогулялись вечерком, переходящим в ночь… Где я ловить буду противного Жужика, по каким подворотням?
Рыженькая с Жужиком забежали в парк, и на освещенной аллее, в ее конце, они начали прыгать и кружить. Я перешла на шаг, дыша с трудом, потом оперлась на колени, опустив голову. В легких творилось что-то невероятное. Пусть я раньше бегала, но пробежки летом и зимой – две большие разницы. Как же Стас зимой тренируется? Не спросила.
Похрипев минуту, подняла голову. Моя парочка пропала, я не видела никого на освещенной аллее. Придется сворачивать с нее в неосвещенные закоулки парка.
Закусив губу, я изо всех сил старалась не разрыдаться. Ничего страшного, парк со всех сторон окружен приличной стеной, здесь несколько выходов, правда, но далеко они вряд ли убегут. Не плачь вперед, Вероника! Жужик непременно найдется!
– Жужик! – воскликнула я, дойдя до конца аллеи. Фонари освещали снег, и мне повезло: я разглядела свежие следы, уходящие по сугробам влево. Конечно, была еще пара протоптанных тропинок, но я что-то сомневалась, что собаки предпочли узкие человеческие дорожки простору сугробов. Шагнула в след, и сразу нога провалилась почти по колено.
Я шла по снегу и звала Жужика. Сначала кричала тихо – боялась, что встречу кого-нибудь в парке. Но скоро убедилась, что никто на мои вопли из людей не откликнулся, и сочла, что в парке одна. Все дальше и дальше уходила от освещенной фонарями аллеи, которая заканчивалась выходом из парка.
– Жужик! – слезинка скатилась по щеке. Они убежали по тропинке, а я иду непонятно куда…Нужно возвращаться.
Маленькие следы свернули теперь направо. От снега было светло, глаза привыкли к темноте, редкие фонари, встречающиеся на пути, тускло горели, и я еще подсвечивала следы на дороге экраном сотового телефона – взяла с собой, прямо как знала…
– Жужик! Жу… – перевела взгляд от следов на снегу вперед и осеклась.
На поваленном бревне впереди сидели трое молодых парней. Зимний холод был им нипочем, кажется, и забрались они в дебри заснеженного парка давно. Прошли какой-то иной дорогой: я их следов не встречала, хотя и видимость была у меня неважная.
– Извините, здесь две собаки не пробегали? Сорвались с поводка… – только один Бог знает, сколько мужества мне стоило произнести эти слова доброжелательно и твердо. Но пугаться и нестись во все лопатки, не разбирая дороги, не было выходом: что предпримут тогда сидящие на бревне? А упоминание о собаках может немного успокоить шальные головы: собаки примчатся на крик хозяйки, и мало ли, какой они породы…
– Были, – сказал один из парней, подозрительно растягивая слова, – туда побежали.
Махнул рукой вглубь парка.
Остальные, кажется, созерцали горящий экранчик телефона в моих руках.
– Спасибо, – заковыляла я по снегу, – Жужик!
Специально отошла от молодцев подальше, прислушалась. Тишина.
Присутствие трех мужчин в парке не понравилось, и их взгляды на мой телефон – тоже. Стоит уйти отсюда, и поскорее.
Без Жужика? Не пойду я никуда, пока его не найду, мало ли, что мнительной Веронике привидится да покажется…
– Жужик! – в отчаянии закричала я, срывая голос. Как буду завтра говорить на уроках, стало неважно. Лишь бы Жужика найти.
Вновь прислушалась. Недалеко раздалось знакомое потявкивание! Жужик!
– Жужик, Жужик! Ко мне! – кричала я.
Через сугробы, напрямик, несся Жужик. Один, без рыженькой. Она его покинула, что ли, нырнула в раскопанный лаз под крепкой и высокой оградой парка, а толстенький Жужик не пролез? В парке таких нор несколько, я еще летом обратила внимание. Или пес заметил, что рядом нет хозяйки, испугался – без меня он оставаться крайне не любил. Я была уверена, что найду их, заигравшихся, вдвоем. А сейчас он бежит один, и это самый лучший из вариантов. Облегченно вздохнув, я наклонилась, чтобы потрепать подбежавшего ко мне пса по загривку и пристегнуть поводок к ошейнику: злиться сейчас на Жужу было выше моих сил. Слава Богу, что нашелся.
Пес с благодарностью и любовью лизнул мое лицо пару раз.
– Идем домой, дуралей. Больше в жизни тебя не отпущу без поводка, ясно?
Псина была со мною полностью солидарна. Или делала вид – до очередной самочки.
Возвращаться по своим следам я не стала, ибо встречаться вновь с ребятами на бревне не спешила. Брела по колено в снегу, без тропы, и Жужик прыгал за мной по сугробам.
Я ощущала, как в сапоги набивается снег. Домой, домой – отогреваться у обогревателя! Жужик же по обыкновению уляжется около еле теплой батареи, но псу подойдет и она.
Не потеряюсь – где-то рядом стена парка, упрусь в нее скоро. По стеночке, по стеночке… Мы с Жужей вернемся к аллее и фонарям, а там – выход из парка. Хотелось уже перелезть ограду и скорее выбраться отсюда, но с собакой не провернешь сие ненадежное мероприятие, да и я буду долго страдать, перелезая через стену, построенную еще в советские времена, что называется, на века. У Стаса бы быстро получилось, и стена для него не так уж высока, тем более, что Стас спортсмет, а я – не очень…
Мы были недалеко от фонарей, когда Жужик глухо зарычал. От его рыка меня обдало морозом с ног до головы. Я не убыстрила шаг поначалу, надеясь, что Жужик умолкнет. Но пес рычал и крутил мордой. Я, ускорив шаги, начала оглядываться. Аллея была близко, я с надеждой шла к ее свету, как на моем пути встала одинокая фигура. Пес залаял.
– Фу, Жужик, – мне хотелось верить в хорошее. Может, человек просто вышел подышать свежим воздухом.
Краем глаза я заметила еще двоих. Трое мужчин. Не нужно быть самой умной, чтобы догадаться – хотя бы по количеству – кто эти люди.
И пришли они по мою душу.
Несколько секунд я не могла пошевелиться. Остолбенела и лишь отмечала, что мужчины, будто волки, подходят, крадучись, ко мне с трех сторон.
Страх перерезал голос: я открыла рот, чтобы обратиться к мужчине, который по расстоянию находился ближе ко мне, но не смогла ничего произнести. Рядом залаял Жужик, переходя на визг. Это был единственный звук в пустом парке. Пес тоже чувствовал угрозу, и тянул поводок изо всех сил. В ту сторону, с которой никто не крался и куда я могла убежать.
Я продолжала стоять. Надеялась договориться с неизвестными или застыла от ужаса? Не берусь утверждать.
Горящие сзади фонари слегка подсвечивали фигуру мужчины, который подходил все ближе, в то время как остальные двое были от меня на приличном расстоянии. Он что-то достал из кармана, или просто вынул оттуда руку, но мой ступор сменился паникой. Развернувшись, я побежала в единственно относительную свободную сторону. Жужик несся, обгоняя меня, поводок натягивался изо всех сил. Он мог бы бежать быстрее, но он был со мной, на поводке, и был готов меня охранять. Но Жужа – не овчарка, науськанная на атаку. Обычная дворняжка без всяческих умений, с сомнительной родословной, и предки его привыкли выживать любым способом, от нападения до трусливого бегства.
«Там стена.
Пока буду перелезать через нее, они сто раз подойдут».
Это я поняла с ужасающей ясностью.
Паника меня больше никуда не гнала; я заставила себя остановиться последними усилиями воли. Рядом лаял Жужик и рвался с поводка.
Те, дальние, не торопились. Не торопился и первый. Они знали, что я никуда не денусь: еще шагов десять, и стена преградит мне дорогу. Убеги я в любую из сторон, в любой меня перехватит один из мужчин, а остальные двое подбегут, когда поймавший будет меня удерживать. Стоит договориться, добровольно отдать телефон… Кроме него у меня с собой больше ничего нет.
А если очень честно, меня банально загнали в угол…
«Ну почему?» – я была готова стонать на весь мир. Почему моя жизнь, только начав налаживаться, оборачивается полной гадостью и двумя метрами земли в самом худшем раскладе? Я столько хотела сделать для мира, чтобы чуточку изменить его…
Ты от горя, а оно тебе навстречу…
Я в бессилии смотрела, как ко мне подходит эта троица. У первого был ножик в руках, точно: так держат нож в руках. Так его держал Стас когда-то…
Они приближались, а животный страх и обида душили мою душу.
Все происходило будто в замедленной съемке. Время растягивалось до бесконечности.
Мне даже нечем похвалиться перед Господом, если случится непоправимое. Я не сделала жизнь ни капельки лучше. И с моим уходом из мира не останется ничего, о чем бы я могла сказать Тебе: «Посмотри, я все же не зря пришла в мир, я оправдала Твое доверие. Я люблю тебя».
Но я бы смогла сказать лишь последнюю фразу. Ни похвальных листов великих поступков, ни грамот добрых дел.
Рядом ощетинился Жужик, и лаял так, как я никогда еще не слышала. Даже если бы я произнесла слово, оно утонуло бы в этих надсадных звуках.
«Не будь жертвой… Должна быть великая идея…Нужности тебя миру».
Что-то пронзило мое сердце, слезы выступили на глазах. Благодарю Тебя, Отче. Грязная обида отпустила меня. На что обижаюсь, чем недовольна?
Моя жизнь была вовсе не пустячной. Я сделала все, что смогла.
И если бы Господь предложил бы мне выбрать любую жизнь, наполнив самой, как пазлами, событиями, Вероника бы выбрала то же самое.
Мои неудачи и беды, сыпавшиеся на меня, были посланиями и происходили от Тебя. Мои попытки, старания и надежды были нужны Тебе.
Даже маленькая одинокая неудачница необходима Богу…
Через пелену я слышала лай Жужика, видела мужчин. Первый находился шагов десяти от меня, другие – подальше.
Ни шагу назад. Я не побегу больше и не стану жертвой. Никогда не стану жертвой. Пусть и прожила дурацкую жизнь, но за нее еще поборюсь.
Вечно сомневающаяся и трусящая, я вдруг ощутила, что за моей спиной нечто большее, чем я сама. Что я часть этого…
И у меня есть нож, чтобы защищаться.
Бросить на снег поводок, резко дернуть замок, залезть в кармашек и выставить вперед руку с ножом стало делом нескольких секунд.
Руки почти не дрожали, голова стала пустой и ясной.
Мне нечего терять, кроме огромного мира и моей жизни, которая была на самом деле прекраснейшей и полной счастья – всегда полной счастья. Как я раньше не додумалась? Все грустила и грустила…
Я мысленно простилась со Стасом, Жужиком, родителями и всем миром, но сейчас ничто не дрогнуло в сердце. Мы всегда вместе. Мы будем вместе, в каком бы состоянии ни были. Я люблю и отпускаю, ибо пришел час…
Ослепительный свет бил в глаза, а они все карабкались наверх, в гору, и Стас будто наяву ощущал, как лямки нагруженного под завязку рюкзака каждую секунду давят на плечи. А Командир шел вперед легким шагом, не замечая своей ноши.
Стас остановился. Приложив руку козырьком ко лбу, посмотрел вниз. Горы, вечные горы, и что же мы тут потеряли, раз скачем по ним, как сайгаки? Он смекнул, что не знает цели пути и конечной его точки.
– Санчо, куда мы премся?
– Все тебе надо знать, Счастливчик…
– Надо. Куда?
Санчо остановился. Стас смотрел на него снизу вверх: тропа поднималась под приличным углом, и солнце слепило глаза Стаса.
Командир кивнул ему и начал тонуть в свете, льющимся сверху, и скоро Стас его перестал видеть. Только ярчайший свет везде, закрывший и горы, и тропу, и Командира…
Стас резко сел на кровати, помотал головой. Опять гребаные сны!
Они редко посещали Стаса. Мать постаралась, нашла сыну когда-то хороших психологов – или психиатров, просто они психологами представились, черт их разберет – да и нервная система у Стаса сама по себе была крепкой.
От образов, иногда прорывающихся в упорядоченный мир Стаса, тот не мог заснуть оставшееся ночное время. Предпочитал больше не ложиться и бодрствовать. А утром бегать больше.
Стас встал с кровати, натянул джинсы и майку, походил по комнате. Открыл окно и с наслаждением вдохнул холодный воздух. Не обращая внимания на холод, высунул голову. Пусть малясь проветрится.
И тут же услышал собачий лай. Сердце стукнуло глухо и сильно в груди – она! Вернулась! Лай донесся снова, и Стас оторопел.
Лай был одновременно и испуганный, и нападающий. Собака чуть не срывалась на визг, изо всех сил напрягая свои собачьи связки, разорялась так, будто ее жизни угрожала опасность: изо всех сил, не останавливаясь, визжала, переходя с визга на низкий предупреждающий лай, а потом вновь сбиваясь на визг. Словно ужасно боялась, но кого-то защищала…
Твою мать!!!
Стас за несколько секунд вытащил из тайничка пистолет и снял с предохранителя. Всунул ноги в тренировочные кеды, удобные тем, что их не нужно было зашнуровывать, набросил куртку. Еще секунд десять, даже меньше – спуститься с лестницы и открыть дверь. С ключами возиться не стал, консьерж потом откроет.
Это было просто глупо – сжимая пистолет в руках бежать к парку, не чувствуя своих ног. Глупо и смешно, может, какая-нибудь приблудная шавка охраняет своих детенышей, ну что ты как дебил стукнутый, ей-Богу! Несешься ночью в парк, услышав лай какой-то собачки! Совсем ополоумел с этой своей лю…
Но интуиция Стаса вопила, что нужно бежать как можно скорее.
Холодный воздух попадал в легкие. Стас тяжело дышал – настолько резво по холоду он давно не носился. Но постоянные тренировки помогли добежать очень быстро: с собакой творилось что-то не то. Она замолкала временами, видно, атакуя кого-то.
Стас несся на собачий голос. Забежал в парк, пронесся по освещенной аллее, чуть подняв пистолет, завернул на лай.
С трех сторон окружали кого-то трое высоких мужчин. А рядом с фигуркой, размахивающей чем-то, прыгал пес, атакуя одного из нападавших. Стас был далековато, но с легкостью узнал Жужика. И Веронику.
И тогда он прицелился и выстрелил. Не раздумывая, автоматически – как иногда стрелял там, давно и далеко. Предупредительный: в землю. Пока ошарашенные силуэты поворачивались к Стасу, он выстрелил еще раз. Один из мужчин схватился за ногу.
Фигурка застыла без движения, пес же заскулил тоненько, пополз к хозяйке.
А те, другие, повели себя иначе: двое убегали, третий, прихрамывая, тоже спешил за ними. Стас выстрелил вдогонку, а потом бросился к Веронике.
Она, покачиваясь, начала оседать в снег. Подбежавший Стас ухватил Веронику за куртку, не дав упасть. Из ее руки что-то выпало. Стас нагнулся, заткнув пистолет за пояс, освободившейся рукой повозил по снегу… Поднял ножик. Свой ножик, подаренный когда-то Пулей, который договорился с дагестанским мастером, и он сделал штук шесть таких ножей. Два Пуля подарил Стасу, два – Командиру втихую. Они изначально были созданы больше для забавы как метательные ножи, и метались в бревна, хотя Пуля продумал в них еще кое-что: упор для пальца, длину…
– Ты что, ножик вытащила? Зачем тебе нож? – ляпнул слегка обалдевший Стас. Вопрос получился тупым и заданным не вовремя.
Она пыталась защищаться.
– Я…ты же сам, Стас, давно мне говорил…
– Говорил, – согласился Стас, соображая, о чем она и стараясь не обращать внимания на першение в горле.
Зато сильно стучащее сердце унять не удавалось.
– Обопрись на меня, пойдем отсюда. Жужик, мать твою! Не бегай вокруг меня, сидеть! Сидеть, я сказал!
Стас огляделся. Никого. Убежали, с. ки.
Он их найдет попозже. Нарики районные, не хватало на дозу или наширявшиеся. Стас поговорит с Вадимом, а лучше – с Тузом. Пусть Стас окажется у старика в должниках, эти твари сядут.
Если к Вадиму, надо бы уже звонить в полицию, чтобы приехали парни, и по свежим следам…
Стас посмотрел в остекленевшие глаза Вероники и обнял ее. Она не двигалась.
– Ну, все закончилось, дорогая. Их нет. Я с тобой… Идем домой.
Вероника мотнула головой и вцепилась в куртку Стаса. Стас ощущал, как бьет Веронику сильнейшая дрожь.
Смелая Вероничка, вытащила ножик и типа была готова дать отпор. Надо было мотать чем скорее, тем лучше! Бросить пса – тот бы нашел, как – и попытаться перелезть стену.
Но тут же изменил мнение: Вероника не справилась бы быстро с лазанием.
Выбрала из всех вариантов самый…какой, Стас? Самый правильный, сказал бы Командир.
Стас крепче обнял Веронику и посмотрел на небо. Звезд не было на нем: мутная серая пелена. Стасу захотелось плакать, он еле-еле сдержал слезы, когда до него дошло, что сделал.
Он успел. Сегодня ночью успел спасти того, кто ему был неизмеримо дорог, забыв обо всем переживаниях и своей озлобленности. Последняя, впрочем, давно прошла.
– Я бы с тобой в разведку пошел, – хрипло прошептал Стас, гладя Веронику по голове, – ты молодчинка, смелая…
– Нет, не смелая…
– Ага! Спорим, значит, отошло. Согрелась? Домой пошли, провожу, не куковать же в парке до утра, – Стас намеревался попасть к Веронике и в квартиру, а не только в подъезд, но решил сообщить ей это где-то около двери.
Подхватил поводок Жужика, который преданно рядом сидел на снегу и изредка гавкал, потрепал псину по загривку. Тот было пытался и его атаковать, но потом узнал Стаса и дипломатично повилял хвостом.
Нормальный кобель, не зря тебя кормит хозяйка. Спас ты ее сегодня.
Но попала в парк Вероника тоже из-за Жужика, и из-за него же они познакомились со Стасом, и еще куча всего…
Стас решил подумать о хитрых ходах жизни попозже – сначала нужно было довести Веронику до квартиры. Ноги у нее заплетались, но она, не жалуясь, с трудом передвигала ноги по снегу, поддерживаемая Стасом. Параллельно он внимательно оглядывал окрестности. Нет, эти больше не вернутся. Пистолет у таких вряд ли имеется.
Но нужно уходить из парка: сюда точно вызвали полицию местные. Хотя бы один проснулся.
Полиции не будет при одном условии: если проснувшиеся решат, что просто застрелили гавкающую собаку.
С полицией в данный момент лучше дела не иметь: Веронике сейчас не до вопросов. И хотя Стас сам горел желанием их задать (какого черта поперлась в парк, чего хотели сволочи и прочее), расспросы отложил.
Только оказавшись в подъезде Вероники, Стас чертыхнулся про себя: у нее нет ни водяры, ни другого алкоголя – провереннейшего средства со времен армии при великих – и не очень – потрясениях. Лучше бы Стас отвел ее к себе домой, тем более, квартира его так и осталась незапертой. Хотя за ее сохранность Стас не боялся: соседи приличные, да и в подъезде камеры повсюду, зато в баре у Стаса стояли стратегические алкогольные запасы: не так, чтобы напиться, а так, чтобы было.
После успокоительных можно бы было поговорить начистоту о мормоне, и Стас прикидывал, как ему лучше навязаться к ней в квартиру.
Но Вероника сама помогла.
– Стас, не уходи, пожалуйста! – тихо произнесла она аккурат в подъезде ее дома, – Пожалуйста! Побудь со мной, вдруг они вернутся!
– Да без вопросов, – Стас еле скрыл ликование в голосе.
– Все прошло, Вероника. Ты в безопасности, у себя дома. Дверь закрыта, я здесь, – твердил Стас. Вероника продержалась ровно до того момента, как они переступили порог ее квартиры. Она сняла куртку, сапоги. Стас успел снять тоже самое, остался в майке: куртку второпях натянул прямо на нее. А после Вероника замерла, вновь задрожала.
– Ой, – и села прямо на пол в прихожей, – ноги что-то не держат, – беспомощно попыталась улыбнуться. А потом заплакала.
Стас помог подняться Веронике. Сел на первое попавшееся место – небольшую тумбочку в прихожей, а Веронику, как ребенка, посадил к себе не колени. И начал успокаивать – как умел.
– Стас, я нормально, – Вероника попыталась встать, но Стас придержал ее за талию.
– Куда? Еще раз шмякнуться хочешь? Подыши, дорогая.
Вероника закивала. Стас прижал ее посильнее к себе: он не имел понятия, как успокаивать женщин, и действовал интуитивно, доверяя своему чутью, которое и в этот раз не подвело.
Стасу никогда еще не было так хорошо. Он переживал свое счастье молча, уставившись в темноту прихожей немигающим взглядом. Успел. И сейчас она сидит рядом, вцепившись в его майку, и Стас чувствует ее горячее дыхание и частые удары сердца. Стас закрыл глаза и выдохнул как можно тише. Успел…
Теперь плевать и на ее слова, и на мормона. Черт с ним, с мормоном, главное – с ней все в порядке, и Вероника вместе с ним! Пусть лишь сейчас.
Сидеть Стасу становилось неудобно. Зашкаливающий адреналин сменился тем, что растягивало джинсы в районе ширинки. Еще немного, и он кончит прямо здесь, насмешливо подумал Стас. И вместе с тем ему было чертовски спокойно и радостно. Вероника рядом. Дрожит от страха и очень нуждается в Стасе. Большего счастья он для себя представить не мог.
– Давай на кухню, что ли? – Стас намного наклонил голову и пробормотал слова, губами чуть касаясь щеки Вероники. Вдохнул украдкой ее запах и закусил губу: те духи, которыми она всегда душится. Он думал, что это неважно, что о них давно забыл, но тело отозвалось напряжением в мышцах и адским жаром, словно его кровь стала раскаленной лавой.
– Н-нет, – Вероника мертвой хваткой вцепилась в майку Стаса, всем телом прижимаясь к нему, – Стас, пожалуйста! Я. я сейчас успокоюсь. Честно. Пос-сижу минутку и успокоюсь.
– Конечно, – согласился Стас. Посильнее обхватил Веронику, с удивлением нащупывая под теплой кофтой ребра.
– Ты чего худая такая, дорогая? Морковкой питаешься? – пошутил неумело Стас. Пускай отвлечется. Кроме того, бабам нравятся упоминания об их стройности. Отойдет немного, ей полегчает…
– Я в больнице лежала, а там кашами кормили. Каши невкусные…фу! И пища вся диетическая…
Стас напрягся.
– А ты когда лежала-то? – спросил будто невзначай, и ласково провел ладонью по спине.
– Недавно, – выдохнула Вероника.
Стас прищурился. Лежала в больнице, значит, пса отдала кому-то. Интересно…
