Текст книги "Универмаг"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– Только танцев нам не хватает, – окончательно рассердилась Юлька. – За целый день так натанцуешься вокруг покупателей...
Но Фиртич ее не дослушал. Он молодцевато подмигнул вконец потерянной Неле и заспешил по лестнице.
...
Главный администратор Универмага Павел Павлович Сазонов заметил директора на экране телевизора, когда проводил инспекторский обзор третьего этажа. Среди одетых по-зимнему покупателей человек в костюме бросался в глаза...
Поначалу Сазонов наблюдал за одной дамочкой, не в первый раз привлекающей внимание главного администратора. Распущенные черные волосы придавали ей сходство с какой-то известной киноактрисой. Дорогое фирменное полупальто, брюки и большая сумка через плечо. Сазонов обратил внимание на ее бегающие глаза, когда проходил по залу полчаса назад. Потом он приметил ее на телеэкране внутренней службы. И продолжал бы следить за ней, если б не мелькнула вдруг фигура директора... «Интересно, куда он направляется?» – подумал Сазонов и переключил камеру на крупный план...
С тех пор как Универмаг оснастили телевизионными камерами, Сазонов многое для себя открыл. Например, он обратил внимание, что лица людей в жизни и на экране совершенно разные. И не только потому, что телеглаз застает человека врасплох. Контрастное сочетание черного с белым проявляет, делает рельефнее не одни лишь черты лица, но и мысли... И сейчас, рассматривая лицо директора – тщательно выбритые щеки, лоб, несколько сдавленный с висков, рубец на щеке, – Сазонов видел честолюбца, одержимого страстями, знающего себе цену. Он перешагнет через что угодно ради своих целей. И вместе с тем лицо Фиртича было наивным – другого слова Сазонов подобрать не мог, – по-детски наивным и добрым.
Неожиданно Фиртич поднял глаза, взглянул прямо в объектив телеглаза, улыбнулся и погрозил пальцем. Сазонов испугался. Он тронул ручку искателя – и камера двинулась с места. В следующее мгновение Сазонов пожалел об этом – тем самым он как бы признал, что действительно следил за директором. «Каланча несчастный», – казнил себя Сазонов, продолжая ощупывать толпу.
Черноволосая гражданка уже втерлась в начало очереди, осаждающей секцию мужских головных уборов... Сегодня неожиданно, как снег на голову, поступили в продажу мужские ондатровые шапки. У прилавка была отчаянная давка. Два милиционера, молодые ребята, опустив руки, изумленно смотрели на энергичный первый эшелон...
Сазонов распорядился перевести двух продавцов из пустующей секции дамских шляп на подмогу. Поставить их в начале прилавка. Очередь разобьется на два рукава, освободит центральный коридор...
Затем позвонил в отдел готового платья и сообщил, что сдвинута перегородка у примерочных кабин. Можно легко улизнуть в коридор, не снимая облюбованного костюма. Подождал, пока сотрудники секции закрепят перегородку. Тут Сазонов вспомнил, что предупреждал главную кассу о том, что в кассе номер пять обувной секции продолжительное время отсутствует кассир. Сазонов терпеть не мог эту толстуху Аматуни с ее «скромными» бриллиантами в ушах. И кассир платила ему тем же. Между ними шла тайная война.
Сазонов переключил камеру на первый этаж, в обувную секцию, и убедился, что касса номер пять все еще пуста. Наверное, сбежала добывать ондатровую шапку, переложив свои обязанности на Тамару из кассы номер шесть. Сделал пометку в блокноте и вернулся на третий этаж северной линии. Теперь у секции мужских головных уборов выстроились две очереди вместо одной – началась торговля с дополнительного места. Очереди переплелись сложной петлей, полностью запрудив коридор. Кажется, главный администратор допустил тут промашку, не учел обстоятельств. Но отменять приказ не стал: представить только, какую телегу на него покатит заведующий отделом Аксаков. И будет прав...
Сазонов вздохнул. Он решил убраться из этой сумасшедшей секции, подключиться к камерам Южной линии третьего этажа, как вдруг на экране вновь возникла черноволосая гражданка. Она приближалась к месту выдачи покупок. Неужели с чеком? Когда же она успела? Вероятно, не одна работает...
Сазонов соединился с дежурным по опорному пункту порядка.
– Сержант, у вас есть свободные люди в штатском?
– Есть, Павел Павлович. Миронова цыганку только что привела.
– Пошлите ее в секцию мужских головных уборов. Гражданка лет тридцати, с сумкой через плечо, черные волосы распущенные, в фирменном пальто.
– Есть подозрения? – насторожился дежурный.
– Есть, сержант. Давно приметил. Проверьте.
А в кабинете уже переминались с ноги на ногу просители. Крепко сбитая женщина в куртке с капюшоном. Рядом спрятал за спину руки пожилой мужчина в распахнутом полушубке. Орденские колодки пластались на его груди.
– Он в морской пехоте воевал. Так это был божий рай в сравнении с тем, что делается у вас на третьем этаже. Чуть моего мужа не сбросили вниз из-за паршивой шапки. – Голос женщины, высокий, пронзительный, как-то не вязался с ее прочной фигурой. – Когда кончится это безобразие?
– Вам обязательно нужна ондатровая? – доброжелательно произнес Сазонов. – Почему бы не взять кроличью?
Мужчина смутился и вытянул из-за спины меховую шапку.
– Всю жизнь он носит кролика. Пусть погреется в ондатровой, – не сбавляла напор женщина. – А деньги вы наши не жалейте. Сами-то ходите в чем? В пыжике небось.
Сазонов шагнул к шкафу и снял с крючка шапку.
– Кролик. И я очень доволен, – улыбнулся Сазонов.
– На работу, – не отступала женщина. – А дома небось...
– Дома я хожу без шапки, – пытался отшутиться Сазонов.
– Катя, – нахмурился мужчина.
– Да ладно! – отмахнулась она. – Знаем. Своих небось обеспечил. А кролика держит в шкафу для отвода. Шапка вовсе-то и не его.
Сазонов провел ладонью по затылку и нахлобучил шапку.
– Его, – удовлетворенно произнес мужчина.
– Моя, – подтвердил Сазонов дымящейся от гнева гражданке. – И пальто мое. Не дубленка. Могу надеть – хотите?
Мужчина подхватил жену под руку.
– Пойдем, Катя. Ей-богу, стыдно просто.
– Помалкивай! – развернулась всем корпусом женщина.
Мужчина оставил руку жены, запахнул полушубок и направился к выходу.
– Правда что кролик! – крикнула ему в спину гражданка. – Постоять за себя не можешь! – И вышла следом.
Только сейчас Сазонов заметил в кабинете какое-то существо, завернутое вроде бы в ватное одеяло. На том месте, где ожидался воротник, лежала довольно приличная лиса, щеря фарфоровые зубки. Изрезанное морщинами лицо обладательницы странного пальто лучилось угодливой улыбкой. Пальцы теребили детскую варежку.
– Ну и люди же бывают, – мягко пропела она, покачивая головой.
– Что вам, бабушка? Тоже шапку ондатровую?
– На кой. Не потянуть. Платком покрылась – и готова. – Она поправила мордочку лисы. – Варежку потеряла. Правую.
– Что же я могу поделать?
– Как что? Ваш дом-то... Я без варежки пропаду. Правая ить.
– Ну, бабушка, вы и даете! – удивился Сазонов.– Столько народу.
– Это я понимаю, – согласилась старушка.
– Тут не только варежку, слона не найдешь.
– Это я понимаю, – кивнула старушка.
– Ну так вот, – вздохнул Сазонов.
– А что мне делать? Без правой-то варежки.
– Господи... Ну потеряйте вторую – и дело с концом! – Сазонов уныло смотрел на старушку. Такие тихие, мятые старушки – самый заклятый враг администрации. Всю душу вымотают...
– Ну, – подбадривала старушка, – ищи, стало быть.
– Где искать-то, где? – Сазонов нажал кнопку. Экран телевизора вспыхнул молочным светом, проявляя месиво покупателей. – Где искать ваши варежки?
– Только одну. Правую, – поправила старушка, вытягивая шею к телеэкрану: – Батюшки! Народу-то! Мильён! – Она нащупала стул и осторожно, бочком присела, не спуская глаз с экрана. – А может, отсюда приметим? Поди, не игла. Подбавь-ка свету.
Сазонов повернулся спиной. Он решил продолжать работу. Пусть сидит, надоест – уйдет. Хотя определенно знал, что подобным старушкам быстро ничего не надоедает.
Бабка тяжело ворочалась в своем ватном одеяле.
– А ты мне платок продай, – вкрадчиво промолвила она. – На том и порешим. Вчера давали. Чуть меня не зашибли... Пуховый. С кистями.
– Ну давали. Для плана. Кончились.
– Ко-о-ончились... А ты достань. Потому как я страдаю от вашего Универмага.
Сазонов решительно повернулся к старухе в своем вертящемся кресле – и в дверях увидел директора.
Просительница, перехватив потяжелевший взгляд Сазонова, живо соскочила со стула и шагнула к Фиртичу, почуяв в легко одетом мужчине большое начальство. Она принялась торопливо пересказывать свою печальную историю и в заключение потребовала компенсацию: пуховый платок. Потому как очень любила эту варежку, без нее совсем пропадет.
– Приходите к закрытию, – решил Сазонов. – Найдется варежка – вернем. Народу будет поменьше, я по радио объявлю.
– Не найдется, – проговорил Фиртич, подавляя улыбку.
– Не найдется, – торопливо согласилась старушка.
– Не найдется, – повторил Фиртич. – Потому что в кармане она у вас.
– Де?! – Она испуганно сунула руку в карман, выдав себя с головой.
– Тащите, тащите! – Фиртич все еще сдерживал смех.
Старушка извлекла вторую варежку.
– От те на! Здрасьте! – поздоровалась она с варежкой. – Как же ты туда попала? – Ей было стыдно. И она не скрывала этого: смотрела в сторону, шмыгала носом. Как школьница... – Платок мне нужен. Вот оно как, – бормотала она, бочком продвигаясь к двери.
– Минуточку, гражданка, – остановил ее Фиртич.
Старушка замерла. Короткие реснички моргали часто и жалостно. А губы – сухие, запавшие – что-то бормотали в оправдание.
Фиртич подошел к телефону и набрал номер.
– Антонян? Вы вчера торговали пуховыми платками. Что-нибудь осталось? Один, один... Спасибо, Юрий Аванесович. – Он положил трубку и повернулся к старушке. – Поднимитесь лифтом на пятый этаж. Скажите вахтеру, что директор направил...
– Батюшки, – обомлела старушка. Она представила, как расскажет эту историю завтра в очереди.
– Найдете заведующего отделом Антоняна. Запомнили?
– Ей-ей. Племяш мой Антон, – закивала старушка, не веря своему счастью. – Учитель он.
– От директора, скажете. – Фиртич с сомнением оглядел балахон с лисой и вздохнул. – Ступайте.
Повторять не пришлось – старую сдуло как и не было. Лишь улыбка еще держалась какое-то время в кабинете главного администратора.
– Испортила настроение бабка, – проговорил Фиртич. – Вот в гладильне бабушки. Тигрицы! А такие, – он кивнул в сторону двери, – душу тревожат. И не виноват ни в чем перед ней, а такое чувство... – Фиртич помолчал. – Пытался пройти через третий этаж. Куча мала! Вместо одной очереди стало две. Все перемешалось.
Сазонов почувствовал, что краснеет. Он был убежден, что директор знает о его распоряжении разделить очередь... Вздохнув, с надеждой повернулся к экрану: может, уже угомонились? Нет, все бурлит. Внезапно его лицо напряглось. Он переключил изображение на крупный план... В круговерти торгового зала, раздвигая толпу, пробирался начальник управления торговли Барамзин. За ним гуськом, словно за ледоколом, спешили Полозов, Гарусов. И еще, и еще... Человек десять, не меньше.
Толпа сминала их строй, разрывала, закручивала... Вот Гарусова швырнули в сторону. И он, отчаянно работая локтями, пытался нагнать своих. Барамзин остановился перед каким-то здоровенным мужчиной, выбирая, где бы его обойти. Мужчина обернулся, что-то произнес. И, верно, грубое, судя по выражению его лица.
– Какой стыд, – шептал Сазонов, – какой стыд! Что они теперь подумают... – Он обернулся к директору. – Вы знали о визите, знали! И приказали продавать эти проклятые шапки. – Голос его дрожал.
Фиртич поднялся с места. Взял Сазонова под руку.
– Это вы распорядились сделать две очереди?
Сазонов лизнул пересохшие губы и уныло кивнул.
– Вы молодец, Павел! Я рассчитывал на эффект. Но такого не ожидал. – Улыбка сияла на крепком лице Фиртича. – Надо было сделать три очереди, Павел. Десять! Чтобы они лезли по головам, по стенам. Чтобы им обрывали пуговицы и оттаптывали ноги... Вы просто молодец! Я боялся, что они пройдут служебным подъездом. Ан нет, неплохо я знаю нашего управляющего...
Не отводя озорных глаз от экрана, Фиртич ходил по кабинету.
– Я отправляюсь к себе. Прошу вас, свяжитесь с Мезенцевой, Индурским, с главным бухгалтером... Срочно ко мне, да и сами приходите. – И словно невзначай Фиртич обронил: – Скажите, Павел... вы не писали никакого письма в управление?
Сазонов подобрался. Вот зачем явился директор. Опять какая-нибудь сплетня.
– Нет, – вяло молвил он и, спохватившись, горячо добавил: – Клянусь вам, нет. Честное благородное слово.
Фиртич смотрел в настороженные глаза Сазонова. В них билось отчаяние – ему могли не поверить.
– А сестра?
– Нет! – выкрикнул Сазонов. – Она тоже ничего не писала. Она порядочный человек.
– Именно поэтому она и должна была написать, – сказал Фиртич. – Вы даже не спрашиваете, что за письмо. Стало быть, знаете, о чем можно написать в управление?
Сазонов вскинул густые мальчишеские ресницы.
– Да, знаю... Но это еще ни о чем не говорит.
Фиртич нажал кнопку. Экран вспыхнул дневным светом, и вся панорама просторного зала стянулась в светящуюся точку в центре слепнувшего стекла... «Что это я? Зачем я сюда пришел? – думал Фиртич. – Допустим, он и написал. Или его сестра. Они поступили как нормальные люди. Что ж, будет еще одна трудность, которую надо преодолеть. Шире надо смотреть на вещи, шире. Не унижать себя мелочностью...»
– Так я жду всех, Павел Павлович. – Фиртич взглянул на часы. – Через полчаса в моем кабинете... И, пожалуйста, забудем наш разговор. Я жалею о нем.
Он дружески коснулся плеча молодого человека.
4
Дежурный по опорному пункту охраны порядка Универмага сержант Пинчук люто ненавидел спекулянтов. Почти тридцать лет жизни он отдал борьбе с этой нечистью. И порядком притомился. Не то, чтобы он хуже себя чувствовал физически – нет. Пинчук по-прежнему здоров, бронзовый загар въелся в кожу лица, шея вышла на одну линию с затылком, придавая сержанту монументальный вид. Со сном стало хуже! Раньше сержант валился в кровать и просыпался ровно в шесть без будильника. А теперь не то – сны замучили. И что характерно: одни и те же. Спекулянты! Началась эта беда примерно год назад. С небольшими вариациями, но, в общем-то, один и тот же сон... Снилась тетка с огромными зубами. Подчиняясь требованию сержанта, тетка снимала зубы, а под ними, аккуратно так, бирками наружу были сложены джинсы... Это ж надо, такой сон! Выходило, что сержант отправлялся спать как на работу. А разве это дело: днем работа и ночью работа! Лошадь не выдержит...
Измученный, с ломотой в висках, сержант сидел за своим столом в помещении опорного пункта Универмага. Перед ним на жестком топчане, бесстыдно сбив цветные юбки поверх колен, расположилась молодая цыганка. Кумачовый платок упал с ее давно не мытых волос, пронзенных булавкой с крупным золотым набалдашником. На руках тонкие золотые браслеты. Не женщина, а золотой фонд...
Они давно обо всем поговорили и теперь молчали. Лишь время от времени в душе цыганки просыпалась обида, словно запоздалые раскаты прошедшей грозы.
– Кого надо, не ловят. А цыганам хоть на улицу не выходи...
Сержант вперил терпеливый взгляд в кроссворд из старого номера журнала «Огонек». Который-день он мучился над словом из пяти букв. Человек, твердо и мужественно встречающий жизненные испытания. Четвертая буква «и» по вертикали. По горизонтали сержант отгадал: «тупик». Улица, не имеющая сквозного прохода. А вот по вертикали? Что это за слово такое из пяти букв?
– Взял рубль штрафа – отпусти. Все равно там меня отпустят, – нудила цыганка.
«Знает закон», – вздохнул про себя сержант. Хотел было закурить, но передумал: скоро обед. Чем его привлекала работа в Универмаге, так это столовой. Кормили разнообразно и недорого. И сидеть было хорошо: вокруг все деловые женщины, сотрудницы Универмага, на каждую приятно посмотреть. А главное, спокойно. Не надо волноваться, что в любую минуту от тебя потребуют исполнения долга. Милиционер, он везде милиционер! Не понимают, что он, как и все, имеет законное право на обеденный перерыв... Мысль о скором обеде согрела душу сержанта Пинчука. Он отодвинул ветхий журнал и теплее посмотрел на цыганку. Вспомнились наставления перед каждым дежурством: спекулянт-де тоже человек, только несознательный. Задача милиции не только задерживать, но и перевоспитывать... И сержант осторожно, исподволь начал свой нелегкий педагогический разговор.
– Неужели так трудно честно жить?
Цыганка обрадовалась, учуяв перемену в настроении сержанта.
– Трудно, начальник... Ты сколько получаешь зарплаты?
Сержант молчал. Вопрос его озадачил. Имеет ли он право называть задержанной сумму своего оклада? Нет, лучше погодить.
– Сколько бы ни получал, все равно не проживешь, – помогла цыганка.
– Смотря как жить, – назидательно обрезал сержант. – По-разному можно жить. Сколько честных людей вокруг! Посмотри на праздничную демонстрацию. Рабочие, студенты, представители интеллигенции...
– Мы на демонстрации не ходим, – перебила цыганка. – Думай, начальник. Мать и отец у меня. Больные, работать не могут...
Сержант хмыкнул. Но, вспомнив о долге, прибрал смешок.
– Не могут, – повторила цыганка. – Сестра замуж готовится. А у нас, цыган, как? Есть золото – человек, нет золота – никому не нужен.
Сержант вспомнил лекцию о международном положении.
– Точно как капиталисты. У них тоже все на золото.
– Дурной ты, начальник! – возмутилась цыганка. – Ты что, на голову упал?
Сержант онемел. Такой наглости от задержанной он не ожидал. Что это она вдруг оскорбилась? С капиталистами ее сравнил, что ли?
– Вы, гражданка, осторожней в выражениях. Привлечь могу за оскорбление.
– А где свидетели, начальник?
«Знает закон», – еще раз подумал сержант не без уважения.
– А потому ты дурной, начальник, что меня за дуру держишь... Я свои права знаю. Отпусти меня. Оштрафовал – отпусти. Других прав у тебя нет. Продавала тушь для ресниц в неположенном месте. За это рубль штрафа. И все! А ты меня держишь...
Пинчук нахмурился. Конечно, он должен ее отпустить. Таков закон. Только кажется, что легко обвинить человека в спекуляции. Необходимы доказательства. И того, что он скупает вещи с целью наживы. И того, что продает по завышенной цене. А это нелегко доказать – спекулянт тоже себе на уме, знает, где и кому продать. Кроме этого, надо вести следствие по всем правилам, передать дело в суд. Если суд удостоверится, что товар продавался с целью наживы, тогда еще можно рассчитывать на какое-то наказание. А если она продает тушь, сваренную из всякой дряни у себя дома в котле, возникает иная сложность: товар не имеет начальной стоимости, государственной цены.
– Вот штрафану я тебя на пятерку, будешь знать,– беззлобно проговорил сержант.
– Рубль, начальник. Не больше, – ухмыльнулась цыганка золотым ртом. – Закона нет на пять рублей. Или гони пять квитанций с одной пометкой. Документ. С ним я на тебя управу найду.
Пинчук взгрустнул, хотя виду старался не подавать. Через два часа он обязан ее отпустить. Кто-кто, а они, спекулянты, свои права знают лучше любого законника...
Цыганка уперлась руками в скамью, приподнялась и уставила в сержанта черные нахальные глаза.
– Ой, начальник, начальник... Ждут тебя крупные неприятности.
– Сидеть! – приказал сержант.
– Копают тебе яму, готовят тебе беду товарищи. Хотят на твое место. Пишут на тебя худую бумагу.
– Сидеть! – повторил сержант. – Тоже нашлась. Знаю эти фокусы!
Цыганка села и обидчиво отвернулась.
– Как хочешь. Предупредила тебя. Такое хлебное место занимаешь. Другой бы из золотого портсигара курил... И сам не ешь и другим на даешь. Посмотри на других. Подумай! Откуда у них «Жигули»? А ты спишь. Какие-то глупости выясняешь...
Пинчук не успел достойно возразить: в кабинет в сопровождении оперативницы в штатском вошла гражданка в модном полупальто. Оперативница держала в руках сумку с длинным наплечным ремнем.
– Три ондатровые мужские шапки! – сказала она.
– Ого! – уважительно воскликнула цыганка.
– Цыц! – одернул сержант и встал. Сделал несколько шагов. Остановился перед задержанной.
– Скупка товаров повышенного спроса с целью спекуляции, – констатировала оперативница.
Задержанная спокойно улыбнулась и покачала головой.
– Еще доказать надо. А то оскорбление получается, клевета. Я, может, шубу шить буду... Что вы так меня разглядываете, товарищ милиционер?
– Личность больно знакомая, – со значением ответил Пинчук.
– На одну киноактрису я похожа. Путают часто. – Женщина села на жесткий диван. Закинула ногу на ногу. Расслабилась.
Сержанта взъярило поведение этой крашеной куклы. Но, вспомнив каждодневные наставления, только крякнул и вернулся на место.
– Пойду в зал, товарищ сержант. Видеть не могу таких! – Оперативница положила пухлую сумку задержанной и вышла, яростно хлопнув дверью.
Цыганка протянула руку и тронула торчащий из сумки мех.
– Три шапки. А?! Я одну купить не могу, а тут три.Заткнись! – оборвала ее женщина.
Цыганка резво повернулась, схватила женщину за воротник и завалила к стене.
– Жизни от вас нет! – орала цыганка. – Прилавка не видать, стеной стоите! А цыган за людей не считаете...
Женщина, задыхаясь, пыталась развести ее руки. Сержант вскочил. Он не предвидел такого поворота.
– Что такое? Что такое?! – кричал он, стараясь разнять сцепившихся женщин. – Разойдись! Смирно!
Он ухватил цыганку за бока и приподнял над топчаном. А женщина все пыталась высвободиться из ее рук. Пальцы соскользнули и сорвали с запястья золотой браслет. Цыганка проворно метнулась к браслету. Сержант вернулся к столу...
– В милицию веди, начальник! – вопила цыганка. – В милицию!
– Молчать! – взвился сержант.
Ситуация его обескуражила. Каким пунктом теперь вязать двух дамочек? Впрочем, нет худа без добра. Если не по спекуляции, то по драке в общественном месте он их прижмет...
Женщина вертела шеей, щупала кожу худыми пальцами. От обиды и боли она не могла произнести ни слова. Намазанные помадой губы дрожали. Тушь осыпалась, обнажив беспомощные реснички...
Сержанту стало жаль задержанную, хоть он и люто ненавидел спекулянтов. Но слишком уж эта выглядела несчастной. С оборванным воротником, болтающимся на спине.
– Фамилия? – нахмурился сержант, стараясь взять себя в руки.
– Бельская... Светлана Михайловна.
– Адрес? – Сержант поудобней устроил протокол задержания.
– Станиславского, пять.
– Ишь где живете, – чему-то улыбнулся сержант. – Именем такого человека улицу назвали. И вас поселили. Где работаете?
– Техник-смотритель общежития. В техникуме.
Сержант Пинчук продолжал улыбаться.
– А я вас знаю, Светлана Михайловна, – произнес он, не сводя глаз с бумаги. – То-то гляжу – лицо ваше знакомое... Приходил я к вам. Привод на суд исполнял. Являться добровольно вы не желали, пришлось спецтранспорт гонять. Помните?.. Чем же тогда суд кончился?
– Как видите, ничем, – вяло ответила Светлана.
– Трудно вашу сестру ущучить. Даже руки опускаются – сколько бумаги надо исписать! Но, думаю, теперь с вами быстро управятся. Драка, понимаете...
Светлана с ненавистью посмотрела на цыганку. И та, видимо, пришла в себя, одумалась. Поняла, что и ей несдобровать.
– Отпусти нас, начальник, – проговорила цыганка. – Мы с ней договоримся.
– Как же я вас отпущу, девочки мои хорошие? – Сержант поднял на женщин глаза. – Зачем же я тут сижу? Так трудно было вас прихватить, все законы знаете. А тут – отпусти. Нет уж...
Сержант посмотрел на часы, вздохнул. Время обеда уже наступило, а дежурка все не приезжала. Он придвинул журнал с кроссвордом.
– Вот вы... в техникуме работаете... Можете отгадать кроссворд? Слово из пяти букв. Человек, твердо и мужественно встречающий жизненные испытания. Четвертая буква «и».
Светлана задумалась. В ее деятельном мозгу тут же возникла идея. Но торопиться нельзя. Можно насторожить сержанта.
– Если надо, могу узнать. По телефону.
Задержанным звонить категорически запрещалось. Сержант вздохнул.
– Ладно, позвоните. Только по делу. И быстро...
Сердце Светланы отчаянно колотилось. Длинные гудки вызова туго били в ухо.
– Нет никого? – заколебался сержант. – Положите трубку. Обойдусь.
Светлана медлила... Дрянной старикашка. Когда он нужен как воздух... Сержант привстал, чтобы отобрать трубку. И тут в последнее мгновение...
– Платоша! Это я, – как можно спокойней проговорила Светлана. – Одного милиционера интересует слово из пяти букв...
Сержант насторожился. При чем тут милиционер?
– Как будет человек, который твердо встречает жизненные испытания?.. Это кроссворд. Четвертая буква «и»... Я говорю из «Олимпа», понял?.. Да, слово интересует одного милиционера...
– Ну это уж ни к чему! – решительно запротестовал сержант.
– Четвертая буква «и», – интриговала сержанта Светлана. – Да, да. Ты правильно понял... А слово? «Стоик»? Ага! – И, не выдержав, добавила: – Сейчас меня увезут.
Сержант нажал на рычаг и покачал головой.
– Своим передала! – завопила цыганка. – Своим! Теперь откупится.
Сержант Пинчук принялся аккуратно вписывать буквы в пустующие квадратики кроссворда. Верно, «стоик»...
