Текст книги "Универмаг"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
– Найдем работу, – отозвалась кадровичка. – Без дела не останутся.
– Ну-ну, – засмеялся Фиртич, – вы уж совсем. Кроме «Волны», у нас сотни поставщиков. Бракерам работы хватит. Не станем же мы сразу со всеми налаживать новые деловые отношения. Дай бог «Волну» уговорить на эксперимент...
– Пойдут ли на это швейники? – сомневалась Мезенцева.
– Из «Волны» пойдут, – твердо сказал Корш.
– Я тоже думаю, что пойдут, – согласился Фиртич. – Генеральный директор – человек самостоятельный, мы встречались на партактиве... Лишь бы министерство согласилось. Вот кого надо уламывать. Их да Госплан. Всё будут согласовывать да утрясать...
Фиртич взглянул на часы. В половине десятого он собирался встретиться с директором ресторана «Созвездие». Кузнецов позвонил утром, хотел приехать. Но Фиртич был занят. Уговорились перенести разговор на вечер. Вероятно, выразит недовольство тем, что Фиртич запретил торговлю пирожками в помещении Универмага. А может быть... И в памяти мелькнул разговор по телефону с Лисовским о махинациях в ресторане «Созвездие». Собственно, какое он, Фиртич, мог иметь отношение к делам Кузнецова? Тем не менее беспокойство, оставшееся после утреннего звонка директора ресторана, вновь овладело Фиртичем. До встречи оставалось пятнадцать минут...
Фиртич закончил совещание и отпустил сотрудников. Лишь Рудина продолжала сидеть, убрав под кресло ноги в высоких светлых сапожках и плотно запахнув на груди пуховый платок в ярких пунцовых цветах. Фиртич посмотрел на Рудину. Его взгляд не выражал ничего, кроме делового вопроса. На красивом мягком лице Рудиной неуловимой тенью скользнула досада. Собственно, чего она ждет? Разве впервые он смотрит на нее и не видит... Рудина вдруг ощутила свой возраст, как ощущаешь тяжесть груза, когда затекают руки и нет возможности этот груз куда-нибудь пристроить. Трезвым своим умом она безжалостно расставила все по местам: напрасны ее изощренные, искусственно выстроенные ходы. В результате – равнодушный взгляд сидящего перед ней мужчины. И ненависть к Фиртичу овладела ею. Она могла сейчас допустить любую бестактность, любую грубость. Как человек, подчиняющий свои поступки опьяненному рассудку. Быть отвергнутой для женщины оскорбительнее, чем для мужчины. Женщина более бессильна перед обстоятельствами жизни. Поэтому и чувство мщения у нее безрассуднее и жестче...
Фиртич легонько постучал костяшками сложенных пальцев о стол.
– Вы хотите мне что-то сказать?
Рудина молчала, пытаясь справиться с душившей ее сейчас ненавистью...
О, она могла бы ему кое-что рассказать! Рискуя собственным благополучием. Могла бы! За одну лишь искорку желания в этих прямоугольных серых глазах... «Черт бы взял тебя, Константин Петрович Фиртич, – думала она, затягивая паузу до неприличия. – Черт бы тебя взял совсем».
И Фиртич почувствовал в этом молчании какой-то особый, зловещий смысл. Он перестал стучать, выпрямился и повторил свой вопрос нетерпеливым и требовательным тоном.
– Вот принесла на подпись, – выдавила Рудина. – Коммерческий директор уже подписал. Перед командировкой.
Она приподнялась и, глядя в сторону, положила на стол свои бумаги. Фиртич бегло просмотрел их – у него совсем не оставалось времени.
– Опять Вторая обувная? Не много ли?..
Предчувствие серьезности встречи с директором ресторана полностью поглотило его. И с каждой минутой, приближающей эту встречу, его охватывало дурное настроение. Ему сейчас было не до Рудиной с ее уже завизированными Индурским бумагами. И Фиртич подписал все, что лежало в папке.
2
Ни одна реклама не выдерживает конкуренции со слухами. Возникшие в лабиринтах Большого города, слухи поначалу неуверенно просачиваются в самых разных местах, постепенно сгущаются, а спустя короткое время уже сливаются, образуя мощный поток, несущий к магазинам толпы озабоченных горожан:– не упустить момент! Завтра будет поздно...
Нередко слухи подтверждались, обретая задним числом статус предсказания. И хотя чаще оставались пустым звуком, тем не менее в душе сохранялась надежда, что рано или поздно сбудутся. Не сегодня, так завтра. Просто где-то что-то не сработало. Надо ждать и готовиться!
Слухи ничем не компрометировали себя, даже в случае полного провала. Им все прощалось. Возможно, оттого, что каждый вносил в них посильную лепту...
К концу месяца у горожан появлялся зуд в ногах. Транспорт не справлялся с наплывом пассажиров. Тротуары не вмещали потоки людей. Универмаг «Олимп», как крупнейший торговый центр, привлекал к себе повышенное внимание. Что-нибудь да будет! И горожане не ошибались. В «Олимпе» всегда что-нибудь да было... К тому же в городе давно циркулировали слухи о завозе в «Олимп» товаров особого спроса. И всем было известно, что они в продажу пока не поступали.
Люди собирались группами, составляли списки «на завтра». Фамилии вносились в ученические тетрадки. Строго по номерам. Для более четкого учета специально выделенная личность наносила чернильным карандашом соответствующий номер на ладони. Именно этот акт чем-то особенно успокаивал душу: кривая лиловая цифра на ладони приближала заветную цель, что-то уже было в руках. Как печать! В случае конфликтной ситуации ладонь как документ совали под нос «администрации» с требованием проведения экспертизы...
Похожая на итальянскую киноактрису спекулянтка Светлана Бельская значилась в первой тетрадке под номером шесть, что само собой означало прямое попадание в случае, если в «Олимпе» выбросят пудовые ковры. Слухи о продаже ковров подмяли слухи о продаже дубленок, надежда на которые как-то постепенно рассеялась.
Светлана отметилась и в другой очереди. Правда, там никто не знал, на что нацелена очередь, но отмечались дружно. Такая система «без адреса» даже удобна. Всегда ее можно «откричать» на любой подходящий товар. Уже готовая очередь с плотным, чуть ли не бронированным головным эшелоном из наиболее отъявленных крикунов и правокачателей...
Несмотря на то, что Светлана исправно оказывалась в первой тетрадке, ей удавалось увернуться от общественных нагрузок: заниматься перекличкой, вести списки или наносить на ладонь чернильное тавро. Дело хоть и почетное, но крайне канительное и рискованное...
У ярко освещенной витрины стоял летчик в шапке и с портфелем в руках. Светлана приблизилась к летчику. Остановилась. Вечерний свет от витрин и фонарей прятал все, что нужно было прятать в ее возрасте, и выпячивал то, что надо было выпятить. Косметика у Светланы первосортная, французская. В такие минуты она особенно походила на всех выдающихся киноактрис. А подобное сходство не может оставить равнодушным мужчину, тем более летчика, который сегодня здесь, а завтра там... Летчик смотрел в сторону, вероятно размышляя, стоит ли затевать бузу с очередью или плюнуть и растереть. У него был совсем еще девичий профиль и тонкая шея.
– Вы из Сиволапска? – В голосе Светланы звучали одновременно гордая неприступность и манящее кокетство.
Летчик обернулся. На его светлом лице не дрогнул ни один мускул. Сразу видать: волевой парень, будущий командир корабля.
– Из Бердянска прилетел... Что это у вас тут делается?
Светлана уперлась каблуком в дремучую стену «Олимпа».
– В вашем... Бердянске иначе?
– В нашем Бердянске иначе, – твердо ответил летчик.
– Вероятно, с товарами полная безнадега. Вот и спокойно, – продолжала Светлана плести сети.
– Не знаю, как с товарами... Но люди как люди. Нормально одеты. Ходят в гости друг к другу. А не ошиваются в очередях.
Светлану задел тон юного Икара.
– А мы тоже не все, между прочим, в очередях ошиваемся. Порасспросить, так здесь половина из вашего Бердянска, – И, шагнув вперед, Светлана окликнула какого-то мужчину, неспешно проходившего мимо.
Мужчина остановился. Оглянулся вокруг: его ли позвали?
– Вы откуда приехали? Лицо знакомое, обратилась Светлана.
– Откуда приехал, туда и уеду! – Мужчина сдвинул на лоб шапку и отошел. Но вскоре оглянулся: может, и вправду знакомы?
Светлана и летчик рассмеялись.
– Так вот, – Светлана бросила на летчика смелый взгляд, – мы тоже ходим в гости друг к другу. И одеты нормально... Ну а кое-кто стоит в очередях. Жизнь, пилот, она ведь разная.
Летчик перебросил портфель из одной руки в другую.
– Ладно. Пройдусь еще раз по Универмагу. А то закроют через десять минут, – сказал он и, кивнув Светлане, скрылся.
Светлана растерялась. Неожиданное решение молодого человека, мгновенно принятое к исполнению, ее обидело. И слова о том, что в «Олимпе» сейчас ничего нет интересного, застряли у нее в горле. Светлана неторопливо двинулась вдоль фасада Универмага. А свет, падающий от витрин и фонарей, теперь, наоборот, выпячивал то, что надо было прятать, и прятал то, что надо было выпятить. Ей хотелось плакать. Почему? Она и сама не могла объяснить. Иногда она запиралась в своей квартире, пускала в ванной воду для шума и плакала. На душе становилось легче. Вот и теперь ей нестерпимо хотелось заплакать. Глаза уже тяжелели, в горле першило. Но, подумала она, потечет тушь, потом возись с ней... И взяла себя в руки.
У амбарных ворот бывших каретников стояло несколько фургонов. «Что-то привезли», – отметила Светлана. Но в душе у нее ничего не шевельнулось. Она ступила на каменные плиты площади. На противоположной стороне полыхал огнями подъезд театра. Белые колонны уходили ввысь, поддерживая лепной навес, по углам которого приютились насупленные мраморные птицы. В уютно освещенном фонарями портале толпились люди. Антракт. Они вышли покурить, подышать свежим воздухом... Женщина в темном бархатном костюме («Сто девяносто рублей, финский. Был в конце прошлого года», – отметила механически Светлана). Рядом с ней мужчина с курткой в руках. Он все порывался накинуть на плечи женщины куртку, но та отказывалась...
Давно Светлана не была в театре. В Дом кино ходила, Платоша приглашал, а в театре не была...
Перейдя площадь, Светлана вышла к бульвару. Это была территория, над которой синьора шефствовала уже несколько лет. Вот, например, трехэтажное кирпичное здание, в котором расположилось СМУ, строительно-монтажное управление... Дни прихода Светланы сюда многие сотрудницы обводили в календаре красным карандашом. Обычно этому учреждению она выделяла первый и третий понедельник каждого месяца. Вахтер не требовал у нее пропуска – он знал Светлану в лицо. Даже иногда помогал донести саквояж до отдела. Торг проходил открыто. Иногда, ближе к концу месяца, когда горела программа и по управлению ходили разъяренные прорабы, торги переносились в туалет, чтобы не мешали. Благо там было достаточно места. И удобно: не надо прятаться за канцелярский шкаф или придерживать дверь ножкой стула, чтобы примерить ту или иную тряпку. Все как в лучших ателье города. Жаль, зеркала были маленькие... Не то что в цирке, в гримерной заслуженного деятеля искусств почти всех республик. Правда, запах в цирке стоял плотный. И у Светланы подкашивались ноги, кружилась голова, да так, что иногда приходилось набавлять за вредность. А дрессировщик, озверевший мужчина, заглядывал в гримерную, где толпились артистки, и грозил бросить Светлану на съедение тиграм как общественно вредный элемент. Вредный?! Хо-хо! Что бы тогда носили твои ассистентки, паяц, если бы не Светлана? Костюмы фабрики имени Володарского, от которых тигры шарахаются? Кого бы тогда дрессировал, интересно?..
Неподалеку от СМУ в одном из девятиэтажных домов жил Платоша. Светлана знала адрес, хотя никогда у него не была в гостях. Платоша сам навещал ее...
В теплом подъезде кисло пахло сохнувшим тряпьем. Лифт, старый, скрипучий, неохотно поднял Светлану на пятый этаж. У двери под номером семьдесят три виноградной кистью сгрудились кнопки звонков. Светлана нажала голубую кнопку над табличкой «Сорокин П. И.». Долго ждать не пришлось. Послышались протяжные шаркающие шаги, но с твердым волевым пришлепом. Дверь растворилась, и в проеме появилось лицо Платона Ивановича. В блеклых глазах мелькнула растерянность.
Обходя какие-то тюки, велосипеды, ящики, он торопливо провел гостью в дальнюю комнату и захлопнул дверь.
– Что ты так, Платоша? Испугался вроде? – Светлана переводила дух от стремительного броска по длинному коридору.
– Соседи, понимаешь. – Платон Иванович придерживал ворот халата, в котором виднелось теплое голубое белье с крупными простыми пуговицами.
– Думала, ты живешь один.
– Жил, Светлана. И неплохо. А когда вернулся, моя квартира была уже заселена. С трудом выхлопотал себе угол.
– Откуда ты вернулся, Платоша? – Светлана запрыгала, скидывая пальто.
Платон Иванович усмехнулся, прихватил что-то из шкафа и вышел.
Комната была хоть и большая, но тесная – кругом вещи. Старинные, громоздкие, добротные... Картины в тяжелых рамах. Бронзовые ангелы. Пепельница с печальным Наполеоном. Кресла с гнутыми подлокотниками... Вскоре Платон Иванович вернулся. Как всегда, в безукоризненном костюме, правда, в необычном для него глухом сером свитере. И в этом свитере он смотрелся куда моложе, чем при галстуке.
– Тебе к лицу водолазка, Платоша, – сказала Светлана.
– В то время, как тебе, Светлана, к лицу все, – галантно ответил Платон Иванович и улыбнулся.
«Наверно, я сейчас похожа на драную куклу», – подумала Светлана. И еще она подумала, что ей и в голову не пришло как-то привести себя в порядок, прежде чем нажать кнопку звонка. Это произошло механически. Оттого, что она уверена в Платоше, как в родном отце.
– Извини, Платоша, – смутилась она и, поднявшись с кресла, отошла в сторону, достала из сумки косметичку.
– Зеркало за шкафом, – мягко проговорил Платон Иванович. – А я пока поставлю чай. У меня есть торт. И вообще мы сейчас что-нибудь придумаем.
Он приблизился к буфету, распахнул створки. Платон Иванович Сорокин пребывал сейчас в большом волнении.
3
Выйдя из служебного подъезда Универмага, Фиртич увидел директора ресторана «Созвездие» с какой-то личностью в потертом кожаном пальто. И решил, что это просто случайный знакомый Кузнецова. Но Кузнецов хозяйским жестом откинул дверь, и мужчина уверенно пролез в автомобиль Фиртича...
В зеркале заднего обзора рисовалось довольно приятное лицо незнакомца. Снятая шапка обнажила круглую, с залысинами голову. После того как они отъехали от Универмага, Кузнецов коротко проинформировал:
– Это Валера. Мой человек.
Несколько минут ехали молча, условившись поначалу, что Фиртич подбросит их на дачу. А по дороге кое о чем поговорят. Дача Кузнецова недалеко, на двадцать втором километре. Так что гнать не надо, разговор серьезный. Кузнецов пошуршал пальцами в пачке, нащупал сигарету, смял пачку и сунул в пепельницу.
– Последняя. У тебя нет?
Фиртич отрицательно качнул головой и сухо проговорил:
– В чем дело, Аркадий, выкладывай... У меня не так уж много времени для подобных прогулок.
– Найдешь время, – отрубил Кузнецов. – Дело общее.
Он прижал головку прикуривателя и вытянул зажигалку, не дожидаясь автоматического выброса. Раскаленный кружочек закатно осветил набухший нос и толстые крепкие щеки.
– И все же, Аркадий, я жду, – настойчиво произнес Фиртич.
Мужчина наклонился вперед, и Фиртич почувствовал его дыхание.
– Разрешите, я изложу существо вопроса. – Голос его звучал почтительно. – Аркадий Савельевич несколько взволнован, может упустить детали. – Мужчина сдержанно откашлялся. – Дело в следующем... В свое время на ресторан «Созвездие» был совершен рейд сотрудников ОБХСС...
Его речь, неторопливая, обстоятельная, вплеталась в ровный гул двигателя. В изложении Валеры сам хозяин – Кузнецов – в этой истории не замешан. Во всем была виновата бухгалтер ресторана. Она ворочала делами и положила в свой карман, в карман буфетчика и заместителя директора довольно серьезную сумму...
– Сколько? – впервые прервал Фиртич.
– Цифру пока знает один человек. И он еще не поставил точку.Кто?
– Об этом ниже. – Валера не хотел нарушать композицию рассказа.
Фиртич откинулся на спинку кресла, вытягивая затомившиеся руки.
– Лисовский лишнего не припишет, – усмехнулся Фиртич.
Его осведомленность повергла спутников в некоторое замешательство. И они этого не скрывали.
– А им лишнего и не надо, – проворчал Кузнецов и напряженно хохотнул. – Верно, Валера?
– Вполне достаточно, – незамедлительно поддержал Валера.
Фиртич еще раз усмехнулся, в должной мере оценив смысл сказанного. Ясно, что Кузнецов видит в нем единственного человека, имеющего влияние на Лисовского. А то, что разговор пойдет о Лисовском, Фиртич понял сразу, как только Валера принялся излагать существо дела...
Конечно, у Кузнецова есть козырь. Один-единственный, но сильный. И он этого козыря не упустит... После того телефонного звонка Фиртич пытался поговорить с Анной. Но каждый раз, заслышав его голос, Анна вешала трубку... «Господи, упаси нас от умных женщин, – подумалось Фиртичу. – Они видят дальше нас и яснее. Мы же успеваем наделать столько глупостей, что порой совместными усилиями не разгрести. Беда мужчин в том, что они не подвергают сомнениям свои поступки. Со временем жизнь подтверждает правоту женской интуиции, обрекая нас на позднее раскаяние и самоедство. Может быть, он и вправду живет в каменном веке, как сказала тогда Анна?»
– Откуда вам известно, что Лисовский может предъявить серьезную цифру? – спросил Фиртич.
– Бухгалтер ресторана вела двойную бухгалтерию, – ответил Валера, скрывая раздражение, он уже несколько раз помянул эту важную деталь. – Сотрудники ОБХСС арестовали все бумаги.
– Дура! – буркнул Кузнецов. – Хранить черновики чуть ли не в кармане. Как я мог столько лет держать такую дуру!
– Для экспертизы черновики могут иметь силу официального документа, – продолжал Валера. – В случае, если суд признает их неоспоримость.
– Замри, Валера! – одернул Кузнецов. – Размусоливаешь. Привык у себя на колокольне слова лепить да любоваться ими.
– Аркадий Савельич, – сконфузился Валера, – я по существу.
– По существу ты уже сказал... Константин Петрович с первой фразы все понял. А теперь притворяется. Верно, Костя?
Фиртич не ответил, следя за дорогой.
– Ты, Валера, лучше сбегай сигарет купи. Как раз и магазин. – Кузнецов достал деньги и не глядя занес руку за спину.
– Что вы! Четвертная? На сигареты у меня хватит! – Мужчина хихикнул. Ему было неловко перед Фиртичем, ему хотелось показать, что хозяйский тон директора ресторана – так, шутка, по-приятельски.
– Прихвати что-нибудь из еды. Коньяк...Так ведь... – начал было Валера.
– Найди директора. Скажи, для кого. Отпустит.
Фиртич прижал автомобиль к тротуару. Сухо шелестя кожей пальто, Валера вылез из машины и, выпрямившись, направился к гастроному. Фиртич обернулся и плотно прихлопнул заднюю дверь.
– Что за тип?
– Адвокат, – ответил Кузнецов. – Выручил как-то я его, по гроб жизни мне обязан.
– А для чего ты его с собой взял?
– Для обстоятельного разговора.
– Врешь, Аркадий! – Фиртич постукивал пальцами по рулю. – Хочешь при свидетеле со мной разговор вести, чтобы в угол загнать. Вспомнить услугу, которую мне оказал. Анна ведь может все и отрицать, характер у нее самостоятельный: придет час играть тебе мою карту, глядишь – пустая. Тут твой холуй и сгодится – сам, мол, слышал разговор о том, как с помощью некой Аннушки дела свои обделывал директор Универмага. Верно, Аркадий Савельевич?
Кузнецов захохотал. Его круглый живот крупно колыхался, ходил ходуном. Он похлопал одобрительно по колену Фиртича.
– Ну Костя, Костя... Слушай, а как ты узнал про Аннушку-то? Я ведь, помнится, тебя в курс не вводил?
Фиртич старался выглядеть спокойным.
– Ты ведь, Аркаша, свои кадры при себе держишь. Только и надо, что спуститься по лесенке. – Фиртич отвернулся к боковому стеклу.
Он был раздосадован – стоило ли открывать Кузнецову, что ему известны его методы?
Таяли снежинки, извилисто стекая прозрачными слезами. Бьющий изнутри цветными огнями гастроном просматривался насквозь. Люди ходили вдоль стеллажей, укладывая пакеты в плетеные корзины. Женщина в белом халате толкала перед собой тележку с какой-то фасовкой. За ней спешили покупатели...
Фиртич давно был знакок с Кузнецовым. Но той неопределенной степенью знакомства, когда каждый из них мог принять его и как дружбу, и как равнодушие, и даже как вражду. Бывают такие странные отношения. Все зависело от обстоятельств. Охваченный желанием во что бы то ни стало заполучить весь пакет заказов на новое оборудование «Олимпа», Фиртич не все предусмотрел. А теперь вот как дело обернулось. Не одной голубой шерстью да пирожками. Кузнецов даже и не вспоминал, что Фиртич запретил продажу пирожков, а ведь наверняка был в этом лично заинтересован... Он берег Фиртича для серьезного дела. Конечно, он не мог предположить, что именно от Лисовского, главного бухгалтера «Олимпа», будет зависеть его судьба – экспертизу могли поручить и другому... Но не раз бывавший во всяких передрягах, Кузнецов свято верил: то, что сегодня кажется пустяком, завтра может стать решающим.
Превыше всего Кузнецов ценил ловкость. Если он чувствовал, что его поступок расценивается как хитрость, он был недоволен собой, считая, что в чем-то , изменила ему ловкость. Хитрость должна быть незаметна, как дыхание. И фразу, которую обронил тогда у себя дома Лисовский о том, что еще следует разобраться, почему он, директор ресторана, при всех своих великих блатах и возможностях допустил эту заваруху, Кузнецов рассматривал как недостаточную свою ловкость...
И, точно угадывая ход его мыслей, Фиртич произнес:
– Ты уже виделся с Лисовским? И хотел его купить. И проехало. – Фиртич не знал об этом факте, но по молчанию Кузнецова понял: так оно и было. – Есть люди, Аркадий Савельич, которые не вписываются в твое представление о мире.
– А в твое? – иронически произнес Кузнецов.
– А в мое, Аркадий Савельич, в мое вписываются! – с нажимом сказал Фиртич. – Этим мы и отличаемся друг от друга. Хотя многим можем показаться близнецами. У нас разные точки отсчета, Аркаша. Что делаешь ты, Аркаша, я ненавижу. А что делаю я – тебе безразлично... Лисовский – мой бухгалтер. И останется им, чего бы мне это ни стоило.
От стекла задней двери донесся шорох. Фиртич обернулся. В прямоугольнике окна он увидел Валеру.
– Скажи своему холую, пусть погуляет, – произнес Фиртич.
Кузнецов приоткрыл дверь и бросил в проем:
– Погуляй.
Валера сделал несколько шагов и остановился, прижимая к животу пакеты.
– Что ты хочешь от Лисовского? – проговорил Фиртич.
– Ты ж понимаешь, Костя, я как директор ресторана лицо без материальной ответственности, но мои люди...Короче. – Чтобы экспертиза подвела под другую статью. Вместо особо крупных к обычному... Ну, сменить статью, словом.
– А по совокупности?
– Я найму лучшего адвоката, Костя. Все будет чисто.
Фиртич усмехнулся:
– Любопытно. Твой Валера утверждает, что улик против тебя лично нет. К тому же ты без материальной ответственности...
– При статье, к которой подведет Лисовский, улики появятся. Той дуре бухгалтеру нечего будет терять...
– Значит, так, Аркадий, – перебил Фиртич. – Я попытаюсь поговорить с Михаилом Януарьевичем... Но у меня условие. Ты ни при каких обстоятельствах не станешь меня шантажировать. И мне нужны гарантии. Дела, связанные с Анной, должны быть забыты!
– Расписку, что ли, тебе дать? – буркнул Кузнецов. – Гарантия может быть одна, Костя. На пенсию я ухожу через месяц-другой. Купил домик в Крыму, уеду отсюда. – Кузнецов заметил, как уголки губ Фиртича тронула слабая улыбка. – Чего ты?
– Так. Свои мысли... Ладно, Аркадий, я сам позабочусь о гарантиях. Зови своего адвоката.
Фиртич понял ситуацию. Кузнецов может жить спокойно при условии, что кто-то прикрывает его грехи. Если никто не сядет в тюрьму, спокойной жизни ему не будет. Дамоклов меч...
Кузнецов приспустил стекло и кликнул Валеру. Сырой воздух вполз в теплый салон зримой сиреневой полосой, увлажняя ноздри, наполняя свежестью легкие. Валера протиснулся в салон, положил пакеты и откинулся в блаженстве на спинку. Замерз, бедняга...
– Вот что, Валера, – произнес Фиртич. – Вы будете всю дорогу молчать. Как камень. И ты, Аркадий. У меня нет никаких с вами дел. Нет и не было. Нам нечего обсуждать! Вы поняли, адвокат? Это официальное заявление.
Он протянул руку и вогнал в паз магнитофонную кассету. Медленная музыка заглушила нетерпеливое урчание двигателя. В зеркале он видел взгляд Валеры, в недоумении обращенный к Кузнецову...
В потоке идущих мимо автомобилей образовался просвет, и Фиртич нажал на газ.
