Текст книги "Универмаг"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
И.П. Штемлер «Универмаг»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
В шесть часов вечера ключник универмага «Олимп» начинал обход на закрытие верхних этажей.
Припадая на сухую ногу, он шел вдоль чердачного коридора, куда выходили складские двери, и привычным движением откидывал висячие замки – проверял целость контрольки. Должности ключника в Универмаге не значилось. Просто боец пожарно-сторожевой охраны. Но так уж повелось называть человека, ведающего замками Универмага, – ключник...
Могучее здание бывшего Конногвардейского общества, несмотря на многочисленные реконструкции, еще сохраняло аристократическую стать и в эти вечерние часы, опустевшее и тихое, внушало почтенье своими многочисленными переходами, нишами, эркерами. Для каждой двери имелся свой ключ. Многие из них хранились еще с тех времен – с сановитым латунным барашком над гербом общества. Но таких ключей становилось все меньше.
Коридор был узок —двум тележкам не разъехаться. На стене через равные интервалы горели лампочки дежурного освещения. Временами ключник ворошил ботинком груду бумажного мусора – тоже привычка, выработанная годами: не попала ли туда тлеющая сигарета. Говорят, что появились новые приборы – чуют дым задолго до возгорания, тревогу поднимают. Только когда еще их завезут в старый «Олимп»? Правда, люди судачат о коренной реконструкции Универмага, но при таком потоке покупателей любая реконструкция курам на смех.
В лицо пахнуло свежим воздухом. Опять забыли опустить фрамугу в среднем окне... Ключник высунулся наружу, оглядел распластанную внизу крышу: нет ли чего подозрительного? Лет пять назад в Универмаг проникли дна парня. По гладкой стене взобрались, стервецы. И хотя бы взяли что путное – так, больше покуролесили па складах да тулупы унесли. Правда, тулупы сейчас в цене. За сторожевой «колокол», считан, три полные месячные зарплаты отваливают. Совсем парод сдурел. Скоро небось и стеганка в моду войдет, надо приберечь из тех, списанных. Если шурануть и сундуке, можно найти и совсем новые, ненадеванные. Выдают раз в два года, а он все одну таскает...
– Что, дед, кислородом запасаешься? – послышался голос за спиной.
Старик оглянулся, хоть он и так знал, кто это: дежурный слесарь-водопроводчик Леон, посторонние тут не шастают.
– Славу богу, кислород-то пока есть, – согласно промолвил ключник. – И в прежней цене.
– Сегодня в прежней, а завтра накинут. – Леон ухмыльнулся всей своей плоской веселой рожей. – Так что дыши, дед, пользуйся.
Они спустились этажом ниже, где размещались склады галантереи и верхнего трикотажа. Дух тут стоял плотный, парфюмерный.
– Чего лыбишься-то? – не выдержал ключник.
– Жизнь хороша, а будет еще лучше, – засмеялся Леон. – Два месяца как работаю в Универмаге, а все не привыкну. – Он хлопнул ладонью по сдвинутому к стене фанерному ящику. Их оставляли в коридоре: на складах не было места. – Мало ли народу ходит, а стенка, тьфу, ткни пальцем – и подставляй карман.
– Мысли же тебя одолевают, парень. – Ключник откинул замок на дверях парфюмерного склада, осмотрел контрольку. – Всякое случалось, а чтобы когда из ящиков что стянули, не помню... И потом: сегодня ты меня подвел, завтра я тебя. В торговле так знаешь до чего можно докатиться?
– Понятно. Друг дружку за штаны держат.
– Понимай как знаешь. – Ключник был недоволен споим объяснением. Да и что он мог объяснить этому саблезубому малому? – Напрасно ты с такими мыслями сюда поступил.
Леон провел ладонью по холодной трубе распределителя – не подтекает ли. Кажется, сухо. Выпрямился, достал пачку сигарет, протянул ключнику. Тот отмахнулся.
– Как знаешь. Было бы предложено, – мирно проговорил Леон. – Значит, на доверии держимся.
– Шагай, шагай! – сварливо подхватил ключник. – Скоро дежурные пойдут по линии, а ты свои трубы не осмотрел. И сигарету погаси, не соображаешь?
Леон вскинул брови, словно подтянул лицо к падающей на лоб челке. Его обидели не слова, а тон.
– Не ори на меня, дед. Я на работе.
– Знаю твою работу. В Универмаг поступил, не куда-нибудь. Выгоду ищешь.
Слесарь покачал головой, насмешливо глядя на всклокоченного старика, на его круглые мышиные глазки, сдвинутые к переносице.
– Конечно, выгоду ищу. Трубы дефицитные по чердакам ласкаю.
Леон отошел... Старик и сам не знал, чего это он взъелся на парня. Вроде ничего, старательный. Трубы не текут, не тренькают, как раньше. Но чем-то не нравится ему этот чернявый.
Ключник двинулся дальше, продолжая негодовать, сам не зная на кого. Недоволен он тем, что творится в Универмаге. Взять вчерашний день. Уломал себя, подошел к этой ведьме крашеной, Стелле Георгиевне, попросил сапоги для дочери. Не только не дала сапог, но еще и отчитала при всех. Конечно, кто он? Ключник. Не какой-нибудь туз, директор аптеки. Какая от него польза? А раньше-то не так было. Первым делом начальство заботилось о том, чтобы сотрудников своих обеспечить. Обеспечат раз, другой, потом и сам просить постесняешься. А сейчас? Так шуганут, что для простого «здрасьте» мимо пройти не захочешь: как бы чего не подумали... Теперь-то ключник вспомнил, с чего это он взъелся на Леона, – при нем просил сапоги для дочери. При нем и отказали. А потом своими глазами видел, как Леон пронес в слесарку белую коробку, не пустую ведь пронес. Его-то Стелла не обидела. За какие такие добродетели, интересно?.. Да, трудно стало работать. И годы не те, хватит, пора на отдых. Сколько он наскреб к старости, шастая по сусекам бывшего Конногвардейского общества? Шестьдесят три рубля в месяц. Во как! На пару сапог не хватит...
Вот какие мысли теснились в голове ключника универмага «Олимп», маленького человека с сухой от рождения ногой, Болдырева Степана Лукича, шагавшего вдоль коридора чердачного этажа.
– От пачкуны, от нахалы, – пробормотал Степан Лукич, останавливаясь у склада москательных товаров. Дважды он пенял новому заведующему: смени контрольку, рваная она, порушенная. Хорошо, если все спокойно, а вдруг проверка? Серьезное нарушение режима!
Кряхтя и бранясь, Степан Лукич спустился в приемную директора к дежурному по Универмагу. Сегодня дежурил главный бухгалтер Лисовский Михаил Януарьевич, мужчина плотный, страдающий одышкой. Но от дежурств Лисовский не отказывался – дополнительные дни к отпуску никому не мешают. Михаил Януарьевич сидел за столом секретаря директора и ел бутерброд.
– Что, Степан Лукич, нарушение? – Лисовский вскинул голубые навыкате глаза.
– Нарушение, – вздохнул ключник. – Опять на москательном контролька порвана. Старую сажают.
– Распустились, дисциплины не чувствуют, – согласился Лисовский.
Он хотел еще что-то сказать, но отвлек телефонный звонок. Лисовский оставил бутерброд, поднял трубку, стал записывать какое-то сообщение. Ключник почтительно выжидал.
– Из пятого звонили. На две тысячи перевыполнили сегодня. – Лисовский причмокнул толстыми губами.
– Молодцы, – одобрил ключник. – Так, глядишь, и вытянем план. Как мы тот год закончили! Я с премии самовар электрический купил, век мечтал. Вот был год так год... Может, и сейчас бог даст.
Глаза Лисовского недобро прищурились. Но лишь на мгновение.
– Вряд ли. Импорта нет. Где-то состав затерялся с обувью, – вздохнул он, снова принимаясь за бутерброд. – И трясти неоткуда. Все вытрясли под конец года.
– Плохо. – Ключник шмыгнул носом. – Может, еще найдется состав-то, не иголка. – И, спохватившись, воскликнул: – Приятного аппетита, Януарыч! Кушай на здоровье.
Главбух кивнул.
– У меня, Лукич, диабет сахарный. Пристального внимания требует. Вовремя не поешь – пиши пропало. Хлопотное дело.
– Да, хлопотное, – согласился ключник. – А у меня к осени нога ныть начинает, хоть режь... Как я погляжу, нет сейчас здоровых людей.
– Почему же? – возразил Лисовский. – Возьми директора нашего, Фиртича. Такой сучок, дай бог каждому.
– Константин Петрович? Ну этот да... Опять же лет-то ему сколько? Пятьдесят всего! А вот у меня знакомый есть: восьмой десяток разменял, а полюбовницу держит. Говорю ему: «Платоша», – его Платоном зовут, – говорю: «Платоша, откуда в тебе сил столько? Ты же мамонт, а не человек!» А Платоша мне и отвечает: «От этого силы и растут, Степан. Этим и держусь». То-то...
Лисовский аккуратно завернул остаток бутерброда в газету.
– То, что твой знакомый восьмой десяток разменял и полон сил еще, я как-нибудь напрягусь, поверю. А вот то, что он любовницу содержит, сомневаюсь, извини.
Ключник с размаху хлопнул себя по колену.
– Так ты, Януарыч, спроси, как его фамилия! Сорокин! Платон Сорокин он. Тот, кто на обувной фабрике коммерческим работал.
– Погоди, – встрепенулся Лисовский. – Он же сидел.
– Когда это было! Еще при старых деньгах... Ну, отсидел свое, вышел... Что там полюбовницу – он, я тебе скажу, театр оперы-балета содержать сможет на припрятанное. Какой он тогда левак гнал!.. Да, голова у него – в этот шкаф не спрячешь.
Несколько минут главбух и ключник молчали, захваченные воспоминаниями.
– Ну что ж, Януарыч, – спохватился ключник, – клади подпись на чистый лист. Пойдем наклеим на дверь москательного до утра. Не вызывать же кладовщика из дому. Я и свою подпись поставлю.
Лисовский придвинул бумагу и длинно привычно расписался. Расписался и ключник. Затем взял с подоконника конторский клей, провел по обратной стороне листа.
– Ступай один, – махнул рукой Лисовский. – Доверяю.
– Хо! У тебя одна рука другой не доверяет. Не знаю я тебя, что ли?
Ключник держал лист на весу. Капли клея янтарно натекли к краю – вот-вот сорвутся.
– Опасный ты человек, Степан Лукич. – Лисовский покачал головой. – Все-то ты знаешь.
– А как же! – воскликнул Болдырев. – Я ведь ключник. Ключник!
Лисовский втянул голову в плечи. Остатки рыжеватых волос венчиком легли на воротник пиджака.
– Нет, Степан Лукич, не все ты знаешь, не все...
Проводив взглядом ключника, Лисовский поднялся и не торопясь приблизился к окну... Над городом упирались в небо гигантские неоновые буквы, составляющие название Универмага.
Много лет назад в первом этаже Конногвардейского общества размещался спортивный магазин «Олимпийский». Со временем последние буквы этого длинного слова, что приходились на восточную часть здания, были свалены ветром. И горожане привыкли к более короткому и емкому слову «Олимп». Спортивный магазин давно превратился в солидный Универмаг, а так и остался «Олимпом»...
Нет, не отвлек Лисовского от мрачных мыслей приход старого ключника. Наоборот... А все короткая служебная записка, что легла сегодня ему на стол. «Не убраться ли тебе на пенсию, Михаил? – думалось Лисовскому. – Хватит, всего ты хлебнул в торговой жизни. Пусть сами выгребают... Представляю лицо директора, когда он узнает о такой пилюле. Именно сейчас, когда этот честолюбец спит и видит свою фамилию, сияющую неоновыми огнями поярче, чем название Универмага. Юбилей затеял. А сам на пороховой бочке сидит...» Пять лет он работал с этим директором, а все не мог составить о нем определенного мнения. Не пойдет он к Фиртичу на юбилей, нет, не пойдет – ведь такой камень за пазухой держит. «Пусть веселится пока Фиртич, сил набирается. Завтра доложу».
Так решил Лисовский и облегченно вздохнул. Завтра не сегодня.
Тем временем к закрытию готовились и в торговых залах. Густой, почти осязаемый воздух, сотканный из гомона толпы, гула эскалаторов, хриплых воплей кумиров эстрады, посвиста радиоприемников, стрекота детских игрушек; воздух, пронизанный энергией, любопытством, надеждами и разочарованием, разорванный цветными пятнами тканей, бликами стекол, рябью бижутерии, улыбками кукол, одеждой, часами с разнообразными циферблатами – словом, всем тем, что составляет материальную сущность окружающего мира, воздух этот к вечеру как-то обмякал, растворялся, становился схожим с праздным и ленивым воздухом улицы, наполненной малоречивой толпой горожан, спешащих по своим делам после рабочего, официального дня. И сами сотрудники Универмага – продавцы, кассиры, уборщицы – казалось, менялись на глазах. Особенно девушки.
Усталые, бледные, с прозрачными лицами и руками, они громко переговаривались, делились планами на долгожданные послерабочие часы, не обращая внимания на одиноких припозднившихся покупателей, чем-то все более становясь похожими на них, но все еще цепляясь за исчезающее превосходство, которое обеспечивал им прилавок старого Универмага... Иначе выглядели продавцы постарше. Те казались менее усталыми. Даже наоборот. Оживление их было деловым, напористым. Собираясь домой к своим заботам, они снисходительно, вполуха слушали разговоры младших коллег – когда-то и сами были такими...
Покупатели все чувствовали. Опытный покупатель перед закрытием Универмага избегает обращаться к молодой продавщице, если в поле его зрения есть продавец постарше.
...
Ажурные стрелки главных часов Универмага приближались к девяти вечера, когда в зале первого этажа появился старший администратор Сазонов Павел Павлович, по прозвищу Каланча. В отличном костюме, с торчащим из нагрудного кармана крахмальным платком.
Девушки из секции обуви, заметив администратора, поначалу опешили: казалось, только что Сазонов метался по залу в своем задрипанном пиджаке – и вдруг такая перемена... Прямая и плоскогрудая Татьяна Козлова вытянула шею. Но разглядеть получше администратора ей мешал покупатель, сутулый молодой человек с огромным портфелем. Татьяна даже встала на подставку для обуви.
– Вроде Каланча на свидание собрался, – заметила Татьяна.
– У него жена и сын, – лениво возразил ей голос из секции.
– Подумаешь, жена. Я тоже жена, – донеслось из кожгалантереи.
Девушки переговаривались громко, точно, кроме них, никого не было во всем Универмаге. Молодой человек с портфелем что-то шептал, растерянно уставив близорукие глаза в квадратики ценников. Наконец он набрался храбрости и что-то спросил.
– Господи, ну что вы никак не уйдете?! – бросила Татьяна. – Под самое закрытие прутся.
– Еще десять минут, – попытался защищаться молодой человек. – Я слышал, объявляли.
– Это когда объявляли! Десять минут, как вы здесь топчетесь. – Татьяна повысила голос: – Чего надо-то?
– Тапочки, – едва слышно проговорил молодой человек.
– Борис Самуилович! – крикнула Татьяна. – Ваш!
Из-за ширмочки тотчас появился круглолицый коротыш с шарфом, обмотанным вокруг шеи. Казалось, что его вернули с полдороги.
Молодой человек перехватил взгляд Татьяны, направленный то ли на пожилого продавца, то ли на него самого. Холодный, презрительный взгляд высшего существа, разглядывающего какую-то малявку, само появление которой на земле явилось следствием нелепой случайности.
– Ладно, я завтра приду, – пробормотал молодой человек.
– Почему? – улыбнулся коротыш.
Молодой человек пожал плечами, указав подбородком на шарф.
– Ах это? Так у меня же горло простужено, – с радостью объявил продавец. – Что же вы решили купить? Тапочки? Размер?
Они о чем-то зашептались. Потом продавец отстранился от бледной щеки покупателя и спросил доверительно:
– Нога при вас? Тогда о чем мы думаем?
Парень заторопился к кассе. Татьяна ехидно заметила:
– Вам бы, Борис Самуилович, попом работать. Всех ублажаете.
– Вот, попом, Танечка, я бы никак не смог, – с нажимом ответил пожилой продавец. – И еще, Танечка... Знаете, кто этот молодой человек? Он физик, Танечка. Кандидат наук. Видимо, башковитый парень. Жаль, что вам этого не понять.
Татьяна смерила продавца взглядом, горящим тихой и нерастраченной злостью. Борис Самуилович хотел что-то добавить, но резкий звонок оповестил о закрытии торговых залов унимермага «Олимп».
...
К этому времени, как обычно, ключник Степан Лукич Болдырев доложил администратору о том, что им, Болдыревым, сданы на пульт охранной сигнализации все три верхних складских этажа. Можно приступать к осмотру на закрытие торговых залов.
Сазонов кивнул, оглядывая сотрудников, спешащих к главному выходу. Мало кто из них шел с пустыми руками. У всех какие-то свертки, пакеты, сумки...
– А что, Пал Палыч, сегодня никак дефицитом торговали? – почтительно спросил Болдырев.
– Было что-то. Сапоги вроде.
Ключник шмыгнул носом и насупился от обиды. Выходит, не для всех обязателен приказ о том, что продавцы не имеют права покупать дефицит в свою рабочую смену...
А сотрудники все шли и шли. Поток их направлялся к главному выходу Универмага, минуя Сазонова, минуя четверку милиционеров, минуя Лисовского, присутствие которого как дежурного на закрытии было обязательным. Главбух стоял, подперев обширной спиной колонну, и, казалось, дремал, прикрыв дряблые веки.
– Послушайте, Сазонов, – устало проговорил Лисовский, – что это вы так нарядились? Блестите, точно новенький брандспойт.
Сазонов не сразу решил: обидеться или нет? Однако опыт подсказывал, что не стоит обижаться на главбуха, потом это оборачивается неприятностями. Сазонов улыбнулся.
– Собрались чествовать директора? – опередил его главбух.
– А вы не собираетесь к Фиртичу? – вежливо осведомился Сазонов.
– Нет, не собираюсь. Устал. А вы не устали?
– Но он же приглашал, – растерялся Сазонов, словно его уличили в чем-то предосудительном.
– Нет, нет, – проговорил Лисовский. – Интересуюсь... А вот ваша сестра Шурочка не пошла бы. Я так думаю, – с нажимом добавил главбух.
«С чего это он вспомнил Шурочку? – подумал Сазонов. – Неужели она подала свою докладную? Ведь просил ее не делать этого... Ай да Шурочка! Такую бомбу подложить всему Универмагу. Да еще в день юбилея директора! А зачем?» Сазонов знал этот мир, обжигался, да еще как. В больнице отлеживался с сердечным приступом в тридцать два своих года. Хороший был урок. Они же горой стоят друг за друга. Что Лисовский, что директор... Какая она наивная, его сестра! Но злости на нее Сазонов не чувствовал. И даже не удивлялся ее поступку. Он хорошо знал свою сестру.
Главный администратор обернулся к поредевшему потоку сотрудников. Вероятно, его движение было слишком резким и не так истолковано. Одна из проходящих девушек – это была Татьяна Козлова из обувного – дерзко распахнула и протянула навстречу администратору сумку, набитую рулонами туалетной бумаги.
Девушки, идущие рядом с Козловой, зашикали: чего лезть на рожон! И так известно, что несут сегодня из Универмага. Вон у тетки из канцтоваров рулоны на веревку нанизаны. Через плечо висят, словно пулеметная лента. Подумаешь, не сапоги ведь, смешно даже. А в городе с туалетной бумагой перебои.
– Не зарывайтесь, девушка, – строго осадил ее Сазонов и добавил: – Я и так знаю, что у вас в сумке.
– Не сомневаюсь. – Козлова щелкнула замком и подмигнула белобрысому милиционеру. – Агентура работает. – И вышла из Универмага.
– Да от нее же водкой пахнет! – растерянно зашептал милиционер. Сазонов почувствовал неловкость. Подобный проступок в стенах «Олимпа»?! И кто?! Девчонка, продавщица...
Тем временем яркая шапочка Козловой затерялась в уличной толпе.
...
Пожарно-сторожевая охрана начинала обход с верхнего этажа. Группа из трех человек последовательно обходила все отделы и секции, освобождая ответственных по закрытию, – всё, после охраны уже никто не должен находиться в торговых залах.
Сазонов дал знак милиционерам – они разошлись по двое к каждой половине высоченных крепостных дверей. Ржаво скрипя, сомкнулись створки. Растянулась узорная решетка-гармошка. Степан Лукич особым, отдельно хранимым ключом поставил последнюю точку. И сразу же глубокий аквариум Универмага наполнился плотной, пронзительной тишиной. Казалось, и город вымер, отсеченный толстыми, метровыми стенами старой кладки.
Сазонов дождался, когда возвратится пожарно-сторожевая охрана.
– Все нормально, Павел Павлович, – оповестил старший группы. – Нигде никого. Смело могучим ураганом.
– Собак привели? —« для порядка спросил Сазонов.
Он и сам уже видел собаковода.
– Так точно, – ответил старший. – В тамбуре дожидаются.
Теперь можно покидать торговый зал и сдавать его на пульт охранной сигнализации. Первым двинулся Лисовский. Следом потянулись остальные, не отставая и не забегая вперед – все должны быть на виду друг у друга. Инструкция! Конечно, товар в открытой выкладке...
Лисовский взял под руку Сазонова и склонил к нему свою крупную голову.
– Что вы дарите Фиртичу на юбилей? Не дефицитную бумагу?
Сазонов пожал плечами. Вопрос его обескуражил. Кому какое дело, что он дарит директору на пятидесятилетие!
– Не дарите дорогих подарков, приятель. Скромно. С достоинством. На фоне подношений Фиртичу это будет куда заметней. И выгодно вас отличит: человек знает себе цену, не лебезит. Значит, уверен в себе... А богатым подарком наших людей не удивишь. Тем более Фиртича. И вообще, скажите, Павел Павлович, зачем вам идти на юбилей?
Сазонов озадаченно взглянул на плохо выбритое широкоскулое лицо главбуха.
– Почему мне, собственно, не идти? – через силу улыбнулся он.
– Конечно. Вам, молодому человеку,.. Сколько вам лет?
– Тридцать два.
– И уже главный администратор «Олимпа». Карьера! Хотите совет? Я сейчас добрый, я иду домой... Так вот, Павел, поверьте старому торговому волку: не спешите завязывать дружеские отношения со своим руководством. Может возникнуть ситуация, когда вы доверитесь дружбе и не сможете отказать начальству. Отношения с начальством должны быть официальными и только официальными. Я сорок лет в торговле и кое-что понял. Чему вы улыбаетесь?
– В вас слишком глубоко сидит бухгалтер, Михаил Януарьевич.
– Бухгалтер, молодой человек, сидит в каждом из нас, – усмехнулся Лисовский и толкнул дверь служебного тамбура.
Три овчарки стремительно вскочили с пола, где они дремали у ног собаковода Алтунина.
– Лежать! – скомандовал Алтунин.
Псы нехотя подломили лапы. В Универмаге не было своих собак, приходилось нанимать на стороне. Собаки Алтунина славились свирепостью и умом.
– Откормил же собак, Алтунин, – произнес Лисовский.
– Кушают собачки, – согласился старик пенсионер. – Говорят, с Нового года другие оклады пойдут. Врут небось?
– Врут, Алтунин. И так хватает. Вон зады отрастили.
– Хватает, – хмыкнул собаковод и покачал головой. – У вас, бухгалтеров, всегда хватает. Только своей зарплаты не хватает... Да ты понимаешь, Януарьич, что такое служебная собачка? Настоящая. С экстерьером. А ты нам пятнадцать рублей на морду в месяц кидаешь. Отчего они гладкие? С твоих денег, думаешь? Свои докладаю... Ты посчитай, какую они тебе прибыль приносят, добро стерегут. Им из золотых мисок есть надо, а ты?
Собаковод замолчал, поджав губы.
– При чем тут я, Алтунин? Статья есть. Тебе сорок пять, им пятнадцать на морду. Статья! При чем тут я? Все вам бухгалтер виноват!
Лисовский не на шутку обиделся – и это на него вешают: собачек обделяет. Он отвернулся и угрюмо засопел.
– Не нравится – скатертью дорога. Вчера один аспирант приходил наниматься. Возьмите, говорит, мою собачку. Медаль у нее, обучена.
– Хо! – воскликнул Алтунин. – Погляжу я на этого аспиранта. Лоботряс, видно... К девяти вечера ставь собачек, в шесть утра снимай. Без выходных, без отпусков. Погляжу я на него, на аспиранта вашего. Нашел себе заработок, на собаках хочет в науку въехать. – Алтунин рассердился всерьез. – Ладно! Болтать тут с вами. Пора торговый зал заряжать... – И, подняв собак, покинул служебный тамбур, демонстративно сторонясь Лисовского.
Следом вышли ключник и боец охраны.
Этим закончился обычный трудовой день универмага «Олимп». И таких дней в году более трехсот. Ведь приходилось иногда и по воскресеньям заниматься своим будничным делом – торговать.
