Текст книги "В Дикой земле (СИ)"

Автор книги: Илья Крымов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)

Илья Крымов
В Дикой земле

Пролог

Благодарю коллег по цеху: Бориса Сапожникова, Петра Жгулёва и Александра Рудазова. Хотя они и не принимали непосредственного участия в работе над данным произведением, их советы в иных вопросах помогли мне освободить для неё время и преисполниться дополнительной мотивации.

Глухая чаща, непролазная часть леса, заросшая настолько, что свет почти не проникал сквозь кроны деревьев-исполинов. Забытое место, в котором даже время тянулось не так, как следует, замедлялось, застаивалось что вода в болоте. Ни одной разумной сущности на многие лиги вокруг, лишь бездумные звери и чудовища, охотившиеся друг на друга. Трудно поверить, что всё это существовало не так уж и далеко от границ, за которыми лес редел, а на равнинах и холмах стояли полные жителей города.

В Дикой земле чащоба начиналась сразу за опушкой…

Одинокий путник двигался там, где давно не ступала нога человека. Ветви кустарников гнулись, чтобы дать ему пройти, камни расступались и даже деревья, простоявшие сотни лет на одном месте, казалось, старались потесниться, чтобы не мешать ему. Путник был высок и широк в кости, на могучих его плечах лежал видавший виды зелёный плащ с глубоким капюшоном, рваный и штопаный во многих местах, с изодранными полами. Грязные босые ноги заставляли твердь вздрагивать каждым шагом, а самые свирепые твари Дикоземья при его появлении припадали к земле и замирали, испытывая страх, быть может, впервые в жизни.

Наконец за деревьями показалось то, к чему путник стремился, потерявшееся так давно и так умело, что даже ему пришлось потрудиться в поисках. Домишко стоял посреди леса. Стоял как попало, среди дикой зелени, будто не строили его никогда, а появился сам, случайно где. Низенькая деревянная хижина, покосившаяся, заброшенная, чёрная от времени, поросшая мхами и вьюнами, снедаемая плесенью, пропахшая сыростью; не дом, – остов дома. Путник приблизился и стукнул в стену рядом с пустым дверным проёмом, отчего вся постройка покосилась чуть сильнее.

– Хозяйка! Дома ли ты?

Долгое время ничего не происходило, но потом густые тени, ютившиеся под дырявой крышей, зашевелились едва заметно и одна из них поднялась над прочими. Колышущийся силуэт с намётками на глаза и рот, нечто настолько тонкое, что почти не существовавшее в реальности мироздания.

– Неужто сам добрый господин, – зашелестел бесплотный шёпоток, – пришёл ко мне в гости? Какая честь…

– Можно ли войти?

– Входи, дражайший, входи. Но… какая беда, – забеспокоилась тень, – мне же нечего подать на стол. Совсем нечего…

– Всегда есть что-то, – молвил гость, сильно пригибаясь, дабы протиснуться внутрь и, распрямившись, подпереть крышу теменем. – Я непривередлив.

– Ах…

Тень провела огромного мужчину до кривенького стола, устланного словно скатертью слоем грязи. Стулом ему послужил старый гнилой пень, а вместо яств… что ж, помимо грязи на столе было несколько сухих листьев и надтреснутая крынка с зацветшей дождевой водой, – дары прохудившейся крыши.

– Чем богата.

– И тому рад, – молвил гость низким сильным голосом.

Он аккуратно собрал листья и вскоре они захрустели на зубах, а после была опустошена и крынка. Вытерев губы, путник улыбнулся:

– Спасибо хозяйка за доброту твою и гостеприимство.

– Спасибо тебе, дражайший, за то, что позволил сохранить лицо, – прошептала тень. – Всё, что осталось от него.

Внутри хижины было грязно и пусто. Фрагменты былой жизни ещё угадывались тут и там: обвалившийся очаг, обломки кровати, прогнившие, но ещё не все упавшие полки, черепки от посуды. По уму всё это уж давно должно было быть похоронено под завалившейся крышей и стенами, а потом поглощено буйной зеленью, чтобы даже воспоминаний не осталось, однако того не происходило. Одинокий дух ещё жил в этих стенах, ещё поддерживал из последних сил воспоминание о себе. Когда хижина завалится, её хозяйка навсегда покинет Валемар.

– Тебя нелегко найти.

– Я не прячусь, добрый господин. Меня просто почти уже и нет.

– Тяжело поверить. Когда-то твоё присутствие ощущалось на половине континента, стоило только перебраться через горы.

– Когда-то, – да. Но больше нет. – Тень приблизилась неслышно к гостю. – Добрый господин… ты помнишь, как я родилась?

– Помню ли? Да. Помню, как вокруг меня сновали мириады бесплотных частичек, новорождённых богов, которым только предстояло стать настоящими богами. Ни то пылинки, пляшущие на свету, ни то головастики, резвящиеся в пруду. Такие хрупкие, но с таким потенциалом. Помню, как выбрал тебя из сонма, выбрал случайно, честно, беспристрастно, одарил каплей силы и нарёк. Многие получили от меня этот дар, но мало кто из них прожил так долго как ты, Йеггария.

– Эгге, дражайший, я уже давно Эгге… И верно, никто не дожил до дня сего, – зашептала бесплотная тень, – я последняя рукотворная. Последняя твоя поделка, добрый господин, последняя, кто помнит тебя. Хорн умер совсем недавно. Я почувствовала его предсмертный крик.

– Знаю, – кивнул путник, – и соболезную твоей утрате.

– Не надо. Я испытала облегчение. Муж много веков был не в себе, с головой нырнул в омут злобы. Не смог забыть и простить, потерял разум. Мы не общались.

– И всё же я соболезную. Ну а ты, Эгге, смогла забыть и простить?

Тень качнулась, выдавая сомнение.

– Я смирилась, добрый господин и в смирении обрела покой. Одно лишь гложет, – этот замкнутый круг. Мы умираем, потому что нас забывают, но так тяжело умирать, не оставляя памяти о себе. Однако же всё лучше, чем сливаться воедино с этой мерзостью, с этой… Тьмой. Куча озлобленных божков-неудачников, тонущих в своей и чужой ненависти, потерявших свою самость, забывших собственные имена. Нет. Я уйду гордо с памятью о том, что меня звали Йеггарией когда-то. Это имя ты дал мне.

– И верно, – согласился путник. – Это действительно так.

А тень продолжала:

– Я догадываюсь, зачем ты пришёл.

– Неужто?

– Да… моя вечность заканчивается. Ты стоял у её начала, пришёл засвидетельствовать и её конец. Я польще…

От хохота вся хижина затряслась, с крыши посыпалась пыль, последние полки обвалились.

– Ты решила, что я пришёл проводить тебя в последний путь, Эгге? Неужели? Какая же ты смешная!

– Добрый…

– Вот уж нет! – Отсмеявшись, гость утёр навернувшуюся слезу и задумчиво поглядел на лучистый бриллиант, оставшийся в пальцах. – Нет. Я пришёл просить тебя об одолжении, малютка Эгге.

– Меня? – не поверила тень. – Но что я могу сделать для тебя?

– Ты многое знаешь, Эгге. Например, нет никого, кто изучил бы руины Мерместуса лучше тебя, все их тайны, опасности и сокрытые тропы. Разве не так?

– Так, добрый господин, моё изгнание в безлюдных землях длилось тысячи лет, я много чего повидала здесь.

– Верно, верно. Так вот, Эгге, скоро в Мерместус придёт человек. Один очень молодой, очень глупый и очень любознательный человек, жаждущий власти, могущества, но превыше всего – знаний.

– Знаний? Если так, то он небезнадёжен.

– Надеюсь. Человек этот на многое способен и, возможно, протянет дольше иных, однако же, я хочу, чтобы кто-то приглядел за ним.

– Приглядеть? Но я…

– Тебе я могу довериться Эгге. Окажи услугу, присмотри за мальчишкой. Но так, ненавязчиво. Нянчиться с ним не надо, пусть набивает шишки, учится, борется за жизнь, раз сам захотел испытать себя. Просто пригляди, чтобы голову не сложил почём зря. Человек должен жить, я надеюсь на него.

– Надеешься? Ты? На человека? – не поверила тень.

– Он старой крови, – молвил гость со значением.

– Ах…

– Ну что, не откажешь ли в услуге?

Хозяйка опешила, заколебалась ровно простыня на ветру.

– Посмотри на меня, добрый господин, что я могу? Не осталось уж последователей, не осталось почитателей. Даже сухой травинки с места не сдвину. Непосильно мне.

– Поправимо.

Путник низко пригнулся, чтобы выбраться наружу и пошёл прочь, поступью своей заставляя землю дрожать, а деревья – отползать в трепете. Обернувшись на пятке, он окинул хижину взглядом и измерил на глаз получившееся свободное пространство, куда прорвался-таки наконец свет дня. Решив, что поляна вышла достойная, путник широко расставил ноги, согнул колени, напряг всё тело так, что вздулись могучие мышцы и резким движением вскинул руку вверх. Тот же миг из земли на краю поляны вырвался огромный, грубо отёсанный менгир. За первым движением последовало второе, за первым менгиром – второй, и вот уже вокруг чахлой хибарки воздвигся величественный кромлех.

Магия Мегалитов, высшее проявление магии Земли в сочетании с техниками Призыва и искусством флорамантии. Овладеть этим Искусством могли только те, кто в равной степени крепко сроднился с душой всех недр земных, а также всего того, что произрастало из земли, от мха до исполинских секвой. Забытая техника, требовавшая от заклинателя воли более твёрдой, чем самый несокрушимый гранит.

Широкие ладони путника встретились, издав громоподобный хлопок, – и на внутренней стороне кромлеха проявились мягко светившиеся зеленью руны.

– Сойдёт, – решил он, оценив дело рук своих.

С древней почти развалившимся жилищем стало происходить нечто странное, его трясло как листик на ветру, грязь осыпалась облачками, а крыша, выравнивавшаяся на глазах, всё выше возносилась над землёй. Прошли минуты, прежде чем «остов» оброс «плотью», превратившись в небольшую деревянную хижину со старой, но добротной черепичной крышей, светлыми окнами и аккуратным крыльцом.

Путник приблизился и стукнул в дверь.

– Хозяйка, выйди-ка, окажи милость.

Внутри зашаркали шаги, скрипнули петельки и на крыльцо, прикрывая глаза от солнечного света, выступила низкорослая старушка, морщинистая, оплывшая, с седыми волосами до самых стоп. На большом её носу сидела бородавка, а подбородок служил пристанищем жиденькой бороды.

– Неужто солнца свет? – неверным голосом спросила она.

– Он самый. Как ты в целом?

– Я жива, – ответила Эгге, оглядывая кромлех и лес за ним, – и я чувствую, как сила Матери наполняет меня. Плоть… как давно я не была во плоти? Как давно не постигала ничего вне своего обиталища…

Старушка вздохнула и преобразилась, её тело сокрыло чёрное платье, на голове появился платок. Из хижины выползла змея, приподнялась, насколько смогла, пока не уткнулась головкой в морщинистую ладонь и превратилась в чёрную клюку.

– Добрый господин, – прошамкала старуха, улыбаясь, – теперь уж послужу тебе, теперь уж уважу благодетеля.

– Я знал, что на тебя можно положиться, Эгге, – улыбнулся путник в ответ. – И помни, не нужно утирать ему сопли и носиться как с младенцем, пусть набивает шишки. В будущем, если не успеет закалиться, то сломается.

– Пригляжу, пригляжу, не волнуйся, дражайший.

– Спасибо, Эгге. А я пойду пока. Позже свидимся.

– Куда путь держишь, если не секрет?

Путник хмыкнул и ткнул пальцем в небо.

– Много дел требуют присмотра. Закончились спокойные деньки.

И он ушёл в леса, слился с их зеленью, а старая Эгге задрала, насколько смогла, голову и, щурясь, выглядела в небесной синеве бледно-розовый росчерк кометы.

– Стало быть, возвращаются наши Господа. Ох и тяжко будет, ох и тяжко.

Часть 1, фрагмент 1

Тобиус чувствовал лёгкую вину за то, что не попрощался со всеми деревенскими. Воспоминание о расставании с Эммой тоже не грело, но волшебник подгонял себя мыслью о том, что зима чуть ли не на пятки наступает, а впереди ещё столько важных открытий! По крайней мере, он на это надеялся.

Воды Ильмы остались позади, и одинокий путник ступил в леса Дикой земли, намереваясь пройти знакомыми тропами насколько возможно далеко, а потом искать дорогу к озеру Фарсал. Продвигался маг медленно, осторожничал, пользовался всеми доступными ему чувствами, чтобы предвосхитить опасность и не стать чьей-либо добычей.

Какое-то время он считал деревья надёжным убежищем для ночных стоянок, но, проснувшись как-то ночью, Тобиус пересмотрел свои взгляды. Вокруг него смыкался кокон веток и веточек, изгибались, сплетаясь в плотную паутину лозы и вьюны. Волшебник попытался вырваться, но, оказалось, растительное нечто уже хорошо над ним поработало.

Унимая колотившийся в черепе пульс, душа панику в зародыше, Тобиус мысленно коснулся ритуального ножа и потянул инструмент из ножен. Зачарованное лезвие аккуратно освободило руку хозяина и улеглось в ладонь, после чего остальное серый маг срезал сам. Крутанувшись, он рухнул с ветки, но успел сгустить воздух и не разбился.

Хотя в ночном лесу царило полное безветрие, ветви старого лоха шелестели, покачиваясь, словно пытались дотянуться до ускользнувшей добычи. Из жезла волшебника с рёвом и хлопками вырвался Топор Шааба[1]1
  Боевое заклинание, основанное на стихии огня.


[Закрыть], разваливший ствол пополам. Дерево горело долго и жарко.

Пещеры, порой встречавшиеся там, где лес взбирался на холмы, не вызывали доверия тем паче. По крайней мере, маг не решался лезть в них, пока не бросал впереди себя кусочек мяса. Если пещера не захлопывалась с утробным урчанием как большая каменная пасть, он мог рискнуть и заночевать в ней.

Но особенно неожиданным подвохом оказались камни, встреченные на берегу одного небольшого озера. То были валявшиеся на боках серые глыбы с небольшими изгибами, так и приглашавшие прилечь на разогретую солнцем шероховатую поверхность и позагорать. Последнее Тобиуса не интересовало, однако совершить омовение было нелишним.

Он снял свою одежду, аккуратно уложил её на один из камней с намерением позже постирать, после чего вступил в воду, проверяя температуру. Дальше спешить не следовало, ибо глаза мага видели вблизи яркий след чужой жизни. Что-то большое притаилось в иле близ берега, частично слившись с ним и терпеливо ждало.

Тобиус плавно поднял руку со сжатым кулаком, на указующем персте которого сидело серебряное кольцо. Оно было украшено искусно слепленной полярной совой, сжимавшей в когтях камень антрурит, который блекло полыхнул, извергая из себя сверкнувший конус сосульки длинной в три локтя. Снаряд вошёл в воду, оставив на поверхности тонкую корочку льда, но та была почти немедля сломана, когда со дна взметнулось огромное тело.

Уболоток, чудовище, похожее на жабу, размером с быка, глухо заклекотал, забулькал, разевая широкую пасть, усеянную зубами, тяжело выбрался на берег. Сосулька вошла в тело почти на всю длину и теперь промораживала нутро твари, распуская по влажной бурой коже зримый иней. Пуча глаза, чудовище двинулось к обнажённому человеку; то один рог, торчавший из-за челюсти, то другой, словно целились в Тобиуса, пока тот медленно отступал, храня в руках ещё несколько магических плетений. На то, чтобы свершить месть, сил у существа таки не хватило, оно упало и вскоре умерло почти без конвульсий, медленно промороженное изнутри.

После таких событий даже самый аккуратный и ухоженный водоём станет казаться вратами в холодную бездну, кишащую всевозможными кошмарами, но Тобиус, когда это было нужно, умел давать своему воображению оздоровительную оплеуху. Поэтому, убедившись в надёжности разбросанных вокруг сигнальных чар, он смело вступил в воду повторно.

Когда волшебник вылез на сушу после купания, он обнаружил, что вещи, оставленные на одном из камней, пропали. Периметр охранных заклинаний нарушен не был, а в одном месте из камня торчала часть сумочной лямки. Обострив все свои чувства, он внезапно понял, что стоит рядом с живым существом. Осознание собственной невнимательности привело Тобиуса в холодную ярость! Такие оплошности грозили глупой и бесславной кончиной! Позор! Какой позор!

Рассвирепев, волшебник ударил по боку валуна Воющим Клинком[2]2
  Боевое заклинание.


[Закрыть] и выбивал каменную крошку до тех пор, пока не добрался до слизистой мякоти. Оказалось, что валун был неподвижным сухопутным моллюском вроде морского гребешка, чья нога уходила глубоко под землю, где впитывала влагу. Также он питался теми, кто имел неосторожность задержаться на его привлекательном каменном панцире. Тот имел способность на короткое время становиться податливым, как желе и добыча проваливалась прямо в желудок, после чего твёрдость защитного покрова восстанавливалась. Оказавшись внутри было уже не спастись, удушье наступало очень быстро, а затем добычу окутывало вязким желудочным соком.

Незадачливый охотник был разобран на части, и вся его анатомия оказалась перенесена в книгу заклинаний волшебника.

Тобиус двигался дальше, обнаруживая неизведанное даже в тех местах, по которым уже проходил с Эммой. То зыбучий песок на дорогу выползет, то на труп гигантского арахнида наткнёшься… вернее не на труп, а на сброшенный старый экзоскелет, свалившийся с одного из деревьев-великанов. Некоторые кроны покрывали слои белёсой паутины и от них Тобиус старался держаться поодаль.

Не раз серый маг становился свидетелем жуткого естественного отбора, который не прекращался в Дикой земле никогда, а также старался не стать частью этого отбора, постоянно применяя маскирующие чары. Порой существа, за которыми он следил незримо, даже не погибали понятным образом, а просто исчезали, либо на глазах с ними начинали происходить неприглядные метаморфозы, приводившие к полному перерождению или распаду.

Чудищ в этих лесах было предостаточно, однако не они и не звери пугали человека больше всего. Он по-настоящему боялся описанных выше аномалий. Тобиус то и дело ощущал возмущения в Астрале, пугающе вывернутые и перековерканные образы и картины энергетической прослойки бытия; стянутое узлом пространство и кипящее как расплавленный металл время. Что за катастрофа произошла на этих обширнейших территориях, оставив после себя потоп из остаточной магии, исковеркавший реальность? Те области, большие и малые, он старался обходись особенно осторожно. Страшно было подумать, что стало бы с путником, которого занесло бы на столь опасные тропинки без мощного магического восприятия реальности.

Худо-бедно, перебежками и крадучись Тобиус добрался до долины золотого дуба. То чудесное место поприветствовало его таинственной синевой, что начинала светиться после заката, и многоголосым воем, что раздавался в густевшей тьме. Но серого мага этот вой не испугал, наоборот, он намекал на крошечное безопасное пристанище в море кошмаров, добрый приют и более-менее безопасный ночлег.

В окружении светящихся мотыльков, волшебник шагал вдоль реки, стараясь не замочить ноги, когда из темноты выметнулась стая. Он спокойно смотрел, как его окружали громадные лютоволки, варги, пугающие и красивые существа, чьи глаза порождали призрачные отсветы из-за порхания мотыльков.

Среди прочих выделялся уже знакомый зверь, самый большой, тот, в ком чувствовалась особая сила.

– Незваный гость, как говорят, хуже мытаря, и несмотря на это я осмеливаюсь беспокоить ваш покой в сей поздний час. Прошу разрешения переночевать в ваших владениях.

Варги некоторое время переглядывались, потом один подал голос, второй. Они общались свойственными волкам восклицаниями, короткими взвываниями, лаем, резко мотали головами и взрыкивали, пока наконец вожак не издал короткий рявкающий звук. Видимо, стая посовещалась и её предводитель решил, что человеку позволено будет воспользоваться гостеприимством. Посыл выражался в его движениях, изгибе тела и развороте, явственно приглашавшем продолжить путь в долину, под защиту золотой листвы.

Тобиус выбрался к месту прошлой стоянки, где они вместе с Эммой разводили костёр. Оный, кстати, вновь горел. Собранный хозяевами, неумело сложенный и неумело подожжённый, он всё же горел, даря тепло и уют посреди ночи и даже собравшиеся вокруг лекантеры[3]3
  Природные оборотни.


[Закрыть] ощущали это. Хотя и старались держаться от огня на некотором расстоянии.

Они перешли в свои «человеческие» формы, став почти что обычной… слегка одичавшей семьёй какого-нибудь лесника. Дядья и тётки, полдюжины детей и подростков, доминирующая пара из вожака и его, с позволения сказать, жены, и несколько стариков, совсем седых, с прорехами в улыбках. Одетые в шкуры и шерсть, они слегка робко приветствовали чужака, чувствовалось, что вестерлингва давалась им с трудом, словно тем, кто знал её, но изрядно отвык от живой речи.

Мужчины вытащили ближе к огню тушу, которую на первый взгляд можно было принять за лесного кабана. Однако на самом деле вживую такого зверя Тобиусу видеть ещё не доводилось, он был огромен, не имел клыков, и, судя по форме головы, никаким кабаном не являлся. Деодон, – вот, что это было, зверь, который вымер в Валемаре тысячи лет назад. На туше виднелось множество кровавых следов, оставленных волчьими зубами, особенно на непомерно толстой шее. Понадобились усилия нескольких варгов, чтобы завалить такую добычу. Откуда-то появились острые кремневые ножи, посаженные на рукоятки из костей, началось свежевание.

Взрослые, не занятые в этом славном деле, расселись вокруг огня, переговариваясь друг с другом; дети же крутились вокруг мяса, вид разверзнутого нутра привлекал их горящие глазки. Вожак, проявляя скорее человеческие черты, чем волчьи, вырезал и скормил щенятам обе почки и часть печёнки. Получив закуску, перемазанные в крови и безмерно довольные, волчата были отогнаны, чтобы не мешали.

Вскоре костёр превратился в большую кучу горячих углей, на которую лекантеры уложили пластами неровные куски деодоновой вырезки. Стало темнее, но глаза быстро привыкли, да и синева насыщенных гурханой[4]4
  Энергия, необходимая магу для заклинаний.


[Закрыть] растений округ окрепла; запахло жареным. Сидя в ароматном полумраке, Тобиус следил за тем, как щенки играли с выпущенным из сумки Лаухальгандой.

– Значит, теперь добрый волшебник путешествует один? – обратился к нему вожак, сидевший рядом на примятой траве.

– Как видите.

– Блуждание в наших дебрях без помощника очень опасно. Даже для того, кто повывел зло из старой крепости.

– У одиночного путешествия есть и превосходные стороны, – я могу быть очень незаметным.

– И всё же.

– Вам удаётся жить здесь, уважаемый, придётся и мне постараться. Всё же Дикая земля не чужда жизни, она даёт крошечный шанс приспособиться.

Стали переворачивать мясо, и оно вновь зашипело.

– Мы живы привычкой и единством. Прежде многие наши предки погибли, выведывая опасности этих лесов. На их костях зиждется наш уклад, на их костях и плече родни. У вас есть ли такая опора?

Серый маг не ответил, так как знал, что ответ не требовался.

– Запах зимы витает в воздухе с каждым утром всё более явно, – сказал лекантер задумчиво.

Добрые хозяева подали ему немалый кусок сочного, слабо пропечённого мяса, опять же ведя себя, прежде всего, как люди. Впрочем, между собой они следовали волчьим привычкам, и вожак вцепился в пищу первым. Мясо деодона было жёстким, привкус пепла горчил и не хватало соли, но Тобиус ел и нахваливал, не обращая внимания на мелочи. Пир медленно тянулся почти два часа, после чего хозяева ушли к себе, в древесный дом, пожелав спокойного сна. Однако, глядя в темноту наверху, где сквозь листву изредка проглядывал свет той или иной звезды, серый маг точно знал, что кроме Лаухальганды и заклинаний его сон этой ночью будут охранять, как минимум два лютоволка.

Наутро, распрощавшись с хозяевами синей долины, Тобиус отправился в дальнейший путь. Он искренне надеялся, что удача не оставит его в ближайшем будущем, и что добравшись до места, он не получит устный посыл в обратном направлении, сопровождённый механическим ускорением через соприкосновение чьей-либо ступни с деликатной частью его спины. По мнению радушного лекантера, это было весьма вероятно.

* * *

Однако следующим серьёзным испытанием на его пути стала безмолвная и равнодушная стихия, – Тобиус выбрался на берег великого Якона.

Огромная река, проистекавшая вдоль западных границ королевства Ривен от самых берегов Седого моря, позже забирала восточнее, чтобы соединиться с бурными водами Палефата и вместе с ним отправиться дальше на юг. Широкое и глубокое течение, которое описывали ещё гроганские хроники как преграду между владениями благословенной Империи Дракона и землями непостижимыми, дикими, непригодными для заселения.

Вдосталь насмотревшись на реку с кручи, волшебник призадумался было над тем, как полегче спуститься бы к воде и создать там ледяной плот… правда, когда в последний раз он использовал льдину для сплава по Ильме, в них с Эммой врезался своим панцирем огромный тестудин и Тобиус едва не утонул. А тут не узкая, хоть и бойкая Ильма, тут великий Якон, чьи воды мутны и полны живности. Не то, чтобы серый маг ощущал присутствие чего-то опасного в воде, однако воспоминания о последнем плавании были ещё свежи.

Искать брод он не собирался, на это могло уйти несколько дней, если не недель, а потому Тобиус решился встать на крыло. Его неприязнь к высоте никуда не пропала, но в тот момент полёт казался меньшим из зол. Нельзя было забывать, однако и о том, что эти территории изобиловали аномалиями. В лучшем случае, попав в таковую над рекой, волшебник мог попросту лишиться Дара и упасть в воду, а худшие варианты и рассматривать не хотелось. Поэтому лишь после тщательного изучения пространства вокруг путём Истинного Зрения, Тобиус пробудил чары Крыльев Орла.

Незримые крылья легко оторвали его от земли и понесли над спешившими прочь водами Якона. Полёт был кратким и, когда он завершился, маг не смог не обернуться и не бросить взор на оставленный берег. Он чувствовал, что покинул родной и понятный ему мир людей ещё тогда, переходя через Ильму, но теперь, когда позади остался великий Якон, Тобиус ощущал себя едва ли не в чужедальней вселенной.

Собрав волю в кулак, он смело посмотрел вперёд, вытащил из поясного кольца магический жезл и совершил следующий шаг.

Пробираясь глубже в леса Дикой земли, серый маг встречал немало существ и явлений невиданных и необъяснимых даже для его учёного разума. Многие другие оставили бы свои тела на прокорм какой-нибудь твари давным-давно, либо забились бы в какую-нибудь нору, седыми от ужаса. Серый волшебник же продолжал красться ловким крысюком. Он был подготовлен и обучен, пусть и не для такого опасного похода, но всё же. Улучшенный человек, мутант, посвятивший всю жизнь магии, а также преуспевавший в изучении бестиологии адепт Академии Ривена. Он насмотрелся на чудовищ и не боялся тварей, что могли бы запугать обычного виллана до разрыва сердца.

Однако и он познал глубины страха, пока двигался на юг.

* * *

Однажды, устроившись ночевать на ветке огромного древнего платана, Тобиус лежал неподвижно и смотрел в небеса. Дождя давно не было и не предвиделось, так что их ничто не скрывало и звёзды смотрели на человека в ответ, то и дело подмигивая ему. Астрономия никогда не была особой сильной стороной мага, но некоторые созвездия он знал и мог найти. Вот Гиганты, а там Огненный Пёс, ярко сверкал Пахарь, печально склонили головы Три Сестры. На севере сияло золотом и кровью Драконье Око, – путеводная звезда всех мореходов северного мира. А ещё он заметил Блуждающую звезду. Об этой синей, странной, медленно смещавшейся точке многие маги строили гипотезы, но пока что понять, почему она постоянно передвигается, никто не смог.

Кроме старых и знакомых на небе расположилось новое тело, красный слизень кометы, уже несколько месяцев ползший по чёрному бархату. Хотя, не так уж споро он полз. Со времени своего появления, несмотря на длинный хвост, комета, казалось, не сдвинулась с места. Чрезвычайно нехарактерно для этих небесных тел. Она будто застряла там, наверху, в великой дали, и это пугало. Комета говорила, что она пришла очень надолго и в спешке нет нужды. Неотвратимость, вот, что она являла собой.

Отмахнувшись от этих размышлений, Тобиус закрыл глаза и не без труда погрузился в чуткий беспокойный сон. Мир грёз принял его нехотя, натужно, тяжело, принял мешаниной перетекавших один в другой образов разной степени сюрреалистичного безумия. Они окружили его и магу стало казаться, что он тонет, но это не помогло проснуться, как должно было бы, о нет, его лишь затянуло глубже в бездну.

Постепенно образы исчезли, растворились, уступив темноте, и нечто иное заполнило все грани восприятия. Это иное – ощущение крошечного комочка плоти, наделённого разумом, который словно за тонкую леску тянуло вниз, в самую, что ни на есть глубину, на самое дно океана, так глубоко, что свет никогда не догадывался о существовании этого места, как не догадывалось тепло, и не догадывалась надежда.

А там, на дне, его ждала пасть.

Она была огромна. Но не так огромна, как пасть уболотка, не так огромна, как пасть кита или даже дракона. Эта пасть была столь огромна, что могла бы откусывать по полконтинента одним сжатием челюстей, пасть с зубами большими как горы и глоткой что проглотила бы весь океан, кабы захотела. Пасть, которая была широко открыта и пребывала в совершенной, абсолютной неподвижности. Эта пасть знала о нём всё. Эта пасть ждала его там, внизу, необъятная, невообразимая, голодная. Она распахнулась именно для него, и он это чувствовал.

Паника должна вырывать из сновидений, паника должна спасать, когда становится слишком страшно, и сновидец может получить душевную травму.

Паника не помогла ему проснуться. Лишь позволила порвать леску и начать подъём, судорожно дёргая всеми конечностями. Вечность прошла, прежде чем он смог вынырнуть и ни на миг ужас не оставил его, ни на миг немой вопль, вырывавшийся пузырями, не прекратился. А потом вода расступилась, и он завопил, барахтаясь на поверхности, всё ещё чувствуя под собой бездну вод, под которой ждала огромная распахнутая пасть.

Вдруг ноги ударились обо что-то, способное послужить опорой, и серый маг поднялся. Глубины исчезли и теперь он стоял в жидкости едва ли по колено. Стоял мокрый, обезумевший от страха и непонимания, не способный больше кричать. Зрение вернулось к нему, но радоваться было нечему, ведь то, что он увидел…

Тобиус стоял посреди чего-то, что было, возможно, болотом. Огромным болотом зелёной слизи, с выступавшими над её жирной плёнкой тут и там кочками из осклизлых груд костей. Границы реальности терялись в фосфоресцирующем зеленоватом тумане, и куда ни кинь взгляд, были кости, кости, кости, груды разномастных, покрытых слизью костей или целые остовы, на которых сохранились чахлые, серые, почти растаявшие обрывки плоти, коим ещё предстояло совсем исчезнуть.

И тут пришло обоняние.

Тот, кто вдыхал запах трупа, пролежавшего неделю под палящим солнцем, облюбованного тысячами мух и опарышей, трупа, чья мёртвая плоть под натиском разложения стала обвисать, проваливаться в отверстия меж костей, чернеть и убывать с черепа, придавая лицу выражения бесконечно глупые и уродливые, тот кто наполнял свои лёгкие этим тошнотворно сладким ароматом, протягивающим пальцы до самых кишок чтобы вырвать их через пищевод, никогда не сможет понять чудовищной силы того смрада, что источала слизь. Бесконечное гниение, бесконечное разложение, распад, который не прекращался. Несметная тьма трупов, которая гнила тысячами лет, но так и не исчезла, лишь укрепляясь и густея, пока всё, чем они были, не превратилось в кости и густой подрагивающий бульон… непереваренная пища в чьём-то безразмерном брюхе…