Текст книги "Эхо Погибших Империй (СИ)"

Автор книги: Илья Колупалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Изменник! Трус! – кричали люди. – Долой его из Совета!

Споры между тем разгорались все жарче. Репортеры строчили своими ручками, вертя головами то туда, то сюда. Профессор Хиден героически отбивал нападки аклонтистов, блистая безупречной логикой своих аргументов. Его же оппоненты все больше теряли контроль над своими эмоциями, начиная напоминать свору злобно лающих собак. Даже с лица Гарви Кадуно сошла надменная ухмылка, хотя он казался все таким же невозмутимым. Наконец, не в силах больше терпеть то, как играючи Хиден берет над ними верх, из рядов аклонтистов вышел еще один рослый косматый кампуец, в округленных глазах которого читалась неприкрытая ярость.

– Ты – ничтожный, выживший из ума старикашка! – взревел горец, жутким образом коверкая эйрийские слова. – Думаешь, такой всесильный!? Много возомнил о себе! Тебе нужны аргументы? Дискуссии захотел? Молот – вот наш аргумент! Копье промеж лопаток – вот и вся дискуссия! Дерзнете противиться нашему альянсу, и мы утопим вас в крови. Кампуйис не забыл 719 год, слышите!? Мы нанижем ваших детей на колья, изнасилуем и сожжем ваших жен! Нас больше, и мы все равно раздавим вас, так и знайте!

Профессор Хиден притворно улыбнулся и к удивлению всех, зааплодировал.

– А вы знаете, господин, – проговорил он после театральной паузы, – ваши доводы в сущности куда разумнее, чем все то, что говорили сегодня ваши единомышленники. Представьтесь, пожалуйста.

– Фойкан Бамзарри, горный воевода. Вспомнишь мое имя в свой смертный час, старик!

– Ну что ж, это действительно так: вы можете просто-напросто взять нас силой. Но и Кариф без боя не сдастся, в этом также можете быть уверены. Только это уже тема совсем другой беседы…

Подобие дискуссии продолжалось еще некоторое время; несколько карифских купцов также выступили, не сказав по сути ничего нового, а лишь выразив свое полное согласие с позицией Райджеса Хидена. Когда профессор начал подводить неутешительные для аклонтистов итоги конференции, кампуйцы покинул зал, повинуясь приказу Фойкана Бамзарри. Виккарцы же проявили чуть больше почтения.

Мероприятие было завершено. Люди, оживленно переговариваясь, постепенно двигались к выходу; профессор Хиден пожимал руки репортерам, попутно давая им какие-то пояснения.

Ниллон боялся, что Гелла затеряется в толпе и исчезнет, как в прошлый раз. Хотя здесь, среди людского шума, ему с ней говорить также не хотелось. И вдруг, когда он находился у двери, ведущей из зала в коридор, его окликнул профессор Хиден. Окликнул негромко, но в голосе его слышалась тревога или даже испуг. Ниллон приблизился к нему, желая узнать, в чем дело. Профессор косился на окно, как будто именно там располагался источник его беспокойства.

– Телега… рядом со зданием… Они выгружают оружие… Нам надо бежать… – сам не свой произнес Райджес Хиден. Таким его Ниллон еще не видел никогда.

– За мной! – крикнул профессор, будто бы вновь обретая присутствие духа. – Спасемся через черный ход. Бежим!

И Ниллон побежал. Но только не за профессором.

Гелла. Все его существо сейчас жаждало видеть ее, быть рядом с ней.

Он не слышал, что профессор кричал ему вслед. Он слышал только стук своих шагов и сумасшедшее биение сердца.

«Пускай меня изрубят в куски, – отчаянно думал он. – Пускай рыдают родители. Я ничего больше не желаю – но я не покину без нее это место!»

И он увидел ее. Гелла шла по полупустому коридору, приближаясь к повороту, за которым уже брезжил дневной свет с улицы.

– Гелла! Гелла! – Ниллон кричал что было мочи, не беспокоясь о том, что его могут услышать те, кому не следует.

Карифянка обернулась, удивленно глядя на него, и он, приблизившись, едва удержался от того, чтобы обнять ее.

– Гелла! Нам надо бежать, – Ниллон быстро запыхался, так как совсем не привык бегать. – У нас нет времени…

– Ниллон, ты? – изумилась девушка. – Ты что, спятил? Куда бежать? Ты…

– Послушай, мы в опасности! – Ниллон схватил ее за плечи, словно бы надеясь, что так его слова будут звучать убедительней. – Гелла… Умоляю, просто следуй за мной! Ты можешь мне довериться. Я знаю, как глупо сейчас это все выглядит… Я должен был сказать тебе это еще там, в Пранте…

Он умолк на пару мгновений, и их глаза встретились.

Где-то недалеко раздались крики и лязг стали.

После этого он схватил Геллу за руку и увлек за собой – она не сопротивлялась.

Профессор уже успел настичь их – и откуда столько прыти у пожилого человека?

– За мной, живо! – крикнул он.

Несмотря на охвативший его страх, Ниллон не мог не поразиться тому, как быстро, прямо-таки неестественно для своих лет, бежит профессор. Они с Геллой едва поспевали за ним. За ними также увязались двое репортеров: они, видимо, слышали, что сказал профессор Ниллону в зале, и теперь, не расставаясь со своими тетрадями, также ухватились за возможность спастись.

Ниллону стоило немалых усилий не поддаваться панике, но он старался, как мог – ради Геллы. Случайно он заметил, что в глазах у девушки стоят слезы.

Всех попадавшихся по пути людей они, как могли, убеждали следовать за ними: многие внимали уговорам, а кто-то, охваченный паникой, бежал к главному выходу.

Они всецело доверились профессору, неуклонно следуя за ним. Здание было невелико, и долго блуждать им не пришлось.

– Вот черный ход, скорее! – Хиден распахнул дверь, находившуюся в конце короткого темного коридора.

И тут их ждал ужасающий сюрприз. Двое кампуйцев с копьями наперевес уже караулили их здесь.

– Опускаемся на землю, медленно! – спокойно скомандовал старший из них.

И только сейчас Ниллон заметил, что профессор Хиден держит в руке какую-то длинную прямую палку. Он выставил ее вперед, после чего раздался грохот, и прежде, чем Ниллон успел что-либо понять, кампуец упал замертво, окровавленный. Второй его сородич кинулся наутек, и по взгляду профессора все поняли, что ему придется дать уйти.

– Аркебуза, – обронил профессор на бегу. – Так называли их в Эйраконтисе. Сила пороха… и камня.

Беглецы оказались на диргенской улице – здесь еще никто не знал о случившемся, жандармов также не было видно. Профессор Хиден жестом велел продолжать следовать за ним. Спасшиеся карифяне (их было человек семь, не считая Геллы и репортеров) немедленно разбежались, кто куда. Остальные повиновались профессору.

Вскоре они увидели омнибус, очень напоминавший тот, в котором Ниллон с профессором прибыли в Дирген.

– Матео, славный Матео, ждешь нас… – вне себя от радостного облегчения, пробормотал профессор Хиден, когда вся пятерка оказалась внутри повозки.

– Как и приказывали, доко Хиден, – весьма буднично отозвался усатый кучер.

– Быстрее трогай! Выбираемся из города.

– Что!? – гневно вскричал Ниллон, внезапно вновь обретя рассудок. – Вы знали, что на нас нападут? Знали и не сказали?

– Я подозревал… – отстраненным тоном отозвался профессор.

– Подозревали?

– Допускал такую возможность – так будет вернее сказать. И поэтому решил перестраховаться.

– Да по вашей милости аклонтисты теперь перебьют десятки карифян, защищавших вас на конференции, хотя вы, вы им больше всего нужны! М-да… Но репортеров вы спасли! – Ниллон, наконец, осознал, что происходит. – Вы отправите их в Дакнисс, верно? Там узнают о случившемся: о конференции и о том, что произошло после. Карифское общество сплотится – все как вы задумывали! Гордитесь собой, не так ли? И, конечно, не считаетесь с ценой, которую за это заплатят невинные люди. Заплатят своими жизнями!

– Это не на моей совести! – отмахнулся профессор. – Я понятия не имею, как кампуйцы провезли сюда оружие.

«И Гелла тоже бы погибла! – со злостью подумал Ниллон, но промолчал. – Погибла бы, если бы не я…»

– Нам нужно в жандармерию, – резко заявил молодой человек. – Необходимо сообщить о случившемся, чтобы аклонтистов перехватили.

– Это слишком рискованно, – возразил профессор. – Жандармский участок на другом конце города. К тому же аклонтисты, учинив свою расправу, скорее всего, быстро скроются, послав при этом погоню и за нами.

– И куда же мы теперь?

– Обратно в Прант. Но долго мы там не задержимся. Аклонтисты могут послать лазутчиков и туда, воспользовавшись отсутствием жандармерии в городах Побережья. До проведения конференции я ведь не скрывал того, что живу в Пранте. Придется какое-то время пожить в другом городе. А Гелла с господами репортерами отправится домой, в Дакнисс.

– А вот и нет! – возразила оправившаяся от испуга девушка. – Я никуда не уйду от моего спасителя!

Несколько мужчин в салоне понимающе усмехнулись.

Гелла несмело взяла Ниллона за предплечье и прошептала ему: «Спасибо!»

Ниллон впервые за долгое время (а, может быть, и впервые в жизни) ощутил гордость от того, что совершил действительно достойный поступок. Но, тем не менее, он негромко и устало произнес, обращаясь к профессору:

– Эх-х… Да будьте вы неладны, сэр, за то, что втянули меня во все это…

Райджес Хиден притворно виновато посмотрел на Ниллона, пожал плечами и перевел взгляд на Геллу, как будто говоря:

«Быть может, все не напрасно?»

Глава 10

Акфотт. Конец лета 729 года после падения Эйраконтиса

Ожидания Нойроса оправдались, однако с некоторыми оговорками. Сфиро в самом деле сдержал свое слово и сделал так, что Алекто назначила его Нойросу в напарники. Но в команду к ним был назначен еще и третий человек, его звали Камир – сгорбленный, рябой, вечно унылый. Ему было около тридцати, но выглядел он намного хуже своего возраста. За то время, что Нойрос проходил вместе с ним, он ни разу не видел, как тот улыбается. Камир даже не ходил в бары – в отличие от остальных Ревнителей.

Родители Нойроса были крайне взволнованы внезапным исчезновением Десмы. Разумеется, он первым подвергся тщательному допросу, однако и виду не подал, что может знать, куда запропастилась сестренка. Затем Йорак Бракмос сообщил Пфарию Традонту, что Десма отбыла по его особому поручению, суть которого он не может раскрыть в связи с его секретностью. Тем не менее, лорд-протектор заверил, что опасности для жизни Десмы создано не будет, и она в скором времени вернется домой в Акфотт.

Нойрос, разумеется, знал, что это ложь, так как прочел прощальное письмо сестры Бракмосу. Ему было крайне приятно узнать о ее любовных похождениях, и втайне он надеялся, что в будущем выдастся случай применить это знание против сестры.

Во время своих утомительных дежурств в компании с молчаливым Камиром Нойрос не раз размышлял о содержании письма Десмы:

«А действительно ли она отправилась на переговоры с кампуйцами? Или, быть может, это только уловка, предпринятая Десмой, чтобы скрыть от Бракмоса какие-то свои делишки на стороне?»

Так или иначе, Нойрос переживал за сестру. Он никогда не любил ее и не обманывался на этот счет, однако, если бы с Десмой что-то случилось, это стало бы для него большим ударом – как-никак родная кровь.

Еще одной темой, постоянно занимавшей его мысли, была Алекто. Ее пугающий и вместе с тем притягательный образ не шел у него из головы. Как бы это ни казалось невероятным, но Нойрос, похоже, вынужден был признаться самому себе, что глава Ревнителей Покоя Чаши в некотором роде овладела его сердцем.

Однако Морас Дайял – очень опасный соперник. Мало того, что он знатен, он еще силен и весьма искушен в фехтовании. К тому же, если верить Сфиро, у него скоро свадьба с Алекто. Остается лишь попытаться как-то убедить Алекто, что он, Нойрос, более достоин ее руки, нежели Дайял. Но как это сделать? Задача казалась неразрешимой.

События сегодняшнего дня выбились из повседневного рутинного графика Ревнителей. Когда Нойрос, как всегда, прибыл утром в штаб, он обнаружил, что там царит какое-то оживление: множество людей переговаривались и спорили между собой.

Нойрос поинтересовался у Сфиро, что происходит.

– Вчера в ходе карательного рейда в одной из школ схватили тринадцатилетнего юнца, – пожал плечами макхариец. – Он поносил Аклонтов, и защищал своего нечестивого учителя. Учителя, скорее всего, сгноят в темнице… А вот что с парнем делать, пока не решили.

– А-а-а, вот он! – Нойрос услышал ненавистный голос. – А ну, пойди-ка сюда!

Косоглазый Кайрен заметил его – пришлось повиноваться. Они стояли с Алекто недалеко от входа в зал собрания ордена и точно ожидали его.

– Пришло время проверить тебя, Нойрос, – произнесла глава Ревнителей. При этом что-то зловещее читалось в ее темных глазах. – Идем.

К неудовольствию Нойроса, Кайрен тоже двинулся вместе с ними. Втроем они спустились по лестнице в подземелье, расположенное под штабом: там располагались темницы. Алекто остановилась напротив решеток одной из камер и произнесла своим обычным холодным тоном:

– Если семя неверия начинает прорастать уже в юности, в будущем мы рискуем пожать неутешительные плоды.

В камере сидел худощавый коротко стриженый мальчонка, одетый в скромные одежды серого цвета – простолюдин.

– Как тебя зовут? – спросил Нойрос.

– Меня зовут Кшан, – голос мальчика дрожал. – Отпустите меня домой!

– Правда ли, что ты возводил хулу на Благих Аклонтов?

– Мы уже допрашивали его, Нойрос, – строго оборвала Алекто. – Твоя задача не в этом. Мы хотим, чтобы ты преподал мальчишке урок.

Девушка достала из-за спины нагайку, и у Нойроса больше не осталось сомнений, чего от него хотят.

«Он же ребенок… Нет… Гм-м… Это очень странно…»

– Кшан, скажи, ты сожалеешь о своих словах? – произнес Нойрос, неуверенно сжимая в руках нагайку.

– Да не разговаривай ты! – прикрикнул Кайрен, громыхая ключами от камеры. – Просто бей. Да посильнее!

Решетчатая дверь распахнулась. Нойрос приблизился к мальчику, понимая, что выбора уже нет. Кшан смотрел на него со страхом и вместе с тем с затаенной надеждой.

Нойрос ударил ребенка по плечу, затем еще раз по вытянутой руке, которой тот пытался защититься.

– Сильнее! – приказала Алекто.

«Нет… Я хоть и дрянной человек, но избивать детей мне не пристало…»

– Сильнее!

«Вот проклятье! Мне придется… Иначе Алекто точно сочтет меня слабаком».

Нойрос начал бить. Бить сильно. Крики мальчика не трогали его. Перед глазами стоял лишь страстный образ жестокой девушки, которую он желал теперь более всех благ на свете.

«Считаете меня хрупким, мягкотелым? – Нойрос точно распалял себя с каждым ударом, все более презирая коварных Ревнителей, устроивших ему на сей раз такое моральное испытание».

Удары сыпались на бедного мальчика один за другим, и после каждого Ревнитель удовлетворенно вскрикивал. Раздался плач, и Нойрос не ощутил в своей опустошенной душе ни малейшего укола совести.

Он поймал взгляд Алекто, полный торжества и удовлетворения. Этим взглядом она слово говорила ему: «Что ж, вот теперь ты действительно один из нас. Это и есть настоящее испытание, а вовсе не драка с Кайреном».

Когда Нойрос покидал подземелье, позади еще слышались всхлипы и причитания. Потрясенный и обескураженный, он отправился на дежурство вместе с Камиром и Сфиро.

«Это неправильно, это жестоко… – ему было непросто отойти от случившегося в подземелье. – Нельзя поступать так с ребенком. Дать десяток розог – еще куда не шло. Но… я теперь не в том состоянии, чтобы изображать моралиста. В конце концов, не сделай это я – об этом пареньке позаботился бы Кайрен; и кто знает, выдержал бы он взбучку от косоглазого…»

Трое Ревнителей неторопливо шагали по улицам Акфотта – в этот час здесь было довольно безлюдно, хотя торговцы уже начинали открывать свои лавки.

«Впрочем, здесь нет ничего удивительного, – рассудил Нойрос, немного успокоившись через некоторое время. – Алекто очень проницательна и вместе с тем безжалостна. Она почувствовала мою слабость и решила испытать меня. А я не так-то прост, как она думала. О, Аклонты! И угораздило же меня втюриться в такую сволочь! Но ничего не могу с собой поделать… Даже не знаю, как отвлечь себя. Можно, конечно, как всегда, напиться… Впрочем, мне даже побеседовать толком не с кем».

Нойрос никогда не считал себя замкнутым; во время учебы в гимназии он легко находил общий язык со сверстниками, однако настоящей дружбы ни с кем завести не сумел. Родителям он доверял, однако им можно было рассказать далеко не все, а отношения с сестрой складывались и вовсе прескверно.

Сложно было объяснить почему, но макхариец Сфиро очень понравился Нойросу: здоровяк умел расположить к себе, и в его компании было просто приятно находиться. К слову, они часто проводили между собой тренировки по фехтованию. Сфиро не давал Нойросу спуска – макхариец владел саблей превосходно. Новых синяков, разумеется, избежать не удалось, однако Нойрос чувствовал, как мастерство его росло – и это не могло не радовать.

Внезапно молчаливый Камир подал голос – это было так неожиданно, что Нойрос даже вздрогнул:

– Мне необходимо отлучиться на гапарию: моя сестра отмечает рождение дочери, и мать очень просила, чтобы я тоже присутствовал. Вы не против, если я оставлю вас до конца дня?

Сфиро, начальник отряда, согласно кивнул, а Нойрос с неприязнью вспомнил свою собственную гапарию… И что заставило его тогда воспротивиться Аклонтам? Это было так бессознательно, спонтанно, необъяснимо – словно какое-то минутное предательство разума. Нойрос не любил вспоминать этот момент, и мысль о будущих гапариях его страшила.

Нойрос и Сфиро остались вдвоем на улице – и вот, все как в первую неделю после его вступления в орден: вокруг был шумный, огромный город, который он считал родным. Но теперь тоска сжимала его сердце: Нойрос не понимал, в чем его предназначение, кого он на самом деле защищает, и мог только гадать, как сложится его дальнейшая судьба.

И вдруг, неожиданно выведя его из тоскливой полудремы, неподалеку остановился роскошный паланкин какого-то вельможи. Один из слуг свистнул и жестом велел Нойросу приблизиться.

Из-за узорчатой занавески выглянула круглая плешивая голова Декирия Ганата – Нойрос знал этого человека. То был хороший друг его отца и один из наиболее приближенных к лорду-протектору людей, однако у самого Нойроса симпатии не вызывал.

– А-а-а-а, – протянул толстяк, поворачиваясь к Нойросу, – так это правда? Хе-хе-хе, ну подумать только! А ведь я не верил – думал, что из меня хотят сделать дурака. Но теперь и сам вижу: оказывается, сын Пфария Традонта и впрямь подался в псы-каратели!

– Господин Ганат, – вскинулся Нойрос, – вам не стоит так отзываться об ордене…

– Лучшего определения вы не заслуживаете! – бросил вельможа. – Вонючие озлобленные псы – кто же вы еще? Свора гнусного отребья, бессовестно попирающая все законы! Измываться над слабыми – это все, на что вы способны!

Лицо Нойроса налилось кровью.

– Вы заблуждаетесь! – теперь он отчетливо слышал дрожь в своем голосе. – Ревнители стоят на страже веры. Сам лорд Бракмос…

– Замолчи! – вскричал Ганат. – Не смей прикрываться именем лорда-протектора! Я знаю обо всей этой системе гораздо больше, чем ты можешь себе представить, мальчик. Это все мерзавец Дайял, и его отец, разрази их Аклонты… Но от тебя такого никто не ожидал! Ну что, многих бедняков ты уже обобрал? Многих избил до полусмерти по приказу этой стервятницы?

Нелепо оскалившись, Нойрос испытывал нечто среднее, между желанием ударить Ганата, убежать прочь и упасть прямо сейчас замертво посреди мостовой.

– Ты опозорил свой род, так и знай! – довершил свою атаку круглолицый вельможа. – Родители желали лучшего для тебя. Давай, удачи в своих беззакониях, ничтожество!

С этими словами Декирий Ганат резко задернул занавеску, словно не секунды более не желая смотреть на Нойроса, после чего велел слугам нести его дальше.

У Нойроса внутри все кипело. Ему казалось, что если бы Ганат сейчас вздумал вернуться и сказать еще хоть одно слово, то он отсек бы прихвостню Бракмоса голову одним ударом.

Сфиро положил свою тяжелую руку на плечо приятеля:

– Не воспринимай всерьез. Вся эта знать терпеть нас не может – мы уже привыкли…

Солнце клонилось к закату, и близилось время возвращаться в штаб Ревнителей. Сфиро с Нойросом сдали пост, замолвили словечко за отлучившегося Камира, а после, перед тем, как разойтись, Сфиро как обычно предложил товарищу посетить вместе с ним питейное заведение, на что мнительный Нойрос в очередной раз ответил вежливым отказом.

Погруженный в мрачную хандру, незадачливый блюститель порядка возвращался домой, проходя через дворик в каком-то небогатом квартале. Вдруг Нойрос услышал свист: обычно этим звуком подзывают собак, однако в данном случае это была попытка привлечь его, Нойроса, внимание. Проигнорировать свист не удалось – его окликнули, после чего уже пришлось обернуться.

На него надвигались двое оборванцев – судя по виду, представители акфоттского сброда самого низшего сорта. Однако эти оборванцы были вооружены: один, приземистый, бородатый, держал копье. На поясе второго висела сабля в заржавелых ножнах.

– Что, крысеныш, – прохрипел бородач, – возвращаешься в свою норку? Похоже, не туда ты забрел.

Конечно, по темно-зеленому плащу Нойроса они поняли, что он принадлежит к Ревнителям.

– У меня нет денег, – услышал Нойрос свой голос, цепенея от страха. Тяжелые мысли мигом улетучились из головы и страх за свою жизнь всецело овладел им.

– Нам не нужны деньги! – крикнул второй негодяй, обнажая саблю. – Только месть!

– М-месть? – выдавил из себя Нойрос, понимая, однако, что слова уже не помогут. – Н-но за что вы мстите?

– За нашего отца! – прорычал бородатый. – Ваши подлые Ревнители убили его! И теперь ты поплатишься.

– Я ничего не сделал! – голос Нойроса почти сорвался на писк.

– Зато твои ублюдочные собратья сделали! Придется тебе платить за их дела. И платить кровью.

Нойросом овладело отчаяние, вселившее в него, тем не менее, какое-то подобие решимости. Рука его потянулась к эфесу сабли – но тут его настиг удар древком копья по колену. Нойрос скорчился от боли, повалился на землю. Он хотел просить пощады, но губы не слушались его. Боль затмила разум Нойроса… и внезапно он ослеп. Это было похоже на то, что кто-то вылил ему в лицо помои – но жидкость была теплой.

Кое-как сморгнув, Нойрос увидел, что человек, стоявший перед ним, выронил копье, а на плечах его уже не было головы: кровь хлестала фонтаном, забрызгав и самого Нойроса. Где-то в стороне раздался звон оружия. Второй нападавший дрался с могучей фигурой, появившейся невесть откуда. Схватка длилась недолго – сабля была выбита из руки человека, и противник разрубил его от плеча до сердца мощнейшим ударом сверху.

Еще несколько мгновений Нойрос не понимал, спасли его или обрекли на еще более страшную смерть. Однако в сумерках он разглядел, что на новом пришельце зеленый плащ Ревнителя, а значит, Нойрос спасен.

– Вставай, – услышал он знакомый низкий голос, и длинноволосый гигант протянул Нойросу руку, чтобы помочь подняться.

– Сфиро… – весь дрожа, произнес Нойрос, хватаясь за руку макхарийца, – Как… как ты здесь оказался? Ты же ушел…

– Решил вдруг вернуться и проследить за тобой. Предчувствие, знаешь ли… в моем народе многие обладают этим даром. Совет на будущее: не стоит в одиночку шляться по таким кварталах, если на тебе плащ Ревнителя.

– Ты спас мне жизнь! Как отблагодарить тебя?

– Не стоит. Благодари удачу: я ведь мог оказаться здесь несколькими минутами позднее, и тогда тебе пришлось бы худо. А я лишь сделал то, что должен был.

– Я навсегда в долгу перед тобой.

– Ну, раз ты так считаешь… возможно, придет время, и у тебя появится возможность вернуть долг. Проклятье, да ты весь дрожишь! Идем в таверну. Нет ничего лучше, чем выпить после того, как минуту назад был на волосок от смерти.

– Пожалуй, что в твоих словах есть правда! Но, Сфиро… я весь в крови.

– Ну, ты же Ревнитель Покоя Чаши – это вполне нормально! – усмехнулся макхариец. – От крови нам никогда не отмыться. Впрочем, ушат с водой тебе, думаю, предложат. Идем со мной! Не вздумай перечить своему спасителю!

Нойрос подчинился – он был уже не в состоянии не то что спорить, но и просто шевелить языком. Он делал глубокие вдохи, стараясь поспевать за широкими шагами Сфиро, при этом твердо решив не оборачиваться на то место, где остались лежать изуродованные трупы людей, напавших на него.

«Хорошо, хоть я не упал в обморок от такого обилия крови. Надо же быть таким слюнтяем! Ну да ладно… Что ж, вот и случилось мое боевое крещение! Хорошо хоть Алекто не видела, что чужеземцу пришлось спасатьь меня!»

Нойрос бездумно шел за макхарийцем – и вдруг обнаружил, что находится во внутреннем дворе какого-то невысокого здания.

– Я сейчас вернусь, – сказал Сфиро, – жди здесь.

Нойрос, еще не отошедший от пережитого ужаса, заподозрил, было, какой-то подвох, но через пару минут макхариец вернулся с ушатом воды и предоставил Нойросу возможность смыть с лица кровь.

– Эх, зря, так бы ты смотрелся более грозно! Впрочем, на плаще еще остались следы…

Они зашли в таверну с черного хода; как оказалось, ее хозяин был добрым знакомым Сфиро. Внутри было шумно: попойка шла полным ходом, и внезапное появление двух Ревнителей практически прошло незамеченным. Заказав бутылку кажаба, Сфиро пригласил Нойроса за стол, после чего они сели напротив друг друга, ожидая, когда принесут рюмки. Нойрос, предвкушая столь любимое для него занятие, как попойка, потихоньку стал приходить в себя и даже оживился – румянец заиграл на его обычно бледных щеках.

– Пристрастился я к этому вашему змеиному ликеру, – покачал головой Сфиро. – Отменная штука. У нас в Макхарии почти никто не пьет, в основном курят разные травы…

– Почему ты покинул свою родину? – неожиданно для самого себя спросил Нойрос.

– Я отвечу, – загадочно понизил голос макхариец, – если ты ответишь мне, зачем пошел в Ревнители.

В этот момент им принесли рюмки.

– Ну, для начала выпьем! – Сфиро разлил зеленоватую жидкость и провозгласил тост: – За то, что жизнь продолжается!

Нойрос осушил рюмку залпом, и, поморщившись, проговорил:

– Я не знал, что мне делать… Не знал, как устроить свою жизнь. Я ненавижу двор со всеми их интригами и прочей грязью. Я пошел в Ревнители… от отчаяния.

– Как я понимаю, орден твоих ожиданий не оправдал.

– У меня нет права на ожидания! Я обязан служить своей стране, своей вере…

– Ну, брось эти солдафонские суждения! Я же вижу, что ты парень не глупый, Нойрос… Просто ты запутался. И, знаешь, у нас с тобой больше общего, чем тебе может показаться. Ты спросил меня, почему я покинул Макхарию? Что ж, слушай. Мой отец сражался против макхарийского короля на стороне Гуньяра Лэйхэджо, отца Кровавого Мангуста. Сражался и погиб. Когда мятеж был подавлен, нас с матерью пощадили… А теперь, когда Кихташ поднялся снова, я думаю об этом, и понимаю, что мне все равно. Я утратил всякую связь со своей родиной… И даже образ матери почти стерся в моей памяти.

Они осушили еще по рюмке. Некоторое время оба молчали.

– Я хочу, чтобы ты понимал, из-за чего восстал Мангуст. Тут замешана религия. В Кихташе испокон веков существовал шаманизм – эти традиции были особенно сильны в моей родной провинции. Разумеется, когда нам навязали Аклонтов, нашлось много недовольных. Род Лэйхэджо вступился за древние верования кихташцев, и народ пошел за ними… Но у Кровавого Мангуста шансов на успех не больше, чем у его отца…

– У короля Альхаро сильная армия?

– Сильная. И огромная. Однако я не думаю, что старый пердун самолично покинет Кайофи. Наверняка отправит на подавление мятежа своего наследничка, принца Шакифа.

Они опрокинули еще по рюмке.

– Но ты так и не ответил, – произнес Нойрос, замечая, как перед глазами у него постепенно мутнеет, – почему ты бежал из своей страны?

– Бежал? – хмыкнул макхариец. – С чего ты взял, что я именно бежал?

– Ну… то есть, я хотел сказать…

– Да, я действительно бежал, – внезапно выпалил Сфиро, резким движением откидывая назад свои космы. – Дело в том, что в Макхарии я совершил преступление… преступление, за которое меня приговорили к смерти. Не спрашивай, что именно я совершил, и как мне удалось избежать казни.

– Я думал, от друзей нет секретов… – неуверенно проговорил Нойрос.

Взгляд, которым его одарил Сфиро, мог бы вселить сомнения по поводу того, что они являются друзьями, однако макхариец сдержанно произнес:

– Есть вещи, которые лучше скрыть даже от друзей. Дабы не отягощать их чрезмерно.

– Как знаешь… Расскажи хотя бы, как ты попал в Ревнители. И какие прелести ты находишь, служа в ордене?

– Давай-ка выпьем, Нойрос! И я расскажу тебе… Так вот… Попасть в Ревнители – дело плевое. Главное – уметь саблей махать, не сильно любить рассуждать, ну и не тяготиться совестью, там, и прочим вздором. Какие прелести? Помилуй! Платят жалование – и ладно! Пограбить да поубивать я не большой охотник, хоть и готов с любым в схватке сойтись… а вот выпить я люблю! У вас, сиппурийцев, знатное пойло! Этот кажаб у вас пьют и вельможи и простые трудяги – подумать только…

– Что скажешь о братьях-Ревнителях?

– Братьях? – Сфиро сплюнул. – Не смеши. Больших негодяев в жизни своей не встречал! Чего только стоит Алекто со своим дружком… Кстати! – глаза собеседника Нойроса неприятно сощурились. – Я видел, как ты смотришь на нее! Берегись, друг, эта рыбка крупновата для тебя!

Нойрос лишь язвительно гоготнул, дабы показать, что не принимает слова макхарийца за нечто большее, чем пьяный фарс.

– Не унывай, дружище Нойрос! – макхариец уже находился в изрядном подпитии. – На свете столько баб – сдалось тебе это пугало! Сиппурийки – самые красивые женщины в мире, уж я в этом понимаю! Найдешь еще свою… Но что-то наши рюмки опустели, давай-ка подольем еще…

– Скажи, Сфиро, – проговорил Нойрос после очередного возлияния, – а что ты думаешь о Кайрене?

– Косоглазая сволочь! – беззлобно выпалил поддатый макхариец. – Но не хуже и не лучше остальных. Знатно ты отходил его в первый день! Он тебе это еще припомнит, не сомневайся! Просто он терпеть не может богачей и старается отыгрываться на таких как ты при первой же возможности. Быть может, что-то личное… Я пил с Кайреном, было дело: и могу тебе сказать, что душа у него темная! Разговорить его сложно…

– А что… что будет с тем мальчиком? Его имя Кшан.

– Кто? – затуманенный взор Сфиро был обращен куда-то в сторону. – С каким еще… А-а-а, ты про того юнца! Не бери в голову. Посидит у нас недельку, подумает над поведением, и его отпустят…

Нойрос хотел спросить что-то еще, но язык уже едва слушался его. Давненько ему не доводилось так знатно надраться! Какое-то время они со Сфиро еще вели беседу, но в памяти у Нойроса не отложилось почти ничего. Наконец, макхариец понял, что тащить на своем горбу напарника ему будет не с руки, и по обоюдному согласию они покинули таверну.

Так или иначе, Нойрос все же добрался домой, по пути поблевав пару раз на обочине. Необъяснимым образом избежав встречи с кем-либо из домочадцев, он пробрался в свою комнату, второпях разделся, плюхнулся на кровать и моментально отключился.