Текст книги "Эхо Погибших Империй (СИ)"

Автор книги: Илья Колупалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 6

Прант. Середина лета 729 года после падения Эйраконтиса

В этот день Ниллон усилием воли заставил себя встать пораньше: он никак не мог позволить себе опоздать на лекцию профессора Хидена, посвященную проблеме диктатуры (в частности, диктатуры в Геакроне). Его новая знакомая, карифянка Гелла также должна была присутствовать там.

Однако с утра у Ниллона все валилось из рук: ночью он снова зачитался допоздна, и теперь мучился своей обычной тягостной сонливостью.

«Казалось бы – какой пустяк! – думал он, – Но чертовски неприятно. Профессор Хиден, пожалуй, смог бы объяснить и этот феномен, но, не думаю, что стоит заводить с ним подобный разговор».

Позавтракав, как обычно, фруктами (более тяжелая пища с утра не лезла ему в горло) и наскоро собравшись, Ниллон поспешил к Центральной площади Пранта, чтобы оттуда свернуть на Большую Ясеневую, где, в здании бывшего университета читал свои лекции профессор Райджес Хиден.

Ранее Ниллон уже много раз ходил этим маршрутом, однако, в этот раз, вместо того, чтобы пройти по дугообразной Дубильной улице, он решил пройти напрямик через жилые кварталы. Этот путь был короче – более того, Ниллон прекрасно знал эти места, так как вырос здесь, но все же идти дворами и проулками было куда как неудобнее. Тем не менее, решив, что в запасе у него прилично времени, Ниллон решил внести в прогулку до университета немного разнообразия и пройти через кварталы.

Заглядевшись на красивый бежевый дом с просторной ухоженной верандой, он невольно остановился, задумавшись о том, что он когда-то уже был в этом месте… Лишь несколько мгновений спустя его осенило, что это дом его старого друга Эда, в котором Ниллон не был уже довольно давно. Нил озадаченно помотал головой, удивляясь собственной растерянности. Через пару мгновений послышался плеск воды – за кустом стоял мужчина с лейкой, который неторопливо ухаживал за садиком. Ниллон узнал его: это был отец Эда, Гэнли Смуссфилд, полноватый долговязый мужчина с очень жидкими волосами, крупным крючковатым носом и неприятными толстыми губами. На нем была клетчатая рубашка, потертые домашние брюки и старое кепи с блестящим козырьком.

– А, Нил, проходи, не стесняйся! – Гэнли Смуссфилд приветливо махнул рукой, и Ниллон не решился ответить отказом, сочтя возможным все же уделить несколько минут этому человеку, несмотря на то, что тот довольно плохо относился к профессору Хидену и отцу Ниллона. В свое время Смуссфилд-старший чуть было не стал угрозой дружбы Ниллона и Эда, так как был человеком консервативным и не разделял увлечение молодых людей опасными байками старого Хидена.

– Давненько не виделись, мистер Смуссфилд! – поприветствовал хозяина Нил, отворяя решетчатую калитку, чьи завитушки и лепестки не пощадила ржавчина.

– Здравствуй, здравствуй! – отец Эда весьма радушно улыбнулся, будто между ними никогда и не было никаких разногласий. – Рад тебя видеть, сынок!

– А что, Эд уже… ушел?

Услышав это, Гэнли Смуссфилд сразу помрачнел, так как, по-видимому, вспомнил, куда сейчас направился его сын, однако постарался сохранить доброжелательный тон:

– Послушай-ка, Нил… У меня к тебе один разговор; я очень надеюсь, что ты поймешь меня правильно. Мы не всегда ладили, да… Но твой отец… В общем, он не прав. Прошу тебя, отговори его от этой идеи.

– Вы о чем?

– Я думаю, ты понимаешь, о чем я, – в голосе господина Смуссфилда уже появлялось раздражение. – Твой отец метит в прантский Совет, и там он уж конечно начнет всячески агитировать людей против аклонтизма, а если учесть, что Кариф может скоро принять эту веру, то это грозит нам большими неприятностями.

– Боюсь, все равно не понимаю, сэр, чего вы от меня хотите, – пожал плечами Ниллон. – Я не лезу в дела своего отца, да и, признаться, в некоторых вопросах я…

– Да не глупи же, сынок! – воскликнул Смуссфилд. – Как до тебя не дойдет, что в конечном итоге карифянам будут противостоять многотысячные армии, и они все равно примут этот треклятый аклонтизм! А когда к нам заявятся их проповедники со своей гвардией, они просто перебьют недовольных – и кто от этого выиграет!? Ты единственный, кто может убедить своего отца не высовывать нос и отказаться от идеи пробраться в этот чертов Совет…

– Знаете, сэр, мне кажется, наши взгляды по этому вопросу слишком сильно разнятся, – холодно заметил Ниллон. – Мы с вами просто не поймем друг друга.

– Ах же, черт тебя дери! – в сердцах вскричал Гэнли Смуссфилд, с досады хлопнув ладонью по колену. – Тебе ведь жить в этом городе! Одумайся!

– Видите ли, сэр, если вы привыкли всегда и во всем сдаваться без боя, то мы с отцом – люди иного порядка и будем отстаивать свои взгляды до конца! – свысока бросил Ниллон, неспешно направляясь к выходу.

Тут Смуссфилд окончательно потерял контроль над эмоциями.

– Ну и убирайся, пижон! – рявкнул он, багровея. – Потом будешь рыдать – и попомнишь мои слова! Проваливай!

Ниллон поспешил оставить своего разгневанного собеседника одного, который еще продолжал бубнить ему вслед какие-то бессвязные ругательства.

«Вот ведь надо ж было так… Мило поболтали, ничего не скажешь!»

Пропетляв через паутину узких переулочков, Ниллон поспешил через площадь к Большой Ясеневой улице. Сердце у него подскочило, когда он увидел на башенных часах без десяти минут двенадцать.

«Прибавлю шаг! Хотя теперь уже наверняка опоздаю… Вот черт! И что меня дернуло задержаться у этого дома?»

Перейдя площадь, Ниллон свернул на Большую Ясеневую. Нелепый разговор с отцом его доброго друга не выходил у него из головы. Ускоряя шаг, он приближался к зданию прантского университета, который не работал уже около ста лет. Власти Пранта дали добро на проведение профессором Хиденом лекций-конференций в стенах этого полуразрушенного здания, хотя многие горожане высказывались за запрет лекций и изгнание профессора из города, дабы не смущать умы детей вредным вольнодумством. Для Ниллона же общение с профессором Хиденом было как глоток свежего воздуха: на его лекциях он не только черпал множество знаний в области истории, политологии, психологии, а также всегда мог поучаствовать в объективной и подробной оценке многих явлений.

Уже почти перейдя на бег, Ниллон взлетел по обветшалым ступенькам, мимо некогда величественных колонн, ко входу в университет. Пройдя лабиринтом мрачных коридоров, он, наконец, очутился у входа в просторный лекционный зал. Дверь отсутствовала, поэтому входящему сразу открывался простор ступенчатых рядов, напротив которых располагалась широкая кафедра.

Полдень был неслучайно выбран для проведения лекций, так как именно в это время солнечные лучи, падая сквозь широкие оконные проемы, ярко освещали весь зал. За кафедрой стоял профессор Хиден: высокий седой человек в темно-синем сюртуке, с большой плешью на голове и пепельным оттенком кожи. О нем нельзя было сказать «старик», хотя Райджесу Хидену было определенно за восемьдесят. Осанистый, подвижный, он всегда источал поразительную даже для молодых людей энергетику.

В зале в тот момент присутствовало человек пятнадцать прантской молодежи. Все они, а также и профессор, повернули головы в сторону Ниллона, когда тот появился на пороге.

– Вы опоздали, молодой человек, – с укоризной произнес профессор Хиден, смерив Ниллона осуждающим взором своих холодных серых глаз, – лекция уже началась. Впрочем, проходите – в последнее время вы и так нечастый гость.

Профессор Хиден и Ниллон нередко имели приватные беседы друг с другом за пределами университетских стен, однако на людях профессор предпочитал не выказывать ему никакого особого расположения, демонстрируя свою обычную беспристрастную холодность.

Раскрасневшись, Ниллон начал пробираться на свое место. Он предпочел сесть не слишком далеко от кафедры (чтобы не подумали, что он прячется), но и не слишком близко (чтобы не быть на у всех виду). Только теперь, слегка оправившись от смущения, он заметил, что один из слушателей в зале стоит на ногах (видимо, появление Ниллона прервало его выступление).

Это была девушка – что само по себе было редкостью на лекциях профессора Хидена. Не без удивления Ниллон узнал в ней свою недавнюю знакомку, карифянку Геллу Брастолл.

– Итак, мы говорили о понятии диктатуры, – заговорил профессор Хиден своим привычным размеренным тоном. – Премногоуважаемая Гелла из Дакнисса считает, что диктатор – это правитель, не считающийся с чаяниями собственного народа, готовый при этом на любое кровопролитие и жестокость во имя государственных нужд. Хорошо, – Хиден обвел аудиторию глазами, – может ли кто-либо из присутствующих дать иное определение диктатуры?

С полминуты все молчали, после чего на ноги поднялся тощий юноша с курчавыми волосами, рассеянным взглядом и бледным невыразительным лицом. Это был Эд Смуссфилд – друг детства Ниллона, начитанный, рассудительный, и крайне вяло обнаруживающий свои эмоции практически в любой ситуации. Эд в последнее время заходил на лекции профессора Хидена еще реже, чем Ниллон, поэтому тот был очень удивлен, увидев его здесь.

– Эд Смуссфилд, Прант. В общем, я согласен с определением Геллы, – произнес он своим сухим, лишенным всякого эмоционального оттенка голосом. – Однако я бы добавил, что «диктатура» – понятие скорее геополитического масштаба. На мой взгляд, оно носит оценочный характер.

– Не могли бы вы пояснить, что вы имеете ввиду? – попросил профессор Хиден.

– Да, конечно. Например, Альхаро VIII – законный король Макхарии. Династия Монтейрисов держится на троне уже более четырехсот лет, и легитимность его власти не вызывает ни у кого сомнений. Йорак Бракмос – лорд-протектор Сиппура, он правит страной от имени короля Кайлеса Дальсири и пользуется всей полнотой власти без оглядки на другие страны. Но Тиам Дзар в своем Геакроне – это зажатый в угол мышонок, который грозит всему миру своим железным кулачком, изображая воина-титана. И только благоразумие и нежелание проливать кровь невинных удерживают правителей могучих держав от того, чтобы раздавить Геакрон. С их точки зрения, Дзар всего лишь узурпирует власть, как узурпировал его отец. Следовательно, он – не более чем выскочка-диктатор.

– Что ж, вы копнули несколько глубже по сравнению с выступавшей до вас, – сказал профессор Хиден. – Но тем не менее, молодой человек, – простите мне мою стариковскую резкость, – вы слишком формально подходите к обсуждаемому вопросу. Вы начинаете рассуждать о геополитике… Но геополитика – кровавая настольная игра, в которую играют люди без сердца и малейшего понятия о морали. Между тем наша цель – вникнуть в истинную суть вопроса. Чем же Тиам Дзар отличается от правителей других государств? Почему его называют диктатором, и что, собственно, кроется за этим словом?

«Ох, не то вы все обсуждаете, – думал про себя Ниллон, – Настоящая опасность исходит от аклонтистского альянса, а не от Геакрона».

После минутной паузы профессор продолжил:

– Полагаю, никто более не желает высказаться. Что ж, тогда я изложу свой анализ этой проблемы. Как сказала Гелла, диктатор кровожаден и жесток, но ведь это в той или иной степени можно сказать и о любом другом правителе. Эд, в свою очередь, поставил во главу угла легитимность правителя в глазах правителей других государств. Вы оба были отчасти правы в своих суждениях, но ни один из вас не увидел сути рассматриваемого явления. Впрочем, – лицо профессора Хидена посетила ехидная усмешка, – Это не удивительно, ведь понятие диктатуры само по себе – фикция. Какая нам разница, на каких основаниях человек пребывает у власти? Это никоим образом не влияет на фактически осуществляемые им функции. Любой политик по определению убийца, и не важно, как он именуется: королем, лордом-протектором или же попросту диктатором.

– Простите, сэр, – взволнованно произнесла Гелла, – но не слишком ли вы категоричны в своих суждениях?

– Ничуть.

– А я все же готова с вами поспорить. Мой отец, Гранис Брастолл – член карифского Правящего Совета. Он уважаемый человек, народ любит его, и едва ли кто-то усомнится в его порядочности.

– У вас в Карифе – может быть.

– Вы даже не знаете моего отца! – почти вскрикнула Гелла. – Но, тем не менее, считаете, что он убийца. Да? Если так, то скажите мне это прямо в лицо!

Другой бы мог смутиться от подобной постановки вопроса, но только не Райджес Хиден – Ниллон знал это наверняка.

– Ваш отец – убийца, – произнес профессор со всей возможной невозмутимостью.

– Ч-ч-ч-ч-то? – прошипела Гелла. – Да как вы смеете…

– Смею, да еще как. Возможно, вы, карифяне, не любите вспоминать 719 год и зачистки северных районов Кампуйиса. Но я убежден, что именно ваш отец был одним из тех, кто отдал приказ на проведение этой операции. Впрочем, не думаю, что он делился с вами подробностями этого дела за чашкой вечернего чая.

– Тогда были уничтожены опасные группировки кампуйцев… – произнесла Гелла надтреснувшим голосом, – К-которые совершали набеги на южные провинции…

– Вне всякого сомнения! А вместе с ними – множество мирных селений. Женщин, стариков, детей вырезали как скот!

– Вы не можете этого знать! – в отчаянии взвизгнула Гелла. – Вас там не было!

– Зато я лично общался со многими беженцами.

Вся в слезах, Гелла бросилась к выходу, бессвязно повторяя «Ненавижу, ненавижу!» Ниллон в этот миг презирал профессора, как никогда до этого. Он внезапно ощутил укол того чувства, которое впервые испытал, встретив Геллу у здания театра. Теперь ему хотелось броситься к ней, остановить ее, но он не смел надеяться, что она ответит ему взаимностью. К тому же, теперь он узнал, что она – дочь влиятельного карифского политика, что еще больше увеличивало пропасть между ними.

Гелла Брастолл покинула лекционный зал, и Ниллон с горечью осознавал, что, возможно, никогда больше ее не увидит.

Лекция продолжилась, но Ниллон, погрузившись в себя, не принимал участия в обсуждениях. Вокруг говорили о личности Тиама Дзара, о его перспективах в качестве геакронского правителя, о том, насколько он может быть склонен к сближению с Карифом. И ни слова об аклонтистах… Ниллону казалось, будто профессор Хиден нарочно не поднимает эту тему на своих лекциях. Но почему?

Слушатели стали неспешно покидать зал, негромко переговариваясь. Кто-то подходил к профессору, чтобы задать приватные вопросы. Ниллон отрешенно глядел в одну точку, полностью игнорируя происходящее вокруг. Наконец, они остались в зале вдвоем с профессором Хиденом.

– Зачем вы это сделали? – вяло пробормотал Ниллон.

– Ты имеешь в виду, зачем я сказал этой Гелле правду? За мной в принципе водится эта дурная привычка.

Ниллон пропустил сарказм мимо ушей, продолжая уныло пялиться в пространство, даже не поворачивая голову в сторону профессора.

– Я видел, как ты смотришь на эту карифянку… – как бы с участием произнес профессор Хиден. – Ниллон, пойми… Я допускаю, что в тебе могло зародиться прекрасное чувство. Но скажи мне честно: высока ли вероятность того, что у вас с Геллой могло что-нибудь получиться?

– Ну, уж вы постарались, чтобы не получилось!

– Она – дочь карифского политика…

Минут пять никто не произносил ни слова. Молчание решился нарушить Ниллон:

– Мы встретились с ней случайно… у здания заброшенного театра. И я сразу почувствовал, что в ней есть что-то особенное. Она не похожа ни на одну другую девушку, понимаете?

– Нил, я понимаю тебя…

– Да что вы можете понять! – оборвал Ниллон, вскакивая на ноги. – Вы сами-то хоть любили кого-нибудь в своей жизни?

– Любил, уж поверь. Когда-нибудь я расскажу тебе о…

– Да будь я проклят! – вскричал Ниллон. – Что я тут сижу с вами? Я ведь могу еще попытаться найти Геллу, пока она не покинула Прант. Постоялый двор… Гелла говорила, что остановилась там. Нужно поспешить…

– Ниллон, постой!

– Оставьте меня, сэр! Вы уже достаточно мне навредили.

Выбежав на улицу, Ниллон еще без малого полчаса пытался поймать извозчика. Когда ему, наконец, удалось это сделать, он, пообещав заплатить вдвое больше тарифа, велел гнать, что есть мочи, в Западный Дистрикт, где находился постоялый двор. С бешено колотящимся сердцем Ниллон ворвался внутрь заведения и без лишних церемоний потребовал, что хочет видеть хозяина.

Найдя пухлую, пожилую, заспанного вида хозяйку, Ниллон за определенную сумму выведал у нее, что русоволосая, небедно одетая, с карифским выговором девушка лет двадцати покинула заведение, может быть, чуть более часа назад…

Ниллон брел по прантским улицам совершенно разбитый и понурый. Не зная, чем себя занять, и как заглушить свою грусть, он прослонялся по городу до темноты. Он думал было зайти к отцу, чтобы излить душу, но что-то удержало его от этого. Ниллон пытался начать размышлять об аклонтистской угрозе и о том, какую ужасную, подлую, пораженческую позицию занимают люди наподобие Гэнли Смуссфилда. Но эти мысли вводили его в еще более мрачное состояние, и он не стал сосредотачиваться на них.

Не зная, что бы еще предпринять под конец дня, Ниллон решился посетить прантский маяк, по которому он любил бродить еще ребенком. Старый смотритель Малио Ксинкс был другом семьи Сиктисов, и всегда хорошо ладил с Ниллоном. Старик был рад его видеть, и без вопросов пропустил на маяк.

В этом огромном, мрачном сооружении Ниллон провел немало радостных минут своего детства, играя в догонки со своими друзьями Бафнилом и Эдом. Родители же часто возмущались, говоря, что на маяке опасно: неосторожное поведение на такой высоте грозит падением. Но Малио Ксинкс всегда вступался за ребят, заверяя, что они под его надежным надзором.

Ниллон поднялся в световую комнату на вершине маяка. В чугунной жаровне горели дрова – свет отражался от зеркал, прикрепленных к потолку. Ниллон оперся ногой на подоконник, обозревая в такой позе простор Пряного моря внизу. Вдалеке виднелись огни маяков Лиита – островного края по ту сторону воды.

Волны тихо плескались внизу… Одинокие чайки время от времени пролетали, покрикивая в вечерней тиши. Замечтавшись, Ниллон неожиданно вздрогнул, так как ему послышались внизу чьи-то шаги. Старик Малио навряд ли бы стал сейчас сюда подниматься, поэтому молодого человека охватила некоторая тревога.

– Кто здесь? – решился позвать Ниллон, приближаясь к краю мрачной винтовой лестницы.

– Это я, Ниллон, не бойся, – ответил голос Райджеса Хидена.

От сердца отлегло. Но нельзя сказать, что профессор был сейчас желанным гостем.

– Как вы узнали, что я здесь? – устало бросил Ниллон, когда пожилой мужчина поднялся наверх.

– Интуиция, – с долей лукавства ответил Хиден. – Почему-то я был уверен, что найду тебя именно здесь.

– А что вам, собственно, нужно?

– Знаешь, я хотел извиниться… за сегодняшнее свое поведение. Не хочу, чтобы ты счел меня тем, кто считает сословные различия большой преградой для отношений между людьми. Просто… ты же знаешь, на своих лекциях я часто даю волю эмоциями, и начинаю рассуждать о многих вещах без прикрас. За это молодежь и любит мои лекции! А та девчонка… Скажу по опыту: мне кажется, что она еще вернется.

– Не берите в голову, сэр. Мы виделись с ней всего раз, я не сильно переживаю, – эти слова Ниллон постарался произнести так, чтобы самому как можно сильнее поверить в них.

Какое-то время оба молчали. Волны шумели снаружи, и в вечернем воздухе витал дух морской авантюры.

– Ты, должно быть, уже слышал об угрозе с юге? – наконец, произнес профессор с некоторым напряжением.

– Вы об Аклонтах?

Старик кивнул.

– У меня сложилось впечатление, будто эта тема вам не по душе.

– Видишь ли, в чем тут дело… – Хиден тяжело вздохнул, словно не в силах собраться с мыслями. – Меня изгнали из Сиппура – у них никому не дозволено открыто выражать свои мысли. В Дакниссе меня тоже не поняли – и вот я здесь… Словно загнанный зверь, понимаешь? Мне хочется бить тревогу, голосить что есть мочи о нависшей над нами угрозе, но… Веришь ли, Ниллон, я впервые в жизни чувствую страх… страх остаться неуслышанным, непонятым… окончательно сделаться изгоем в этом мире. Может, хотя бы ты подскажешь мне что-то?

– Действовать, сэр! – Ниллон ободряюще хлопнул профессора по спине. – Действовать! Не вы ли учили меня, что нельзя позволять страху глушить в нас лучшие начинания? Зачем бояться неудачи? Попытаться в любом случае стоит! Скажите, а что если нам… попробовать организовать некое подобие конференции, посвященной проблеме аклонтизма? Не здесь, конечно, а в каком-то другом карифском городе. Пригласить влиятельных людей, журналистов и вынести эту проблему на публичное обсуждение?

Профессор ответил не сразу.

– Ох, Ниллон, мальчик… Признаться, я слегка озадачен. Быть может, в твоем предложении и есть здравое зерно, но… Какого эффекта мы добьемся в итоге?

– Как минимум, наведем знатного шороху, – с улыбкой ответил Ниллон. – Да, мы не решим проблему как таковую, но внимание к аклонтистской угрозе привлечем. Поставим Кариф на уши!

– В принципе, я бы мог организовать нечто подобное, – задумчиво протянул Райджес Хиден после небольшой паузы. – Город Дирген хорошо бы подошел для этой цели – у меня есть друзья среди тамошнего совета, они могут помочь с организацией. А с помощью знакомых в Дакниссе я напечатаю о конференции в газетах. Пожалуй, птиц с этой вестью можно будет послать даже в Виккар и Сиппур!

– Вижу, что приободрил вас, – довольно произнес Ниллон. – По крайней мере теперь появилась пища для размышлений!

– И наметки для плана дальнейших действий! – вдохновленно завершил профессор Хиден. – Уфф… Ну, славно! Обсудим это на днях более подробно. А сейчас, наверное, пора расходиться…

– Да, пожалуй… – согласился Ниллон. – Но я все же останусь здесь еще ненадолго. Хочется… еще немного побыть наедине со своими мыслями.

Профессор хотел было что-то возразить, но вместо этого лишь неловко вздохнул, и, что-то тихо пробормотав, побрел по узкой лесенке вниз.

Ниллон погрузился в воспоминания. Перед его глазами проплывали образы как далекого, так и недавнего прошлого. Он вспомнил, как четыре года назад пригласил профессора Хидена в Прант. Тогда он случайно получил в руки номер дакнисской газеты, который рассказывал о просветительских бесплатных лекциях скандального профессора, в прошлом едва избежавшего гибели от рук сиппурийских гонителей. И тогда Ниллон решил написать письмо! Письмо с приглашением посетить Прант и прочитать свои лекции здесь. Отец передал это письмо через знакомых и… кто бы мог подумать, что седовласый мыслитель откликнется на просьбу незнакомого мальчишки и решит посетить Союз Побережья!

История казалась невероятной, но это произошло, и со временем мальчик с профессором сдружились – в той мере, в какой это было, конечно, возможно, учитывая их возраст.

«Я стал его любимчиком, – со смущением вспомнил Ниллон. – Да, именно так – любимчиком… По-другому и не скажешь».

Но он всегда был ведомым. Всегда в своих мыслях превозносил профессора и слепо доверял ему. Но сегодня… тот показал себя, как простой, смертный человек, которому тоже свойственно порой бояться и проявлять нерешительность. И когда Хиден одобрил его смелый план конференции, Ниллон испытал настоящую гордость – теперь он понял, что способен не просто слушать, но и говорить, стараться быть услышанным, доносить свои идеи до других.

И вдруг он снова вспомнил Геллу. Ее дерзкую улыбку, ее звонкий, жизнерадостный голос, глаза, исполненные детского, искренного любопытства. Но чем? Чем именно она могла так задеть?

«Та девчонка… Скажу по опыту: мне кажется, что она еще вернется», – вспомнил он недавние слова профессора. Что это было: попытка утешить ложной надеждой? Или же искренее ощущение?

В темноте Ниллон не смог заметить трещину на подоконнике. В какой-то момент он просто услышал треск обрушающегося камня и полетел головой вперед.

«Я не могу умереть, – подумал Ниллон, стремительно приближаясь к короткой полоске земли перед маяком. Он не кричал, не испытывал страха, а лишь твердую уверенность, которая будто бы могла и должна была трансформироваться в реальность. – Несмотря ни на что, я не могу… Только не сейчас».