Текст книги "Эхо Погибших Империй (СИ)"

Автор книги: Илья Колупалин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3

Геакрон. Середина лета 729 года после падения Эйраконтиса

«Голова уже кругом идет от этих бумаг», – Кира подперла рукой подбородок, после чего устало потянулась в своем кресле.

«Наверное, уже за полночь… Нужно отсортировать еще две папки. Толстенные какие… будь они не ладны! Может, к черту? Оставлю одну назавтра. Старик Варкассий едва ли спросит с меня. Он вообще стал каким-то рассеянным. А у меня сейчас уже глаза слипаются…»

Сегодня в штабе генерала Освина Варкассия гостили странные личности. Их разговор с генералом продолжался довольно долго, а закончился тем, что старик с руганью выпроводил чужаков. Для добродушного Варкассия гнев сам по себе был редкостью, так что изумленная Кира не стала расспрашивать его ни о чем, хотя теперь втайне жалела, что не подслушала разговор. Интерес к чужим тайнам не был чужд тридцатидвухлетней работнице генеральской канцелярии, однако благоразумие Киры все-таки чаще брало верх. Она понимала, что такое «знать свое место».

Ее товарищ и помощник в канцелярских делах Лари Кьял приболел, и сегодня Кира засиделась затемно. Она все же решила оставить последнюю папку назавтра и засобиралась домой. Кабинет генерала был уже давно заперт, и Кира покидала штаб последней – не считая часовых в серо-зеленых мундирах у входа.

Штаб находился в центре геакронской столицы, Кира же жила неподалеку, всего в десяти минутах ходьбы. «Явный плюс моей службы» – любила повторять она про себя.

В столь поздний час встреча с ночными патрулями могла означать серьезные неприятности, даже тюрьму. В Геакроне гражданам было запрещено появляться на улицах после захода солнца – в целях безопасности. Но Кира, как работница генеральского штаба, имела особый пропуск, так что патрули страшили ее не больше, чем крики кошек в подворотне.

«Вот это благодать! – несмотря на усталость, Кира не могла не отметить, как прекрасна безлюдная ночная улица. – Даже воздух сейчас кажется слаще, чем в любое другое время!»

Воздух и в самом деле благоухал: к ночной прохладе примешивался аромат рододендронов, растущих по краям аллеи. Кира широкими шагами шла домой, а длинный кинжал, висевший на поясе, слегка похлопывал ее по бедру. То было ценное оружие: подарок Освина Варкассия – старик частенько проявлял к Кире отеческие чувства, выделяя ее из числа прочих штабных служащих. Отсутствие людей на улице зарождало в сердце мизантропки Киры исключительно радостные чувства. Она по жизни сторонилась людского общества, и не сильно переживала из-за отсутствия семьи.

«Государство – вот моя истинная семья, – часто говорила она себе. – Великий правитель, доко[1] Дзар – вот единственный предмет моего восхищения и преклонения!»

Кира Меласкес жила одна, в маленьком кирпичном доме на Мясницкой улице. Ее родители уже давно покинули этот мир. Отец служил в пограничном отряде и погиб в стычке с предателями, пытавшимися бежать в Кариф – Кира была тогда еще совсем девчонкой. А матери не стало двенадцать лет назад – ее забрала чахотка.

Несколько необычным для постороннего человека был тот факт, что Кира почти нисколько не тосковала по родителям. Единственное, что она помнила об отце, так это то, что он то и дело кричал на мать, да так, что Кира постоянно съеживалась и забивалась в дальний угол, чтобы не быть свидетельницей их бесконечных ссор.

Мать же после гибели супруга ожесточилась сердцем, превратилась в угрюмую и озлобленную женщину. Она вечно наказывала дочь за мелочи: трепала за волосы, лишала пищи, а однажды, когда Кира порвала юбку в драке с одноклассницами, заставила снять ее и пройтись в таком виде по кварталу. Но больше всего мать любила лупить Киру специальной деревянной дощечкой, которая висела в комнате девочки как напоминание о необходимости послушания. Кира несколько раз сбегала от матери, но жандармы ловили ее, и дома девочку всякий раз ожидала жестокая взбучка.

Когда мать заболела, Кира сбежала от нее в последний раз – только чтобы не заразиться. Больше всего она боялась, что мать сможет побороть болезнь: упитанная, полная сил, та никогда не создавала впечатления слабого здоровьем человека. Но перед своим побегом Кира украла у нее все деньги – чтобы мать точно не смогла достать лекарства.

И мать умерла – к радости и облегчению Киры. На похоронах она бросила в ее могилу ту самую дощечку, которой мать била ее, – и впервые за многие годы вздохнула полной грудью. Тогда она стала полноправной и единственной хозяйкой кирпичного дома на Мясницкой улице.

Кира любила свой дом, в нем ей было хорошо и уютно. Она все здесь постаралась обустроить на свой лад: чтобы о прежних временах не осталось даже памяти. А вот гостей она не слишком жаловала – по мнению Киры, дом – место сугубо личное, и вторжение всегда казалось ей чем-то оскорбительным. Впрочем, и друзей-то у Киры почти не было: в школе она всегда была изгоем и от сверстников получала лишь тычки и издевки. Лари Кьял был ее единственным другом и товарищем по службе, однако и ему Кира не могла полностью открыть свою душу.

В ту ночь Кира спала спокойно, безмятежно. Ей приснился довольно странный сон: в нем Освин Варкассий был ее отцом. Они сидели вместе за столом дома у Киры и складывали фигурки из бумаги (в детстве Кира действительно очень любила этот вид занятия). Старик что-то говорил ей тихим голосом и улыбался.

Проснувшись, Кира поняла, что ей пора собираться на службу. Она поспешно оделась, затем наскоро позавтракала и умылась, после чего направилась в генеральский штаб. На рабочем месте ее уже ждал Лари Кьял – ровесник Киры, тощий человек с редеющими волосами, глубоко посаженными глазами и крючковатым носом, который теперь был красным из-за болезни. Шею он обмотал шерстяным шарфом рыжего цвета. Вид у Лари был явно недовольный: он даже не соизволил поприветствовать Киру. – Ты вчера оставила папку неотсортированной? – гнусаво проворчал он. Отпираться было глупо. – Я…

– Ну вот! А влетело мне, – Лари громко высморкался в свой носовой платок, – Что-то старый хрен в последнее время как с цепи сорвался. Даже не похоже на него. «Ты прав», – подумала Кира, но промолчала.

Кира уселась за свой стол, и разложила перед собой бумаги, стараясь делать вид, будто она и не опоздала вовсе. За опоздание можно было схлопотать разжалование и ссылку в отдаленную область, но только не в том случае, если твой начальник – Освин Варкассий. Пожилой генерал никогда не любил тиранить своих подчиненных, однако, учитывая его теперешнюю раздраженность, от него можно было ждать чего угодно.

Вскоре дверь генеральского кабинета распахнулась, и оттуда вылетел седоволосый, аккуратно подстриженный человек в генеральском кителе, галифе и черных сапогах. Лицо его выражало крайнее раздражение, даже ярость: таким его Кира еще не видела никогда. Генерал Варкассий обнажил нижние зубы в нелепом оскале, тупым взором глядя на своих подчиненных. – Кира, Лари… Сегодня вы мне больше не понадобитесь. Можете идти. Товарищи испуганно переглянулись.

– Но, ваше превосходительство, – попыталась возразить Кира, – Мы не имеем право оставлять место службы. Если узнают, что мы…

– За вас отвечаю я! – Варкассий рявкнул так, что Кира аж подскочила на стуле, – Ваше дело – выполнять то, что я вам велю. Вон! Оба! Живо!

Теперь уже пришлось подчиниться. Спускаясь вниз по каменной лестнице, Кира и Лари не смели заговорить друг с другом. Однако когда они вышли на улицу и удалились от караульных у входа на достаточное расстояние, Кира негромко произнесла: – С Варкассием творится что-то неладное, Лари. Знаешь, нам следует приглядывать за ним. Сегодня с утра к нему заходил кто-нибудь? Лари нервно кивнул. – Более того, – он наклонился, понизив голос, – эти люди все еще там. Кира сделала все, чтобы не показать, какое впечатление на нее произвели эти слова. «Сказать ли ему? Поделиться ли своими подозрениями? Непростой вопрос. Можно ли тебе довериться, Лари Кьял? Нет, пожалуй, не стоит. По крайней мере, не сейчас… Пока буду действовать в одиночку». – Нам надо быть начеку – вот что, Лари. Если у командира начинаются проблемы, проблемы могут начаться и у его подчиненных. Кире померещилась тень испуга в глазах штабного клерка.

– Предлагаю пока ничего не предпринимать и следить за поведением старика. Только не вздумай расспрашивать его о чем-либо: можешь нарваться на неприятности. Ты понял? – Понял – как не понять… – Вот и славно. А сейчас расходимся. – Погоди… Если ты не слишком против… Не мог бы я… В общем… ты не позволишь проводить тебя до дома? – Не позволю. Ступай домой, Лари, выздоравливай. – Кира смерила парня холодным взглядом, после чего тот, пробормотав что-то невнятное, поспешил удалиться. Лари уже не раз пытался оказывать Кире знаки внимания – но ее совершенно не интересовал этот жалкий, трусливый тип. Как товарищ по службе он был добр и отзывчив, но она просто не могла рассматривать Лари как мужчину. Когда неудачливый ухажер скрылся из виду, Кира повернула обратно в сторону штаба, взойдя на крыльцо огромного каменного здания госпиталя, располагавшегося на углу улицы. Караульные у дверей штаба не могли видеть ее в этом месте, в то время как Кире было прекрасно видно, кто заходит в здание и кто его покидает.

Кира сняла офицерский китель, скатав его так, чтобы нигде не были видны погоны, или пуговицы со стальным кулаком Геакрона. Теперь она могла сойти за простую горожанку: белая ситцевая сорочка, серая шерстяная юбка и ботинки – ничто не выдавало ее принадлежности к военной службе. Люди проходили мимо, не обращая на Киру внимания, а она все выжидала, не сводя глаз со входа в штаб Варкассия.

Спустя где-то час своего пребывания в засаде Кира была вознаграждена: дверь штаба распахнулась, и оттуда показались три фигуры в серых плащах – караульных как будто не смущало присутствие незнакомцев. Быстро обмолвившись о чем-то, двое из них отправились прочь, третий же – в сторону госпиталя.

«Это мой шанс» – решила Кира. Выждав за толстой каменной колонной, пока человек в сером плаще пройдет мимо, Кира медленно отправилась вслед за ним.

Незнакомец свернул за угол – Кира последовала за ним, сохраняя дистанцию. Они шли по Второй Глинобитной улице: здесь было довольно людно, и Кира не боялась, что может вызвать подозрения. Спустя минут десять преследуемый свернул в Жабий тупик – место, довольно редко посещаемое благополучными гражданами. «Ну что ж – поздно идти на попятную. А иначе, зачем я все это затеяла?»

Незнакомец проследовал в бар «Унисолтис» – Кира раньше здесь не была и могла лишь гадать, какие личности околачиваются внутри. Увидев, что внизу у входной двери отсутствует один кирпич, она решила затолкать в проем китель, так как внутри он только помешал бы ей и мог вызвать ненужные вопросы. Еще не переступив порог, Кира поскользнулась и непременно расшибла бы себе колено, не успей она выставить руки при падении. В том месте каменная плитка была невероятно гладкой и скользкой, будто бы ее чем-то отполировали. Тихо ругнувшись и поспешно оправившись, Кира вошла внутрь, радуясь, что никто не увидел ее конфуза.

В «Унисолтисе» стоял полумрак, а в воздухе пахло табаком и дешевой выпивкой. В баре было немноголюдно, однако почти все присутствовавшие посетители обернулись на Киру, когда она вошла. Ощутив на себе мужские взгляды, – презрительные, оценивающие, похотливые, – Кира растерялась и даже позабыла на какое-то время, зачем она здесь.

«Какой кошмар, – думала она в смятении. – Ведь они смотрят на меня, как будто я… как будто я… Нет, нет, я не могу произнести это слово даже мысленно. Мать за одно такое слово отдубасила бы меня до лиловых ягодиц. Знаю, женщины в южных странах занимаются этим на вполне законных началах… Но у нас в Геакроне мудрый доко Дзар бдит за общественной нравственностью, как бдел его отец. Однако… Кира, соберись! Ради своей цели ты должна взять себя в руки. Именно роль такой женщины ты и сыграешь… И если этот человек тот, за кого ты приняла его, это должно сработать».

Увидев человека в сером плаще, расположившегося за третьим столиком от барной стойки, Кира воспрянула духом и направилась в его сторону, стараясь сохранять спокойный и непринужденный вид. Как ни в чем не бывало опустившись на стул напротив незнакомца, Кира тепло улыбнулась и спросила как можно приветливее: – Надеюсь, не против?

Человек сидел, откинув капюшон. Его выразительное румяное лицо обрамляли густые темные кудри. Живые карие глаза глядели на Киру дерзко и вместе с тем удивленно.

– Конечно, не против, красавица! – Кира не была красавицей, однако понимала, что мужчина лжет, чтобы сделать ей приятно. – Кира, – представилась она.

– Чу́дное имя, – незнакомец криво улыбнулся. – Я – Пэйон. И что же делает славная девушка с именем Кира в столь неприглядном заведении?

Пэйон (если только это было его настоящее имя) уже сейчас вызывал у нее серьезные подозрения. Человек этот странно выделялся на фоне остального сброда, наполнявшего бар. Он был недурно одет, обладал какими-никакими манерами, а что самое главное, не был так угрюм, как остальные клиенты, большинство из которых мрачно склонилось над своими кружками с пойлом. Напротив, Пэйон, пребывал в бодром настроении, и с каждой минутой смотрел на Киру, казалось, с все большим интересом.

– Ну… если честно, я немного заскучала, и решила попытать счастья… пусть даже в столь невзрачном месте. И, как вижу, не ошиблась, – последнюю фразу Кира произнесла с нежным придыханием, слегка вскинув брови.

Это произвело должный эффект: Пэйон встрепенулся, не сводя с Киры глаз, шевельнул кадыком, ноздри его затрепетали.

«Отлично. Когда мужчина возбужден, он забывает об осторожности, и, следовательно, выше вероятность того, что он совершит какой-то промах». Тут к ним подошел слуга и осведомился, чего желают почтенные граждане. – Мне коньяку! – заявил Пэйон. – Три рюмки, не меньше! Слуга явно смутился, недоуменно переводя взгляд то на Киру, то обратно на Пэйона. – Простите великодушно… – бормотал он, – Но какой… какой…

«Да, и действительно, – подумала Кира со злорадством, – какой еще к черту коньяк? Коньяк никогда не производили ни в Геакроне, ни в Карифе. Так зачем же пытаться заказать его здесь?» Пэйон поспешил разрешить заминку: – Что, нет коньяка? Вот незадача! Ну, так несите виски, что же поделать! – Слушаюсь. Чего изволит ваша дама?

«Сока, только сока!» – в отчаянии подумала Кира, которая терпеть не могла спиртное. Но откажись она от выпивки, это тотчас вызвало бы подозрения ее визави. – Мне пару бокалов красного вина.

– Отличный выбор, – одобрил Пэйон, – Женщинам не пристало хлестать крепкое пойло! Вино в самый раз. Когда напитки подали на стол, новый знакомый Киры произнес тост:

– Что ж, за знакомство! За тебя, прекрасная Кира! Не каждый день встретишь такую славную девушку… – прервав сам себя, он залпом осушил рюмку.

«Еще одна странность. В Геакроне считается хорошим тоном сделать «глоток почтения», прежде чем выпить. Этого негласного правила обычно стараются придерживаться даже самые беспутные выпивохи». Пэйон же не счел нужным совершить эту маленькую церемонию.

Кира же, не спеша попивая свое вино, продолжала наблюдать за собеседником. Так же резво осушив вторую рюмку виски, Пэйон произнес: – Так ты говоришь, тебя одолела скука… Я полагаю, пора бы ее развеять? – Я не прочь, – проворковала Кира, вновь кокетливо взметнув брови.

И как бы в подтверждение своих слов, она медленно расстегнула верхнюю пуговицу своей сорочки. Она видела, как вздымается грудь ее нового знакомого, в глазах его читалось желание – еще чуть-чуть, и он совсем перестанет себя контролировать.

– Ну, так идем – чего тянуть? Уединимся в будуар, я уверен – у бармена тут найдется для нас укромная комнатушка.

Что еще за диковинное слово – «будуар»? Подозрения Киры росли как на дрожжах. Она негромко рассмеялась, желая поддразнить Пэйона: – Какой ты быстрый! А ничего ли ты не забыл, часом?

– Я… я… Ах, да, конечно! Конечно, я заплачу тебе. Скажи лишь, сколько… Для тебя мне не жаль ничего, милая Кира! Этот человек беззастенчиво пытается ее купить. Немыслимо…

Теперь она уже не сомневалась – она знала точно: он не геакронец, и даже не карифянин. А поскольку въезд иноземцам в Геакрон закрыт, он пребывает здесь тайно, и с какой-то злоумышленной целью. И, следовательно, может быть очень опасен.

– О, это не главное, – Кира нахмурила брови в притворном смущении. – Но прежде чем мы начнем, ты должен честно ответить мне на один простой вопрос. Только непременно обещай быть честным! – О, Кира! Мое сердце – открытая книга для тебя! Спрашивай, что угодно. – Что ты делал в штабе генерала Освина Варкассия?

Пэйон шарахнулся назад, словно от ядовитой гюрзы, побледнел, нервно забегал глазами по бару. Еще мгновение – и он вскочил, стремглав бросившись к выходу. И тут Кира пожалела, что не дала ему напиться посильнее. Однако не успела она как следует испугаться, что цель ее вот-вот ускользнет, как увидела, что Пэйон падает как раз на том злополучном месте, где она сама поскользнулась, входя сюда.

Не теряя времени, Кира кинулась на беглеца, попутно доставая спрятанный под юбкой кинжал. Кира была отнюдь не хрупкого сложения, и применять силу ей было не впервой: она навалилась коленом на живот чужака, приставляя клинок к его горлу.

– Эй, бармен! – крикнула Кира командным тоном. – Зови своих вышибал! Я – капитан Кира Меласкес. Именем закона я требую оказать мне помощь в задержании сиппурийского шпиона!

[1] До̜́ко – вежиливое обращение к мужчине в Карифе и некоторых сопредельных государствах.

Глава 4

Акфотт. Середина лета 729 года после падения Эйраконтиса

У Нойроса всегда захватывало дух от вида огромных черных стен замка Акфотт, которые подобно титаническому кашалоту возвышались над остальным городом. Стены эти являлись самыми высокими в мире: ни одно сооружение в Роа не застило небосвод столь сильно, как акфоттский замок. Его возвели еще в незапамятные времена, когда мир был юн, и люди не вели летописей. Некогда в замке восседали гордые и жестокие короли древности, теперь же он сделался резиденцией лорда-протектора Йорака Бракмоса, фактического правителя Сиппура.

Стоя на балконе своей виллы и глядя на эти черные стены (казалось, в природе не мог существовать столь насыщенный цвет) Нойрос всегда испытывал гордость и в то же время легкий трепет где-то внутри. А что же должен ощущать враг, дерзнувший штурмовать эти стены? Хотя вообразить себе, что Акфотт может подвергнуться чьему-либо нападению, было, пожалуй, невозможно. Сиппур был могущественнейшим государством материка Роа: развитое хозяйство, многочисленное население, сильная, дисциплинированная армия. Полудикие макхарийцы, надменные виккарцы и даже гордые кампуйцы из Срединных Гор – все были вынуждены вступить в политический союз с Сиппуром и принять религию сиппурийцев – аклонтизм.

Теперь и Нойрос станет частью этой религии. Хотя для большинства его соотечественников Аклонты были скорее не религией, нет. Чем-то бо́льшим. Требуя лишь поклонения, они давали взамен истинное счастье – видения, полные блаженства и радости. Некоторые так упивались этой красочной радостью, что оставались в мире видений навсегда. Для правителей аклонтизм был хорошим способом укрепить власть, для бедноты – забыть о невзгодах и предаться потусторонним наслаждениям. Как следствие, аклонтистская паутина окутала почти весь материк Роа, за исключением некоторых северных государств.

Сегодняшний день должен был стать знаковым для Нойроса Традонта – это был его двадцать первый день рождения, а значит, он был готов к своей первой гапарии – погружению в мир прекрасных образов, которые Благие Аклонты должны будут начертать в его сознании. Четыре года назад Нойрос достиг возраста инициации и уже формально стал адептом Чаши, однако настоящим аклонтистом он мог считаться только после первой гапарии. Вчера он долго не мог уснуть из-за ощущения торжественности предстоящего дня. Предчувствие того, что вскоре жизнь его сильно переменится, не покидало Нойроса.

Он стоял на балконе, слушая, как волны вдали разбиваются о стены акфоттского замка, и внезапно услышал голос у себя за спиной:

– Даже не смотри в ту сторону, братец! С этим замком тебя ничего не связывает, и едва ли свяжет в будущем.

Нойрос еле удержался от того, чтобы схватиться за сердце – так неожиданно подкралась сестра. Десма, по-видимому, давно обратила внимание, что он любит проводить время на этом балконе, и улучила момент, чтобы напугать его. Она всегда была жуткой врединой и сквернавкой – с самого детства. Будучи на три года его старше, Десма то и дело донимала его, еще когда они были детьми. Родителям вечно хватало хлопот из-за их перебранок, драк, беготни, и прочих проказ. Нойроса вовсе нельзя было назвать мальчиком для битья, но зачинщицей склок почти всегда была его сестра.

Но неужто она решит отравить едва ли не самый важный день в его жизни? Нет, он ей не позволит.

– Кажется, я просил, чтобы ты не врывалась в мои покои без дозволения, Десма, – холодно процедил Нойрос.

– Ох, простите, простите, светлый господин! – сестра начала ехидно кривляться – это было в ее манере.

Десма, будучи довольно невысокого роста, была не слишком красивой, но обладала, по наблюдению Нойроса тем «обаянием гадюки», которое притягивало к ней внимание мужчин. Ловкая наездница и фехтовальщица, сестра не признавала платьев, называя их «тряпьем для кукол», и предпочитала мужское одеяние. Сейчас на ней были темно-серые бриджи и расшитая золотом рубашка с гербом Сиппура, черной коброй, – несмотря на юный возраст, Десма уже входила в окружение лорда-протектора, и этот знак указывал на ее принадлежность к государственной службе.

– Оставь свои идиотские ужимки. Что тебе нужно?

– Что мне нужно? – изумилась Десма. – Ха! Мне-то как раз ничего. Вопрос в том, что нужно тебе. Отец с матерью уже ждут тебя внизу. Ты вообще собираешься становиться аклонтистом? Лорд Бракмос будет недоволен, если узнает о твоей неспешности в делах веры.

Они уже спускались на первый этаж виллы по ступеням из белого мрамора.

– О, в религиозном рвении мне тебя никогда не перещеголять! – усмехнулся Нойрос. Сестра и правда была фанатичной аклонтисткой – в этом смысле, полностью дочь своей матери, только с куда более воинственным нравом.

– Кто бы сомневался!

Так, перебраниваясь, они подошли к выходу, где уже ожидали их родители, Аглара и Пфарий Традонты. Мать, тихая и набожная женщина, стояла, облаченная в длинное белое платье и белую шаль, глядя на сына с нежностью и с гордостью в то же время. На отце был сиреневый парадный халат, расшитый разноцветными нитками. На груди был выведен фамильный вензель Традонтов – совершенно нечитаемый, со множеством закорючек и переплетений.

Пфарий Традонт, крепкий среднего роста мужчина, всегда довольно вяло обнаруживал свои эмоции, а густая черная борода делала его лицо и вовсе непроницаемым. Даже сейчас можно было подумать, что отец относится к происходящему безразлично. Но Нойрос слишком хорошо его знал, чтобы поверить в это.

– Ах! Ну что же, нам пора! – мать взволнованно всплеснула руками.

«Ох уж эти ее картинные жесты. По-моему иногда она переигрывает».

– Полагаю, ты готов к сегодняшнему дню… – отец любил произносить банальности с чопорным видом, при этом еще и умудряясь не выглядеть нелепо.

Отец занимал высокий пост при дворе короля Кайлеса Дальсири. Однако Нойрос был достаточно умен, чтобы понимать, что король – лишь марионетка, нарядная кукла, существующая для придания Сиппуру более величественного статуса. На деле же вся полнота власти принадлежит Йораку Бракмосу.

«Ему-то и служит отец, – размышлял Нойрос. – Только он делает это более незаметно, не так, как Десма. Наверняка он шпионит при дворе: находит неугодных, сообщает о них Бракмосу… Такие люди, как отец, опаснее крикливых самодуров: молчаливые, себе на уме, они ведут свою потайную игру. Отец непредсказуем – вот в чем его главный козырь. Хорошо, что я его сын».

Сам же Нойрос был не таков: он сторонился двора и общества лорда Бракмоса. Еще больше он сторонился Десмы. И все же он не мог не понимать, что сейчас самое время позаботиться о своем будущем. Иначе о нем позаботятся сами родители, и добром это не кончится. При всей своей неприязни к большинству сиппурийских чиновников и вельмож, Нойрос считал, что аклонтизм – лучшее, что могло случиться с Роа, хотя сам он предпочитал посещать кабаки и бордели, нежели изучать учение Преподобного Мастера.

Нойрос знал, что в глубине души родители ненавидели его за дерзкий нрав и за тот разнузданный образ жизни, который он вел еще со времени своего обучения в гимназии. Для него было обычным делом явиться домой вдребезги пьяным, зачастую в грязи и крови после драки с каким-нибудь кабачным забулдыгой. Но все это сходило Нойросу с рук – никто не был в силах оградить знатного сынка от кутежа и разгула.

Тем не менее, теперь перед Нойросом стояла задача: как лучше послужить своей стране и вере? Путь государственной службы был закрыт: там его ждет водоворот всевозможных ухищрений и низостей. На это он не был готов. Стезя религиозного служителя также не улыбалась Нойросу: во главе сиппурийской церкви стоял все тот же Бракмос, с которым совершенно не хотелось иметь дело. Да и навряд ли Нойросу дозволили бы заниматься церковными делами, учитывая его репутацию гуляки сластолюбца.

Более всего Нойрос питал интерес к ордену Ревнителей Покоя Чаши – организации, призванной следить за лояльностью населения аклонтистскому режиму. Эти люди должны были вразумлять тех, кто сбился с пути Покоя, а самых непокорных – карать. И хотя было понятно, что Ревнители – тоже часть пирамиды, на вершине которой стоит Йорак Бракмос, все-таки Нойрос не оказался бы в непосредственном подчинении у лорда-протектора в случае присоединения к Ревнителям. В ордене было свое начальство. Особенно Нойросу грели душу слухи о том, что Ревнители – народ не слишком дисциплинированный, который отнюдь не гнушается самыми нескромными увеселениями.

Конечно, родители вряд ли одобрят такое решение, учитывая, что род Традонтов довольно знатен, и их отпрыск мог бы найти занятие куда более достойное своего имени. Особенно огорчится мать. Но что с того? Если не проявить волю сейчас, то в дальнейшем его могут и вовсе превратить в безропотного солдафона, коих в избытке и при дворе, и в окружении лорда-протектора.

«Сейчас лучше развеять посторонние мысли, – сказал себе Нойрос. – Они не должны понять, что в данный момент меня заботит что-то, кроме гапарии».

Нойрос решил напоследок взглянуть в большое старинное зеркало с серебряной окантовкой, висящее у входа. Его почему-то всегда придавал уверенности вид собственной внешности. Да, самовлюбленно, но таков был Нойрос… Коротко подстриженные черные волосы обрамляли его худое, немного бледное лицо. Темно-карие глаза глядели с упрямой решительностью, однако в них все же читался какой-то болезненный блеск. Тонкие губы были сжаты в напряжении. В его широкоплечей, стройной фигуре необычным образом сочеталось изящество и мужественность.

«Быть может, в следующий раз я посмотрю в это зеркало уже совсем другим человеком».

Нойрос сглотнул и повернулся к выходу. Пора.

Семейство Традонтов покинуло свою белокаменную виллу, направившись к роскошной, запряженной четверкой лошадей карете, которую слуги в фиолетовых праздничных мундирах уже заблаговременно подали к калитке. Перейдя цветочный сад с журчащими фонтанами, семья собралась рассаживаться по местам, как вдруг Десма заявила:

– Езжайте! Я – на конюшню. Догоню вас быстро.

Мать в недоумении вскинула брови:

– Десма, дочь, как же так? Я думала, мы поедем все вместе, в одном экипаже…

Сестра только усмехнулась:

– Ха! Десма Традонт в повозках не ездит. Только верхом!

«Глупая гордячка. Пусть делает, что хочет. Хоть бы и вовсе ее не видеть».

Отец дал команду, и экипаж тронулся. Но желание Нойроса не сбылось, а Десма сдержала свое слово: не прошло и пяти минут, как сестра поравнялась с их каретой, сидя на ладном гнедом коньке, который был подарен ей лордом Бракмосом на совершеннолетие.

Глядя на брата с высоты своего седла, Десма то и дело отпускала колкие шуточки, провоцируя его на ответные выпады. Аглара кротко призывала детей к тишине. Отец по своему обыкновению хранил молчание.

Акфотт был величественный город, хотя порою шумный и грязный. Особенно в такие ясные, солнечные дни как этот, на его улицах чувствовалось какое-то праздничное настроение. История многих тысяч лет словно насквозь пропитала эти мостовые, дворцы, колоннады, продолжая жить среди городской суеты эхом давно забытых событий.

Они проехали мимо Овального дворца – древней постройки времен войны с Кампуйисом, которую сейчас занимал Декирий Ганат, один из ближайших советников лорда-протектора. Это причудливое, но весьма изящное сооружение овальной формы было выкрашено в бледно-зеленый цвет, а наличники его узких окон были украшены множеством золотистых узоров.

Далее экипаж Традонтов проехал мимо поистине восхитительного здания акфоттской библиотеки: две древние высокие прямоугольные башни соединялись потрясающей дугообразной крытой галереей. Это было чуть ли не самое древнее здание Акфотта, настоящая гордость сиппурийской столицы.

Вскоре они подъехали к огромному зданию в центре города, увенчанному широким перламутровым куполом и шпилем, который оканчивался бронзовой чашей. Это и был акфоттский Храм Аклонтов, являющийся частью столичного храмового комплекса, построенного чуть более ста лет назад.

Десма оставила своего коня у коновязи на противоположной стороне улицы, а карета, в которой ехал Нойрос с родителями, остановилась неподалеку от входа в храм.

– Ступайте, дети, – промолвил отец. – У нас с матерью еще есть дела. Нойрос, теперь ты воистину станешь последователем веры в Святых Аклонтов. Сегодня ты в первый раз ощутишь их благодать. Десма, – он смерил дочь многозначительным взглядом, – будь добрее к брату.

Та в ответ лишь изобразила на лице подобие улыбки.

– Ну, Нойрос… Мы проводили тебя, – мать заметно волновалась. – Сегодня – счастливый день для нашей семьи. Ты по праву станешь адептом Чаши! – она крепко обняла Нойроса, потрепав за плечо, – Мой сын…

Нойрос с безразличием заметил, как Десма закатывает глаза.

Попрощавшись с детьми, Пфарий и Аглара сели обратно в карету и уехали, а Нойрос остался в обществе нелюбимой сестры. Пройдя под сводом грандиозной широкой арки, свод которой был покрыт искусным орнаментом из малых и больших чаш, они очутились в широком пространстве зала храма. Десма сказала ему: