Текст книги "Мастера и шедевры. Том 3"
Автор книги: Игорь Долгополов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)
ИЗЗАТ КЛЫЧЕВ
В густом сумраке юрты прозвучал колокольчик.
Иззат проснулся.
Сквозь прорезь кибитки пробивался луч звезды. Мальчик ступил на мягкую кошму, споткнулся о большой круглый хум, черпнул из него воды, отбросил коврик – килим и вышел на воздух. Босые ноги коснулись прохладной колкой земли…
Огромный, безграничный мир пустыни Каракум, бездонное пепельное небо, тишина встретили малыша.
Тяжелые волны барханов подползли и остановились у самого порога. Рядом проходила караванная тропа.
За темными, шершавыми буграми песка у горизонта брезжила бледная заря.
Звезды гасли. Тонкая льдинка юного месяца таяла, таяла под лучистым сиянием восходящего солнца.
Ветер принес горький запах дыма. Иззат обернулся. Над аулом Ялкым поднимались сизые клубы.
Женщины пекли в тамдырах лепешки.
«Ох, как хочется есть – голодная эта весна». Внезапно совсем близко зазвучали бубенцы.
Перед мальцом появился ишак. На нем восседал седобородый старец в красном выгоревшем халате. Ноги мудрого яшули почти волочились по песку.
Потом высоко над головой Иззата возникла горбоносая морда. Мерно покачиваясь, один за другим вышагивали верблюды. На их мохнатых лапах бренчали, тенькали, звякали колокольчики.
Вдруг мимо Иззата пронесся, как вихрь, поджарый аргамак. Гордый ахалтекинец нес молодого всадника.
Прошел миг. Караван исчез, как сон.
Опять воцарилось безмолвие. Свежий остывший за ночь ветер прилетел из пустыни. Сухой, без запаха. В его шорохе малышу почудился голос джиннов – злых духов, живших в песках. Померк месяц.
Багровое грозное солнце повисло в золотистом мареве.
В тесной юрте, склонившись над листком бумаги, Иззат старательно выводил огрызком карандаша серп месяца, длинноухого ишака, старика в косматой папахе – тельпеке, верблюдов, ахалтекинцев с нежными глазами, лебедиными шеями и стройными ножками…
Все, все, что он только что видел словно в мираже.
Так рождался будущий живописец.
Иззат вздрогнул. Тоскливо, робким голоском прокричала что-то невидимая иволга. Откуда прилетела она? Слабый плачущий голосок певуньи мальчик запомнил навсегда. В нем была тихая музыка его детства. Может, бедного, почти нищего, но полного ощущением поэзии и добра.
Он всегда будет благодарен барханам и звездам, ласковому теплу чурека, испеченного матерью. Вниманию и мудрому слову отца. Древним рукописным книгам, которые он привез из Бухары.
Со страниц толстых фолиантов глядели на него несравненные по красоте орнаменты, невиданные цветы и птицы.
Иззат пережил много горя. Слышал мольбы женщин о воде. Порою голодал. Но он никогда не променял бы своей трудной юности даже на рай.
Он узнал жизнь.
То было начало тридцатых годов нашего века. Потом уже, будучи известным художником, Иззат Клычев объедет полмира.
Но никогда и нигде, любуясь и изучая шедевры Лувра и Ватикана, поражаясь могучими ваяниями резца Буонарроти, фресками Рафаэля, циклопическими руинами Колизея или небоскребами Лос-Анджелеса, он не забывал свою Туркмению, аул Ялкым, безбрежное море барханов, стремительную Амударью, Каспий, Ашхабад, Ленинград, где он учился в Академии, Москву, которая дала ему счастье стать мастером.
Завтра праздник.
Это были его праздник и радость.
Святое чувство общности с многонациональной Отчизной было основой цельности Иззата, его искусства – своеобычного и яркого, в котором как бы встретились вчера, сегодня и завтра.
Порою реалии наших будней фантастичнее иной легенды.
Для того чтобы в очередной раз убедиться в этом, стоило посетить экспозицию в Центральном Доме художника в Москве. Недавно там была развернута большая выставка, посвященная шестидесятилетию Туркменской ССР и 100-летию добровольного вхождения Туркмении в состав России.
В светлых залах были представлены живописные произведения. Перед зрителем возникали бытие этой солнечной земли, судьбы народные, образы современников, облик природы.
Тондо.
Так называли в эпоху итальянского Ренессанса круглое изображение – рельеф либо картину. Но холст Клычева, вписанный в круг, создан в 1980 году.
В наше время.
В краю коротких теней, где еще шестьдесят лет тому назад никто не смел писать лик человека.
Так повелевал закон, нарушение каралось как святотатство.
Станковая живопись тогда не существовала, картина, отражавшая жизнь людей, показалась бы в ту пору кощунством.
Шестьдесят лет…
В масштабах истории искусств это почти миг. Ведь десятки столетий отделяют нас от древнеегипетских фаюмских портретов или росписей Помпеи, изображавших людей.
Почти шесть веков прошло с той поры, когда нидерландцы братья Ван Эйк начали писать масляными красками… По сравнению с этими временными дистанциями шестьдесят лет – миг.
Первый шаг.
Однако мы видим выставку интересных, талантливых картин туркменских художников, созданных в какие-то полвека. Это чудо! И случилось оно в нашу эпоху в нашей стране. И не только в одной Туркмении. Таково неодолимое поступательное движение цивилизации, развития культуры, искусства нашей многонациональной Отчизны.
Перед стартом.
«Счастье».
Сама форма тондо подчеркивает строгую ограниченность пространства. Эго оазис. Хотел этого художник? Да. Мы не видим бескрайних знойных песков, окружающих этот тенистый, озаренный солнечными бликами уголок.
Но глубина пурпуровых колеров, трепетный холодок синих, бирюзовых, изумрудных красок заставляют нас почувствовать всю глубину ликования этих пяти туркменских мадонн со своими малышами, отдыхающими в радужной тени этого островка прохлады.
Заметьте: ни одной белозубой открытой улыбки. Никто не смотрит на нас.
И в этой сдержанности – сокровенный мир материнства. Мелодия блаженного созерцания – лейтмотив картины.
Полотно наполнено осмысленной философией гуманизма. Иззат Клычев, как бы продолжая извечную тему материнства, создал весьма современную картину. В солнечных зайчиках на сверкающей зелени, в сочетании озаренных любовью фигур туркменок и их милых детей, в этом пышущем изобилии плодоносящей природы будто бродят соки нашей прародительницы Земли.
В наивности и открытости сюжета – откровенность сердца, много пережившего, повидавшего и не уставшего удивляться и чувствовать и поэтому особо остро сумевшего выразить весомость мирного бытия.
На той же выставке можно было познакомиться с холстом Мамеда Мамедова, М о л е ни е о воде».
'Зной. Накаленное до предела шафранно-желтое небо. Выжженные беспощадным светилом бурые пески. Одинокие убогие юрты. Среди пустых опрокинутых глиняных сосудов – хумов группа женщин. Их рдяные линялые одежды словно опалены жарою. Фигуры застыли в отчаянии.
Воды давно нет.
Пересохли глубокие колодцы. Безводны арыки, не скрипят ветхие чигири.
Засуха.
Десять туркменок, молодых и старых. Трое детей. Каждая из них – символ трагедии жажды. Горе, страдание, безнадежность будто растворены в самом воздухе картины.
Да, поистине бездна пролегла между тондо «Счастье» и этим полотном.
Молодой Сарьян в Туркмении.
Скорбны, горестны образы «Моления о воде».
Чеканны линии холста. Лаконичны, скупы движения.
Характерны, своеобразны еще идущие от времен античности одежды, головные уборы, украшения.
… В другом ключе решена картина, написанная Иззатом Клычевым ранее, в 1967 году"Я и моя мама».
Хотя, казалось, чрезвычайно близки темы полотен. На первый взгляд также доминируют красные тона.
Но как далека философская суть этого холста от «Счастья». Заботливо, с оттенком грусти глядит Аннабиби на своего сына. Трудные это были годы. Нелегкое детство было у Иззата. И хотя так же мажорно поют алые, пунцовые, розовые, оранжевые тона, но обратите внимание на взгляд малыша.
Около полувека отделяет автора картины от того мгновения, когда он сидел в юрте на пестром одеяле, раскрыв тетрадку со своими первыми рисунками.
Как пристально устремлен куда-то в неведомое далеко взор мальчишки.
Трудная, очень непростая судьба ждет живописца. Ведь не пройдет и двух-трех лет, как Иззат и его три брата останутся круглыми сиротами. В 1933 году уйдут из жизни и отец, и мать.
Только начнет учиться рисовать юный Клычев, как загрохочет Великая Отечественная, и он, верный своему долгу гражданина, отложит кисть…
А пока маленький Иззат задумался. Он глядит на нас. Как бы вопрошая.
Картина полна предчувствием тревожной нераскрытой тайны.
1940. год. Иззат Клычев становится студентом Ашхабадского художественного училища. В ту пору ему было семнадцать лет. Живопись и рисунок на курсе вела русская художница Юлия Прокофьевна Данешвар.
Она приехала в Туркмению из столицы нашей Родины Москвы со своим молодым мужем, азербайджанским графиком Музафаром Данешваром.
Тепло, взволнованно вспоминает о своем первом педагоге Иззат. «Внимательная, деликатная, обаятельная» – так характеризует ее Клычев. Но главное свойство было то, что она сама была талантливым мастером.
Портрет отца.
Ученица Сергея Васильевича Герасимова и Александра Александровича Дейнеки, она получила настоящую школу.
Взгляните на ее картину «За рукоделием», и вы убедитесь в этом.
По вечерам, после занятий Ю. П. Данешвар собирала своих воспитанников. Рассказывала им о Москве, Третьяковской галерее, Большом театре, любимых художниках, показывала монографии с цветными репродукциями.
Нередко водила своих студентов в ашхабадский музей, где экспонированы были прекрасные полотна классиков русской живописи.
Особенно запали в душу Иззата ее впечатления об Александре Дейнеке.
Как прекрасны были его слова:
«Искусство обладает поразительным свойством – воскрешать былое, показывать завтрашнее. Но сколько бы искусство ни раскрывало сюжетов из'истории и ни забегало в грядущее, оно принадлежит своему времени».
Иззат слушал и думал: надо учиться, учиться, познать жизнь, раскрыть тайны искусства, и тогда…
Судьба рассудила по-иному.
Учение было приостановлено. 22 июня 1941 года грянул гром Великой Отечественной войны.
Иззат Клычев, как и другие, взял в руки оружие. Всю войну прошел с боями солдат отдельной роты связи Клычев.
Сражался под Воронежем.
Дважды участвовал в освобождении Харькова.
Форсировал вместе с однополчанами Вислу и Одер.
Встретил незабываемый День Победы в поверженном Берлине…
И вслед за продвижением войск к западу его догоняли весточки из Туркмении. Вместе с ними письма Юлии Прокофьевны Данешвар. Вот одно из них:
«Дорогой Иззат!
Письмо твое, твои фотографии получила. Очень тебя благодарю. Я ношу их всегда с собою. С гордостью показываю их своим и твоим знакомым. Какой ты стал молодец. А пилотка к тебе идет ничуть не меньше тюбетейки. Я очень рада, что мое письмо хоть и за полтора месяца, но все же нашло тебя.
Вся страна с радостной тревогой следит за продвижением наших войск вперед и вперед. Далекая твоя родина Туркмения гордится каждым вашим шагом. Мы понимаем, что нелегко выбивать фашистов из насиженных гнезд. Но зато как приятно, как радостно сознавать, что еще одна деревня, один город, еще один клочок нашей советской земли отнят у врага и снова наш. Мы рады вам, наши дорогие воины-защитники. Ты даже не представляешь, в какой исторической битве участвуешь ты и твои друзья-однополчане. С каким нетерпением я жду твоего возвращения с полной победой… Тогда побеседуем, поговорим как прежде. Я напишу твой портрет в пилотке и в военной форме. Горячо верю, что это осуществится…
Утро над Копетдагом.
Юлия Прокофьевна.
26. Х1-43года».
Я спросил недавно у Иззата Клычева, какие эпизоды войны он запомнил особо. Рисовал ли он?
Он задумался. Потом сказал:
«Воевал, как все. Рисовать было некогда».
И замолк.
Но ордена Отечественной войны и Красной Звезды, медали,3а отвагу» и другие говорили за него.
1947 год. Иззат демобилизовался.
Ашхабадские друзья встретили земляка радостно и шумно. Собрались на веселый праздник – той.
Накрыли красочный дастархан…
Вскоре Клычев уедет в Ленинград. Там при Академии художеств, в Институте имени И. Е. Репина, была создана национальная студия для одаренной творческой молодежи из Средней Азии.
Думал ли Иззат, расставаясь со своим дорогим первым наставником Юлией Прокофьевной, что больше никогда ее не увидит…
В 1948 году страшное ашхабадское землетрясение унесет ее жизнь. Запомнил только, как они стояли светлым утром у маленького бассейна – хауза.
Шелестела листва. Журчал арык. Озорная вода, серо-желтая, с голубыми бликами, бежала куда-то вдаль.
Юлия Прокофьевна промолвила задумчиво:
«Иззат, едешь ты в Академию. Это большое счастье. Ты его заслужил верой и правдой. Будь его достойным».
Каменные сфинксы хмуро глядели на смуглолицего молодого человека.
Белуджанка Шапера.
Величественная река мерно катила мимо него свои свинцовые воды. Низкое, суровое небо. Четкие линии Адмиралтейства. Шеренга дворцов…
Все было сдержанно и строго.
Но Иззат знал: Ленинград – его родной город.
Город-солдат. Израненные дома на Невском. Надписи на многих из них: «Осторожно, артобстрел», «Бомбоубежище». А главное, он всегда помнил, что именно здесь родился Октябрь. Началась новая эра. Значит, ему и его друзьям, узбекам, таджикам, казахам, приехавшим с ним, как и десяткам представителей других республик, всегда будет хорошо в стенах Академии художеств.
Иззат начал работать в мастерской Иосифа Александровича Серебряного. Одолевал нелегкие премудрости школы. В свободное время, зачарованный, бродил, бродил по залам Эрмитажа и Русского музея.
Часами простаивал у полюбившихся ему полотен.
С каждым днем все больше убеждался, сколько еще надо постичь и превозмочь…
И когда, как будто незаметно, в учении и заботах пробежали годы, он оказался в мастерской Бориса Владимировича Иоган-сона.
Студенты бесконечно уважали своего профессора, ценили его за готовность тактично объяснить, помочь, рассказать о самых сложных проблемах.
Больше всего поражало, как артистично, мастерски правил холсты учеников сам Иогансон.
Брал палитру, кисть, и через какой-то час-другой возникали живые глаза, руки… завораживающе просто и убедительно.
В душе Иззата постепенно зрело твердое убеждение, что в основе живописи при даже самом выдающемся даровании лежит труди что искусство «не прогулка, а схватка».
Эго означает, что художник должен не забывать то, о чем ему еще в юности рассказывали про Дейнеку: «Надо принадлежать своему времени».
Когда пришла пора диплома, Клычев выбрал тему «В пустыне Каракум».
Шел 1953 год. Иззат вернулся из Туркмении. Он прошел вместе с экспедицией геологов Каракум. Простым рабочим. Прокладывал вместе с ними трассу будущего канала. Невзирая на пятидесятиградусную жару, рисовал, писал.
Портрет.
Привез груду этюдов, рисунков. Картина получилась. Была экспонирована на Всесоюзной художественной выставке 1954 года.
С тех пор минуло более тридцати лет.
Десятки, десятки полотен создал Иззат Клычев. Стал одним из ведущих мастеров Туркмении. Его судьба – судьба республики. Ведь они почти ровесники.
Рдела алая заря над городом.
Из окна студии Иззат любовался Ленинградом. Гордые линии набережных Невы. Торжественные силуэты дворцов. Купол Исаакия. Каждый камень – история.
Студент-дипломник Клычев представил себе грандиозную панораму. От холодных, безлюдных просторов времен Петра, когда только намечались очертания Петербурга, до огненного кипения тысячных толп на площадях Петрограда 1917 года.
Начало небывалой эпохи. Грохот маршей, звонкие песни революции звучали в сердце молодого художника.
И вдруг… тишина. Вой сирены. Визг снарядов. Блокадный Ленинград. Сотни тысяч погибли здесь в те страшные дни…
Поразительна, несравненна судьба этого города.
… Иззат в это утро задумал написать картину «Новая эра».
Не сейчас, когда на мольберте диплом, а позже…
Ведь пока он научился лишь рассказывать о событии. А хочется овладеть искусством-песнью.
Да, он мечтает пропеть свою любовь, благодарность революции, России, Ленину, помогшим ему, сыну туркменского бед-няка-крестьянина, научиться высказать хоть ту частицу прекрасного, которым его наделила природа.
Пройдет более двадцати лет, пока мечта Иззата воплотится в картину. Вернее, это будет его первый опыт выразить тему – «Новая эра».
Сложен, непривычен ракурс композиции.
Петроград.
Апрель 1917 года. Плошадь перед Финляндским вокзалом расширена до масштаба части планеты.
В центре, на броневике, Ленин.
Вокруг вихрь алых, кумачовых, багряных знамен. Художник, словно птица, взмыл над миллионами людей и оттуда, с высоты орлиного полета, окинул взором эту величественную сцену, где главными действующими лицами были Ленин и История.
На стройке. Каракум.
Тысячи, нет, миллиарды людей Земли слушают вождя. Живописец ощутил и выразил вселенскую суть этого мига.
Она в ритме, динамике холста, где все подчинено одной лишь сверхзадаче – отразить явление невиданное. В полотне Иззата Клычева – напряженная романтика, поэзия тех незабываемых мгновений, когда вера, воля, надежды народные слились в одно единое чувство радости и подъема…
«Новая эра» – тот случай в нашем современном искусстве, когда живописец счастливо и озаренно воспевает близкую, любимую гражданственную тему. В картине явственно ощущается богатство национальных традиций народного искусства Туркмении, выраженных в многоцветье ковров, керамики, красочных одежд.
Все это претворено в станковом полотне, где особенно ярко подчеркнуты декоративные традиции, свойственные пластическому мышлению туркменов.
Если посмотреть из космоса на мою родную Туркмению, то прежде всего увидишь синие просторы Каспия, – говорит Клычев, – взбаламученную могучую Амударью, несущую свои воды с голубых заоблачных ледников Гиндукуша, темно-корич-невые отроги хребта Копет-Дага и необозримые пески Кара-кума, одной из крупнейших пустынь планеты…
Черные пески – жестокие, гнетущие, чуждые. Хотя они серожелтые, но от этого они не становятся добрее.
Еще в древности человек боролся с пустыней. Ныне Туркмению прорезает мощный Каракумский канал имени Ленина, а вся земля исчерчена бирюзовыми капиллярами малых рек, арыков, каналов. По их берегам изумрудные сады, поля, оазисы.
Мало где в стране так ценят воду, как у нас в республике. Поэтому так любим мы цвета жизни.
Когда я был в Штатах, в Лос-Анджелесе, Вашингтоне, мне доводилось спрашивать у многих людей самых разных профессий, веры и состояний: «Зачем нам, человечеству, эта губительная, последняя из всех войн термоядерная бойня? Ведь жизнь так прекрасна!
Никто, никто не ответил на этот вопрос: «Нужна!»
Таких людей я не встречал, хотя знаю, что они есть.
Осенняя песня.
Сколько стран я ни объехал – Италию, Францию, Йемен, Эфиопию и много, много других, – я видел, что народы за мир, народы против войны…
Небывало сочны и своеобычны красные, алые, багряные цвета в картинах Иззата Клычева. Они то горят у него на кумачовых знаменах в «Рождении эры», пламенеют на одеждах девушек, то мерцают в изящных сплетениях женских фигур и плодов на роскошном тондо «Счастье».
Откуда это богатство пурпурных, пунцовых красок в палитре художника?
Обойдите выставку живописи Туркмении, посвященную шестидесятилетию этой солнечной республики, и вы увидите костер жарких, пылающих красок…
Великолепное богатство этого цвета жизни.
Еще в древних руинах Нисы, что под Ашхабадом, находят археологи ваяния парфянской эпохи с одеждами, окрашенными в красные тона.
Прошло два тысячелетия.
И сегодня, глядя на дивные туркменские ковры, вспоминаешь слова смелого венецианского путешественника Марко Поло, сказанные еще в XIII веке: «Выделываются тут, знаете, самые тонкие и красивые в свете ковры…» А ведь согласитесь, что кого-кого, а Марко Поло, исколесившего полмира, трудно было чем-либо удивить и поразить.
И мы снова зрим полнозвучие гаммы глубоких багровых, рдяных, густо-вишневых колеров.
Все, все в природе Туркменистана, от розовых утренних весенних зорь до густо-коралловых июльских закатов, от сочных плодов черешни и вишни до лилово-малиновых гранатов, – все, все подтверждает цветение этих пламенных красок туркменской земли.
И когда в годы рождения республики в пески Каракума пришли конные полки революции, то на их знаменах сверкал и трепетал на жарком ветру живой кумач.
Так от седой древности до наших дней символом всепобедного бытия стал алый цвет.
Поэтому не удивляйтесь, когда увидите красных ахалтекинцев с лебедиными шеями на холстах у Иззата Клычева.
Творчество Иззата Клычева, молодое по своим поискам путей национальной школы живописи, только что, по существу, родившейся, примечательно своим обостренным старанием искать пути раскрытия жизни своего народа, своей республики средствами, еще никем не опробованными.
Мастер идет по нехоженым тропам.
И с каждым годом его холсты обретают свое неповторимое лицо. Он дерзает и ищет. И это не оставляет никого равнодушным…
На экспозициях больших выставок, где сотни и сотни картин, его полотна всегда узнаваемы. В них пылают горячие краски его родной Туркмении, горит огонь его неравнодушного сердца.
Свойство нашего многонационального искусства – это свойство радуги, носящей в себе светозарность и многоцветность при цельности светлого и доброго видения мира, природы и человека. В многоликости союза тысяч художников имя Иззата Клычева, прошедшего нелегкий, многотрудный путь воина, живописца, гражданина, занимает достойное место.
«Растут мои товарищи, туркменские художники. Помогают и мне двигаться дальше. Впереди отчет. Персональная большая выставка. Первая в моей жизни по масштабу», – говорит Клычев.
Больше полувека прошло с той поры, когда Иззат в апреле 1932 года нарисовал свою первую весну.
Ю. Кугач. Портрет В. Нечитайло
