Текст книги "Водопад"

Автор книги: Иэн Рэнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

2

Стоял один из тех прохладных, неопределенно пасмурных дней, какие в Шотландии могут относиться как минимум к трем из четырех времен года. Небо было голубовато-серым, как кровельный шифер. Дул ветер, который отец Ребуса назвал бы «пробойным». Как-то раз (собственно говоря, не один, а много, много раз) мистер Ребус-старший рассказал сыну историю о том, как морозным зимним утром он зашел в бакалейную лавку в Лохгелли. Хозяин лавки стоял возле электрического камина. Отец Ребуса показал на застекленный прилавок и спросил: «Никак завезли эрширскую грудинку?» На что хозяин, стоявший к нему спиной, ответил: «Нет, я просто грею руки». Отец клялся, что этот рассказ – чистая правда, и Ребус, которому тогда было лет семь или восемь, ему вполне верил, но сейчас он думал, что его папаша где-то услышал этот избитый анекдот – услышал и немного изменил, придав ему более или менее правдоподобный вид.

– Не часто приходится видеть, как вы улыбаетесь, – сказала Ребусу знакомая бариста, подавая ему двойной латте. Это были ее слова: «бариста», «латте». Когда Ребус впервые заговорил с девушкой о ее работе, ему послышалось, что она назвала себя «барристер», и он озадаченно спросил, что заставило ее подрабатывать в подобном месте. Она торговала кофе, чаем и легкими закусками в переоборудованном из старой полицейской будки ларьке на углу Медоуз, и Ребус часто останавливался там по пути на работу. Каждый раз Ребус заказывал кофе с молоком, и каждый раз она его поправляла. «Латте». «Двойной латте», – уточнял Ребус. В этом не было особой нужды, так как девушка давно выучила, что нужно ее постоянному клиенту, но Ребусу нравилось произносить эти слова.

– Надеюсь, улыбаться не запрещено законом, – сказал он, в то время как она клала молочную пенку ему в чашку.

– Вам лучше знать, сэр.

– А вашему боссу и подавно. – Ребус расплатился, опустил сдачу в коробку из-под маргарина, предназначенную для чаевых, и поехал дальше, держа курс на участок Сент-Леонард. Он был уверен – буфетчица не знает, что он полицейский. Она просто ответила шуткой на шутку. Когда же он, продолжая словесную игру, подцепил ее босса, владельца нескольких местных ларьков, когда-то работавшего адвокатом, буфетчица явно не поняла юмора.

Подъехав к участку, Ребус некоторое время сидел в машине, попивая кофе и наслаждаясь сигаретой. У задних дверей участка стояло несколько полицейских фургонов, которые должны были везти задержанных в суд. Несколько дней назад Ребус сам давал свидетельские показания в суде, и теперь ему захотелось узнать, чем закончилось то дело. Когда дверь участка открылась, он ожидал увидеть полицейский конвой, но это была Шивон Кларк. Заметив его машину, она улыбнулась и покачала головой: подобную сцену Шивон наблюдала чуть не каждый день.

Когда она приблизилась, Ребус опустил стекло.

– Приговоренный к смерти плотно позавтракал, – сказала Шивон.

– И тебе также доброго утречка.

– Тебя хочет видеть босс.

– У него хорошие ищейки.

Шивон ничего не сказала, она только улыбалась каким-то своим мыслям, пока Ребус выбирался из машины. Они уже пересекали служебную стоянку, когда Шивон сказала:

– Не «у него», а «у нее». Ты что, забыл?…

Ребус встал как вкопанный.

– Совершенно забыл, – признался он.

– Похмелье дает себя знать… – Шивон притворно вздохнула. – Подумай хорошенько, Джон, может быть, ты еще что-нибудь забыл?

Она заботливо придержала для него дверь, но Ребусу почему-то представился охотник, открывающий дверцу ловушки.

Войдя в кабинет, некогда принадлежавший Фермеру Уотсону, Ребус сразу огляделся в поисках перемен. Исчезли семейные фото Уотсона и кофеварка, на картотечном шкафу лежало несколько поздравительных открыток, но в остальном знакомая комната выглядела как всегда, включая гору документов в лотке для входящих бумаг и одинокий кактус на подоконнике. Джилл Темплер, похоже, чувствовала себя не очень уютно в старом кресле Уотсона, которое за многие годы успело принять форму его могучей фигуры и плохо подходило для человека более деликатного сложения.

– Присаживайся, Джон, – сказала Джилл и – когда Ребус уже опускался на стул для посетителей – добавила: – Кстати, расскажи, что там у тебя произошло вчера?…

Локти на столе, кончики пальцев плотно прижаты друг к другу – именно так частенько сидел Фермер Уотсон, когда пытался скрыть нетерпение или недовольство. Наверное, Джилл, сама того не сознавая, переняла у него эту манеру, а может – считала ее начальственной привилегией, перешедшей к ней вместе с креслом.

– Вчера?

– Ты зачем-то оказался в квартире Филиппы Бальфур; ее отец застал тебя там. – Джилл подняла голову. – Он сказал, что ты пил.

– Мы все пили, разве нет?

– Да, но некоторые пили слишком много. – Она снова уперлась взглядом в какие-то листки на столе. – Мистер Бальфур интересовался, что тебе понадобилось в квартире его дочери. Честно говоря, мне бы тоже хотелось это узнать.

– Я просто возвращался домой…

– …С Лит-уок в Марчмонт через Нью-Таун? Похоже, кто-то направил тебя самым длинным путем.

Ребус вдруг заметил, что все еще держит в руках одноразовую чашку с остатками кофе. Чтобы выиграть время, он не спеша наклонился и поставил ее на пол.

– У меня такая привычка, – сказал он. – Иногда я люблю вернуться на место происшествия, когда там уже никого нет.

– Зачем?

– На случай, если в суматохе кто-то что-то пропустил, не заметил.

Джилл, казалось, обдумывает его слова.

– Почему-то мне кажется, что это еще не все, – сказала она наконец.

Ребус пожал плечами и посмотрел в окно. Джилл Темплер снова уставилась на совершенно чистый лист бумаги.

– Потом ты решил навестить бойфренда мисс Бальфур, – сказала она. – Ты уверен, что это было разумно?

– Ну, к нему я действительно зашел по пути. Сначала я остановился поболтать с Конноли и Дэниелсом, потом увидел, что у мистера Костелло горит свет, и решил зайти, чтобы удостовериться, все ли у него в порядке.

– Заботливый полицейский, это надо же!… – Джилл немного помолчала. – Должно быть, Костелло никогда не сталкивался с подобным вниманием со стороны властей, коль скоро счел нужным рассказать о твоем визите своему адвокату.

– Я не знаю, почему он это сделал. – Ребус немного поерзал на жестком стуле, притворившись, будто тянется к стаканчику с кофе.

– Его адвокат квалифицирует твои действия как «причинение беспокойства». Возможно, из-за этого нам придется снять наружное наблюдение. – Джилл бросила на Ребуса острый взгляд.

– Послушай, Джилл, – начал Ребус, – мы с тобой знаем друг друга уже чертову уйму лет, и тебе прекрасно известно, как я работаю. Не сомневаюсь, что старший суперинтендант Уотсон дал тебе соответствующие наставления.

– Это дело прошлое, Джон.

– Ты о чем?

– Сколько ты выпил вчера?

– Возможно, чуть больше, чем следовало, но я тут ни при чем.

Брови Джилл поползли вверх, и Ребус поспешил объясниться:

– Я совершенно уверен, что дурак бармен влил мне в стакан какую-то дрянь.

– Я хочу, чтобы ты показался врачу, Джон.

– Господь Всемогущий!…

– …И поговорил с ним по поводу твоего пьянства, твоего питания и вообще здоровья… Я хочу, чтобы ты прошел курс лечения и… в общем, сделал все, что врач сочтет нужным.

– Люцерна и морковный сок?

– Ты должен показаться врачу. – Это прозвучало почти как приказ. Ребус в ответ только фыркнул и, залпом допив кофе, показал Джилл пустой стакан.

Молоко пониженной жирности.

Она почти улыбнулась.

– Полагаю, это хорошее начало.

– Но послушай, Джилл… – Он поднялся и бросил стакан в корзину для мусора, в которой еще не было ни единой бумажки. – То, что я иногда выпью… это ведь не мешает моей работе.

– Вчера помешало.

Ребус покачал головой, но лицо Джилл Темплер стало жестким. Глубоко вздохнув, она сказала:

– Вчера, перед тем как ты ушел из клуба… Ты ведь помнишь, как ты уходил, не так ли?

– Конечно. – Ребус уже поднялся и теперь решил, что садиться снова не имеет смысла. Так он и стоял перед столом Джилл, опустив руки по швам.

– А ты помнишь, что ты мне сказал? – Очевидно, лицо Ребуса выразило все, что она хотела узнать, поэтому Джилл продолжила почти без паузы: – Ты хотел, чтобы я поехала с тобой – к тебе!…

– Ну, извини… – Ребус честно старался припомнить этот момент, но тщетно. Если на то пошло, он вообще не помнил, как и когда он ушел из полицейского клуба.

– Вот видишь, Джон!… Тебе обязательно надо показаться врачу. Пожалуй, я сама договорюсь с ним о приеме.

Ребус повернулся, отворил дверь. Он был уже почти в коридоре, когда Джилл снова окликнула его.

– Я пошутила, – сказала она и улыбнулась. – Ничего такого ты не говорил. Ну что, пожелаешь мне удачи на новом месте?

Ребус хотел усмехнуться в ответ, но не сумел. Джилл продолжала улыбаться, пока дверь за ним не захлопнулась. Когда Ребус ушел, улыбка исчезла с ее губ. Фермер Уотсон действительно ввел ее в курс дела, но он не сказал ничего такого, чего бы она не знала. «Быть может, он иногда и выпьет лишнего, но он хороший полицейский, Джилл. Просто он часто притворяется, будто может обойтись без нас – в этом все дело…» Что ж, возможно, еще вчера это было верно, но Джилл Темплер не исключала, что придет день и Джон Ребус поймет – они вполне могут обойтись без него.

Ребусу не нужно было особо напрягаться, чтобы различить среди коллег тех, кто побывал вчера на проводах Уотсона. Несомненно, ближайшие к участку аптеки еще с утра распродали весь запас аспирина, витамина С и патентованных средств от похмелья. Больше всего страданий причиняло обезвоживание организма – еще никогда Ребус не видел столько бутылочек с «Айрн-брю», «Лукозейдом» и кока-колой в бледных, трясущихся руках. Проклятые трезвенники – те, кто не был на вечеринке или ограничился легкими напитками – злорадствовали: они пронзительно свистели, нарочно громко хохотали и сильнее обычного хлопали дверьми и ящиками столов. Штаб группы по розыску Филиппы Бальфур разместился в Гэйфилдском участке, но поскольку в расследовании было задействовано достаточно большое количество сотрудников, места на всех не хватало. В итоге в рабочем зале отдела уголовного розыска в Сент-Леонарде пришлось освободить угол, куда втиснулось несколько дополнительных столов. Шивон Кларк была уже на месте и работала за компьютером. Рядом на полу стоял еще один системный блок, и Ребус догадался, что Шивон продолжает копаться в электронной почте Филиппы Бальфур. Шивон что-то набирала на клавиатуре и одновременно разговаривала с кем-то по телефону, прижимая трубку к уху плечом.

– Нет, так тоже ничего не выходит, – услышал Ребус ее слова.

Свой рабочий стол Ребус делил с тремя другими сотрудниками: прежде чем сесть, он стряхнул на пол крошки от чипсов и бросил в ближайшую мусорную корзину две пустые жестянки от «Фанты». Почти сразу раздался телефонный звонок, и Ребус взял трубку, но это оказался корреспондент местной вечерней газеты, пытавшийся разжиться материалом для статьи.

– Обратитесь в отдел по связям с прессой, – посоветовал Ребус журналисту.

– Хотя бы намекните, как идут дела…

Ребус задумался. Раньше пресс-секретарем была Джилл Темплер, а теперь… Он посмотрел на Шивон Кларк.

– Кстати, кто у нас теперь пресс-секретарь? – спросил он в трубку.

– Детектив Эллен Уайли, – ответил журналист.

Ребус буркнул «спасибо» и дал отбой. Должность пресс-секретаря могла бы стать для Шивон прекрасной возможностью выдвинуться – особенно если бы ей попалось какое-нибудь громкое дело, на котором можно было себя проявить. Эллен Уайли работала в участке в Торфихене и была неплохим полицейским. Прежде чем назначить ее на новое место, руководство должно было посоветоваться с Джилл Темплер. Не исключено, что сама Джилл и нашла себе замену. Она предпочла Эллен Уайли, и Ребус задумался, что бы это могло значить.

Встав из-за стола, он некоторое время изучал документы, пришпиленные к пробковой доске за его спиной. Факсы, расписания дежурных смен, списки контактных телефонов и адресов. Две фотографии пропавшей без вести Филиппы. Один из снимков был передан прессе, которая растиражировала его в десятках статей. Теперь эти статьи, вырезанные из газет, тоже красовались на информационной доске, и Ребус невольно подумал о том, что если в самое ближайшее время Филиппа Бальфур не будет найдена Живой и здоровой, статьи придется убрать, чтобы освободить место для более важных материалов. Впрочем, и сейчас их информационная ценность была невелика: статейки были сенсационно-крикливыми, неточными и в целом повторяли одно и то же: «безутешный бойфренд» и все такое. Кстати, о бойфренде… Ребус посмотрел на часы. До пресс-конференции оставалось пять часов.

После того как Джилл Темплер получила повышение, в Сент-Леонарде освободилась вакансия старшего инспектора. На нее претендовал инспектор Билл Прайд. Участие в расследовании дела Бальфур было ему на руку. Ребус, только что приехавший в Гэйфилд, мог только молча восхищаться: Прайд преобразился буквально за считанные часы. Новенький, с иголочки, костюм, накрахмаленная рубашка, дорогой галстук, ботинки сверкают, как зеркало… Если Ребуса не подводило зрение, Прайд побывал и у парикмахера; правда, причесывать ему было особенно нечего, но он по крайней мере попытался.

Билли Прайд руководил нарядами, то есть рассылал по городу детективов с разными заданиями. Опрашивались соседи (некоторые по два или даже по три раза), опрашивались друзья, знакомые, студенты и сотрудники университета. Проверялись аэропорты и порты, фотографии пропавшей передавались по факсу на вокзалы, в автобусные компании и полицейские отделения за пределами графства Лотиан и Пограничного края. Кто-то просеивал и отбирал сообщения об обнаруженных на территории Шотландии свежих трупах, кто-то работал с приемными отделениями больниц. Кроме того, нужно было проверить городские фирмы по найму такси и прокату автомобилей. Все это требовало значительных усилий и времени и составляло, так сказать, оболочку расследования. Одновременно собиралась конфиденциальная информация с ближайших родственниках и друзьях БВП. Ребус, однако, сомневался, что эта работа что-нибудь даст. Только не в этот раз.

Наконец Билл Прайд закончил инструктировать собравшихся вокруг него детективов, и они один за другим стали расходиться. Прайд заметил Ребуса и подмигнул, потом потер лоб и подошел.

– Будь осторожен, – предупредил Ребус. – Сам знаешь – безграничная власть развращает, и все такое…

– Извини, – сказал Прайд, понижая голос, – но от этой работы я действительно получаю удовольствие.

– Это потому, что у тебя получается, Билл. Жаль, что шишкам из Большого Дома понадобилось двадцать лет, чтобы это понять.

Прайд кивнул:

– Ходят слухи, будто не так давно ты отказался от должности старшего инспектора?

Ребус фыркнул.

– Слухи, Билл, – это одно сотрясение воздуха. Вспомни альбом «Флитвуд Мак».

Кругом царила суета: сотрудники приступали к выполнению полученного задания. Кто-то застегивал плащ, кто-то рылся в столе в поисках ключей, ручки или блокнота. Остальные, напротив, скидывали пиджаки, закатывали рукава и садились за компьютеры и телефоны. Из какого-то загашника исторглось несколько новых кресел – бледно-голубых вращающихся офисных кресел на роликах. Те, кому удалось завладеть этим сокровищем, бдительно охраняли его от посягательств коллег; даже когда служебный долг требовал достать какой-то документ из картотеки у дальней стены, обладатель новенького кресла катился туда, ловко отталкиваясь ногами от пола.

– Мы прекратили пасти нашего бойфренда, – сообщил Прайд. – Приказ новой начальницы.

– Я слышал.

– Его родители настояли, – добавил Прайд.

– Что ж, как говорится – бойфренд с воза… – проговорил Ребус и потянулся. – Ну что, есть у тебя для меня какая-нибудь работа?

Билл Прайд перелистал прикрепленные к планшетке бумаги со своими заметками.

– Тридцать семь телефонных звонков от граждан, – сообщил он. – Ты как?…

Ребус поднял вверх обе руки.

– Не надо на меня так смотреть, Билл. Ведь мы оба знаем: психопаты и одинокие домохозяйки, которым больше не с кем поговорить, – работа для новичков.

Прайд улыбнулся.

– Уже выполняется, – сказал он, кивнув в сторону двух констеблей, недавно переведенных из патрульных. Лица обоих выражали глубокое уныние и растерянность. Работа со звонками граждан была, наверное, самой неблагодарной, ибо каждое сколько-нибудь громкое дело сопровождалось шквалом ложных признаний, сообщений, сигналов. Многие жаждали оказаться в центре внимания – пусть даже в качестве подозреваемых в преступлении. Ребус знал в Эдинбурге нескольких таких типов.

– Кроу Шанд еще не звонил?

Прайд похлопал по планшетке ладонью.

– Как же не звонил! Уже три раза звонил, хотел признаться в убийстве.

– Привезите его сюда и заприте в «обезьяннике», – посоветовал Ребус. – Насколько мне известно, это единственный способ от него избавиться.

Свободной рукой Прайд нервно потрогал узел галстука, словно проверяя, все ли в порядке.

– Как насчет походить по соседям? – предложил он.

Ребус кивнул.

– Пусть будут соседи, – согласился он.

Прежде чем отправиться в путь, Ребус собрал и просмотрел отчеты о предыдущих опросах. Одна группа полицейских работала в доме на противоположной стороне улицы; Ребусу и еще трем детективам предстояло опросить жителей дома, в котором находилась квартира Филиппы. На две группы по два человека пришлось тридцать пять квартир; в трех никто не жил, следовательно, на каждую двойку приходилось по шестнадцать адресов. Если потратить на каждую квартиру, скажем, по пятнадцать минут, всего получается… около четырех часов.

Партнером Ребуса оказалась констебль Филлида Хейс. Именно она произвела для него эти несложные арифметические подсчеты, пока они поднимались по лестнице первого подъезда. Официально дом, где жила Филиппа, именовался «многоквартирным», но Ребус не был уверен, что это казенное слово подходит для описания здания в центре Нью-Тауна, района помпезных георгианских особняков, художественных галерей и старых универмагов. Он спросил совета у Филлиды.

– Можно назвать его малоквартирным, – предложила она и улыбнулась. Действительно, на каждую лестничную площадку в доме выходило всего по две двери с латунными или керамическими именными табличками. Лишь изредка им попадались приклеенные скотчем визитки или просто листки бумаги.

– Не думаю, что Кокбернская ассоциация  [6]6
   Кокбернская историческая ассоциация – наряду с Георгианским обществом Эдинбурга – выступает за сохранение в неизменном виде исторического облика города.


[Закрыть]это одобрит, – заметила Хейс.

На одном листочке бумаги Ребус увидел сразу несколько фамилий. Видимо, студенты, подумал он. И – в отличие от Филиппы Бальфур – из обычных, не слишком состоятельных семей.

Площадки имели очень ухоженный вид: они были хорошо освещены, перед дверями лежали коврики, в углах стояли горшки с цветами. Стены подъездов были недавно покрашены, лестницы подметены.

Сначала все шло как по маслу. В двух квартирах никого не оказалось, и Ребус опустил в почтовые ящики официальные открытки с просьбой позвонить по указанному телефону. В остальных квартирах подъезда они провели не больше чем по пятнадцать минут: «Ничего особенного, просто несколько дополнительных вопросов. Возможно, вам вспомнилось что-то важное…» В ответ жильцы качали головами и говорили, что они до сих пор никак не придут в себя. Такая тихая, спокойная улочка…

Почти весь первый этаж дома занимала одна огромная квартира – намного более роскошная, чем те, где они уже побывали, с отдельным крыльцом, выложенным плитками черного и белого мрамора и украшенным дорическими колоннами. Жилец арендовал эту квартиру на долгосрочной основе и работал «в финансовом секторе». Чудесная подбиралась компания: графический дизайнер, консультант по обучению персонала, организатор-распорядитель… теперь еще и «финансовый сектор».

– Неужели, – посетовал Ребус, – в стране не осталось настоящих профессий?

– Это и есть настоящие профессии, – ответила Хейс.

Они вернулись на улицу и остановились на тротуаре. Ребус закурил и увидел, что Хейс с жадностью глядит на его сигарету.

– А ты? – спросил он.

Она покачала головой:

– Бросила. Уже три года держусь.

– Молодчина. – Ребус огляделся по сторонам. – Если бы в этих домах висели на окнах тюлевые занавесочки, сейчас бы они уже колыхались. Ты понимаешь, что я имею в виду?…

– Если бы здесь висели тюлевые занавесочки, – возразила Филлида, – то с улицы нельзя было бы заглянуть внутрь и увидеть, чего вам не хватает в жизни.

Ребус медленно выпустил дым через нос.

– Видишь ли, когда я был моложе, в Нью-Тауне было что-то… богемное. Одевались как попало, курили марихуану, устраивали вечеринки, бездельничали…

– Теперь этого почти не осталось, – согласилась Филлида Хейс. – А вы где живете?

– В Марчмонте. А ты?

– В Ливингстоне. Ничего лучшего я просто не могла себе позволить.

– Я купил свою квартиру очень давно, ухлопал на нее две годовые зарплаты…

Филлида Хейс посмотрела на Ребуса.

– Не надо, не извиняйтесь.

– Я только хотел сказать, что тогда цены на недвижимость не так кусались. – Ребус старался говорить небрежно, чтобы она не подумала, будто он оправдывается. А все из-за Джилл! Этой своей последней шуткой она его здорово зацепила. С другой стороны, из-за того, что он вломился к Костелло посреди ночи, ей пришлось снять наружное наблюдение. Может, ему действительно стоит что-нибудь попринимать, чтобы пить поменьше?…

Ребус щелчком отправил окурок на мостовую. Там, где они стояли, тротуар был выложен гладкими прямоугольными камнями – «шашками». Когда он впервые приехал в Эдинбург, то совершил непростительную ошибку, назвав их «брусчаткой», но какой-то местный житель тут же его поправил.

– Что ж, идем дальше, – сказал Ребус. – И если в следующей квартире нам предложат чаю, отказываться не будем.

Филлида Хейс кивнула. На вид ей было под сорок или немного за сорок. Темно-русые волосы доставали ей до плеч; округлое веснушчатое лицо, казалось, сохраняло детскую пухлость. Сегодня на ней был серый брючный костюм и изумрудно-зеленая блузка, заколотая у горла серебряной брошкой с кельтским орнаментом. Ребусу было очень легко представить, как на деревенской вечеринке она стремительно кружится в риле, сохраняя на лице ту же серьезную сосредоточенность, какая отличала ее в работе.

В цоколе, под большой квартирой, занимавшей первый этаж, помещалась «квартира садовника», в которую вело несколько наружных ступенек. Она называлась так потому, что ее жилец должен был ухаживать за садиком, располагавшимся позади дома. Да и каменные плиты перед фасадом были уставлены кадками с цветами. Из четырех цокольных окон два находились почти на уровне тротуара – там было что-то вроде полуподвала. Деревянные двери по обе стороны от квартирной, очевидно, вели в подвал. Несмотря на то, что их должны были проверить в прошлый приход, Ребус подергал ручки. Двери были заперты. Хейс сверилась со своими записями.

– До нас здесь побывали Грант Худ и Джордж Сильверс, – сообщила она.

– Но были ли двери тогда заперты? – спросил Ребус.

– Я им отпирала, – раздался рядом чей-то голос.

Ребус и Хейс повернулись и увидели пожилую женщину, стоящую в проеме квартирной двери.

– Дать вам ключи? – спросила она.

– Будьте так добры, мэм, – сказала Филлида Хейс.

Когда женщина повернулась, чтобы идти за ключами, Филлида подмигнула Ребусу и поднесла к губам сложенные пальцы, словно держала чашку с чаем. В ответ Ребус показал поднятые вверх большие пальцы.

Квартирка миссис Жардин представляла собой нечто среднее между музеем разноцветного ситца и выставкой разнокалиберного фарфора. Ажурная накидка на спинке дивана была произведением искусства, отнявшим у вязальщицы уйму времени. Проведя Ребуса и Хейс в комнату, пол которой был почти сплошь уставлен жестянками, тазами и кастрюлями, хозяйка извинилась за беспорядок. «Никак не соберусь починить крышу», – сказала она. Ребус предложил пить чай здесь – он боялся, что в гостиной непременно уронит или опрокинет какой-нибудь экспонат. Однако вскоре начался дождь и разговор пошел под барабанную дробь капели, а брызги, летевшие из ближайшего к Ребусу корыта, грозили промочить его ничуть не меньше, чем если бы он остался на улице.

– Я совсем не знала бедняжку, – сочувственно сказала миссис Жардин. – Быть может, если бы я выходила почаще, я бы ее увидела.

Филлида Хейс посмотрела в окно.

– Тем не менее вы содержите ваш садик в хорошем состоянии, – заметила она. Впрочем, сказать «в хорошем состоянии» значило ничего не сказать. Длинные полоски газонов и клумбы по обе стороны извилистой тропинки были безупречны.

– Это не я, это мой садовник, – сказала миссис Жардин.

Хейс снова заглянула в свои записи, потом чуть заметно качнула головой. Сильверс и Худ ни о каком садовнике не упоминали.

– Не могли бы вы сообщить нам его имя и адрес? – вежливо попросил Ребус. Его голос звучал совершенно естественно и даже небрежно, но миссис Жардин сразу насторожилась. Ребус улыбнулся как можно приветливее и предложил хозяйке ее собственную ячменную лепешку с маслом. – Просто на случай, если мне самому понадобится человек, который умеет ухаживать за садом, – солгал он.

Последнее, что они сделали, это проверили подвалы, которых оказалось два. В одном стоял древний обогревательный котел, в другом не было ничего, кроме плесени. Поблагодарив миссис Жардин за гостеприимство и пожелав ей всего хорошего, Ребус и Хейс вышли на улицу.

– Везет же некоторым!… – сказал Грант Худ. Он стоял на тротуаре, подняв воротник и ссутулившись, словно это могло защитить его от дождя. – Нас в гости не звали, только в одном месте подсказали, который час.

Напарником Гранта был Томми По Барабану, и Ребус кивнул ему в знак приветствия.

– А ты как здесь очутился? Работаешь в две смены?

Томми Дэниелc пожал плечами.

– Просто поменялся с одним… – Он зевнул.

Филлида Хейс постучала карандашом по блокноту.

– Ты, – сказала она Худу, – плохо выполнил свою работу.

– Как так?

– У миссис Жардин, оказывается, есть садовник, – пояснил Ребус.

– Вот еще! – возмутился Худ. – Не хватает еще разговаривать с садовниками, мусорщиками и прочими…

– С мусорщиками мы уже беседовали, – напомнила Хейс. – И в мусорных баках тоже копались.

Казалось, они вот-вот сцепятся не на шутку. Ребус собрался было выступить в роли миротворца, – как и Худ, он был из Сент-Леонарда, и по неписаным законам полицейского братства ему следовало поддержать коллегу, – но вместо этого закурил еще одну сигарету и отвернулся.

Щеки Худа побагровели. Они с Хейс имели одно звание, но Хейс служила в полиции дольше. Против опыта, как говорится, не попрешь, но Худ всегда отличался упрямством.

– Хватит вам, Филиппе Бальфур этим не поможешь, – внезапно заявил Томми По Барабану, положив конец далеко не дружеской пикировке.

– Хорошо сказано, сынок, – поддержал его Ребус. Действительно, участвуя в большом и сложном расследовании, порой забываешь о конечной цели. Превращаясь в крошечный винтик гигантской машины, начинаешь пыжиться и утверждаться за счет окружающих. В результате возникают конфликты из-за каких-то новых кресел, дурацкие, зато легко разрешимые, в отличие от самого дела, которое разбухает словно на дрожжах, заслоняя собой единственную правду – «стержень», как говорил наставник Ребуса Лоусон Геддес, – что кто-то нуждается в твоей помощи. Преступление должно быть раскрыто, преступник должен предстать перед судом – об этом иногда было полезно напоминать тем, кто переставал видеть лес за деревьями.

В итоге они расстались достаточно дружелюбно. Худ записал имя и адрес садовника и обещал поговорить с ним, после чего им ничего не оставалось, кроме как продолжить опрос. У миссис Жардин Ребус и Хейс провели почти полчаса. Это не только нарушило их расчеты, но еще раз подтвердило банальную истину: когда идет расследование, время начинает нестись вскачь, и потом ты никак не можешь припомнить, на что, собственно, истратил столько часов, объяснить, откуда взялись усталость и утомление. Смутное разочарование и неудовлетворенность от того, что что-то осталось недоделанным, незавершенным – вот все, что оставалось в душе после каждого рабочего дня, не отмеченного решительным прорывом.

В следующих двух квартирах никого не оказалось. Дверь третьей им открыл человек со странно знакомым лицом. Ребус был уверен, что когда-то его видел, но никак не мог припомнить где.

– Полиция. По поводу исчезновения Филиппы Бальфур, – деловито объяснила Хейс. – Мои коллеги, вероятно, уже разговаривали с вами. Мы зашли, чтобы уточнить – быть может, вы вспомнили что-то, что может представлять интерес…

– Да, я понимаю. – Блестящая черная дверь приоткрылась шире. Хозяин квартиры посмотрел на Ребуса и улыбнулся.

– Вы, вероятно, никак не можете вспомнить, где вы меня видели. – Улыбка стала шире. – А вот я вас помню. Новичков как-то всегда запоминаешь лучше…

Пропустив гостей в прихожую, хозяин представился – его звали Дональд Девлин, и Ребус сразу же его вспомнил. Это было на первом вскрытии, на котором он присутствовал в качестве сотрудника уголовной полиции. Вскрытие проводил профессор Девлин, который в те времена преподавал в университете судебную медицину и одновременно занимал должность главного городского патологоанатома. Ассистировал ему Сэнди Гейтс. Теперь Гейтс сам стал профессором судебной медицины, а на вскрытиях ему помогал доктор Керт. На стенах прихожей висело множество вставленных в рамку фотографий, на которых Девлин получал различные награды.

– …А вот имя ваше я, простите, запамятовал, – сказал Девлин, жестом приглашая обоих полицейских в большую, захламленную гостиную.

– Инспектор Ребус.

– Тогда вы, вероятно, были констеблем? – уточнил Девлин, и Ребус кивнул.

– Вы собираетесь переезжать, сэр? – спросила Филлида Хейс, разглядывая громоздящиеся вокруг коробки, пакеты и рулоны черной упаковочной бумаги. Ребус тоже огляделся. На стульях высились шатучие эвересты и монбланы документов, папок и газетных подшивок; выдвинутые из стола ящики перекосились, а их содержимое грозило выплеснуться на ковер.

Девлин усмехнулся. Он был невысоким, тучным мужчиной лет семидесяти с небольшим. Его серая вязаная кофта вытянулась и потеряла всякую форму – а заодно и половину пуговиц; черные брюки удерживались широкими подтяжками. Лицо знаменитого патологоанатома было одутловатым, испещренным звездочками лопнувших сосудов, а глаза за стеклами очков в тонкой металлической оправе напоминали крошечные голубые точки.

– Переезжаю? Вероятно, можно сказать и так, – проговорил Девлин, машинально приглаживая рукой несколько прядей волос, все еще остававшихся на его куполообразном черепе. – Выражаясь высоким штилем, если Жнец Жизней является ne plus ultra  [7]7
   Самый лучший, непревзойденный (лат.).


[Закрыть]перевозчиком, в таком случае я выступаю как его добровольный помощник.