Текст книги "Мертвый эфир"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Она поднесла к губам палец. Сердце у меня в груди колотилось; я почти ожидал, что из стенного шкафа выскочат мускулистые качки с шеями, вросшими в плечи, оглушат ударами по затылку, запечатают рот липкой лентой и сунут в пластиковый мешокс молнией… хотя, судя по тому, что я мог разглядеть при тусклом свете настольной лампы, эта комната была слишком шикарна для стенных шкафов – где-то рядом явно находилась гардеробная. Я стоял, раздумывая, насколько мне следует проявлять инициативу – чего ждет от меня она и чего я жду от себя сам? Вся эта игра в молчанку – ее затея, так что мяч явно на ее половине поля; в конце концов, я же сам и согласился. В темном углу вырисовывался заставленный чем-то сервировочный столик. На другом, совсем низеньком, рядом с еще одной выставкой цветов, на сей раз высоченных лилий, запах которых, казалось, перенасытил теплый, словно кровь, воздух, стояли ведерко с шампанским и два бокала.

Селия закрыла книгу в твердом переплете, сняла очки, поднялась и пошла ко мне. Приблизившись, она встала на цыпочки и поцеловала меня – точно так же, как в ту грозовую ночь. От нее пахло мускусом и розами. Взявшись задело обеими руками, мне удалось наконец развязать толстый, словно канат, кушак и распахнуть ее халат. Ее кожа оказалась нежной и теплой, горячее даже раскаленного воздуха в спальне. Я слегка отстранил Селию, чтобы получше разглядеть. Халат упал на пол, она и не подумала его подхватить.

Глаза мои округлились и дыхание сбилось, когда я в первый раз увидел этот странный извилистый шрам, оставленный молнией. Я чуть не воскликнул: «Господи боже!», но она предупредила сей возглас, нежно прижав ладонь к моему рту, пока я пялился на затейливый узор из темно-коричневых линий. Стоя посреди белеющего в темноте кольца упавшего халата, как дерево – в кольце опавших листьев, она позволила мне получше рассмотреть похожий на отпечаток папоротника рисунок на теле, закинув руки за голову и приподняв волосы. Она как бы демонстрировала себя, причем с полным спокойствием.

А затем мы рухнули на гигантскую, с балдахином кровать и, даже не расстелив ее, занялись общим делом. Я позволю! ей снять с меня одежду, руки ее действовали быстро, а выражение лица не поддавалось определению. Пока она занималась этим, я гладил ее волосы, глубоко запуская пальцы в их упругую массу. Ее фигура была самой прекрасной и чувственной из всех, какие я когда-либо видел. Руки и ноги – стройные, но с довольно рельефными мышцами. Талия – ну просто осиная. Соски и круги вокруг них оказались розовыми – неожиданно при ее коже коричневатого, цвета жженого сахара оттенка, на удивление ровного везде – за исключением отпечатка молнии на левом боку, – разве только ладони и ступни выглядели чуть-чуть посветлее. Там, где сходились бедра, вьющиеся поразительно мягкие волосы были темней, чем на голове. Головка моего члена к тому времени, как она стащила с меня джинсы, уже выглядывала поверх моих модных трусов; она пунцово блестела между серой хлопчатобумажной тканью и неисправимо бледной кожей шотландца. Мне всегда казалось, будто подобное выглядит несколько вульгарно – в эрекции всегда есть что-то непристойное вне зависимости от обстоятельств, – но Селия улыбнулась пенису, словно старому другу, и стянула с меня последнее, что на мне еще оставалось.

Жестами я показал, что нужно надеть презерватив, и кивнул в сторону повешенного ею на стул пиджака. Но она помотала головой. Я приподнял брови и наклонил шею – что, как мне хотелось надеяться, могло быть переведено как «Аты уверена?» В ответ Селия с энтузиазмом кивнула.

Ну ладно, подумал я, когда она снова принялась меня целовать.

Мне сильно хотелось немедленно овладеть ею, но я заставил себя не торопиться и сперва уложил ее на спину.

Селию я жаждал видеть, желал ощущать каждый ее уголок всеми органами чувств, какими только возможно. Я встал на колени между ее раздвинутыми ногами, стиснул в руках ее изумительные маленькие ягодицы и приподнял. Ее вагина оказалась такой же розовой, как и соски, и в скобочках полных, розовато-серых складок наружных губ, похожих на листок в оборочках; сужаясь, они поднимались наверх, к образуемому ими «капюшончику», под которым скрывалась блестящая плотная пуговка ее клитора. Писька ее попахивала тальком и на вкус была сладковато-соленой. Я погружал в нее и язык, и губы, тыкаясь носом и обнюхивая, как собака, обученная находить в земле трюфели; одновременно я большим пальцем правой руки ощупывал и поглаживал крохотную розетку ее ануса, прислушивался, как учащается ее дыхание, чувствуя, что мой рот обжигает ее тепло.

Входил я в нее медленно и постепенно, почти нерешительно, совсем не так, как мы с ней оба, я думаю, ожидали. Я вдруг обнаружил, что меня бьет дрожь, а руки трясутся, словно у подростка, в первый раз добравшегося до заветной щели; во рту как-то вдруг пересохло, и на глаза навернулись слезы – да, слезы! Голова ее с разметавшимися волосами лежала на подушке, взгляд устремлен в сторону, в темноту. Напряженная жилка на шее – как продолжение позвоночника, руки раскинуты, пальцы ухватили и комкают белую подушку, ноги разведены в стороны, а когда я наконец погрузился в нее полностью, она издала хриплый вздох и метнулась мне навстречу, обвив, обхватив руками и ногами, сжав меня с неимоверной силой, словно, стиснув, хотела выжать весь сок, будто все мое тело представляло собой один огромный член, а ее тело стало теперь большой рукой, а руки и ноги – пальцами.

Как-то мне удалось кончить молча, но потом, когда мы лежали, разжав объятия, и наши груди вздымались, а тела трепетали, она повернулась ко мне, вся скользкая от пота, нежно прижала к моим губам два пальца и сказала:

– Теперь все в порядке, – То были первые членораздельные звуки, которые она произнесла, – Теперь можно говорить, Кеннет.

Промелькнула мысль покачать головой или просто проигнорировать сказанное, притвориться спящим, то есть, другими словами – а вернее, отсутствием их, – помучить ее, но вместо этого я отозвался:

– Ты передумала?

Странно, ведь раньше она велела молчать до конца.

Она ответила медленным кивком. Ее длинные, густые волосы упали мне на грудь – скрученные, спутанные, тяжелые.

– Начала оказалось достаточно. И того, что ты согласился.

– М-да-а?

– М-да-а! – повторила она за мной, передразнивая.

Я взял в руку ее волосы, намотал на кулак, приподняв при этом остальную провисшую их массу. Голова Селии склонилась к моей руке. Огромные темно-карие глаза смотрели вниз.

– Ты потрясающе неповторимая женщина, Селия.

– Может, повторим?

Я приподнял голову и сделал вид, будто разглядываю себя пониже:

– Думаю, минут через пять.

Она улыбнулась.

– Мы еще увидимся?

– Надеюсь.

– Хорошо. Мы не сможем никуда ходить вместе, встречаться на людях. Придется как сейчас.

– Нормально, – сказал я, – Выдержу.

– Выдержи меня, – прошептала она, опускаясь прямо в мои объятия.

Так начались мои страстные странные странствия по самым роскошным отелям Лондона. Раз в две-три недели – за исключением одного случая во время отпуска – курьер привозил тонкий конверт, где находился только ключ или магнитная карта. Следующий за этим телефонный разговор раз от разу становился все короче и короче, пока не стал сводиться к сообщениям типа: «“Коннот”, триста шестнадцать», или «“Лэндмарк”, восемьсот восемнадцать», или «“Говард”, пятьсот три».

Там, в постоянно сменяющихся затемненных апартаментах с высокими потолками, жарких настолько, что бросало в озноб, на широчайших или еще шире кроватях развивался наш с Селией странный роман.

В тот первый раз, в отеле «Дорчестер», времени у нас оказалось даже больше первоначально намеченного ею срока: не до шести, а до десяти, когда ей уж действительно надо было уходить поскорей. В какой-то момент я задремал, погрузившись в знойный, сладострастный сон: мне пригрезилось, будто я купаюсь в густых красных духах под неестественно лиловым солнцем, а когда пробудился, увидел, что свет погашен и комнату освещают только находящиеся где-то внизу уличные фонари, а Селия стоит у окна и смотрит на них сквозь щелку в задернутых портьерах, и серебристый луч полной луны, упав на ее кожу, смешивается с отразившимся от потолка отсветом огней у входа в отель, отчего вокруг ее гибкого темного силуэта возникает золотое сияние.

Я встал позади нее и обнял за плечи, уткнувшись носом в ее волосы, а она ладонями накрыла мои руки. Лишь теперь я отважился спросить ее о том, что могло оставить такой длинный извилистый след, идущий по всему левому боку, и она рассказала про молнию.

За окном под нами расстилалась темная масса Гайд-парка и Кенсингтонского сада, пронизанная мелкими лучиками света. Прямо впереди вдруг зашелестело под дыханием свежего ветерка большое темное дерево, прикорнувшее было в тихой заводи внешнего дворика, открытого в сторону Парк-лейн, куда выходил фасад здания; дерево показалось мне таким юным и таким зеленым – несмотря на то что теперь выглядело совсем черным, – таким полным жизни, движения и надежды.

– Кто ты, Селия? Расскажи о себе, – произнес я после некоторого молчания, обращаясь в темноту, – Если хочешь.

– Что тебе хочется знать?

– Все о тебе.

– Все? Это скучно, Кеннет. Разве не понимаешь? Знать о ком-нибудь все очень скучно.

– Подозреваю, что ты исключение.

– Я уже говорила: жена, домохозяйка, твоя слушательница.

– Может, вернуться немного ближе к началу?

– Родом с Мартиники. Знаешь, где это?

– Знаю.

– Отец был рыбак, мать работала официанткой. У меня четыре брата и пять сестер.

– Господи, да твои родители не ленились. Похоже, сексуальность у вас в семье передается по наследству.

– Изучала языки, стала моделью, переехала в Париж, потом в Лондон. Встретила того, кто, как мне казалось, меня полюбил. – Она замолчала в нерешительности. – Возможно, я к нему несправедлива. Он сам думал, что любит меня. Тогда мы оба так считали.

– Так как же насчет твоей к нему любви?

Ее прижатое ко мне тело ненадолго напряглось, затем снова расслабилось.

– Любовь… – проговорила она, словно произнося это слово впервые и при этом пробуя его на зубок, чтобы вернее определить вкус и значение. – Даже не знаю, – (Я почувствовал, как она повернула голову, чтобы уставить взор в полумрак, сгустившийся у потолка; ее ресницы, порхнув, задели мое плечо.) – Он нравился, и я чувствовала привязанность. Был ко мне добр. Помог. Очень сильно помог. Не хочу сказать, что вышла за него из благодарности, скорее, у меня возникло чувство, что я знаю его и что он станет хорошим мужем.

– А как вышло на самом деле?

– Он хорошо со мной обращается. Ни разу не ударил. Но охладел, когда выяснилось, что я не могу иметь детей.

– Сочувствую.

– На самом деле важно не то, как хорошо он со мной обходится, а то, как плохо он обходится с другими. Говорит, не было случая, чтобы они этого не заслуживали, но…

– Ты знала, что он собой представляет, до свадьбы?

Она помолчала.

– И да и нет. Знала немного. Но в основном не хотела знать. А следовало бы.

– Собираешься с ним оставаться?

– Я не посмела бы сообщить, что ухожу. Кроме того, практически вся моя семья работает на одну из его фирм, на Мартинике.

– Вот оно что.

– То-то и оно… Теперь твоя очередь рассказывать, Кеннет.

– А разве осталось хоть что-нибудь такое, о чем уже не рассказали бы в прессе, причем со множеством впечатляющих и неизменно верных подробностей?

– Твой брак? Жена?

–. Женился на медсестре по имени Джуди. Полное имя Джудит. Встретились в клубе, когда я только приехал в Лондон и искал работу. Потрясающий секс и одинаковые интересы, здравые надпартийные политические взгляды; одно лишь несколько раздражающее расхождение в концепциях – она верила в астрологию; совместимый круг друзей… ну и конечно, мы думали, что влюблены. Собственно, она особо и замуж-то не хотела, но я настоял. Знал, какое сокровище собой представляю, предполагал, что, вероятней всего, скоро начну гулять налево, и уж во всяком случае, стану об этом подумывать, вот мне и пришла в голову странная мысль: если я на ней женюсь и таким образом свяжу себя данным ей обещанием, то сам факт, что я вступил в законный брак, торжественно принеся при этом клятву верности, как-то меня уймет, – Я помолчал, а затем продолжил: – Пожалуй, с тех пор как я стал взрослым, это была единственная из моих идей, которая действительно заслуживала звания абсолютно идиотской; и это при том, что, по всеобщему мнению, соискателей этого звания у меня пруд пруди, – Я осторожно пожал плечами, чтобы не потревожить лежащую у меня на груди голову Сели, – И тем не менее я ей изменил. Она узнала, закатила скандал, и я поклялся, что подобного не повторится. При этом я не кривил душой. Как всегда. И так эн плюс один раз.—

Я вздохнул, – Теперь у нее все хорошо. Стабильные отношения с надежным человеком. Мы до сих пор иногда видимся.

– Ты по-прежнему любишь ее?

– Нет, мэм.

– Ты все еще спишь с ней?

Я ощутил, как мое тело непроизвольно дернулось. Должно быть, она тоже это почувствовала.

– Гадаешь, Селия? Или у нас тут что-то вроде «Сыграй мне “Туманно”»? [58]58
  Режиссерский дебют Клинта Иствуда, фильм 1971 г. о радиоведущем, который заводит роман с одной из своих поклонниц, оказывающейся психически неуравновешенной.


[Закрыть]

– Гадаю. Кстати, у меня к гаданиям особый дар.

– Тогда угадала. – И я снова пожал плечами. – Мы никогда этого не планируем, все получается как-то само собой… Должно быть, срабатывают воспоминания о старых добрых временах. Глупо, но так уж выходит. Однако теперь с этим покончено.

– А постоянная подруга у тебя сейчас есть?

– Есть. Милая девушка. С некоторой сумасшедшинкой. Работает в звукозаписывающей фирме.

– Надеюсь, она не знает? Ну, о нас с тобой… И никто другой тоже?

– Конечно никто.

– Ты не возражаешь? Некоторые мужчины любят похвастаться.

– Только не я. И разумеется, не возражаю.

Обычно мы встречались по пятницам, хотя, конечно, не каждую. И никогда в выходные. Она объясняла это тем, что сперва ей нравится послушать меня по радио. Скоро во время каждой передачи меня стала посещать мысль: а слушает ли меня Селия и на этот раз? А если точнее, то делает ли она это в данный момент в гостиничных апартаментах, стоящих восемь сотен фунтов за ночь, медленно раздеваясь в темноте, в то время как взбесившаяся автономная отопительная система, поставленная на максимум, постепенно поджаривает каждую из тамошних молекул воздуха.

Несколько раз, как правило в пятницу, мне случилось подвести людей, не явившись на заранее условленную встречу. В паре случаев пострадавшей оказалась Джоу. В первый вечер я отговорился тем, что у нас неожиданно выставили за дверь одного парня, и человеколюбие заставило меня пить с ним вдвоем чуть не весь день, а во второй пришлось все свалить на обыкновенную забывчивость, вызванную злоупотреблением алкоголя в кабачке, расположенном в глубоком подвале и потому находящемся вне зоны действия сотовой телефонной сети. Оба раза Джоу на меня наорала, а затем тут же потребовала, чтобы я занялся с ней сексом, что было как-то не очень. В первый раз еще кое-как получилось, хотя, во-первых, причинное место у меня было сильно натружено, а во-вторых, я терзался виной оттого, что, трахая Джоу, не перестаю думать о Сели. Во второй же раз мне удалось симулировать вызванную сильным опьянением импотенцию. С тех пор, обещая увидеться с кем-нибудь вечером в пятницу, я заменял твердое «буду» на уклончивое «постараюсь».

Где бы ни происходила очередная наша с Селией встреча, к моему приходу она всегда уже находилась в номере и, дожидаясь меня, почитывала, как правило, какую-нибудь книжку. Обычно одну из тех новинок, о которой я пока только слышал: «Белые зубы», «Мужчина и мальчик», «Дневник Бриджит Джонс» [59]59
  «Белые зубы» (2000) – роман Зэди Смит, «Мужчина и мальчик» (1999) – роман Тони Парсонса, «Дневник Бриджит Джонс» (1998) – роман Хелен Филдинг.


[Закрыть]. Однажды то был «Государь» Макиавелли, другой раз – «Мадам Бовари», как-то я застал ее за чтением «Ка-масутры», в которой она собиралась почерпнуть то, в чем на самом деле мы с ней совершенно не нуждались. Дважды это была «Краткая история времени» [60]60
  «Краткая история времени от Большого взрывало черныхдыр» (1988) – научно-популярный бестселлер астрофизика Стивена Хокинга.


[Закрыть]. Спальня – она для каждой встречи снимала апартаменты – была неизменно затемнена, и там царила жара. Всегда имелась какая-нибудь легкая закуска на случай, если бы нам захотелось подкрепиться, и коллекционное шампанское. Далеко не сразу до меня дошло, что бокалы, из которых мы его пьем, всегда одни и те же, а постоянно присутствующий третий, запасной, – каждый раз новый. Хрустальные бокалы для шампанского принадлежали Селии, она сама их приносила. Ей, похоже, понравилось, когда я это заметил.

– Так ты работала фотомоделью?

– Да.

– Что демонстрировала? Одежду?

Селия ответила, глядя в сторону, в жаркую темноту:

– Именно ее обычно и демонстрируют, Кеннет.

– Купальники, белье?

– Иногда. С купальников я начинала: как-то на Мартинику приехала съемочная группа одного журнала мод снимать рекламный фильм, и у них две модели попали в автомобильную аварию. Тут я им и подвернулась.

– А как они?

– Кто?

– Модели; они себе ничего не вывихнули? – Тут я тряхнул головой, осознав, что сморозил глупость, – Прости, я…

– Те две модели? Одна сломала руку, и обе повредили себе лицо. Кажется, моделями они больше не работали. Очень огорчительно. Не так бы хотелось начать карьеру.

– Прости. Ляпнул не подумав.

– Ничего.

– Ты снималась в основном для французских журналов?

– Да. Жалко, не могу показать тебе портфолио, нет при себе.

– У тебя был какой-нибудь псевдоним?

– Селия Макфадден.

– Макфадден? – Я рассмеялся, – С чего это вдруг шотландское имя?

– Это моя девичья фамилия, – ответила она, и в ее голосе прозвучало удивление.

– Ты Макфадден? С Мартиники?

– Мой прапрадедушка был рабом на Барбадосе и получил фамилию своего владельца. Обычное дело. Впрочем, вполне может статься, что тот действительно являлся его биологическим отцом. Затем он сбежал и поселился на Мартинике.

– Ну и ну. Прошу прощения.

– Нормально, – проговорила Селия, пожимая плечами. – А ты, кажется, тоже поменял фамилию, верно?

– Так и есть, но только для радио, неофициально. По паспорту я до сих пор Макнатг.

– Макнат? [61]61
  Nut, с одним «t», – псих (англ.).


[Закрыть]– улыбнулась она.

– Да, только пишется через два «т». Итак, – произнес я, решив переменить тему и проведя рукой по шраму от молнии, – ему доводилось бывать у всех на виду. И что, он не создавал никаких проблем?

– Если создавал, то небольшие. Мне всегда хватало работы, но, возможно, несколько выгодных предложений сорвалось как раз по этой причине. Однако не думаю, чтобы на фотографиях что-нибудь было видно.

– Его маскировали гримом?

– Нет, просто фотографировали с другой стороны.

– Значит, на всех снимках ты повернута к зрителям правым боком?

– В основном да. Хотя при печати всегда можно развернуть в другую сторону.

– Ну да, разумеется.

– Иногда, когда фон или освещение требовали снять меня с левого бока, я держала руку так, чтобы закрыть шрам, а если краешек все-таки оказывался виден, его затем ретушировали. Вот и все, – Она пожала плечами, – При желании все можно скрыть.

В гостинице она могла оставаться самое крайнее до десяти вечера. Если бы мне захотелось, я мог бы задержаться там и подольше, но уже один, однако никогда этого не делал – догадывался, что ей хочется, чтобы я ушел первым. Она приезжала и уезжала в парике, обычно преображавшем ее в блондинку, и надевала большие темные очки, а также мешковатую неприметную одежду.

Как-то раз – это случилось в отеле «Клариджес» – Селия убрала с постели белье, оставив лишь нижнюю простыню, и осыпала ее и дюжину дополнительных подушек красными лепестками роз. Свет на сей раз она оставила гореть достаточно ярко. Тогда-то моя подруга наконец и объяснила мне как следует свою сумасшедшую теорию смерти наполовину.

– Как это?

– Меня две. Я существую дважды. В двух разных, параллельных мирах.

– Постой-ка. Мне приходилось слышать об этой теории. Она сама очень простая, но вокруг нее столько сложностей, что можно тронуться.

– Моя проще некуда.

– Да, но от той, что я слышал, точно можно свихнуться. По ней, ты существуешь в бесконечно большом количестве экземпляров. Приятная, кстати сказать, перспектива, только вот кроме тебя… вернее, кроме всех вас есть еще бесконечное количество копий меня, а что еще неприятней, столько же вариантов твоего мужа. Сплошные мужья! Как тебе такая ситуация?

– Да ну, – отмахнулась Селия, – Для меня все гораздо проще. Тогда, при ударе молнии, я наполовину умерла. Так вот, в том, в другом мире я тоже наполовину мертвая.

– Но и наполовину живая.

– Точно так же, как и в этом.

– Так ты упала с обрыва в том параллельном мире или нет? – спросил я, подыгрывая ей с ее сумасшедшей идеей.

– И да и нет. Упала, но тоже назад, на траву, так же как здесь.

– Так, значит, в этом мире ты все-таки упала с обрыва?

– Да.

– И тем не менее очнулась, лежа на траве?

– С обеими моими половинками именно это и произошло.

– Но как же насчет другого мира? Если ты пришла в сознание, лежа на траве, то та, другая, не могла этого сделать, потому что лежала у подножия утеса.

– Нет, она тоже пришла в себя на траве.

– Тогда кто же упал с этой чертовой скалы?

– Я.

– Ты? Но…

– Мы обе.

– Я и еще раз я? Так ты вдобавок растафарианка?

Она рассмеялась.

– Мы обе упали с обрыва. Хорошо помню, как это случилось. Помню, как видела себя падающей, до сих пор слышу свист рассекаемого мной воздуха, помню, как ноги дергаются, точно пытаются бежать куда-то, и как я не могу кричать, потому что мне словно выкачали из легких воздух, а еще помню, как выглядели приближающиеся ко мне камни.

– Так это молния убила… наполовину убила тебя или падение на камни?

– А какая разница?

– Не знаю. А ты как думаешь?

– Наверно, и то и другое убило. Наполовину.

– Пожалуй, на этой стадии мы дошли до четвертинок.

– Думаю, либо того, либо другого вполне хватило бы. Важно, что все это произошло.

– Едва ли я вправе предположить, что все это могло произойти лишь в твоей голове, когда девяносто тысяч вольт шарахнули тебя по черепушке, а затем прошли через все тело?

– Нет, почему – вправе, конечно. Если тебе нужно верить в это, чтобы иметь разумное объяснение всему случившемуся со мной, ну то есть объяснение, лучше всего подходящее для твоего мышления, то, разумеется, ты имеешь на это полное право.

– Я имел в виду нечто совсем другое.

– Знаю. Но, видишь ли, когда все случилось, именно я находилась там, а ты, милый мой, нет.

Я глубоко вздохнул:

– Ну да, конечно… Так в чем же выражается, что ты лишь наполовину жива в этом мире… и в том, другом, тоже? Мне, например, ты кажешься полностью живой и, я бы даже рискнул заметить, животрепещущей. Во всяком случае, в этом мире. Минут десять назад я ощутил это особенно сильно. Хотя, кажется, французы называют подобное «маленькой смертью». Но ведь такое сравнение всего лишь милый пустяк. Ты не об этом же говоришь? Однако вернемся к симптомам. Что именно вызывает у тебя подобные ощущения?

– То, что я их ощущаю.

– Понятно… Хотя нет, не понятно. До меня не доходит.

– А мне все кажется очевидным. Настолько, словно я всегда об этом знала. Когда я прочла о параллельных мирах, мои ощущения только получили объяснение. Я не утвердилась и не усомнилась в моих ощущениях, просто мне стало проще объяснить их другим людям.

Я улыбнулся.

– Значит, весь наш разговор за последние пять минут является следствием того, что объяснять стало проще?

– Да, проще. Хоть и не просто. Пожалуй, выражение «не так трудно» здесь подошло бы лучше.

– Действительно.

– Думаю, в мой следующий день рождения все может перемениться, – проговорила она и кивнула с серьезным видом.

– Почему?

– Потому что меня ударило молнией, когда мне исполнилось четырнадцать, а теперь мне будет двадцать восемь. Понятно?

– Еще как. Боже мой, похоже, твоя чокнутая система взглядов действительно заразна. Впрочем, все чокнутые системы обычно и передаются как инфекция, – Я приподнялся на кровати и сел, – Ты хочешь сказать, что в твой день рождения в апреле следующего года…

– Пятого числа.

– …что-то случится?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Может, и ничего. А может, я умру. А возможно, умрет мое второе «я» из другого мира.

– И что случится, если та, другая умрет?

– Я стану полностью живой.

– И в чем же это проявится?

Селия улыбнулась:

– Ну, может, решу, что я тебя люблю.

Я пристально посмотрел в ее темно-карие глаза. И мне вдруг подумалось, что ни у кого из тех, кого я знаю, никогда не было такого прямого, кристально честного взгляда. В нем не бьцю ни иронии, ни насмешки. Не было даже тени сомнения. Смущение – вероятно, а вот сомнение в них отсутствовало начисто. Она действительно верила во все, что говорила.

– Вот и прозвучало это великое маленькое слово, которого мы до сих пор ни разу не произнесли.

– А следовало? Но зачем?

Я задумался. Конечно, можно было развить тему, но Селия снова пожала плечами, и ее безукоризненные груди колыхнулись так выразительно, что единственное, что удалось мне сказать в этом, да и, без сомнения, в любом другом из миров: «Иди скорее ко мне».

Сняв апартаменты в отеле «Меридиэн Пикадилли» и обнаружив, что их обладателям полагается маленькая кухонька, Селия успела к моему приходу слетать в магазин «Форт-нум и Мейсон» напротив и купить там все ингредиенты, необходимые для приготовления омлета с шафраном. В тот раз она опробовала новый фасон нижнего белья, так что с тех пор запах яиц, жарящихся в оливковом масле, стал странным образом ассоциироваться у меня с чулками и баской.

Когда Селия подала мне прямо в постель омлет на подносе, я расхохотался.

– В чем дело? – спросила она.

– Ты меня балуешь, – ответил я после того, как она запрыгнула на кровать и села, изящно сложив по-турецки ноги, обтянутые чулками, и взялась за вилку. Жестами я указал и на тарелки, и на нее саму, – Это… это верх того, о чем только может мечтать мужчина!

– Хорошо, – отозвалась она, – По крайней мере, тут никаких жалоб.

– Может, однажды ты позволила бы мне заплатить за одну из таких супружеских встреч? Или даже свозить тебя куда-нибудь на уик-энд?

Она поспешно замотала головой.

– Нет, так лучше. – Она положила вилку, – Все наши встречи должны оставаться вне рамок обычной жизни, Кеннет. Только так мы можем выйти сухими из воды. Меньше риска попасться кому-то на глаза. Меньше опасности. Если наши встречи происходят за пределами нормального нашего существования, то они меньше связаны с тем, о чем приходится говорить с другими людьми. Они походят на сон, правда? Тем лучше: меньше вероятность, что кто-то из нас нечаянно проболтается. Понимаешь?

– Да, конечно. Не обращай внимания: просто остаточные явления старомодной мужской гордости, желания за все платить самому. Ничего страшного. Мне даже нравится иногда быть на содержании.

– Мне самой бы хотелось, чтоб ты меня куда-нибудь сводил, – улыбнулась Селия, видимо представив себе, как это случится, – Я бы сидела с тобой в кафе и смотрела на прохожих. Да, это было бы здорово: сходить куда-то пообедать, посидеть у Темзы на открытой террасе, при солнечном свете. А потом ты повел бы меня в театр, в кино или на танцы. Или посидеть с тобой на пляже под пальмой. Или просто перейти улицу, взявшись за руки. Иногда я ловлю себя на том, что мечтаю о таких вещах, когда мне плохо, – Селия отвела взгляд и вообще отвернулась, – Но затем я думаю ют о чем. О том, как мы встретимся в следующий раз. И все становится хорошо.

Я опять поймал ее взгляд, но не знал, что сказать.

Селия улыбнулась мне и подмигнула:

– Ешь, а то остынет.

В отеле «Лейнсборо» мы несколько часов провели в похожей на пещеру ванной, экспериментируя со всевозможными лосьонами и кремами. Моя подруга вылила целый флакон «Шанели № 5» в пенку для тела, и я благоухал три дня.

– Чем ты занимаешься, Селия?

– Что ты имеешь в виду?

– Как ты проводишь время? Что собой представляет твоя жизнь?

– Не думаю, что тебе следует об этом рассказывать. Все, что происходит с нами двоими, должно быть отделено от нашей повседневной жизни, разве не помнишь?

– Помню, но ничего страшного не случится, если ты расскажешь, на что похожи твои обычные дни.

– Занимаюсь тем, чем и полагается заниматься женам богатых людей. Хожу по магазинам и ресторанам.

– Подруги?

– Их не так много, и они разные для разных занятий. Одни для магазинов и ресторанов, другие для фитнес-клуба, третьи для катания на коньках.

– Ты занимаешься и этим?

– Немного. Но получается не очень. Есть еще сколько-то подруг, оставшихся со времен, когда я была моделью, вышедших замуж или оставивших работу и живущих с богатыми любовниками. В основном вижусь с теми двумя, которые живут в Лондоне. Езжу в Париж, где встречаюсь с тамошними подругами и одним из братьев. Теперь, когда туда ходит поезд, это совсем просто.

– Часто бываешь в Париже?

– Несколько раз в год. Иногда отправляюсь туда вместе с Джоном. Но обычно он путешествует один. Его вечно где-то носит: то Европа, то Южная Америка. В Париж я наведываюсь чаще, чем куда-то еще. Джон не любит, чтобы я ночевала не дома, если хорошо не знает людей, у которых я останавливаюсь. В Париже я ночую у брата, так что все в порядке, ведь тот работает на Джона и живет в квартире, принадлежащей фирме, которой владеет мой муж.

– Чем твой брат занимается?

Селия взглянула на меня. Это был один из тех редких случаев, когда она показалась мне слегка рассерженной.

– Он не делает ничего плохого, – ответила она резко.

– Да ладно, – проговорил я и поднял руки, словно сдаваясь, – А есть у тебя хоть кто-то из по-настоящему близких друзей?

Селия отвела взгляд.

– У большинства женщин моего возраста есть дети, это нас разделяет, – Она пожала плечами, – Каждый день я провожу уйму времени у телефона, звоню родным на Мартинику. А иногда они приезжают меня навестить, – Селия помолчала и прибавила: – Хотя и не так часто, как мне бы хотелось.

(Потом, когда она ушла в ванную, я обратил внимание на ее лежащую на стуле сумочку; та оказалась раскрыта, и в ней я увидел мобильный телефон в небольшом футляре из коричневой кожи – его зеленый огонек медленно помигивал. Обычно, когда мы оставались вдвоем, Селия телефон отключала. Наверное, это и был тот самый, звонки с которого мой мобильник квалифицировал как анонимные. Какое-то время я наблюдал, как зеленый огонек пульсирует в его маленьком полупроводниковом сердце.

Пока я на него глядел, он казался мне все более и более тусклым. Потом оказалось, что он лучше виден, если смотреть краем глаза, то есть боковым зрением.

Усилием воли преодолев кое-какие остатки гордости, не говоря уже о неких принципах, я перекатился на другой бок, протянул руку и вытащил эту изящную «Нокию». Мой предпоследний мобильник был похожей модели, разве что немного потолще, и я знал, как добраться до собственного номера такой трубки. Записав номер на лежавшем на тумбочке листке бумаги с названием отеля, я сунул его в карман пиджака, после чего положил телефон обратно в сумочку прежде, чем Селия успела вернуться. Это на всякий случай, объяснил я самому себе. Вдруг понадобится о чем-то ее предупредить – например, о какой-нибудь террористической угрозе, наподобие той, о которой я недавно узнал от ребят, работающих с новостями, однако не смог ничего передать в эфир, потому что такое сообщение вызвало бы массовую панику… Ну да, на случай чего-нибудь в этом роде.)