Текст книги "Мертвый эфир"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

– Пожалуй. А ведь то же самое происходит и с нами. Да?

– Наверное. А может, вообще со всеми мужчинами и со всеми женщинами. Со всеми людьми.

– Никогда? И нет исключений? И нет никакой надежды? – Я постарался произнести это как можно более беззаботно.

Она взяла в одну руку мой орган, а другую, выпростав из-под головы, положила на свой.

– Мы сходимся тут, – улыбнулась она (причем одной из тех улыбок, подумал я в тот миг, какие могут заставить вас вообразить целую вселенную и тут же осветить ее, какие способны озарить жизнь сразу двоих; такая улыбка в силах озарять бесконечность, и не одну). – Чем сейчас и следует заняться.

Глава7
Сексуальное пике

– Никки! Боже мой! Что ты наделала?

– Верховена недооценивают? – Я задумался, – Это как, как это?

– Хендри. Из «Астон-Виллы». Похожи, как близнецы.

– Онанизм – и чего это его так ругают?

– Анекдот: тук-тук…

– Слова без дел – как штанов не надел.

– Ну тебя к черту, он сел на мель у горы Арафат.

Крейг справлял в своей хайгейтской квартире хогманай – шотландский новый год.

– Привет, Кен! Что? Ах да, я подстриглась. Нравится?

– О нет! Твои волосы…

– Всего лишь стали немного короче. Легче мыть. Другие.

– Почти черные с каштановым отливом. Ты рехнулась!

– Ты говоришь точь-в-точь, как мой папа.

– Но у тебя же были красивые волосы!

– Почему были? Ну, спасибо тебе.

– Подумай о концовке «Вспомнить все», – (Я усмехнулся.) – Ну то-то.

– Ты не нукай! Да еще с таким довольным видом, вроде доказал чего. Объяснись, мужик, чего ты имел в виду?

– Как ты воспринял все происходящее на экране, и вообще, об чем там в конце речь?

– В конце, старина, там полнейший абсурд. Некое пирамидальное сооружение, этакий здоровый холм, не тянущий, однако, в планетарном масштабе даже на прыщик, – и прикинь, за какие-то полминуты эта козявка умудрилась окружить Марс атмосферой, ничем не отличающейся от земной, все оказалось тютелька в тютельку: и температура, и давление, даже белые облака тут же поплыли по голубому небу – в общем, все произошло как раз в самый подходящий срок, чтобы глаза у Арни и у его девчонки-инженю вернулись в глазницы и перестали плакать кровью, а это с их зенками происходило к тому времени уже не меньше минуты, как и полагается в условиях почти полного вакуума. В общем, все кончилось без каких бы то ни было неприятных последствий. Ни для небесных тел, ни для тел человеческих. ..– Язадумался над только что сказанным и добавил: – Ни для тела самого Арни.

– Ну-у, – кивнул Эд.

– Опять! – вскипел я, – Перестанешь ты когда-нибудь нукать или нет, черт тебя побери?

– Хи-и-и, хи-и-и, хи-и-и.

– Да и «хи-хи-хи» твое не многим лучше, – Я ухватил Эда за плечи и прошипел сквозь зубы: – Какого хрена, что ты хочешь сказать?

– Я хочу, типа, сказать, – ответил Эд, ухмыляясь, – что конец фильма настолько абсурдный, что Арни, то есть его персонаж, наверняка все еще продолжает находиться в виртуальной реальности. То есть ничего такого на самом деле не происходило, так ить?

Я открыл рот. Убрал руки с плеч Эда. Ткнул его пальцем. И произнес:

– Хм.

– Вот потому-то чудак Верховен и есть гений, подрывающий все устои.

Я стоял, кивая, и пытался припомнить какие-то предыдущие сцены фильма.

– Конечно, – сказал Эд, – это лишь теория.

– Какой Хендри?

– Ну тот, что играет за «Астон-Виллу». Да ты не мог его не видеть.

– Почему-то не случилось… А что с ним такое?

– Он выглядит точь-в-точь как Робби Уильямс.

– Крейг, тебе надо почаще куда-нибудь выбираться.

– А я выбирался, сходил на матч. Там-то его и увидел.

– Тогда тебе нужно побольше сидеть дома.

– Фил, твой недавний перл в защиту онанизма совсем не смешной. Скажи уж «Держащие палец на кнопке – и что это вас так ругают?», и то уже немного получше, есть чуточка юмора, все равно, конечно, не для эфира, это я просто как пример.

– Ну я хотел придумать новый телефонный сервис.

– Вот оно что. Ну, некоторые сладкоголосые дамочки эту нишу давно и успешно заняли – дело, говорят, прибыльное.

– Нет, я о другом.

– И о чем бы это? Мастурбомарафон с привлечением спонсоров?

– Нет-нет… Ага, вот: можно назвать «Возьми себя в руки».

– Да уж. Ты явно возмечтал переплюнуть самого Криса Эванса, который у себя в «Пока все завтракают» умудрился уговорить какую-то девицу взять в рот у ее дружка и так, с полным ртом, декламировать стихи.

– Нет, ты только послушай…

– Такое не пройдет, Фил. И думать забудь.

– Ты так считаешь?

– Да.

– А тебе не кажется…

– Я полагаю, тебе следует подойти к нашему другу Крейгу и поговорить с ним.

– Тук-тук…

– Это кто?

– Конь в пальто!

– Какой еще конь?

– Серый в яблоках.

– В каких, блин, яблоках?

– Конских! Ах-ха-ха-ха!

– Да нет, я понимаю, что это значит на самом деле, – сообщил я Эйми, наклонясь к самому ее уху.

Мы стояли на мощеной дорожке в садике позади дома, где жил Крейг. Близилась полночь. Я только что попытался дозвониться до Джоу, находящейся в Барселоне вместе с «Аддиктой», но ничего не вышло.

– Но сперва понял совсем не так, – добавил я.

– Про без штанов? Шуба дорога, а под ней – ни фига?

– Именно! Я всегда думал: отлично, блин, звучит. И чертовски эротично!

Она засмеялась, откинув назад голову, словно выставляя напоказ лебединую шею (загорелую, хотя стояла зима) и безупречные зубы. Ее белокурые пряди слегка мерцали в темноте: на них падал свет, льющийся из окон.

– Да, ты бы, пожалуй, только так и понял.

– Остроумно, однако несправедливо. Послушай, я…

– Тебе такого ощущения ни в жизнь не представить. Ни в жизнь! У тебя есть эта твоя драгоценная теория, лично выстраданная линия партии, и ничего больше. Как всегда. Тебе просто не понять. Ведь ты там никогда не был. И ты не можешь проникнуться атмосферой. А мы окружены людьми, которые нас ненавидят.

– Прошу прощения, зачем ты мне об этом рассказываешь? Уж кому-кому, а мне-то хорошо знаком этот звон в ушах, когда чья-то ненависть опять ловит тебя в перекрестие прицела. Но… но погоди-ка минутку и объясни, кто это «мы». Какого черта, с каких это пор ты стала «дочерью сионистской революции»?

– С тех самых, как поняла, что либо мы их, либо они нас, Кен.

– Так ты что, действительно стала? Ни хрена себе! Господи, я же только…

– Они все нас ненавидят. Все, кто живет вокруг наших границ, только и мечтают нас поубивать. Отступать некуда, за спиной море, так скинуть нас в море соседи и хотят. Кен, посмотри на карту! У нас крохотная территория! И эти люди нас убивают, стреляют в нас и бросают бомбы в нашем же собственном государстве, в нашем тылу, на наших собственных улицах, в магазинах, в автобусах, в наших домах! Мы должны их остановить, у нас нет выбора. А ты имеешь наглость утверждать, что мы стали нацистами, и сам не замечаешь, как сильно стал похож на самого отъявленного антисемита!

– Джуди, послушай меня, черт возьми. Я понимаю, как сильно ты по поводу всего этого переживаешь…

– А ты не просто не переживаешь! Вот о чем я говорю тебе: ты не можешь!

– Нет, я пытаюсь понять! Послушай, пожалуйста… прошу тебя, не надо приписывать мне слова, которых я не говорил, и мысли, которые никогда меня не посещали…

– Посещали, Кен, ты просто не хочешь признать.

– Я не антисемит. Послушай, я люблю евреев, я восхищаюсь евреями. Я, черт побери, настроен решительно проеврейски. Я же и раньше тебе говорил! Ну, может, не обо всем! Причем, поверь, такие убеждения у меня с детства, с тех пор, как я узнал про холокост и понял, как много общего между евреями и шотландцами. Шотландцы умны, а нас обвиняют в том, что мы гнусные скряги. То же самое и с евреями. Дело не в нации, а в созданной ею культуре, а по влиянию на мировую культуру я всегда ставил выше шотландцев только евреев, если в пересчете на численность вас и нас.

– Ну ты и трепло.

– Нет, я не шучу. Я действительно люблю евреев с детства! Так сильно, что даже стеснялся раньше тебе говорить насколько!

– Нечего мне вешать лапшу на уши.

– А это правда. Ты всегда придерживалась таких жутко левых взглядов, что я не осмеливался.

– Кен…

– Я серьезно. Когда-то я действительно обожал Израиль…

(И я не кривил душой. Когда мне было тринадцать, я втюрился в девочку по имени Ханна Гольд. Ее родители жили в Гиффноке, одном из самых зеленых южньгх пригородов Глазго. Им не очень-то нравились и наша дружба, и моя бросающаяся в глаза влюбленность. Но я сумел их очаровать, а кроме того, засел за книги об Израиле и евреях. Уже через шесть месяцев ее отец, мистер Гольд, дивился моим познаниям. Гольды переехали в Лондон вскоре после того, как Ханна справила свой четырнадцатый день рождения, какое-то время мы переписывались, но затем они переехали снова, и мы потеряли друг друга из виду. Когда я узнал, что они уезжают в Лондон, меня охватило отчаяние, но затем я оправился от него и за три недели прошел путь от крайнего уныния до того чувства, которое, к моему стыду, граничило с полным безразличием.

Однако, в отличие от любви, мой интерес к Израилю выдержал проверку временем. И в ту пору я прямо-таки не мог понять, как это кто-то может не любить евреев. Ведь то была самая харизматическая, отважная и рисковая нация в мире, способная победить всех окружающих их агрессоров. Шестидневная война, Даян с его черной повязкой через глаз, женщина-премьер, кибуцы… Мальчишкой я дико гордился, что именно танки британского производства прошли весь Синай с трепещущими на длинных гибких антеннах флажками, украшенными звездой Давида. Я регулярно брал в библиотеке все, что писалось об Израиле. Помню название брошюры «Великие еврейские генералы». Кто б мог подумать, что в их компании я найду Троцкого? Мне даже было известно, что израильтяне усовершенствовали британские танки «Центурион», установив на них вместо дизельного двигателя бензиновый; я обожал всю эту всячину так сильно, как только способен на подобное подросток, бредящий войной. Йом Киппур… Эх, как они классно тогда увели собственные катера из-под самого носа у французов! А рейд на Энтеббе? Просто дух захватывало, словно в кино! Ну как мог кто-то ими не восхищаться?)

– …но то было до вторжения в Ливан и резни в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила…

– Это сделали сами ливанцы, их христианская милиция! – возмутилась Джуди.

– Да ладно тебе! Это Ариэль Шарон спустил их с поводка, сама прекрасно знаешь. Но то было только начало; я стал прозревать, и до меня дошло, что и раньше палестинцам довелось многое вытерпеть: я вспомнил, как игнорировались Израилем резолюции ООН, как ему в порядке исключения из правил, обязательных для всех, позволялось их игнорировать, затем пресловутую историю о том, что «невеста прекрасна, но уже обручена», и незаконные поселения на арабских землях, и тайное производство ядерного оружия. Я услышал о взглядах равви Кахане [98]98
  Меир Кахане (1932–1990) – американский и израильский общественно-религиозный деятель, еврейский националист, глава «Лиги зашиты евреев»; уже после его смерти основанное им движение «Ках» было призвано террористическим.


[Закрыть], до сих пор исповедуемых множеством его последователей, увидел фотографии окровавленных трупов в мечетях, и мне от всего этого стало худо. Да и сейчас израильтяне убивают мирных жителей без суда и следствия под аккомпанемент разговоров об окончательном решении палестинской проблемы. Я слышал, как ваш министр на полном серьезе говорил, что если силам безопасности удастся арестовать всех террористов, а затем избавиться ото всех скопом, то проблем не останется; я просто не мог поверить, что образованный человек может нести подобную ахинею.

Знаешь, – продолжил я, – я не хочу быть несправедливым ни к какой стороне. Я не оправдываю взрывы, устраиваемые террористами-смертниками, как и любые нападения на мирных жителей; конечно, вы имеете полное право на самооборону, но ради бога, посуди сама: разве можно со всем этим согласиться? Да, разумеется, холокост действительно является самым бесчеловечным и ужасным актом варварства, это на самом деле исключительное по жестокости преступление против человечности, но вовсе не из-за того, что подобное произошло именно с евреями; оно осталось бы таковым, случись такое с любым народом, с любой группой людей. Массовые убийства евреев – так я всегда думал – имели место из-за того, что им некуда было бежать, некуда податься; следовательно, кто, как не они, имеет право на собственный национальный очаг. Дать им его – вот самое меньшее, что можно для них сделать. Весь мир это понял. Может, оттого, что чувствовал за собой вину, но соответствующее решение было принято… Но при этом Израилю вовсе не выдали карт-бланш, освобождающий от каких-либо моральных обязательств. Уж если кому, черт побери, и следовало бы знать, что значит быть угнетенным народом-изгоем, обвиненным во всех смертных грехах, и каково находиться под игом военного режима, надменного и самонадеянного, так это евреям, уж им-то следовало бы отдавать отчет в том, что происходит с ними самими и что они вытворяют в отношении других.

Так что, – заключил я, – когда палестинские подростки используют пращи против танков, которые затем ураганным огнем сносят палатки, где в это время матери кормят грудью детей, когда сравнивают с землей сады вокруг палестинских деревень, когда дороги между ними перепахивают, а дома взрывают динамитом, то неужели вы сами не понимаете, что устраиваете? Настоящие гетто! А когда израильская армия заявляет, что в Мухаммеда аль-Дуру и его отца стреляли палестинские боевики [99]99
  Трагический эпизод, имевший место в начале второй интифады, 30 сентября 2000 г., при перестрелке у перекрестка Нецарим в секторе Газа; снятый внештатным палестинским оператором и показанный по Второму каналу французского телевидения, вызвал волну негодования во всем мире. Армия обороны Израиля (ЦАХАЛ) была вынуждена принести официальные извинения – от которых отказалась, когда были получены доказательства того, что съемки фальсифицированы.


[Закрыть], не сродни ли подобное утверждение домыслам, будто фашистские концлагеря на самом деле построены союзниками уже после войны? Да от такой хрени, дорогие мои евреи, я просто волосы готов на себе рвать! А потом в газетах начинают публиковать письма об умиротворении палестинцев и сравнивают Израиль с Чехословакией накануне Второй мировой… Но это… это же полный абсурд! Чехословакия в то время отнюдь не была самой вооруженной до зубов страной в Европе, наоборот, она была одной из самых слабых, она вовсе не являлась единственной региональной супердержавой, обладающей к тому же монополией на оружие массового поражения, она не была искушенным в военном деле победителем в трех предшествовавших войнах, оккупировавшим чужую территорию.

– Но они нас убивают.Стоит лишь сесть в автобус, пойти за пиццей, поехать в синагогу, выбрать для прогулки не ту улицу в своем собственном городе…

– Я знаю! Нужно остановиться и тем и другим! Но вы лучше владеете ситуацией! Это вы выступаете с позиции силы! Ведь именно тот, у кого силы больше, должен прекратить кровопролитие первым, наложить на себя наибольшие ограничения, принять на себя последние удары, прежде чем те прекратятся!

Джуди покачала головой, и я заметил, что у нее в глазах стоят слезы.

– Ах, сколько чуши. Ты нас никогда не поймешь. Ты никогда ничего не поймешь. Да, мы далеки от совершенства. А кто совершенен? Мы сражаемся, защищая свою жизнь. Все, что ты говоришь, и все, что ты делаешь, на руку тем, кто хотел бы сбросить нас в море. Ты заодно с нашими врагами, с теми, кто хочет нас истребить. Это не мы стали нацистами, а ты!

Я закрыл лицо руками и, когда опустил их, только и смог произнести, глядя в покрасневшие, злые глаза Джуди:

– Никогда не утверждал, что евреи стали нацистами. Ведь есть же Израильское движение за мир. Нет, Джуди, и в Израиле есть люди, которые против Шарона и того, что он сделал… что он делаете палестинцами. Которые стремятся к миру. Конечно, к миру в первую очередь для своей собственной страны, однако все-таки к миру. Имеются резервисты, которые отказываются воевать на захваченных территориях. Вот с кем я заодно. Вот кто сейчас вызывает у меня уважение. Я изжил свое детское увлечение Израилем. Прежний Израиль для меня рухнул и уже не возродится, но я никогда не перестану любить и уважать евреев за все хорошее, что они сделали… Просто мне тошно смотреть, что вытворяет от их имени этот седой толстяк, помешанный на войне.

– Иди ты… Шарона выбрали демократическим путем. Именно он провозгласил лозунг «Мир в обмен за земли». Так что пошел ты… Пошел…

– Джуди…

– Нет. Уходи, Кен. Прощай. Не стану говорить, что мы еще увидимся, – надеюсь, нет. И не звони. И вообще не заявляйся. Никогда.

– Джуди…

– Мне стыдно, что когда-то я позволяла тебе касаться меня!

Выпалив это, моя бывшая жена плеснула мне в лицо выпивку, оставшуюся у нее в бокале, резко повернулась и ушла.

Вот тебе и «Счастливого Нового года!».

Несколько позже… Надрался до пьяных слез… И понял, что лучше бы мне лечь спать. А потому отправился в запасную спальню, предназначенную для гостей. Однако некоторые из них уже успели использовать ее в качестве неофициального гардероба, навалив на кровать пальто и куртки; я их собрал и потащил в примыкающую крошечную спаленку, обычно используемую под кладовку, где нынче располагался гардероб официальный.

– О, привет, Никки!

– Кен… – проговорила Никки, доставая что-то из своей куртки; на ней был пушистый розовый свитер и черные джинсы в обтяжку, – Как ты?

– Устал, – сообщил я и бросил ворох одежды на койку.

С первого этажа доносились звуки музыки и веселые вопли. В комнатенке практически отсутствовала мебель, имелись только старый письменный стол – тоже заваленный одеждой – да вот эта койка. Еще там было множество полок с книгами и всевозможным хламом. У одной из стен притулились стремянка и складной столик для намазывания клеем обоев. Плафон пропал с лампочки, наверное, лет сто назад. Никки стояла передо мной, поглядывая на меня и посмеиваясь. Даже с короткой стрижкой она выглядела потрясающе.

В руках она держала тонкий серебристый пакетик, который достала из кармана жакета. «Стрепсилс». Апельсиновые пастилки от кашля.

– Я простыла, – сказала она с непонятной улыбкой, словно гордясь этим.

В свете лампочки, прямо под которой она стояла, ее ершистые волосы переливались всеми оттенками от рыжего до темно-желтого. Я прищурился и взглянул на нее, словно поверх несуществующих очков.

– Ты что приняла?

– Это заметно? Вот дела!

Она хихикнула и, заложив руки за спину, принялась поворачиваться то вправо, то влево, запрокинув голову и уставившись в потолок. При этом ее нижняя челюсть тоже гуляла из стороны в сторону.

Я покачал головой.

– Ах ты, юная проказница. Экстази, да?

– Боюсь, что так, дядя Кен.

– Тогда развлекайся в свое удовольствие, но помни, что случилось с Лией Беггс, и не пей слишком много воды [100]100
  Лия Сара Беттс (1977–1995) – школьница изЛатчингдона, графство Эссекс, умершая от водной интоксикации после того, как, приняв таблетку экстази, выпила за полтора часа семь литров воды.


[Закрыть].

– Я тебя люблю, дядя Кен, – проговорила Никки, наклоняясь вперед и широко улыбаясь.

Я расхохотался.

– И я тебя люблю, Никки.

Она поднесла пакетик с пастилками к самому моему лицу.

– Хочешь?

– Спасибо. Но я как раз пытаюсь бросить.

– Ладно.

Я протиснулся мимо нее боком и взялся за ручку закрытой двери.

– После вас, мэм, – сказал я, распахивая ее.

– Спасибочки! – произнесла Никки, шагнула ко мне, но, ударившись о торец двери, покачнулась и упала ко мне в объятия – Счастливого Нового года! – проговорила она, приподнимая голову с моей груди и глядя мне прямо в глаза, все еще посмеиваясь.

А ведь и правда, подумалось мне, с тех пор, как куранты возвестили о наступлении Нового года, нам с Никки удалось ни разу не натолкнуться друг на дружку в толпе.

– С Новым го… – только и успел произнести я.

Закончить мне не удалось: она заткнула мне рот долгим влажным поцелуем, затем отпрянула, блаженно улыбаясь, слегка покачала из стороны в сторону головой, произнесла нечто похожее на «мм», опять прильнула ко мне и поцеловала еще раз. Теперь губы ее разомкнулись и приняли в поцелуе довольно деятельное участие – правда, язык активности не проявил.

«Ё-моё! – думала одна моя половина. – Вот, черт возьми, вляпался! Во дает, шальная девчонка!» Но хотя одна моя половина ликовала, большая часть меня все-таки воспринимала происходящее далеко не в радужном свете. В голову лезли мысли одна мрачней другой. Я обнял Никки и вернул ей поцелуй, вбирая в себя ее вкус и ее запах, втягивая ее сладковатое дыхание, словно в нем содержался эликсир молодости. Она извивалась в моих руках, стараясь прижаться покрепче, обнимала меня, гладила по бокам и спине.

Что-то упало на пол. Пастилки от кашля.

Затем она, поморгав глазами, оттолкнула меня, и я вынужден был выпустить ее из объятий. На миг ее улыбка исчезла. Она снова встряхнула головой и нежно засмеялась. Затем изящным движением вытерла рот тыльной стороной руки.

– Ох, что я делаю? – скорей выдохнула, чем произнесла она, все еще встряхивая головой; я подумал, как разметались бы при этом ее волосы, будь они прежней длины.

– Ну, – промямлил я, поперхнувшись, – мне, старику, разумеется, чистое удовольствие, но… гм… я не думаю, чтобы…

– Вот и я ни о чем не думаю… – мягко сказала она и рассмеялась, теперь уже громко, но вскоре закашлялась.

Встряхнув головой напоследок, она уставилась на пол, где лежала упаковка с пастилками. Я наклонился, поднял пакетик и вручил его Никки. Ее хриплый смех гулко звучал в маленькой комнатке.

– Ой, дядя Кен, я не хотела, честное слово… Простите, пожалуйста!

Я сделал рукой успокаивающий жест.

– Не о чем говорить, перестань извиняться. Поверь, мне было приятно. Однако…

Никки снова закашлялась. Ей вторило хриплое эхо, отражаясь от голых стен. С видимым усилием ей удалось прервать приступ кашля.

– Да, – сказала она, с шумом прочищая горло. – Нам, пожалуй, стоит сделать вид, будто…

– Будто ничего не было, – кивнул я.

Никки тоже кивнула:

– До тех пор, как вы понимаете, пока смерть не разлучит нас.

– Согласен полностью, – подтвердил я.

Она поежилась, точно от озноба.

– Прости, Кен, но все это немного…

– Странно? – предположил я.

– Вот именно, странно.

Я снова открыл дверь.

– О, привет, Эмма!

– Салют, мамочка! – помахала ей рукой Никки, улыбка до самых ушей.

– Что именно странно? – спросила Эмма, входя в комнату с предельно подозрительным выражением лица, глаза ее метали молнии.

На ней было короткое, без рукавов, черное вечернее платье. Волосы, подхваченные черной с жемчужинами лентой, как у Алисы в Стране чудес, напоминали эдакую мягкую тиару, на шее мерцало ожерелье из черного жемчуга. С руки свисал уже приготовленный черный плащ.

Небрежным взмахом руки и кивком я указал на пакетик с пастилками от кашля в руках у Никки.

– Пытался предложить твоей дочери помощь – открыть пакетик, но она отвергла мои услуги, – грустно улыбнулся я, плечи мои под пристальным взглядом Эммы вяло обвисли, – Собственно, собирался лечь спать, Эмма. Устал, как собака. Ты, наверное, тоже?

Эмма колебалась, но затем, видимо, пришла к заключению; что я здесь оказался случайно и ничего особенного не происходит. Во всяком случае, ничего, о чем стоило бы ломать голову.

– Да, – сказала она и перевела взгляд на дочь, – Никки, ты уже готова?

Никки выдавила из упаковки пастилку, подбросила в воздух и шагнула вперед, ловя ее ртом. Лязгнули зубы. Когда Никки отступила назад, пастилка была у нее в зубах. «Оп-ля!» – проговорила она, мигом отправив ее под язык. Повернувшись, Никки порылась в куче одежды и выудила свой жакет.

– Спокойной ночи, Кен, – сказала она и легонько поцеловала меня в щеку.

– Пока, крошка.

– Спущусь через минуту, – сказала дочери Эмма.

– Ладушки, – ответила Никки, в то время как дверь снова начала закрываться (это у нее получалось как-то само собой). – Пойду попрощаюсь с папой…

Эмма пристально на меня посмотрела. Ох-ох, подумалось мне. Что-то теперь будет?

– Потрясающая девчушка, – обратился я к Эмме, кивнув в сторону только что закрывшейся двери, – Чертовски ее люблю.

– С тобой все в порядке? – спросила Эмма с неподдельным участием.

Я расслабился.

– Устал, – ответил я, не кривя душой.

– Слышала, как Джуди задала тебе трепку.

– Я ответил ей тем же, но ты вообще-то права, – вздохнул я, зевая, – Пардон.

– Ничего, ничего.

– Мы с Джуди сошлись на том, что расходимся решительно во всем. Хотя, положа руку на сердце, я не уверен, что мы способны прийти к согласию даже в этом.

Эмма кивнула и бросила мимолетный взгляд на мою грудь. Протянула руку и похлопала по моей руке выше локтя.

– Тебе нужно поспать.

– Самая лучшая идея из всех, какие я только сегодня слышал.

Открыв дверь, я придержал ее, чтобы Эмма могла выйти.

– Доброй ночи, Кен. Всего тебе. – И она легонько поцеловала меня в щеку, совсем так, как недавно это сделала ее дочь.

Перед тем как начать спускаться по лестнице, она обернулась, и я, уже открывая дверь в спальню для гостей, успел перехватить ее мимолетную ободряющую улыбку. Эмма нерешительно подняла руку и, сделав прощальный жест, быстро сошла вниз по ступенькам.

Я разделся до трусов и лег в постель. Засыпая, подумал о Сели и о том, как ей, должно быть, хорошо на Мартинике, в кругу родственников. В последнее время я стал часто так делать. Вроде бы как надеялся, что, заснув с мыслью о ней, смогу увидеть ее во сне, но до сих пор такого не случалось.

Мне удалось поспать с полчаса, но затем в спальню ввалились какие-то люди, зажгли свет и принялись разыскивать свои пальто. Я сообщил им, где следует продолжить поиски, и, когда они вышли, встал, натянул брюки и прошел в официальный гардероб, снял с тамошней койки еще остававшиеся на ней пальто и жакеты и развесил их на перилах лестницы, ведущей с первого этажа. Однако и это не остановило следующую партию подвыпивших гостей. Как и другие до них, эти зажгли свет и стали искать свою одежду.

Я вывернул лампочку из патрона, и в тот же момент вошел еще кто-то, потом еще, они бормотали что-то о своих пальто и раз десять щелкнули выключателем, тогда я громко захрапел и продолжал делать это до тех пор, пока все не вышли.

Проснувшись, я обнаруживаю, что одет как настоящий эсэсовец, только ширинка расстегнута и все хозяйство вывалилось наружу. Я прикован к моей кровати наручниками, на губах полоса клейкой ленты, и у Джоу тоже; они насилуют ее _гперерезают горло и кладут на меня. Затем все обставляют так, чтобы было похоже на грабеж, в котором что-то пошло не по плану; в борту баржи прорубают пробоину, и до меня доходит, что, когда начнется прилив, я утону.

– А-а-а-а!

– Кен!

– Черт, вот черт! Вот хрень!

– Кен! Успокойся! Это всего лишь сон. Не знаю, что там тебе привиделось, но это всего лишь сон. Ночной кошмар. Эй, да очнись же…

– Господи, бля, Боже всемогущий, бля, Иисусе! – Я снова откинулся на подушку. Сердце стучало, точно отбойный молоток, и дышал я тяжело, словно спортсмен, только что пробежавший марафонскую дистанцию, – О боже мой…

Джоу обняла меня, точно младенца, и принялась укачивать:

– Все хорошо, все в порядке, успокойся же, успокойся…

– Ох…

– Ну это уже совсем на тебя не похоже.

– Бля…

– Теперь все о’кей? Пришел в норму?

– Да, пришел. Теперь пришел…

Хотя, по правде сказать, дело обстояло далеко не так хорошо.

Джоу быстро заснула опять, а я долго еще ворочался, тяжело дыша, то и дело принюхивался, пытаясь учуять, не потянуло ли запашком гнили и нечистот от ила, потревоженного где-то невдалеке; прислушивался к пугающему хлюпанью, раздававшемуся, когда какая-нибудь шальная волна плескала посильнее о борт баржи, а затем долго вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть в ней крадущегося врага, после чего дрожал мелкой дрожью, пока испарина просыхала на моем теле.

Я лежал, мечтая о приходе рассвета и еще одного прилива, ждал, когда воды Темзы снова поднимутся и еще раз выровняют «Красу Темпля», прогонят запашок смерти и восстановят равновесие в моей жизни.

– Аллё?!

– Привет, миссис Си.

– У-у-у! Да это ж тот самый парень с радио! Кеннит, как у тебя дела, дорогуша?

– Слегка простудился, но, если отвлечься от этого, хорошо. И все лучше и лучше от радости, что сейчас с вами разговариваю. А как вы, миссис Си? Все так же красивы и привлекательны, да? Как тогда, когда я вас в последний раз видел? Кажется, это было на том большом колесе?

– И даже больше того, слышь, греховодник? Не, ты ужасный человек! Вот ужо расскажу о тебе все как есть моему сынку. Разрази меня, если не сделаю это сию же минуту!

– Ой, миссис Си, прошу вас, не надо. Пусть моя необузданная любовь к вам останется нашим глубоким секретом и нашей страшной тайной, а то Эду подобное может сильно не понравиться. Как быть, ежели, например, вы меня соблазните настолько, что потом забеременеете?

– Как? Это в моем-то возрасте? Нет, вы только послушайте, что говорит этот негодник! Ха!

– Тогда мне пришлось бы на вас жениться и стать Эду отцом. Такого он мне никогда не простит.

– Прекрати сейчас же! А то я лопну от смеха… Гдемойносовой платок? Нет, ты действительно невыносим. Я бы хотела, чтобы сынок с тобой как следует сам серьезно потолковал, но он во Франции или в Риме, либо еще черт знает где, мой сладкий, так что тебе придется позвонить ему на мобильник.

– Ничего, миссис Си, без проблем, я знал, что его нет, собственно, я набрал домашний номер, чтобы лишний раз услышать ваш голос.

– Ну ют, голубчик, ты снова становишься жутко несносным.

– Ничего не могу поделать. Ваши чары сильнее меня.

– Страшный, страшный человек, самый негодящий из негодников.

– Хорошо, миссис Си, так и быть, позвоню Эду на трубку. Мне было так приятно с вами поговорить. Ах да… Мне надо бы еще переброситься парой слов с его приятелем… Как там его… Роуб? Ну да, Роуб. Нет ли у вас его телефона?

– Роуб? На что он тебе сдался, золотко?

– Извините меня, миссис Си, это я высморкался. Простите, пожалуйста.

– Прощаю, милок. Так для чего тебе нужен Роуб?

– Ах да. Я тут кое с кем толковал… Знаете звукозаписывающую компанию «Айс-Хаус»? Большущая фирма, выпускает кучу всяческих дисков. Так вот, ей нужны телохранители, типа того. Ну, для артистов, а в частности, для звезд рэпа, которые приезжают петь из Штатов. Вот мне и пришло в голову, что это могло бы подойти Роубу. Ведь среди тех варягов могут попасться чертовски крутые, серьезные ребята, сами в недавнем прошлом гангстеры, они черта с два станут уважительно относиться к какому-то заурядному снежку с квадратными плечами, который совсем недавно стоял у дверей крутого клуба и не пускал туда парней только за то, что у них на ногах не та обувь. Кто им еще приглянется, как не Роуб? Но вы не подумайте, работа без дураков и хорошо оплачивается. У него бы точно получилось. А может, он даже сумел бы куда-то пробиться, кто знает?

– Тут нужен кто-то почище, чем он. Я слыхала, он из ямайских мафиози, Кеннит. Очень опасен. У него слишком много оружия. В наш дом его больше не зовут. Насколько я знаю, Эд с ним теперь вообще не встречается.

– Все это мне известно. Мы с Эдом о нем разговаривали совсем недавно. Вот почему я и решил, что предоставляется возможность помочь ему порвать с прежней жизнью. И я подумал, что если попробовать его убедить…

– Не думаю, чтоб его номер оказался прямо сейчас под рукой, но, пожалуй, сумею его найти.

– Вот было бы здорово, миссис Си. Конечно, я пойму, если вы не захотите ни о чем сообщать Эду. Ведь, должен признать, ничего может и не получиться. Так было б о чем говорить. Но сами знаете: кто не рискует, тот не пьет шампанское.