Текст книги "Мертвый эфир"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

– Хорошо выглядишь, Кен.

Эйми выгнулась назад, развела руки, и ее локти легли на кирпич парапета. На ней были жемчуга, синяя блуза и юбка-миди с длинным жакетом, а также баскетбольные туфли.

– Аты, как всегда, выглядишь крайне аппетитно, – проговорил я с улыбкой.

Мы с Эйми частенько встречались, чтобы на пару съесть ланч. И все время флиртовали и подшучивали друг над другом, вот уже с год изображая страстный роман, но оба знали, что на самом деле до этого никогда не дойдет. Ну, скорее всего, что так. Это с Эйми я не так давно разговаривал по телефону, когда пришлось разъединиться.

Она расслабленно улыбнулась и осмотрелась по сторонам.

– Джоу здесь?

– Была, но пришлось уйти. Работа.

– Опять эта аддиктивная банда?

– Именно.

Она изящно поднесла к губам свой бокал с белым вином и слегка пригубила.

– И как прошло венчание? – Несильный порыв ветра разметал ей волосы и забросил прядку налицо. Эйми ее сдула.

– Не знаю, – ответил я, – Меня там не было – сидел на работе, вел эфир.

– Поня-я-ятненько… Слушай, Кен, у тебя что есть при себе?

– Чутка кокса и пара доз экстази.

– Снежком не поделишься? Просто захотелось вдруг с чего-то кокаинчику, – И она мило наморщила носик, – У тебя бывает такое чувство?

– Да каждый божий день.

На свадебной тусовке присутствовала пара детишек и к тому же промелькнули двое журналюг, которым я не слишком доверял, поэтому в дальнем конце единственного на этом чердаке коридора мы отыскали подходящую комнату. Раньше здесь находился кабинет Фэй, а теперь стояло множество коробок, в которые она упаковывала подготовленное к переезду имущество.

Вернувшись вскоре на террасу, мы трепались друг с дружкой уже взахлеб, и тут Эйми заметила все еще лежащее на парапете недоеденное яблоко, взяла его и принялась разглядывать.

– Все в порядке, – успокоил я ее, – это наше.

Она бросила его мне. Вид у яблока теперь был отвратный: там, где я его надкусил, оно все покоричневело. Я перегнулся через кирпичную кладку и подержал яблоко на весу, примериваясь, куда оно может упасть, если его отпустить. Эйми, стоявшая рядом, тоже перегнулась через парапет. Я отпустил яблоко. Медленно переворачиваясь в воздухе, оно падало, почти исчезая из виду.

Ударившись об асфальт автостоянки, оно взорвалось множеством брызг, и его белые кусочки широко разлетелись по темной поверхности; я был в высшей степени удовлетворен.

– Прекрасно!

Эйми даже захлопала в ладоши. Перегнувшись через парапет, мы обменялись взглядами. Внезапно я опять почувствовал себя школьником.

– Послушай, – сказал я.

– Что?

– Давай еще что-нибудь сбросим.

– Мне только что самой пришла в голову подобная мысль.

– Я знаю.

Вот так и вышло, что мы в конце концов перекидали за парапет едва ли не половину того, что было на чердаке у Ку-ла и Фэй. Начали с фруктов.

– Что-то у них там многовато еды, – заявила Эйми, помогая мне подтаскивать к парапету апельсины и бананы; сбросив их, мы принесли дыню и еще яблок.

Затем стали разглядывать на асфальте в сотне футов под нами результаты своих трудов. Они нас разочаровали.

– Как-то не очень, да? – сказал я, в очередной раз оглядывая раздавленное месиво, оставшееся от пары сброшенных нами апельсинов. – Похоже, цитрусовые не подойдут. Фрагментация у них подкачала.

– И у бананов тоже.

– Согласен. Давай-ка вернемся к яблокам.

– А еще у нас есть дыня. С ней должно здорово получиться.

– Да, я возлагаю на дыню большие надежды.

– Давай сбросим одновременно два яблока, ты и я.

– Хорошая мысль. Давай на счет «три». Раз, два, три!.. Вот это круто!

– Отличная синхронизация! Давай теперь сбросим сразу четыре. По два каждый.

– У нас осталось только три яблока.

– Пойду принесу еще. Смотри не бросай дыню без меня.

– За кого ты меня принимаешь?

– Эй, вы че тут вдвоем делаете?

– Привет, Эд. Сбрасываем фрукты на автостоянку. Надеюсь, ты не против? Тут все о’кей, ничего страшного. От твоей машины они падают далеко.

– Черт побери, приятель, надеюсь, что так. Я купил ее только на прошлой неделе. Стоила семьдесят кусков.

Эд был моим общепризнанным лучшим другом (по Англии). Тощий, с лицом, которое частенько заставляло меня задумываться, как мог бы выглядеть чернокожий Марк Э. Смит [6]6
  Марк Эдвард Смит (р. 1957) – лидер The Fall,выдающейся пост-панк-группы, основанной в 1978 г. в Манчестере.


[Закрыть]: физия боксера-профессионала легчайшего веса, с выражением жестким и мягким одновременно. Клубный диджей, вечно нарасхват, играет два концерта за ночь, поспевая из клуба в клуб на вертолете. Должно быть, его «порш» стоил ему аж недельного заработка.

– Красивая машина, – сказал я, – только почему желтая?

– Да вот такой у «порше» злодремучий традиционный цвет.

– Традиционный? Как желтый может быть традиционным? Ну там синий или зеленый, ют это традиционные цвета. Даже красный, но уж никак не желтый. Желтый традицио-нен для игрушечных грузовичков – «Джей-си-би» там или «Тонка». Ну, в крайнем случае зеленовато-лимонный, это если «Кавасаки». Но никак не желтый.

– Нуты и намолотил тут дерьма, – рассмеялся Эд. – Чем удолбался-то?

– Привет, Эд, – поздоровалась Эйми, принесшая наконец недостающее яблоко, – Вот, достала.

– Спасибо! Клетчаткой, – сказал я уже Эду, поднося яблоко чуть не к его носу, – Большой кучей клетчатки.

– Готов?

– Го… постой-ка! – воскликнул я с негодованием. – Оно же надкушено!

– Ага, – кивнула Эйми, – его кто-то ел.

– Где быйли твои глайза? – произнес я на чистейшем дублинском диалекте.

Она только пожала плечами и заняла позицию у парапета, держа на весу два яблока, готовые к сбросу.

– Готов?

– Готов! – отозвался я.

– На фига вы все это делаете? – спросил Эд, когда мы пустили яблоки в свободный полет, – А, Кен? – (Мы с Эйми сосредоточенно наблюдали за тем, как яблоки устремляются навстречу своей гибели.) – Какого…

Яблоки разлетелись на мелкие брызги, как и было задумано.

– Ух, ё-мое! – выдохнул Эд, – Видал?

– Вот зачем, – сказал я.

– Клево, приятель.

– Дыню? – предложила Эйми.

– Определенно, – согласился я и прикинул на руке ее вес.

– Дай мне! – попросил Эд. – Дыню, чур, сброшу я!

Мы с Эйми переглянулись.

– Ну же, – настаивал Эд, – Я ище так ничё и не сбросил.

– Тогда тебе нужно пройти испытание, – сказала Эйми сурово. – Надо принести что-нибудь подходящее для сбрасывания, а то мы не возьмем тебя в свою команду.

– Да, – кивнул я, – ты еще не прошел обряд посвящения.

– Щас чё-нибудь притараню! – Эд рванул было в сторону пентхауса, но остановился, – Погодь! Давай сперва поглядим, как полетит дыня.

Я взял дыню обеими руками, вытянул их над парапетом – и разжал пальцы.

Эйми взвыла от восторга, и мы с ней хлопнули ладонь в ладонь.

– Потрясающе!

– Зашибись, приятель!

– Офигенное занятие!

– Надо еще фруктов.

– Я добуду ище, добуду ище.

– Если так, тебе повезет.

– Ага, на фруктовом фронте большой кризис.

– Тогда я притараню чё-нибудь другое.

– Что именно?

– Не знаю, какую-нибудь фигню, чё-нибудь старое и ненужное.

– Ты что, не видел, куда пришел? У них в гостиной все как в операционной, никакого хлама, они его просто не держат.

– Они ж переезжают, приятель, должно ж у них быть хоть чё-то, чё им не жаль выбросить.

– Разумно. Попробуй это найти.

– Давайте попробуем вместе.

– Даже еще и лучше.

– Что вы туг затеваете? – осведомился подошедший Кул.

– Вот кто нам нужен! – воскликнул я.

Кул уже находился в подпитии, глаза у него немного остекленели. Ему никогда не требовалось много, чтобы напиться.

– Кул, у тебя должно быть полным-полно барахла, с которым надо расстаться, ну же, признайся.

– Ну, в общем…

Вскоре большинство пришедших на торжество приняли участие в нашей затее, то и дело бросая через парапет всякую всячину. Для супружеской пары, исповедующей минимализм, у Кула и Фэй накопилось поразительное количество вещей, о которых они не собирались грустить после того, как покинут свой чердак: уйма всевозможных кухонных принадлежностей, таких как миски, тарелки, стеклянные банки, сломанная соковыжималка, отслуживший свое термос, вышедшие из моды фужеры, мерзкого зеленого цвета набор для фондю… затем еще ворох подаренных родителями Фэй безделушек, которые моим друзьям никогда не нравились; они даже убрали сей кошмар подальше, чтобы его никто не увидел, но боялись выбросить – а вдруг родители все-таки надумают заехать в гости (эти мещанские украшения были под стать родителям Фэй, такие же ужасные), за ними последовали вещи более крупные: Фэй с Кулом вошли во вкус и получили горячую поддержку от всех присутствующих; вскоре появились морально устаревший телевизор, неработающая стереосистема, забарахливший радиоприемник и, наконец, бутылки, множество бутылок.

– Моя машина, ешкина медь! – завопил Эд, когда сразу с полдюжины бутылок отправились в полет.

Они более или менее одновременно раскокались, последовал взрыв восторженных криков.

– Все это происходит на вполне приличном расстоянии от твоей гребаной машины, Эд, – попробовал я его успокоить.

– В таком деле, приятель, всегда трудно сказать наверняка. Вот, например, как нащёт моих шин? Они новехонькие, с иголочки. Стоят целое гребаное состояние.

– Бескаркасные кресла? – радостно взвизгнула Эйми и зашлась смехом, когда один из куловских дружков-промоу-теров протиснулся сквозь толпу, неся в высоко поднятых руках две штуковины, свисающие как здоровенные коричневые мошонки.

– У тебя… У тебя были бескаркасные кресла? – спросил я у Куда.

Он пожал плечами:

– Обещай, что никому не скажешь.

– Что в них проку, – раздался чей-то голос, – они же не разобьются.

– Ни, – возразил промоутер (он хотел сказать «нет», однако, как и Эд, был родом из «Южниго Лондина»). – Но думаю, если б наверх них сронить чё потяжелыне…

– Блеск! – закричал я, глубоко впечатленный такой изобретательностью.

– Кул? – проговорила Фэй со смехом, в котором, однако, прозвучала некоторая неуверенность, – Я думала, этокресло тебе нравится?

– Да… ну… в общем, не очень, – пробормотал Кул. – Помоги-ка мне…

Мы взгромоздили большое кресло из дерева и металла на парапет, и сразу несколько рук протянулось, дабы половчее нацелить его так, чтобы, по мнению собравшихся, оно упало если не на оба бескаркасных недоразумения, так хотя бы уж на одно из них точно, – а затем мы его отпустили.

Когда кресло приземлилось, наши глотки исторгли единый ликующий вопль, потому что оно ударило по одной из «мошонок», откуда, как из шланга, брызнула мощная струя полистироловых шариков, пролетевших через всю автостоянку, превращенную теперь в живописную свалку; след их походил на белоснежное перо гигантской птицы, устремившееся в сторону ограды из провисших цепей.

– Послушайте, если мы сбросим аквариум, испытают ли рыбки состояние невесомости? Ну, так сказать, двойную невесомость?.. Да я просто шучу.

– Фэй, а этот старый стол тебе нужен?

– Я нашел еще бутылки!

Фэй посмотрела на Кула широко раскрытыми глазами. Затем прищелкнула пальцами.

– А, ящик этой жуткой «Кавы», который мой дядя купил в «Теско» чуть ли не задарма! Помнишь?

Кул взял обеими руками ее голову и поцеловал.

– Я так и знал, что когда-нибудь он пригодится для чего-то. Пить эту гадость все равно невозможно.

И он нырнул в чрево своего чердака. Последовал нескончаемый поток бутылок самой разной емкости, вдребезги разлетавшихся на асфальте под нестройное улюлюканье. Народ ставил оценки в баллах – и за технику, и за артистизм.

– Кен, это же ты все начал, правда?

Обернувшись, я увидел Никки с ее костылями, лицо у нее было сердитым.

Я поднял руки.

– Виноват, – произнес я, удивленный ее разгневанным видом, – А в чем, собственно, дело?

– Выбрасывать совершенно доброкачественную пишу дурно, Кен, – заявила она, покачивая головой, будто обращалась к ребенку, которому необходимо объяснять, что не следует разрисовывать обои мелками.

– Там лишь фрукты, да и то совсем немного, – заметил я, – да и те, скорее всего…

– Ох, Кен, – снова покачала головой Никки.

Она отвернулась и заковыляла прочь.

Кул явился с картонной коробкой, наполненной бутылками с надписью «Кава» на этикетках, и начал совать их в жадно потянувшиеся руки.

– Только для метания, – предупреждал он серьезным тоном. – Не пейте ни в коем случае.

Я решил было протолкаться сквозь ряды жаждущих «Ка-вы», но кружок, обступивший Куда, оказался слишком уж тесным.

К Эйми я вернулся с поднятыми руками.

– Не огорчайся, – утешила она меня.

Мы стояли, прислонившись спиной к выходящему на восток парапету. Эйми протянула мне руку для пожатия.

– Ты придумал хорошую игру, Кен. – Она раскраснелась, выглядела возбужденной.

– Ну уж не знаю, – проговорил я, не отпуская ее руки, – Прежде она мне нравилась больше.

– Правда?

Послышались новые радостные возгласы, это начали разрываться бутылки, полные «Кавой», причем достаточно громко.

– Сперва потрясите их, сперва потрясите! – закричал кто-то.

– Да уж, – вздохнул я, – можешь назвать меня пуристом, но такое ощущение, что душа всей этой затеи куда-то улетучилась, когда мы переключились с фруктов на все остальное и тем утратили свой любительский статус.

– Нельзя жить прошлым, Кен.

– Пожалуй, да.

– Мы можем гордиться, что стояли у истоков.

– Ты права. Так чья это была мысль, моя или твоя?

– Возможно, общая.

– Наверное.

– Точно.

– Великие умы мыслят одинаково.

– Просто пришло время, вот идея и родилась.

– Я имею в виду не авторство, а достигнутый результат.

– Судьба.

– Ее дитя [7]7
  «Дитя судьбы» – Destiny’s Child– популярное американское вокальное трио.


[Закрыть].

– Синхронность.

– «Полиция» [8]8
  «Synchronicity» – альбом группы The Police, выпушен в 1983 г.


[Закрыть],– произнес я в тот момент, когда ощутил свой мобильник (поставленный, кстати, на режим вибрации).

Когда я вытаскивал его из кармана пиджака, зазвучал и сигнал на телефоне у Эйми, это была какая-то классическая мелодия, которую я знал, но не мог вспомнить название.

– Ха-ха, – рассмеялась она, – вот уж действительно синхронность.

Я тоже рассмеялся и посмотрел на дисплей моего телефона; это был мой режиссер, звонивший из офиса. Услышав, что поблизости зазвонили еще два мобильника, я обратил внимание, что и стационарный телефон в пентхаусе, кажется, тоже трезвонит, и смутно подивился, какая такая спешная причина могла заставить сразу столько людей получить срочные вызовы, да еще в такое время, днем, в начале третьего, в сентябрьский вторник.

– Да, Фил, – сказал я в трубку.

Эйми тоже отвечала на свой вызов.

– Что?

– Что?

– Нью-Йорк?

– Что именно?

– Где?

– Всемирный торговый центр? А разве?..

– Самолет? Какой, типа аэробуса, что-то в этом роде?

– Ты хочешь сказать, два этих здоровенных… мм… небоскреба?

Кул двинулся в дом сквозь толпу, в которой то и дело оживали все новые телефоны; на лицах гостей появлялось озадаченное выражение, атмосфера стала меняться, среди присутствующих пробежал холодок. Кул направлялся в главный «объем», не переставая говорить с кем-то по своему сотовому.

– Да… да… Сейчас включу телевизор.

Глава 2
Разнос, учиненный в среду

– Теперь эти – «Наполовину человек, наполовину вялый крекер». Ихтемочка к «Миссия невыполнима» [9]9
  Многоуровневая шутка: «название» Half Man Half Limp Bizkit —это гибрид названий шотландских концептуалистов Half Man Half Biscuit,валлийских прогрессив-рокеров Manи флоридских ню-металлистов Limp Bizkit.Имеется ввиду песня последних «Take a Look Around» (поднявшаяся в 2000 г. на третье место в британском хит-параде), основанная на теме к фильму «Миссия невыполнима» и использованная в саундтреке к фильму «Миссия невыполнима-2» (2000).
  Кинофильмам «Миссия невыполнима», выходящим с 1996 г., предшествовал одноименный телесериал (1966–1973).


[Закрыть]. Давненько мы ее не крутили, Фил. Ты на что-то намекаешь таким названием?

– Не я, босс.

– Точно, Фил?

Я посмотрел на него через стол. Мы находились в нашей обычной студии на радиостанции «В прямом эфире – столица!». Меня окружали сплошные мониторы, кнопки и клавиатуры, словно я торговал на товарной бирже. Вот какими они стали, наши студии, за тот относительно короткий срок, который я провел в удивительном мире радиовещания. Приходилось все время искать взглядом главные орудия моего труда: два CD-плеера. В нашей студии они располагались справа от меня – сверху, между экраном для сообщений, поступивших по электронной почте, и экраном, на котором высвечивались подробности относительно человека, позвонившего на радиостанцию, – как раз они-то, эти плееры, и напоминали мне иногда, что я не какой-то «пиджак», заигравшийся на рынке фьючерсных сделок, а настоящий диджей. Однако больше всего помогал не заигрываться в бизнесмена микрофон, торчащий прямо передо мной на главном пульте.

– Именно, – ответил Фил, мигая за толстыми стеклами очков; очки Фила имели массивную черную оправу, как у Майкла Кейна в роли Гарри Палмера [10]10
  Британский спецагент в экранизациях шпионских романов Лена Дейтона: «Досье “Ипкресс”» (1965, реж. Сидни Фьюри), «Похороны в Берлине» (1966, реж. Гай Хэмилтон), «Мозг ценой в миллиард долларов» (1967, реж. Кен Рассел).


[Закрыть]или у Вуди Аллена в роли Вуди Аллена.

Фил Эшби был крупный, спокойный, вечно какой-то помятый парень с густыми непослушными волосами, преждевременно приобретшими цвет соли с перцем (проблескам седины в них, по его словам, он всецело обязан мне, хотя у меня имеются фотографии, разоблачающие эту клевету); в голосе легкая картавость уроженца западных графств; речь его казалась замедленной, тягучей, почти сонной, что позволяло мне звучать выигрышно на его фоне, хоть я никогда ему об этом не говорил. Популярная на станции шутка объясняла его заторможенность тем, что он слишком увлекается транквилизаторами, тогда как я постоянно торчу на спиде [11]11
  Speed («скорость») – разговорное название стимуляторов-амфетаминов.


[Закрыть], отчего вечно тараторю; и что в один прекрасный день мы можем махнуться своими снадобьями, и тогда оба придем в норму. Фил вот уже год как являлся моим режиссером на радиостанции «В прямом эфире – столица!». Еще два месяца – и я установил бы свой личный рекорд в номинации «Долгожитель эфира». Как правило, меня с треском выгоняли где-то в течение года после какого-нибудь высказывания, которого, по чьему-либо авторитетному мнению, совсем не следовало высказывать.

– Лало.

– Что? – Теперь настал мой черед моргать.

– Лало, – повторил Фил.

Поверх мониторов и электронной аппаратуры я видел только его голову. А если он утыкался в газету, то я не видел даже и головы.

– Это один из телепузиков? Я спрашиваю лишь оттого, что знаю, какой ты по этой части эксперт.

– Нет, это Лало Шифрин. – Он замолчал и пожал плечами.

– Здесь в эфире должно раздаться громкое пожатие плечами, Фил.

У меня имелись звуковые эффекты для многих молчаливых междометий Фила, из которых и состоял присущий ему язык жестов, но я еще продолжал подыскивать звук, который передаст его пожимание плечами.

Он приподнял брови.

– Отлично! – Я взял старомодный механический секундомер с покрывавшего стол сукна и нажал кнопку. – О’кей, Эшби, начинаю отсчет мертвого эфира, и он продлится до тех пор, пока ты не сумеешь объяснить поподробней.

Я бросил взгляд на большие студийные часы, висящие над дверью. Еще девяносто секунд, и наш эфир кончится. Через тройное стекло я наблюдал, как в операторской, где когда-то в старые добрые времена скромно посиживали себе режиссеры, среди наших ассистентов развивается вялотекущий конфликт – перестрелка бумажными самолетиками. Билл, новостной диктор, вошел в операторскую, и было видно, как он кричит и машет на них сценарием.

– Лало Шифрин, – принялся терпеливо объяснять Фил посреди царящей по нашу сторону тройного стекла тишины, – Это он сочинил исходную тему к «Миссия невыполнима».

Я нажал кнопку секундомера, и он перестал тикать.

– Четыре секунды; попытка не удалась. Итак, Лало. «Исходную» – в смысле, к сериалу [12]12
  Кинофильмам «Миссия невыполнима», выходящим с 1996 г., предшествовал одноименный телесериал (1966-1973).


[Закрыть], да?

– Да.

– Молодец какой. И при чем туг это, дорогой слушатель? Фил нахмурился.

– При том, что есть всякие попсовые деятели, имена которых звучат как-то уж очень по-детски.

Я усмехнулся.

– Только деятели? Значит, битловское «ОЬ-La-Di, Ob-La-Da» [13]13
  «ОЬ-La-Di, Ob-La-Da» – песня The Beatlesст. н. «Белого альбома» (1968).


[Закрыть]не в счет? Или «In-A-Gadda-Da-Vida»? [14]14
  «In-A-Gadda-Da-Vida» – 17-минутная композиция с одноименного альбома (1968) калифорнийской группы Iron Butterfly.


[Закрыть]Или «Gabba Gabba Hey!»? [15]15
  «Gabba Gabba Неу!» – своего рода лозунг нью-йоркской панк-группы Ramones.Строчка фигурирует в песне «Pinhead» с их альбома «Leave Ноше» (1977) и позаимствована, в искаженном виде, из фильма Тода Браунинга «Уроды» (1932), послужившего для песни источником вдохновения.


[Закрыть]

– Не попадает в целевую аудиторию, Кен.

– А Лало, значит, попадает?

– Джей-Ло.

– Джей-Ло.

– Дженнифер Лопес.

– Я знаю, кто такая Джей-Ло.

– Пи Дидди [16]16
  P. Diddy – такой сценический псевдоним использует с 2001 г. американский рэпер и лауреаттрех премий «Грэмми» Шон Комбс (р. 1969), ранее выступавший под псевдонимом PufT Daddy.


[Закрыть], если на то пошло.

– Лулу? [17]17
  Lulu (Мари Макдональд Маклохлин Лоури, р. 1948) – популярная шотландская певица, актриса и телеведущая.


[Закрыть]«Кацжагугу»? [18]18
  Kajagoogoo– английская поп-группа, выступавшая в 1981 – 1986 гг.; в 2003 г. воссоединилась.


[Закрыть]Бубба без Спаркс? [19]19
   Bubba Sparxxx (Уоррен Андерсон Матис, р. 1977) – белый рэпер из США. Если убрать вторую часть псевдонима, с неприличными тремя иксами и нежелательными ассоциациями с порнозвездой Лайзой Спаркс (Lisa Sparxxx), оставшийся Бубба и вправду звучит вполне по-детски.


[Закрыть]«Айо»? [20]20
    iiО —нью-йоркский хаус-дуэт, состоящий из певицы Нади Али и продюсера Маркуса Мозера.


[Закрыть]Длия? [21]21
   Aaliyah (Алия Дана Хоутон, 1979-2001) – американская певица в стиле ар-эн-би и актриса; погибла в авиакатастрофе.


[Закрыть]

– Упокой, Господи, душу бедной девочки.

Я покачал головой:

– Еще только вторник, а мы так выжаты, словно уже конец пятницы.

Фил почесал затылок. Я нажал клавишу на пульте спецэффектов – последовал гротескно преувеличенный, как в глупой комедии, звук чесания головы, в моих наушниках он прозвучал так, словно кто-то скреб когтями по дереву. Выбор невелик: либо это, либо снова мертвый эфир, но как бы не переборщить. Мы хорошо знали своих слушателей благодаря нескольким весьма дорогостоящим маркетинговым исследованиям; статистика показывала, что они относились к нам чрезвычайно лояльно и большую долю среди них составляли менеджеры высшего и среднего звена с высоким уровнем доходов, а стало быть, и расходов – первейшая цель рекламных агентств; они неплохо привыкли к шутовским и даже где-то назойливо-дурацким звуковым эффектам, которые я применял, помогая им понять, чем занимается Фил, когда молчит. Они тоже знали, что такое «мертвый эфир», этот потрясно технический термин, который мы, работники радио, применяем для обозначения повисшей тишины.

Я набрал воздуха в легкие:

– А можем ли мы поговорить о том, о чем еще не говорили?

– А мы должны? – У Фила был страдальческий вид.

– Фил, на прошлой неделе меня не пускали в эфир три дня, а вчера мы в течение всей передачи гоняли одну воинствующую попсу…

– Из маршальских усилителей, что ли? Хорошо, «маршалловских».

– …а еще нам объяснили, что семь дней назад мир навсегда изменился. Разве наша передача, гипотетически животрепещущая, не должна все это отражать?

– «Гипотетически», «животрепещущая» – вот уж не думал, что ты знаешь такие длинные и трудные слова!

Я наклонился к микрофону и перешел на полушепот. Фил прикрыл глаза.

– Мысль крайне актуальная, дорогие радиослушатели. Особенно для наших далеких американских братьев… – (Фил застонал.) – Когда вы найдете Бен Ладена, убейте его, если он, конечно, и есть тот мерзавец, который стоит за всем этим, а если наткнетесь на его холодеющий труп, то… – Я сделал паузу, наблюдая, как минутная стрелка часов на стене студии, подергиваясь, подползает к цифре двенадцать; Фил снял очки. – То заверните его в свиную шкуру и похороните под Форт-Ноксом. Даже подскажу, на какой глубине: пусть она составит тысячу триста пятьдесят футов. Это соответствует ста десяти этажам рухнувших небоскребов, – Еще одна пауза, – Пусть звук, который сейчас раздался, вас не тревожит, дорогие радиослушатели, это просто голова моего режиссера мягко ударилась о стол. Да, и еще вот что, последнее: судя по всему, случившееся на прошлой неделе вовсе не являлось атакой на демократию; в противном случае они направили бы самолет на дом Альберта Гора. На сегодня все. Встретимся завтра в эфире, если у меня его не отберут. Ждите выпуска новостей после нескольких отъявленных образчиков консюмеристской пропаганды.

– Утром я зашла на Бонд-стрит. И знаешь, Кеннет, что я увидела там в одном магазине? Ничего похожего на их обычный товар. Догадайся, что продавалось вместо него!

– Откуда мне знать, Сели? Просто возьми да расскажи.

– Там было пять тысяч красных футболок с башням и-близнецами. Пять тысяч. Красных. И больше – ничего. Продавцы увешали ими весь магазин. Он стал похож на картинную галерею. Как трогательно, подумала я, вот настоящее искусство. Всего им, конечно, ни за что не продать, но разве это главное? – Она повернулась в постели и посмотрела на меня. – Какое-то притихшее все стало вокруг, даже страшно, правда? – И она опять отвернулась.

Я отвел в сторону пряди ее длинньгх темно-русых волос и лизнул ложбинку между лопатками. Та была цвета молочного шоколада и солоноватая на вкус. Я вдохнул теплый запах ее кожи, ощущения расплывались, тонули в этом сладком, пьянящем микроклимате ее длинного, стройного тела.

– Это из-за самолетов, – прошептал я наконец, скользя рукой по ее боку, талии и дальше, к бедру.

Тело ее, очень светлое для негритянки, на фоне белоснежной гостиничной простыни казалось удивительно темным, похожим на драгоценное древнее дерево.

– Самолеты? – переспросила она, беря мою руку и зажимая ее меж ладонями.

– Им запретили пролетать над городом, заходя на посадку в Хитроу. Чтобы еще какой-нибудь террорист не смог направить один из них на высотки Кэнэри-Уорф или Парламент. Вот здесь и стало тише.

(В тот день на развалинах свадебного банкета Фэй и Кулвиндера мы наблюдали, как до них постепенно доходит, что они уже не смогут поехать в Нью-Йорк в свадебное путешествие, а если когда и отправятся туда, то всяко не завтра; вполне возможно, им не удастся сделать это еще долго. Мы то и дело выходили на террасу, чтобы в очередной раз бросить взгляд на башни в районе Кэнэри-Уорф, высящиеся на фоне горизонта менее чем в миле от нас, и почти ожидали увидеть, как в одну из них врежется самолет и заставит ее осесть с тем же ужасным величием, отличившим гибель первой башни Всемирного торгового центра.

– Это второй Пирл-Харбор, – говорили мы.

– На Багдад сбросят ядреную бомбу.

– Не верю. Глазам своим не верю.

– Где Супермен? Где Бэтмен? Где Человек-паук?

– Где Брюс Уиллис или Том Круз, Арни или Сталлоне?

– Варвары перехватили нарратив.

– Черт, плохие парни взялись переписывать сценарий!..

– «Челленджер» и Чернобыль – это была научная фантастика; «Аум Синрикё» и зарин в токийском метро – это была манга; а тут – фильм-катастрофа, срежиссированный самим дьяволом.

Переключая один за другим каналы, мы наткнулись на какого-то телеведущего с Би-би-си, который утверждал, что сообщения очевидцев, якобы видевших, как люди выпрыгивали из окон торгового центра, не соответствуют истине: это, мол, просто отваливалась облицовка. Еще один щелчок – на экране появлялись эти самые «куски облицовки», они держали друг друга за руки, встречный поток воздуха задирал юбки. Затем обрушилась и вторая башня, больше никто не выпрыгивал и ничего не падало, появлялись лишь дополнительные телефрагменты, повествующие о прочих ужасах, творившихся в тот день в Америке.)

– Ну да, – произнесла Селия мягко и опять отвернулась. – Ты прав, – Она провела ладошкой по моей руке, – Но знаешь, я имела в виду, что все действительно как-то притихло, Кеннет. – Никто, кроме Селии, не называл меня «Кеннет», за исключением моей мамы. (Да еще, пожалуй, Эда, который порой обращался ко мне почти так же – правда, выговаривая это имя на свой лад, Кенниф, – да его матери, вариант которой тоже немного отличался, но это не в счет.) – Не так много людей… Меньше. Особенно в таких местах, как Мэй-фер и Найтсбридж, и в Челси тоже.

– Ну да, в шикарных кварталах, рассадниках всяческих наслаждений. Так ты считаешь, там стало тише?

– Определенно. Думаю, народ рванул в свое загородное жилье.

– Наверное, так и есть. А что здесь удерживает тебя?

– Ненавижу Глэдбрук.

Глэдбрук… Так назывался загородный дом Селии; верней, ее мужа. В графстве Суррей, в самой глубинке. Я невзлюбил его в тот же момент, когда о нем услышал, еще не зная, что муж Селии использует виллу преимущественно для деловых встреч, чтобы пускать людям пыль в глаза. Селия рассказывала, что никогда не могла чувствовать себя там дома и терпеть не может оставаться даже на одну ночь. Ну, в этом Глэд-бруке… И само имечко-то звучит фальшиво [22]22
  Glad brook (англ.) – веселый ручей.


[Закрыть], словно название некой офшорной компании, которую какой-нибудь ушлый типчик из Сити мог купить, чтобы сэкономить на налогах. Собственно, я никогда там не был, но видел описание, составленное торговцем недвижимостью; оно представляло собой чуть ли не фотоальбом, которому следовало бы присвоить международный идентификационный номер ISBN, имеющийся у всех солидных изданий. Добрых страниц сорок, глянцевые фотографии, хотя хватило бы упоминания, что к дому ведет подогреваемая подъездная дорожка. Сами понимаете: Суррей, юг Англии, край ежедневных гололедов.

– Мистер М. сейчас там?

– Нет, Джон опять в Амстердаме.

– А-а.

Джон… Мистер М., то есть мистер Мерриэл. Импорт-экспорт. Торговля наркотиками – это во-первых; а в последнее время все больше людьми. А кроме того, так и норовит попробовать пальчиком чей-нибудь чужой пирог. И таких пирогов у него больше, чем пальцев. В наше время в сферу деловых интересов мистера М. вошли даже законные. Например, портфельные вложения в недвижимость. Впечатляющие, надо полагать. Парень только чуточку меня старше; может, около сорока. Спокойный, даже застенчивый, судя по отзывам, чувак, с почти безукоризненным выговором, в котором лишь слегка чувствуется юго-восточный акцент. Бледная кожа и черные волосы, обычно одет в неброский костюм, купленный где-нибудь на Сэвил-роу; и меньше всего похож на мультимиллионера и короля организованной преступности, способного стереть в порошок парня куда покрупней меня, так осторожно и тщательно – или, наоборот, столь кроваво и болезненно, – как только пожелает, и притом в любой день, когда ему заблагорассудится. А я тут трахаю его жену. Да я, наверно, сам трахнулся головой.

(Но потом, когда мы действительно начинаем заниматься сексом, я забываю обо всем на свете, и это уже не зов плоти, я ухожу в такие глубины, где понимаешь одно: нет ничего лучше, никогда ничего не было лучше, никогда ничего лучше не будет. Другой такой попросту не существует, такой нежной, такой искушенной, такой шаловливой и невинной, такой необузданной и мудрой одновременно. Она, кстати, тоже считает меня сумасшедшим, но только за то, что я так сильно ее хочу, а не потому, что рискую нарваться на неприятности, которых не избежать, если муж все узнает.

Сама же она любит утверждать, что ничего не боится, так как все равно чувствует себя уже наполовину умершей. Пожалуй, нужно попробовать объяснить такие ее заявления. Она не хочет сказать ничего такого в обыденном, тривиальном смысле – дескать, вымоталась или устала от жизни, сами знаете, как иногда говорят; она имеет в виду нечто совсем другое, абсолютно уникальное – в духе той придуманной ею же самой причудливой религии, которая одна только и способна все объяснить, представляющей систему верований без названия, ритуалов и канонов, которую она исповедует с легкой небрежностью истинного убеждения, а не с фундаменталистской страстностью тех, кто в душе, верно, боится, что их взгляды могут оказаться ошибочными. Это сумасшедшее варево из недозрелых плодов мистики вуду, скрещенных с самой забористой астрофизикой, какая могла привидеться разве что Стивену Хокингу, объевшемуся злой кислоты.

Что касается меня, то я всегда являлся гуманистом и воинствующим атеистом, эдаким долбаным членом партии Инквизиции Разума с партбилетом в кармане, и Селины абсолютно идиотские, но в высшей степени успокоительные верования доставали меня. Хотя, по правде говоря, нам обоим было совершенно наплевать на такие разногласия, и затевали мы обсуждение подобных материй только в постели; мне нравилось говорить моей подруге, что она свихнулась, а Селию возбуждало то, как ее слова меня завели.

Короче, Селия искренне верила, что наполовину умерла, – мол, существуя в нашем мире, она в то же самое время связана нерушимыми духовными узами со своим двойником, с другой Селией, существовавшей в параллельном мире, но скончавшейся, прожив только половину жизни здешней Селии, то есть в возрасте четырнадцати лет.

Все это было связано с молнией, с той молнией, которая… Ну да ладно, к ней мы еще вернемся.)

– А ты заметил, Кеннет, какими все стали подозрительными?