Текст книги "Мертвый эфир"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

– Подозрительными?

– Да. Глядят друг на друга так, словно каждый встречный может оказаться террористом.

– Ты бы прокатилась в метро, детка. Там люди вообще начали следить друг за другом; и очень пристально смотрят на тех, у кого есть в руках что-то достаточно большое, а потому способное оказаться бомбой; а уж на тех, кто поставил на пол хотя бы кейс и теперь может оставить его в вагоне, а сам незаметно выйти, пялятся совсем откровенно.

– Лично я в метро страдаю от клаустрофобии.

– Знаю.

– Иногда я езжу на автобусе, – проговорила она чуть слышно, словно извиняясь за то, что стоит ей позвонить, как приедет ее личный шофер на «бентли», а кроме того, ей позволено тратить на такси любые суммы.

– Ты и об этом мне говорила. Позволь выразить от лица спрессованных там в часы пик масс нашу благодарность за то, что вы, мэм, снисходите до нас и освещаете наши ничтожные жизни своим лучезарным присутствием.

Она нежно похлопала меня по руке и пробормотала что-то успокаивающим тоном. Я отнял руку, провел сверху вниз по ее плоскому животу и, взъерошив мягкую вьющуюся поросль, углубился в расселину, спрятанную под волосками.

Мышцы ее бедер напряглись, закрывая проход.

– У меня там с прошлого раза немного натерто, – сказала она, снова беря мою руку. Не отпуская ее, она поворочалась на белоснежной простыне и легла на живот.

(У нее по всей левой стороне тела тянется странный узор каких-то темных теней, точно кому-то взбрело в голову нанести хной на ее светло-коричневую кожу татуировку, изображающую лесные папоротники. Она идет от плеча, огибает грудь и продолжается вниз, к медовому изгибу бедра. След от удара молнии.

– Что это? – помнится, прошептал я в ту первую ночь, когда увидел его почти четыре месяца назад в другом гостиничном номере, на противоположном краю города, при слившемся в единое целое, словно сплавившемся свете золотого уличного фонаря и серебристой луны.

След походил на грим в каком-нибудь халтурном фантастическом сериале, бюджетной версии «Звездного пути» или «Вавилона-5»; подумав, что это действительно татуировка, сделанная хной, я на пробу лизнул ее, не смоется ли. Селия лежала неподвижно и не моргая смотрела на меня большими глазами, казавшимися совсем черными.

– Это тогда я наполовину умерла, – произнесла она будничным тоном.

– Что?

– След от молнии, Кеннет.

– Молнии?

– Да, молнии.

– Настоящей, с громом и?..

– Да.

Однажды она, тогда еще почти ребенок, стояла на утесе на острове Мартиника и наблюдала за грозой.

В нее попала молния, и сердце остановилось. Она почувствовала это и знала, что оно больше не бьется, и когда упала, то ей повезло, что она упала назад, в траву, а не вперед, на камни у подножия тридцатиметрового обрыва. Она чувствовала себя очень спокойной и знала, – лежа и поджидая, когда запах паленых волос улетучится и сердце заработает вновь, – что почти наверняка останется в живых, но была также абсолютно уверена и в другом: мир пошел в двух разных направлениях с того момента, когда в нее ударила молния, и в другом мире, до сей поры параллельном, во всех отношениях ничем не отличавшемся от здешнего, она умерла, то ли убитая самой молнией, то ли найдя смерть на камнях внизу.

– Кстати, у меня на голове тоже есть небольшая отметина, – сообщила она мне в раскаленной атмосфере того первого памятного номера.

Сели отвела назад пряди, обнажив коричневую полоску, волнистую и тонкую, не толще одного из ее волосков, которая шла от края скальпа в чащу ее густо переплетенных длинных и довольно темных волос.

Какое-то время я не мог оторвать от нее глаз.

– Бог ты мой – в постели с Гарри Поттером.

Она улыбнулась.)

Пока я отслеживал взглядом завитки папоротниковых листьев, Сели переложила мою руку на свои безупречные ягодицы.

– Если не возражаешь… – проговорила она, – На замену, а?

– Я уже весь горю, детка.

– Ага, я и сама вижу. Давай теперь осторожненько.

Где-то по ту сторону плотных темных штор и несколько ниже их Лондон тихо урчал что-то себе под нос.

– Что это?

– Ага! – Я удовлетворенно вздохнул, разглядывая вставленный в рамку исписанный листок бумаги, – Это первое письмо с поступившей на меня жалобой. Тогда я временно замещал диджея на радио «Стратклайд-Саунд», пока наш постоянный ведущий, большой фанат Томми Вэнса [23]23
  Томми Вэнс (Ричард Энтони Криспиан Фрэнсис Прю Хоуп-Уэстон, 1940–2005) – известный британский радиоведущий, начинал на «Радио-!» Би-би-си с Джоном Пилом в 1967 г.; его Friday Rock Show (1978–1993) стояло у истоков новой волны британского хеви-метал.
  И меется в виду легенда, согласно которой два брата, проплывая в лодке мимо берегов Ольстера, заспорили, кому он должен принадлежать, и решили, что хозяином его станет тот, кто первым ее коснется, добравшись туда вплавь. Отставший отсек себе руку и бросил на берег. Красная рука изображается на флаге Северной Ирландии, иногда называемой Ольстер, так как она занимает большую часть этой исторической области.


[Закрыть], лежал переламывался в диспансере, как обычно в середине января.

– Не могу ничего прочитать.

– Да уж, сперва я подумал, что кляксы и разводы остались от слез, но затем понял, что это, видимо, слюни. Слушатель просто плевался, когда писал. Хорошо хоть, не зелеными чернилами.

– Что же ты натворил?

– Предположил, что Lynyrd Skynyrdи Mountain [24]24
  Американская хард-рок-группа с Лонг-Айленда, работала в 1969–1974 гг. Mountain (англ.) – гора.


[Закрыть]неплохо смотрелись бы в одном сборном концерте.

Никки непонимающе уставилась на меня.

– Да, тебе это ни о чем не говорит, – вздохнул я. – Тебя тогда еще и в проекте не было, дитя мое.

–  Lynyrd Skynyrd– была такая группа в Штатах, их самолет врезался в горный склон, – пояснил Фил, на миг подняв голову от «Гардиан». – Они написали песню «Sweet Ноше Alabama» [25]25
  «Алабама, милый дом» (англ.).


[Закрыть]– как бы ответ конфедератов на нил-янговскую «Southern Man» [26]26
  «Южанин» (англ.).


[Закрыть], обличавшую расизм южан.

– Вот оно что, – произнесла Никки.

Похоже, мы с точно таким же успехом могли бы обсуждать дела Древней Греции.

– Фил у нас прям электронная энциклопедия, такой же зануда, разве что одним щелчком не выключишь, – сообщил я Никки.

– Расскажи о своих делах на любовном фронте, Кен, обычно это срабатывает, – ответил Фил и потянулся за следующей жевательной резинкой.

– А еще он курит, – поведал я, – Фил, тебе не пора наклеивать свежий никотиновый пластырь?

Тот бросил взгляд на часы.

– He-а. Еще восемнадцать минут сорок секунд. Не то чтобы я отсчитывал время…

Мы сидели в офисе на площади Сохо-сквер, где находится штаб-квартира нашего радиоканала «В прямом эфире – столица!», являющегося подразделением «Фэбьюлос маут корпорейшн»; раньше весь этот комплекс офисных помещений принадлежал компании «Юнайтед филм продьюсерз». Шла вторая половина дня. Фил – тот, словно тральщик, усердно прочесывал газетное море в поисках материала для передачи и под конец перешел к серьезным газетам. Непростительное легкомыслие.

Кайла, наш ассистент – супергик с угасшим взглядом, в обычных своих очках-хамелеонах и камуфляжных штанах, занималась бесконечной вечерней рутиной: сидела на телефоне, то есть принимала на себя удары и наносила превентивные, строчила в блокноте и что-то вешала, негромко и монотонно, но убедительно.

Никки встряхнула головой и заковыляла к другой рамке, висящей на стене офиса. Теперь у нее остался только один костыль, но она еще хромала. Гипсовую повязку покрывало множество разноцветных посланий. Никки очутилась здесь потому, что я знал об ее неравнодушии к Radiohead,а Том Йорк-как раз собирался прийти поучаствовать в нашем дневном выпуске, транслируемом во время обеденного перерыва. Только что выяснилось, что он не явится, потому я мог предложить бедной девочке только экскурсию по радиоцентру, закончившуюся в узком и разделенном перегородками помещении неправильной формы, где мы с Филом, двое ассистентов да еще иногда парень, проводивший для нас кое-какие исследования, каждый день выпускали нашу передачу. Отсюда открывался прекрасный вид на белую кирпичную кладку светового колодца, всю в дождевых подтеках; правда, если присесть у окна на корточки и повыше задрать голову, удавалось увидеть небо.

Стены офиса были густо увешаны постерами инди-групп, о которых я никогда не слышал, – подозреваю, Фил нанимал ассистентами только тех, кто глубоко презирает все, что звучит у нас в эфире, в этом проявлялся его маленький бунт против системы, – однако у нас имелось и кое-что посолидней (например, непременный портрет Нашего Дорогого Владельца, сэра Джейми, – такие висели в каждом офисе), прибавьте еще несколько золотых и платиновых дисков, подаренных музыкантами и группами, которым их фирмы звукозаписи бесстыдно наврали, будто мы помогли им сделать карьеру, а также – чем я на самом деле гордился больше всего – скромную, но отменного качества коллекцию вставленных в рамки ругательных писем, присланных по каким-либо особо знаменательным поводам.

– Вот это написано адвокатом, – проговорила Никки, нахмурившись.

– Просто как образец жанра, – проворчал Фил.

– Да, – подхватил я, – Мной было высказано предположение, что если ускорить «You Are the Sunshine of My Life» [27]27
  «Ты солнце моей жизни» (анг!.).Песня Стиви Уандера с его альбома «Talking Book» (1972).


[Закрыть]Стиви Уандера, выйдет главный рифф «Лейлы» старины Клэп-тона [28]28
  «Layla» – песня группы Эрика Клэнтона Derek and the Dominosс альбома «Layla and Other Assorted Love Songs» (1970).


[Закрыть]. Грозили подать в суд, но потом как-то рассосалось.

– Дуэйн Оллмэн [29]29
  ГовардДуэйн Оллмэн (1946–1971) – выдающийся американский гитарист: играл в группе Allman Brothers,основанной им с братом Грегом Оллмэном, а также у Эрика Клэптона в Derek and the Dominos.


[Закрыть],– встрял Фил.

– Что? – не понял я.

– Рифф этот придумал он, а не Клэптон. Говорят.

– Знаешь, Филип, в губах очень много кровеносных сосудов. Почему бы тебе не прилепить никотиновый пластырь туда?

Никки больно ткнула меня локотком под ребра и кивнула на следующую «рамку позора»:

– А там что?

– Там? А, первая угроза убийства, – произнес я с возмутительной, хотелось бы надеяться, скромностью, – Было чем гордиться.

– Угроза убийства? – переспросила Никки, и в ее широко распахнутых глазах зажглись огоньки.

– Да, дорогая. Из смешной, сонной Северной Ирландии, где время как будто остановилось. Я предложил позволить оранжистам сколько угодно маршировать через католические кварталы, но за каждый такой марш они должны были согласиться на проведение другого, столь же многолюдного, на своей территории, в лоялистских кварталах, причем с республиканскими триколорами, портретами Бобби Сэндса…

– Который в семидесятые устроил голодовку протеста, для республиканцев он мученик, – снова встрял Фил.

– …с распеванием республиканских гимнов и тому подобной всячиной, – продолжил я как ни в чем не бывало, – Позднее сия мысль трансформировалась в мой универсальный рецепт для решения северноирландской проблемы, состоящий всего из трех слов: «Объединение, федерализация, секуляризация. (Примите к сведению и действуйте.)».

– Это восемь слов, – промямлил Фил.

– Это я заранее сделал допуск на редактуру, – сказал я, глядя на Никки ясными глазами, – Так или иначе, мое предложение было, как видишь, встречено в штыки, знаешь, они там в Северной Ирландии жутко обидчивые.

Прокашлявшись, Фил изрек:

– Кстати, думаю, ты приобрел в тех краях немало фанатов своим искрометным замечанием, будто Красная рука [30]30
  И меется в виду легенда, согласно которой два брата, проплывая в лодке мимо берегов Ольстера, заспорили, кому он должен принадлежать, и решили, что хозяином его станет тот, кто первым ее коснется, добравшись туда вплавь. Отставший отсек себе руку и бросил на берег. Красная рука изображается на флаге Северной Ирландии, иногда называемой Ольстер, так как она занимает большую часть этой исторической области.


[Закрыть], этот символ Ольстера, в свое время упала на землю Северной Ирландии, отдавая ее неудачнику, проигравшему соревнование и готовому пойти на членовредительство, дабы заполучить кусок этой дерьмовой трясины, над которой вечно идет дождь и которая больше похожа на выгребную яму.

– Видишь? Изо всех сил тужишься, чтобы выявить местный колорит в каком-нибудь медвежьем углу, а глупые людишки так и норовят понять все превратно.

– Уверена, твоя Нобелевская премия мира уже лежит на почте, дядя Кен, – успокоила меня Никки. – А что это?

– Первая угроза прикончить меня, поступившая из-за границы, – объяснил я, – А все из-за нашей тогдашней новой, с иголочки, веб-страницы. Там зашла речь о старой как мир проблеме: давать людям в руки оружие или нет. Если память не изменяет, я считал, что не стоит. Но тут же отметил, что для США время уже упущено; американцы сами застелили себе постель, пусть теперь в нее и ложатся. В Штатах, по моему мнению, не нужны никакие законы, ограничивающие владение оружием. Собственно, я признал, что там ношение пистолетов следует даже сделать обязательным для всех подростков. Это, конечно, может привести к массовому их отстрелу, но кто поручится, что в конечном итоге такой исход не окажется благом для остального мира? Количество этих маленьких стервецов, досаждающих всему свету, сильно бы сократилось. И стоит ли ограничиваться только револьверами да автоматами? Почему бы не воспользоваться также гранатометами, не перейти к минометам и гаубицам, не порезвиться с зенитками и тяжелыми орудиями серьезного калибра? Существует, кстати, также химическое и бактериологическое оружие, оно тоже не лишнее, оно, пожалуй, должно бы прийтись по душе гринписовцам. А еще есть ракеты дальнего радиуса действия. В том числе с ядерными боеголовками. И если какой-нибудь злобный придурок решит накрыть Манхэттен или Вашингтон – ну, не повезло. Но ничего не поделаешь, такова цена, которую приходится платить за свободу.

Никки смотрела на меня во все глаза.

– И они тебе за такое платят, Кен?

– Юная леди, они мне за такое не просто платят, они еще дерутся за меня, чтобы я у них работал.

– Он и правда модный диджей, таких хватают двумя руками.

– Вот так-то, – сказал я.

– Прямо как горячую картошку, – отозвался Фил.

Я улыбнулся, и ухмылка моя предназначалась Никки.

– Сейчас он скажет: «Которую так и хочется поскорее выронить».

– Которую так и хочется поскорее выронить.

– А я что говорил.

– Послушай, Никки! Может, я все-таки приглашу тебя на ланч?

– Да нет, спасибо, я не голодна.

– Не может быть.

– Мне лучше вернуться домой. Закажу учебники, а кроме них надо прочитать еще уйму конспектов.

– Понятно. Кавалерийская атака на вводный курс китайского.

– Вот именно.

Мы сидели в моем допотопном «лендровере» на подземной автостоянке, принадлежащей радиоцентру, и ждали, когда прогреется мотор.

– Ты уверена, что не хочешь перекусить? Соглашайся, надо же как-то компенсировать несостоявшуюся встречу с лордом Томом Йоркским. Пожалей меня: только собрался попотчевать тебя эдаким лакомством, и вот на тебе, все сорвалось. Так что будь добра, не лишай меня финала. Нет, правда, я знаю несколько потрясающих мест. Вполне можем наткнуться там на каких-нибудь других звезд.

– Спасибо, нет.

– Это твое последнее слово?

– Ну!

– Может, хочешь пригласить кого-нибудь еще?

– Нет, правда не могу. Послушай, Кен, вовсе не обязательно везти меня обратно к отцу. Я могу подскочить к нему на такси.

– Подскочить?

– Ну, подхромать, завалиться. Нет, честное слово, я против этого совсем не возражаю.

– А вот уж и нет. Я дал слово Крейгу, что сам доставлю тебя в целости и сохранности.

– Знаешь, Кен, я ведь могу за себя постоять, – Никки словно успокаивала меня, снисходительно улыбаясь.

– Никогда в этом не сомневался. Но отвезти тебя домой – это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. А что касается ланча, хотя бы пообещай принять предложение в другой раз. Когда-нибудь. Ну, скажи «да».

– Хорошо, в другой раз, – согласилась она со вздохом.

– Прекрасно.

На панели управления загорелась зеленая лампочка. Я нажал на педаль газа, и двигатель тревожно забился и задребезжал, словно некий ударный инструмент.

– Послушай, – проговорил я, крутя большой, как у автобуса, руль, чтобы выехать с парковки, – не помню, говорил тебе или нет, но то, что ты поступила в Оксфорд, чертовски круто.

Она пожала плечами с почти смущенным видом.

– Ты абсолютно уверена, что не хочешь сжевать призовую шаверму за то, что попала в царство заветных оксфордских шпилей?

Она только бросила еще один взгляд в мою сторону.

Я рассмеялся, сворачивая на выездной пандус.

– Ну ладно, нет так нет, поедем к тебе домой.

«Лендровер» вздрогнул и рывком выехал с автостоянки «Маут корпорейшн»; еще несколько раз дернувшись, мы с ревом, визгом и скрежетом двинулись по Дин-стрит.

– Ну и чего тут смешного? – спросил я Никки, оборачиваясь в ее сторону.

Та еще раз фыркнула себе под нос и покосилась на меня сквозь свисающие на глаза длинные рыжие волосы.

– Не ожидала «лендровера», – сказала она. – Думала, у тебя «харлей-дэвидсон» или крутой лимузин, а может, «смарт» или одна из тех «ауди», которые похожи на мыльницу, либо что-нибудь в том же духе.

– Меня никогда не тянуло к «харлеям», – возразил я. – Когда подрабатывал курьером, я предпочитал «судзи» и «ква-ки». А эта старушка… – Я похлопал по темно-серому пластику приборного щитка пониже узкого ветрового стекла моей Ленди, – Хотя эта рухлядь, согласен, по виду годится только на то, чтобы возить мокрых от дождя овец с поля на поле на разоряющейся ферме в дальних уэльских гребенях, на самом деле это практически идеальный для Лондона транспорт.

– Ты так считаешь? – Никки как будто решила подыграть мне.

– Посуди сама, – предложил я – Она старая, медленная, малость помятая, так что никто и никогда на нее не позарится. Даже колеса снимать бессмысленно: они просто ни к чему не подойдут. Посмотри на дворники, смех да и только, – Тут я включил их; на «лендроверах» моей модели они, наверное, всего дюймов семь длиной и лишь уныло шлепают по ветровому стеклу, как будто приглашающе машут дождевым каплям вместо того, чтобы утруждаться попытками стереть их, – Душераздирающее зрелище. Ни один уважающий себя вандал их даже сгибать не станет. Это же неспортивно.

– Что-то душераздирающее в этом есть, – согласилась Никки, когда я их выключил и они, как бы с усталой благодарностью, упали к подножию ветрового стекла.

– " Далее, ты сидишь высоко, сама, верно, обратила внимание, когда с таким трудом карабкалась со своей костяной ногой, а потому тебе видно поверх других машин, что делается на дороге, а это дает преимущество в сутолоке, называемой ездой по Лондону. Далее, это «лендровер» третьей серии, то есть с дизельным двигателем, и когда водители его слышат, то думают, что несется таксомотор, и – спасибо нашим кебам! – относятся к тебе с незаслуженным уважением. Конструкция древняя, а значит, автомобиль узкий и колесная база короткая, так что можно воспользоваться неожиданно возникшим промежутком в потоке или занять какое-нибудь труднодоступное место при парковке; и наконец, на такой машине тебе не страшен ни один поребрик во всем Лондоне. Так что если для успешного продвижения вперед надо слегка прокатиться по тротуару или заехать на островок безопасности, то вы преодолеете их, как и любое другое препятствие, в два счета. Конечно, из-за впечатляющего уровня шума и патентованных сидений, набитых, такое ощущение, бетонной крошкой, путешествия в ней на длинные расстояния стали бы адской пыткой, равно как и езда с любой скоростью, превышающей бег трусцой, но разве подобные вещи возможны в Лондоне? – Я снова взглянул на Никки, – Таким образом, для сельскохозяйственного агрегата, который только одной-единственной автомобильной хромосомой отличается от трактора, мой драндулет есть транспортное средство, поразительно подходящее для передвижения в городских условиях. И я готов рекомендовать его всем заинтересованным лицам.

Я бросил еще один взгляд в сторону моей пассажирки и пошевелил бровями, в то время как мы уже черепашьим шагом ползли по Олд-Комптон-стрит. Истекал год, как я начал оттачивать свою речь на тему «Почему моя старушенция Ленди идеально подходит для Лондона», и нынешний ее вариант (по моему скромному мнению) оказался совсем недурен; то был мастерский образчик жанра, которому, по моему замыслу, следовало вызвать у красотки Никки хотя бы вымученную улыбку, но он исторг лишь ранящее мою гордость рассеянное «ну, да…», и в чертах ее румяного личика засквозила какая-то неловкость.

– Не помешал бы гидроусилитель руля, правда? – предположила Никки.

– И радиус поворота получше. Но я рад, что ты обратила внимание, – добавил я, – Возможность использовать руль в качестве тренажера, прекрасно развивающего мышцы торса, является по-настоящему ценной опцией, к тому же совершенно бесплатной.

– Ага, верно, – сказала Никки. Помолчав несколько секунд, она кивком указала на работающий приемник. – Он, кажется, настроен не на твою радиостанцию?

– Нет-нет, это Марк и Лард на «Радио-один» [31]31
  Марк и Лард (Марк Рэдкдифф и Марк Райли) выступали со своей программой на Первом радиоканале Би-би-си в 1993–2004 гг.


[Закрыть].

– А это не проявление нелояльности?

– И еще какое. Хочешь, открою тебе страшную тайну?

– Какую?

– Я не совсем шучу, назвав это тайной. Об этом пресса еще не пронюхала, и в тихий день, мало насыщенный новостями, попутный ветерок может занести сию весть на страницы газет, и у меня возникнут проблемы типа той самой соломинки, сломавшей хребет верблюду.

– Честное скаутское, – насмешливо произнесла девушка, отдавая салют.

– Спасибо. Тогда все в порядке. Погоди-ка… Секундочку…

Я все дальше и дальше просовывал изрядно помятую морду моего «лендровера» в казавшийся сплошным поток машин, ища лазейку, пока кому-то, управляющему шикарным авто, не стало наконец ясно, чем он рискует. Благодарно помахав рукой серебристому «мерсу», который меня пропустил и дал съехать с Олд-Комптон-стрит, я позволил бурной реке, несущейся по Уордор-стрит, подхватить мою старушку, и мы понеслись к северу, то есть все-таки более или менее в направлении Хайгейта, где жила Никки. Я взглянул на нее.

– Ну да, так и есть: терпеть не могу это поганое коммерческое радио. – Я кивнул. – Вот, другое дело, как камень с души снял.

– Судя по всему, ты терпеть не можешь даже ту станцию, где работаешь.

– Именно так.

– И поэтому слушаешь «Радио-один»?

– В три начнется перерыв, но, как правило, да. И я определенно неравнодушен к Марку и Ларду. Вот послушай.

По правде сказать, слышно было только рев двигателя старушки Ленди да проникающий в кабину шум транспорта; наконец дружище Лард выкрикнул: «Оставайтесь с нами!», и передача возобновилась.

– Видишь, – сказал я, – мертвый эфир, тишина. А ведь когда-то это считалось позором для диджеев и вообще всех радийщиков. Конечно, теперь никого не волнует, когда повисают паузы, но эти ребята умудрились превратить их в свою фирменную фишку. Они как бы говорят: все надо повторять до тех пор, пока не станет смешно. Просто гении, – Я посмотрел на Никки, скептически глядевшую на меня из-под облака рыжих волос, – Но главное все-таки в том, что на Би-би-си минимум рекламы. После каждой передачи они, конеч но, дают долгие и муторные анонсы своей дальнейшей программы, но чего у них нет, так это повторяющейся каждые пятнадцать минут бесконечной трескотни чертовых кредитных компаний, темных стряпчих из адвокатских контор, готовых гоняться за каждой машиной «скорой помощи», а также истошных воплей какого-нибудь владельца склада древесностружечных плит, призывающего слушателей посетить его заведение, дабы попользоваться тамошними сверхнизкими ценами. Ненавижу рекламу. Предпочитаю покупать лицензию на право быть не потребителем, а только слушателем. Такая форма оплаты кажется мне куда предпочтительней. Рассчитываешься вперед, и все, баста, потом можешь слушать лишь то, что хочешь, и более ничего, хоть клонов от попсы, хоть Бетховена, а то еще какие-нибудь круглосуточные ток-шоу, столь обожаемые таксистами.

– Думаю, твой дорогой Фил не раз тебе объяснял, что именно заказывающие рекламу люди и платят тебе зарплату.

– Фил? – рассмеялся я, – Он слушает «Радио-три» и «Радио-четыре» [32]32
  Третий радиоканат Би-би-си специализируется на классической музыке. Четвертый – на новостях, радиоспектаклях, научно-популярных программах и т. п.


[Закрыть]. Ненавидит рекламу даже больше меня, – Я опять посмотрел на нее и, воспользовавшись таким поразительным явлением, как просвет в потоке транспорта, потревожил ту часть коробки передач старушки Ленди, которая использовалась очень редко, и почти беспрепятственно пронесся аж до самого светофора на перекрестке с Оксфорд-стрит. – Пойми, он хороший режиссер и настоящий меломан: ходит слушать разные группы практически каждый вечер вне зависимости оттого, где те играют, на стадионе Уэмбли или в каком-нибудь пабе в Хэкни, однако он терпеть не может радиоканал «В прямом эфире – столица!» так же, как я. Так что вовсе не ему приходится регулярно открывать мне глаза на реальности коммерческого радиовещания, а одному нашему менеджеру, которая уверяет, что делает это из хорошего к нам отношения.

Миновав перекресток, мы двинулись по Кливленд-стрит, пристроившись позади курьера на мотоцикле «Хонда VFR». Не вспомнить ли, подумал я, о тех днях, когда и сам подрабатывал таким вот лихим курьером; надо же, прошло всего несколько лет. Может, хоть это произведет на Никки впечатление. Я взглянул на нее.

– Ну хорошо, а ты слушаешь наш канал?

– Мм… иногда, – промычала она, не глядя в мою сторону.

– Тебе же восемнадцать, как раз наша целевая аудитория. Между прочим, а что ты слушаешь в основном?

– Гм, ну, они, эти станции, то возникают, то исчезают. Но похоже, все они подпольные и находятся где-то к югу от Темзы.

– Какие именно? «Кей-Блэк»? «Икс-мен»? «Чиллхарбор-лейн»?

– Ага, а еще «Раф-хаус», «Округ семнадцать».

– «Говорит свободный Пэкхем»… Их еще не прикрыли?

– Уже прикрыли.

– Нет, честно, хорошо, что ты игнорируешь коммерческую дребедень.

Украдкой я то и дело поглядывал на Никки, проверяя, впечатлило ли ее, что я знаю все эти крутые пиратские радиостанции, но не заметил никаких признаков восхищения.

– Правда, – добавил я, – Radioheadтам вряд ли крутят.

– Увы и ах.

– Ничего, в Оксфорде они считаются местными – из эфира, наверно, не вылезают.

Синий «БМВ-Компакт» вынырнул с боковой улицы наперерез курьеру; все произошло у нас на глазах. Я даже успел заметить, что водитель болтает по мобильнику и не смотрит на дорогу. Мотоциклист просто не имел возможности ни уклониться от столкновения, ни затормозить, а потому на полном ходу въехал в крыло «БМВ». Его мотоцикл сперва встал на переднее колесо, а затем рухнул на грязную мокрую мостовую прямо перед нами; одна из сумок, размешенных по бокам от седла, расстегнулась, и на асфальт повалились раскрывающиеся папки, откуда по всей улице разлетелись деловые бумаги. Ездок перелетел через капот, задев за него ногами, что затормозило его движение, и упал головой вниз сразу за автомобилем. Удар оказался такой сильный, что бедняга проехал еще около метра на спине и врезался шлемом в поребрик.

Никки охнула.

Я подъехал поближе.

– Может, с ним все в порядке, – сказал я отрывисто, – оставайся в машине.

Она кивнула. Дрожащей рукой отвела с лица прядь волос и к тому времени, когда я открыл дверцу, уже успела вытащить из кармана куртки мобильник.

– Наверное, надо вызвать «скорую»? – спросила она.

– Хорошая мысль.

Я спрыгнул с подножки и побежал к пострадавшему мимо водителя «БМ В», только еще вылезающего с белым лицом из машины, в руках он по-прежнему держал мобильник. У меня промелькнула мысль рассказать ему, какой он засранец, но я ее отогнал. Несколько человек уже стояли рядом, глядя на черную фигуру, распластанную на мостовой. Курьер не шевелился. Совсем молодой парнишка в куртке-дутике присел рядом с ним на корточки и пытался снять шлем.

– Лучше не трогай шлем, ладно? – сказал я, становясь на колени с другой стороны пострадавшего и осторожно приподнимая забрало из прозрачного пластика.

За моей спиной кто-то наконец догадался заглушить мотор лежащего на боку мотоцикла; я об этом и не подумал.

Курьер оказался старше меня; серая борода, очки, все лицо в крошках пенистого пластика, которым был покрыт шлем изнутри. Наконец он приоткрыл глаза и моргнул.

– Ё-моё, – произнес он слабым голосом.

– Как ты, друг? – спросил я.

– Больновато, – прохрипел он.

Дождь оставлял маленькие точечки на его очках. Он поднес руку в перчатке к застежке шлема. Я отвел ее.

– Погоди, погоди, – проговорил я. – Ты хорошо чувствуешь руки и ноги? Ну-ка пошевели пальцами и всем остальным.

– Ага… да, да… кажется, да. Я в порядке. Вроде ничего не сломал. Только вот дышать… Что с мотоциклом?

– Похоже, придется покупать новые вилки.

– Вот гребаное дерьмо. Подонки. Ты тоже байкер, а?

– Ага. Был.

Он перевел взгляд туда, где уже стояла кучка людей и подходил еще кто-то. Обернувшись, я увидел приближающегося водителя «БМВ». Мотоциклист кашлянул и с заметным усилием проговорил:

– Если этот говнюк скажет: «Извини, приятель, я тебя не видел», врежь ему за меня, ладно?

Никки вымокла под дождем, и это ей шло.

– Не стоило выходить, малышка, – покачал я головой.

Она пыталась высушить волосы небольшим кусочком протирочной замши, словно полотенцем. Стекла в моей Ленди начинали запотевать.

– Оператор спрашивал меня, где именно случилось дорожное происшествие, а я не могла разглядеть названия улиц, – объяснила она. – А потом мне пришло в голову, что следовало бы заглушить двигатель мотоцикла.

– Думаю, с парнем все обойдется. Мы все сделали правильно. Из нас получилась бы прекрасная команда спасателей. Всем по тройной крепкого!

К тому времени я уже успел рассказать полицейским обо всех подробностях происшествия и помог убедить байкера отправиться на «скорой помощи» в больницу; он по-прежне-му находился в шоке – возможно, у него были сломаны ребра. Никки вручила ему ключи от его железного друга, хотя копы потом у него их забрали: им хотелось, чтобы те оставались при мотоцикле.

Она вернула мне клочок замши.

– Спасибо.

– Не за что, – Я принялся протирать ветровое стекло. – Ну как, черт побери? Добро пожаловать в Лондон? Не стесняйся сказать, если тебе нужно выпить чего-то покрепче или еще как-то расслабиться.

Она покачала головой:

– Нет, спасибо.

– Тогда, я полагаю, надо ехать прямо домой.

И мы покатили на север, пробиваясь сквозь дождь к Хай-гейту.

– Наверное, это как раз из-за того, о чем мы с тобой думаем?

– Пожалуй, что так.

– Ну и что ты об этом думаешь?

– Вызывают на ковер, старик.

– Начальство строгача влепит, да?

– Выпорет. Только после вас.

– Ну, понеслась.

– «…вот вам альтернативная фетва: женщины ислама, судите мужей своих тем же судом и убейте, если найдете их достойными этого. Они угнетают вас и презирают, но в то же время боятся вас; иначе почему они держат вас подальше и от власти, и от взглядов других мужчин? Так что у вас есть власть. Власть судить мужа, выносить вердикт о его виновности или невиновности. Спросите самих себя вот о чем: способен ли он убить человека лишь потому, что тот еврей, или американец, или один из представителей любой другой нации, рожденный, чтобы жить? Аллах позволил им появиться на свет такими, какие они есть; может ли ваш муж убить кого-то из них, не имея иных причин, кроме той, что они исповедуют религию страны, где родились по воле Аллаха? Если ваш муж на это способен, то он плохой человек и заслуживает смерти, ибо позорит вашу веру и имя Аллаха. И впредь держите под простыней кухонный нож, или ножницы, или хотя бы перочинный ножичек, а то даже и просто нож для разрезания бумаги. И когда он явится к вам в спальню, перережьте глотку нечестивца. А если нет ножа – перегрызите ее зубами. Если же вы захотите всего лишь нанести ему увечье, лишите его мужественности теми же ножом или зубами». Но что же на самом деле получается…

Дебби Котти, наш менеджер, нажала кнопку на ручном пультике, и DAT-магнитофон в другом конце ее просторного светлого офиса умолк. Она сдвинула очки на кончик носа и посмотрела на меня затуманенным от усталости взглядом голубых глаз.

– Ну?

– Гм, даже не знаю, может, вам кажется, что мой голос звучит как-то не так?

– Кен…

– На самом деле, – вмешался Фил, – никто ничего подобного не заявлял. Я хочу сказать, что непосредственно перед этим прозвучал фрагмент, где Кен говорил, что мы в Англии не принуждаем мусульманок носить бикини и мини-юбки, тогда как западные женщины, отправляющиеся, например, в Саудовскую Аравию, волей-неволей вынуждены следовать тамошней моде. Речь шла о терпимости и нетерпимости, о политической роли некоторых религиозных лидеров, которым позволено, по сути, выносить смертный приговор гражданам других стран, без суда и возможности защиты. В том-то и была идея – начать с процитированного отрывка, чтобы далее сказать: никто из мало-мальски ответственных западных политиков никогда не заявил бы ничего подобного…