Текст книги "Мертвый эфир"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

– Мне ясно, Кен, что эта история должна была вас огорчить, и отдаю себе отчет почему, однако…

– Ваши засранцы пытались опоить меня какой-то дрянью, а затем умыкнуть из-за какого-то гребаного ДТП? – Тут я опять испытал известные трудности, пытаясь заставить голос звучать с максимально возможной медоточивостью.

Глатц вновь помахал рукой. Он вздохнул, провел ладонью по лицу, затем кивнул, и мы побрели дальше, обходя по кругу зеленый газон.

– Кен, я не собираюсь изворачиваться, – сказал он устало, – То была глупость, мы явно перестарались. Но, – продолжил он, подняв руку прежде, чем я успел что-либо возразить, – нам просто необходимо было доказать, что мы серьезные люди, что у нас имеются соответствующие возможности, а также решимость довести дело до конца, какие бы… э-э-э… какие бы мероприятия по части вашего вразумления нам ни пришлось бы осуществить.

– Иными словами, что вам есть чем подкрепить соответствующие угрозы, потому что вы уголовники.

В ответ Крис засмеялся, и даже достаточно громко.

– Ну, коли быть честным до конца, в общем, где-то так и есть.

– Понятно. И телефонный звонок на радио с угрозами тоже ваших рук дело? И шины на моем «лендровере»? И фары?

Он кивнул.

– Честно говоря, Кен, я считаю, что это была грязная работа, да и ненужная. Потому-то я и здесь и обращаюсь к вам как разумный человек к разумному человеку.

Я усмехнулся.

– Вы явно не слушаете мою передачу.

Он улыбнулся и отхлебнул еще кофе.

– Кен, мы хотели бы компенсировать вам моральный и материальный ущерб.

– Ясно. То есть подкупить.

– Если честно, то да.

– И сколько?

– Две тонны. Плюс оплатим счет за ремонт.

– А если я откажусь?

Он посмотрел на меня испытующим взглядом.

– Откровенно?

– Откровенно.

– Тогда я отправлюсь к Марку и скажу, что, как мы ни старались, ничего не вышло. Пытаясь его выручить – впрочем, без толку, – попали в щекотливое и опасное положение. Потом предлагали деньги, но тоже не сработало. Так что если он не собирается поднять сумму вознаграждения до цифры, от которой вы не сможете отказаться…

– Я не беден и не жаден, Крис. И у меня все-таки достаточно гордости, – Я улыбнулся.

– Ну что же, вполне можно понять, – проговорил он, отправляя свой кофе в урну; я последовал бы его примеру, но счел за благо приберечь такое оружие, как еще довольно горячий и способный сильно обжечь кофе, на случай если дела мои вдруг опять пойдут плохо, – Так, значит, я скажу Марку, что, может, ему лучше смириться, принять наказание, как подобает мужчине, впредь ездить более осторожно и нанять шофера на тот срок, на который его лишат прав. И если он не совершит какую-нибудь большую глупость, от чего я постараюсь его отговорить, на том дело закончится.

– Правда?

Я посмотрел ему прямо в глаза и отчетливо в них прочел, что мистер Глатц вовсе не возражал бы, если его деловой партнер проглотит гордость и примет положенное наказание.

Онлтожал плечами.

– В таких делах, Кен, важно не терять чувства реальности и не заходить слишком далеко, – сказал он рассудительным тоном, – Иначе люди могут обидеться. А это непорядочно. А непорядочность, в принципе, вредит делу.

– Значит, – оставалось подытожить мне, – если я не собираюсь забрать свои показания, то будет так.

– Так должно быть.

– Понимаю, что должно, только будет ли?

– Кен, – тяжело вздохнул мой собеседник, – я тут не для того, чтобы вас запугивать. А для того, чтобы сделать вам предложение. Что я и исполнил. Вы его, похоже, отвергаете. Остальное меня не касается, и моих коллег в том числе, что же касается вас… Вы, наверное, понимаете, что я имею в виду.

– Полагаю, да. Продолжайте.

– Я не могу отвечать за Марка, которому теперь никто не мешает взять дело в собственные руки.

– Какого хрена и чем это может обернуться?

– Кен, Кен, – проговорил он, протягивая ко мне руки, – Не надо расстраиваться. Это означает лишь то, что я сказал, не больше. И это вовсе не угроза, – Он выдавил улыбку, которую, очевидно, счел ободряющей, – Марк вовсе не… он не такого склада, если вы понимаете, о чем я говорю. Вот почему нам хорошо работается вместе. У него хорошо выходит с деньгами, с полезными контактами, с обаянием, а также с… Ну и все такое. Но теперь, когда я и мои люди умываем руки, ему навряд ли что удастся сделать в физическом смысле.

– Это хорошо, – сказал я. – Однако на тот случай, если ему все же придут в голову какие-нибудь идеи на мой счет, передайте, что есть один человек по имени Джон Мерриэл, который кое-чем мне обязан, ладно?

На какое-то ничтожно короткое мгновение Глатц выглядел сильно удивленным. Затем – слегка удивленным.

– Мистер Мерриэл? – переспросил он. – Вот как?

– Именно так, – подтвердил я, – И если ваш друг не знает, кто это, то, думаю, вам стоит его просветить. Вы не откажетесь?

Глатц отвел взгляд и несколько раз кивнул. Мы уже сделали почти полный круг по дорожке и вновь оказались под жерлами больших пушек – до жути подходящее место, чтобы обрушить имя мистера М. на голову другого мерзавца, только калибром существенно поменьше.

– Ясное дело, Кен, – проговорил он, все еще продолжая кивать головой, и вновь посмотрел на меня, – Очень интересно. Я и понятия не имел. Так вы говорите, обязан, да?

– Во всяком случае, он так сказал, когда мы с ним в последний раз виделись, – сообщил я Глатцу.

Новый взгляд и новый кивок.

– Надеюсь, я могу положиться на ваше молчание? Пусть все, о чем мы беседовали, останется между нами, как мы и договаривались, ладно, Кен? Только между вами и мной?

– Разумеется. Только при условии, что ваш друг Марк не наделает каких-нибудь глупостей.

– Уж я ему скажу.

– Было б неплохо.

Он улыбнулся:

– Верно. Ну, я думаю, мы с этим покончили, Кен, вы согласны?

Я улыбнулся:

– Думаю, да, Крис.

– О’кей, – хлопнул он в ладоши. – Давайте я отвезу вас на радиостанцию. Вы как, сядете за руль сами или лучше поведу я?

– Позвольте мне, – ответил я, и мы зашагали к автомобилю. Мистер Глатц кивком указал на мое запястье:

– Между прочим, прекрасные часы.

– М-да.

Эх, видели бы вы, как мы подкатили к зданию радиостанции! Мне даже довелось наконец применить трюк, подсмотренный у старины Ронни Рейгана, который складывал ладошку лодочкой и притворялся, будто ничего не может разобрать из того, о чем его спрашивают журналисты. При этом нужно отметить, что задача моя была посложнее: ведь я не шествовал через лужайку Белого дома, направляясь к вертолету, и представители прессы не находились в пятидесяти метрах от меня, за ограждением, сдерживаемые морскими пехотинцами, нет: от людей с камерами и микрофонами я находился всего в каком-то десятке сантиметров, отделенный от них только стеклами автомобиля, которые я мог опустить одним нажатием кнопки. Но это делало все еще более забавным.

– Кен! Кен! Правда, что вы пинали того парня ногами?

– Кен, расскажите нам правду о том, что произошло.

– Кен, правда, что он ударил вас первым?

– Кен, как насчет пассатижей? Вы бросили их в него, чтобы поранить?

Видеть такое море журналистов было просто потрясающе; я ожидал одного-двух, но это была встреча настоящей звезды. Наверное, в столице Англии выдался уж очень бедный новостями день. Так что я подносил к уху ладошку, тряс головой, широко улыбался и артикулировал одними губами: «Я-вас-неслышу», в то же самое время медленно продвигаясь к съезду в подземную автостоянку. Они дергали за дверные ручки, но я заблокировал замки на всех дверях, еще подъезжая к Трафальгар-сквер. Двое фоторепортеров встали прямо перед машиной и пытались делать снимки через лобовое стекло. С большим трудом я протиснул автомобиль на подъездную дорожку и, повизгивая тормозами, медленно стал оттеснять фотографов.

Сидевший на пассажирском сиденье мистер Глатц был явно озадачен при виде собравшейся у главного входа толпы репортеров. Когда они, заметив меня за рулем машины, заворачивающей к подземной автостоянке, кинулись к автомобилю и начали барабанить по стеклам, наставив на меня микрофоны, и засверкали вспышки фотоаппаратов – черт возьми, даже телевизионная группа заявилась, – Глатц просто пришел в ужас, но было слишком поздно. Он развернул газету и укрылся за ней. Этого ему, конечно, делать не стоило, ибо теперь леди и джентльмены от прессы задумались: «Погодите, а что за мистер Скромник мандражирует на пассажирском сиденье?» Все та же парочка фоторепортеров принялась делать снимки его рук и газеты «Дейли телеграф», в которую он вцепился.

– Извините, Крис, – сказал я.

– Господи, – проговорил он, – какого черта, что происходит?

– Участвовал, знаете, в телепрограмме, на которую явился один тип, заслуживавший хорошей взбучки, ну я и врезал ему по морде. Вот и поднялась небольшая шумиха почему-то.

– Этого мне только недоставало, – пробормотал Глатц, а я кивнул парню из службы безопасности, сидящему в будке при въезде на ведущий в гараж наклонный пандус; полосатый шлагбаум поднялся, и мы с ревом понеслись вниз; я нажал на тормоза, и в конце спуска мне удалось выжать из покрышек весьма омерзительный визг.

Мистер Глатц уехал с несчастным видом, предвкушая скорую встречу с ордой бормочущих что-то каналий, все еще толкущихся наверху, у въезда на гаражный пандус.

В лифте я натолкнулся на Тимми Манна.

– Тимми, – сказал я жизнерадостно, – ты что-то сегодня рано.

– А, да, конечно, привет, да, Кен, – проговорил Тимми, как всегда демонстрируя присущее ему титаническое остроумие и язвительный ум, которые и делали его настоящим хитом передачи, выходящей в эфир в обеденное время; когда двери лифта закрылись, он потупил глаза.

Тимми был наглядный пример атавизма – или регресса – человеческой породы; старше меня, в прошлом ведущий передачи «Пока все завтракают», прическа в стиле, пугающим образом напоминавшем «кефаль» [114]114
  Mullet – тип прически, когда волосы коротко подстрижены спереди и по бокам, а сзади оставлены длинными. Во второй половине 1990-х гг. активно высмеивался с подачи Майка Ди из группы Beaslie Boys.


[Закрыть]. А низкорослостью он выделялся даже среди радиодиджеев.

Лифт загудел, пополз вверх, и я почувствовал, как мое хорошее настроение испаряется и у меня начинает сосать под ложечкой.

– Ах да, как я не догадался, – проговорил я, – ты здесь затем, чтобы вести мою передачу, так ведь?

– Только ее половину, – ответил он. – И то не наверняка.

– Не забудь подать заявление об аккордной оплате за переработку.

– Да уж.

– Где тебя носило, черт побери?

– Беседовал кое с кем о том долбаном звонке с угрозой смерти, – сообщил я главному менеджеру радиостанции Дебби, плюхаясь на диван в дальнем углу ее заново отделанного кабинета, где овальный розовато-лиловый ковер нежного оттенка отделял меня от новехонького пепельно-серого с хромом стола, за которым сидели еще и мой режиссер Фил и Гай Боулен, главный законник «Маут корпорейшн», – Привет, Фил, привет, Гай.

– Я не разрешала тебе там садиться.

– Верно, Дебби, потому что я и не спрашивал никакого долбаного разрешения.

Диван был большой, пухлый, вишневого цвета, но ничьих губ не напоминал [115]115
  Аллюзия на картину Сальвадора Дали «Лицо Мэй Уэст, использованное в качестве сюрреалистической комнаты» (1934–1935), где фигурирует розовый диван в форме ее губ; впоследствии такой диван был действительно изготовлен. Мэй Уэст (1893–1980) – американская актриса, секс-символ Голливуда 1930-х гг.


[Закрыть]. Судя по запаху, новехонький.

– Так что там насчет звонка с угрозой тебя прикончить? – быстро спросил Фил, пока Дебби не успела раскрыть рот и сказать еще что-нибудь.

– Все разрешилось. Имела место жуткая ошибка, кое-кто перестарался. Я теперь знаю, чем это вызвано, и почти уверен, что все уладилось.

Фил и Боулен переглянулись. Боулен прокашлялся и спросил:

– Вы встретились с кем-то, кто за этим стоял?

– Скорей с альтернативным исполнителем, Гай, с тем, к кому перешло данное дело, когда ребята рангом пониже не достигли желаемых результатов. И явно зашли чересчур далеко.

– Кто это был? Кто? – потребовал ответа Фил.

– Не могу сказать. Поклялся держать язык за зубами.

– Это не… – начал Боулен.

– Позвольте обратить ваше внимание, что мы должны принять решение относительно радиопередачи, которой выходить в эфир уже через двадцать минут! – громко заявила Дебби, вновь привлекая таким образом внимание к себе.

– Дебби, – проговориля, – с «Горячими новостями» и заварухой с Лоусоном Брайерли дело обстоит так: я отрицаю все. Ничего не произошло. Все сплошная ложь. Выдумка, – Я посмотрел на Боулена и улыбнулся, – Такой линии я собираюсь придерживаться.

Он кивнул, затем улыбнулся в ответ, хотя и нерешительно.

– Но тебе предъявлено обвинение, – сказала Дебби.

– Ага.

– Мы можем отстранить тебя от эфира.

– Я знаю. А вы что, собираетесь?

Дебби взглянула на меня так, словно я только что нагадил на ее новый диван. На ее столе зазвонил телефон. Она метнула на него огненный взгляд и схватила трубку:

– Ты что, ни фига не понимаешь по-английски? Я же велела, чтоб никаких… – Но тут ее глаза прикрылись, и она приложила руку к виску, сдвинув очки на сторону, так что те соскочили с носа, она подхватила их и усталым взглядом уставилась в потолок, – Да, конечно. Извини, Лена. Соединяй.

Каждый из нас, троих мужиков, по очереди переглянулся с остальными двумя.

Дебби выпрямилась в кресле:

– Сэр Джейми…

–  Chumbawambaсо своим старым хитом «Tubthumping» [116]116
  Chumbawamba– группа британских анархистов, на сцене с 1982 г.; в разное время играла постпанк, электронную музыку, фолк. «Tubthumping» – песня с альбома «Tubthumper» (1997) – их главный хит, также известный как «I Get Knocked Down», поскольку содержит следующий (обыгрывающийся в ответной реплике Фила) текст:
  I get knocked down But I get up again You’re never going to Keep me down.


[Закрыть]. Ну хоть что-то человеческое, в нынешние нелегкие времена просто бальзам на душу, правда, Фил?

– Врезал иному и с ног свалил, а он только весело вновь вскочил, – согласился Фил.

– Под этим подпишутся все: и миз Наттер, и мистер Прескотт [117]117
  Элис Наттер (p. 1961) – вокалистка Chumbawambaв 1983–2004 гг. Джон Прескотт (р. 1938) – политик-лейборист, заместитель премьер-ми-нистра Великобритании в 1997–2007 гг.; в 1998 г. на церемонии вручения музыкальных премий BRIT Award вокалист ChumbawambaДанберт Ноба-кон, со словами; «Это тебе за ливерпульских докеров», облил его водой из кувшина (забастовка докеров продолжалась к этому моменту уже два года).
  Аллюзия на популярную (там) риелторскую присказку: «Что главное при оценке недвижимости? Во-первых, местоположение; во-вторых, местоположение; в-третьих, местоположение!»


[Закрыть], и я. Однако что это ты заговорил о мордобое, Фил?

– Да так, ничего особенного. – Фил небрежно махнул рукой, – Просто музыкой навеяло.

– Ну и прекрасно. А теперь настала пора для нескольких жизненно важных рекламных объявлений. Мы вернемся через пару минут, если к тому времени нас не сместят за в высшей степени аморальное поведение. И вернемся не одни, а в компании с Ian Duryand the Blockheads,распевая «Hit Me with Your Rhythm Stick» [118]118
  Иэн Робинс Дьюри (1942–2000) – лидер популярной в конце 1970-х – начале 1980-х гг. группы «новой волны» Ian Duiy and the Blockheads, автор таких хитов, как «Sex & Drugs & Rock & Roll» (1977) и «H it Me with Your Rhythm Stick» (1978). (Название последней песни можно перевести как «Ударь меня своей ритм-палкой».)


[Закрыть]. Шутка. На самом деле вы услышите Cornershop– «Lessons Learned from Rocky One to Rocky Three» [119]119
  Cornershop– группа из Лестера, прививавшая к брит-попу элементы индийской и танцевальной музыки. «Lessons Learned from Rocky One to Rocky Three» («Уроки, усвоенные от "Рокки-1” до “Рокки-3”») – песня с их альбома «Handcream for a Generation», выпущенного I апреля 2002 г.


[Закрыть]. И кончай ты с этим делом, Фил. – Я ткнул клавишу на панели эффектов, раздался скрипучий визг, призванный имитировать мотание головой.

– С чего это ты? – вздохнул он.

– Для поддержания разговора, Фил.

– Мрак.

Я рассмеялся:

– Знаю. Звучит, конечно, ужасно, только еще не вечер. Дальше будет вообще туши свет.

– Врубай рекламу, Кен.

– Врубаю.

Мы оба откинулись на спинки кресел и, пока крутилась реклама, расслабились, спустив наушники на шею.

– Пока все мирно, – проговорил Фил.

– Сухим из воды, – согласился я.

– И так каждый божий день, – Фил посмотрел наверх, где на стене висел портрет сэра Джейми, – Не удивлюсь, если сейчас он сам слушает нас по интернету.

Сэр Джейми лично позвонил главному менеджеру радиостанции Дебби со своего собственного архипелага где-то в Карибском море. Он только-только узнал, как пресса ухватилась за историю с «Горячими новостями», и вышел на связь, дабы сообщить свое мнение: крайне важно, чтобы я продолжал вести передачу, если только этому не воспрепятствует постановление суда, обязывающее меня отстранить. Клянусь, я ьпервые ощутил к Нашему Дорогому Владельцу нечто вроде симпатии. Он даже попросил Дебби передать мне трубку и сам мне сказал несколько слов. Заверил, что полностью, полностью меня поддерживает, на все сто десять процентов.

– Мне лишь остается верить и надеяться, – сказал я Филу, – что смогу оправдать доверие, оказанное мне Нашим Дорогим Владельцем.

– А не проверить ли, что желают сказать люди, которые к нам позвонили?

– Думаю, мы просто обязаны это сделать, Филип. Это наш долг перед слушателями…

– Угу, верно. Кен, как насчет того, будто ты побил на телевидении какого-то парня?

– Сэр, вы чудовищно дезинформированы.

– Значит, слухи не верны?

– Собственно, я говорил не о частностях, Стэн. Насколько можно судить по вашей речи, вы ежедневно поглощаете очередную дозу желтой прессы, а значит, вас невероятно дезинформируют в течение, ну, я полагаю, уже в течение многих лет.

– Хватит вилять, Кен. Так врезал ты ему или нет?

– Здесь я предпочту воспользоваться старинной уверткой дипломатов, заявив: что бы вы ни услышали обо мне, я не могу этого ни опровергнуть, ни подтвердить.

– Но это правда?

– Ах, Стэнли, что есть правда? [120]120
  Ср.: «Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир. чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат сказал Ему: что есть истина?» (Евангелие от Иоанна, 18:38–39).


[Закрыть]Правда одного человека есть ложь для другого; верования одного – ересь для другого; то, в чем один совершенно убежден, другому сомнительно; одной – джинсы в обтяжку, другой подавай клеш; понимаешь, о чем я?

– Ты намылился ничё не рассказывать, так?

– Стэн, я как рыба: набрал в рот воды. И не признаю ничего.

– Чиво?

– То, о чем вы, Стэн, по-видимому, спрашиваете, в данный момент находится на рассмотрении юридических органов либо вскоре туда поступит; собственно, в настоящий момент его точный статус относительно британской системы судопроизводства еще до конца не выяснен, однако лучше всего просто признать этот вопрос не подлежащим обсуждению.

– Ну, раз так, расскажи, что там светит той задрипанной шотландской команде, за которую ты болеешь.

Я рассмеялся:

– Теперь это больше похоже на разговор, Стэн. На котором из многочисленных аспектов полнейшей профессиональной некомпетентности мазил из «Клайдбэнка» мы остановимся? Выбор велик, а до конца передачи еще далеко.

– Безразлично, приятель.

– Ага, значит, поговорим о безразличии. Хороший выбор. Так, значит… Стэн? Стэнли? Алло, где же вы? – Но линия была мной уже отключена. – Боже мой, до чего любопытную тему он выбрал и как неожиданно затем пропал. Хотя должен отметить, что ребята из «Клайдбэнка» в этом сезоне играют в своей лиге на удивление хорошо и имеют прекрасные перспективы. Впрочем, уверен, рано или поздно они вернутся к своей обычной форме.

Я взглянул на экран, где высвечивался список позвонивших. Над ним здорово поработали, выпалывая имена журналистов, как вредные сорняки; в систему были забиты данные о штатах газет, и если относительно кого-то из позвонивших у Кайлы и Энди возникали подозрения, они помечали его звездочкой (хотя у Кайлы вместо звездочки мог оказаться значок &, или [, или 7,8,9, U, или I). Одно из имен, а также тема звонка сразу привлекли мое внимание. О-хо-хо. Имя: Эд. Тема: Роуб.

– Да, слушаю, Тоби, у вас жалоба на службу безопасности в аэропорту?

– Ага… Привет, Кен. Я насчет очков.

– Очков?

– В наше время в самолет не пронесешь даже самые крошечные щипчики для ногтей, но масса людей проносят очки, и ничего, нет проблем.

– А что есть?

– Стеклянные линзы, понятно? Не пластиковые, ясное дело. Разломив стеклянную линзу, получаешь сразу два острых лезвия. Очень острых. Хотите пронести их на борт? Пожалуйста. А щипчики нельзя? Ни в коем случае. Маникюрные щипчики! Что же такое происходит?

Тут я увидел, как имя Эда исчезло с дисплея: он повесил трубку. Ну что же, он дал понять, в чем дело, догадался я.

– Отличная мысль, Тобиас! – воскликнул я, – Значит, служба безопасности должна отправлять пассажирские очки, так сказать, на скамейку штрафников, а взамен выдавать подслеповатым злодеям мягкие контактные линзы.

– Эд…

– Какого. Хрена. Ты затеял. Зачем искал старину Роуба?

– Да ладно. Мог бы и догадаться.

– Я ж просил тебя и не думать об этом. Даже мысль оставить.

– Я был в отчаянии. Но ты послушай, теперь все в порядке.

– Нет, не в порядке.

– Да правда же. Он не стал продавать мне… ну, ты сам знаешь что. Не захотел даже встретиться. И…

– Подумал, что ты коп, понятно? Что ты ищейка, пытающаяся подцепить его на крючок.

– У меня у самого возникло такое впечатление, однако…

– Терь у старика Эда геморрой, ведь его номер у тя от меня. От моей мамы, Кеннит, от моей мамы. Ясильно расстроен.

– Сожалею, Эд… – Я едва удержался от того, чтобы не сказать: да ладно тебе, приятель, это вовсе не так скверно, как трахнуть девушку друга, – Я перепугался и запаниковал, но мне правда очень жаль.

– Так те и надо.

– Но теперь мне больше не нужно… ну, то, о чем мы сейчас говорили. И это хорошая новость.

– Нет? Почему нет?

– Оказалось, тут недоразумение. Я тут кое с кем встретился, кто вроде как должен уладить это дело.

– Чё-то ты прям как бухгалтер базаришь. Точно никто сейчас не тычет стволом тебе в башку?

– Думаю, все будет в порядке. Почти уверен.

– Понятно. Значит, те больше неча бояться, кроме молодчиков в фашистских сапогах, которые заявятся посреди ночи пинать тебя, чтобы поквитаться за того мудилу, которого ты отлупил в ящике.

– А, ты уже знаешь…

Попытки дозвониться до Эда заняли у меня большую часть дня. Его телефон был либо выключен, либо занят, а посылать сообщение голосовой почтой мне что-то не хотелось. Я стал позванивать ему, как только закончилась передача. Но вскоре у нас с Филом состоялась еще одна встреча с Дебби и Гаем Боуленом, после которой мы перекусили сэндвичами из столовой, находившейся под нами, а затем принялись за накопившуюся рутинную, но необходимую работу.

Когда мы с ней покончили и собрались уходить, Фил прогулялся по коридору, из окон которого открывался вид на главный подъезд, и сообщил, что там еще дежурят несколько журналистов. Так что мы вызвали два такси в подземный гараж; в одно из них сели Фил, Кайла и Энди, они навалили на пол сумки и прикрыли их куртками, так что получился курган, под которым вполне мог спрятаться человек.

Разумеется, журналисты рванули за ними. Я же через десять минут выехал во втором, забившись в багажный угол. Мы с Крейгом договорились, что денек-другой я проведу у него, пока шумиха не уляжется хоть немного. На Парк-роуд я попросил водителя остановиться и перебрался на нормальное сиденье.

Так что мне удалось связаться с Эдом лишь после того, как я добрался до квартиры Крейга.

– Конечно знаю. О тебе напечатали в «Ивнинг стэндард», приятель.

– Правда? И на какой же странице?

– А ты чё, сам еще не видел?

– Нет, но добуду, обязательно добуду. А страница, стра-ница-то какая?

– Мм… Пятая.

– Выше или ниже сгиба?

– Чё?

– Ну, в верхней или в нижней половине?.. С таблоидным форматом это не так важно, но все-таки…

– Вся страница твоя, приятель, верней все, что осталось от рекламы дешевых авиабилетов.

– Целая страница? Ого!

– Пишут, мол, ты, скорей всего, был в состоянии стресса после похищения и угроз тя убить.

– Чего?!

– Вот так-то.

Я покачал головой.

– Ридяи Скотту придется ответить за многое.

– За что? – спросил Крейг, – За «Падение черного ястреба»?

– Да, изаэто, чертпобери, нояподумалпродругое. Яболь-ше про эту его манеру напускать столько пара ни к селу ни к городу.

Крейг искоса взглянул на меня. Мы оба поддали, и оба курнули, и после раннего ужина, состоявшего из доставленной на дом пиццы, смотрели «Чужого» на DVD. Пиццу мы съели под аккомпанемент выпусков лондонских новостей, которые смотрели в надежде, что там обо мне расскажут, но только напрасно потратили время. Хотел бы я знать, чья же в таком случае съемочная группа дежурила утром у дверей офиса радиостанции; затем мы решили, что ребята, скорее всего, действительно прибыли по заданию одной из телекомпаний, однако наснимали маловато материала (может, мне все-таки следовало выйти из автомобиля и хоть что-то сказать), или редакторы новостей просто сочли данный сюжет недостаточно важным.

Крейг был не так пьян и обкурен, как я, а к тому же съел всего один кусок пиццы: на девять часов у него было запланировано некое таинственное свидание, о котором он упорно не желал ничего рассказывать. А пока мы смотрели «Чужого». Крейг принадлежал к числу тех, кто постепенно заменяет кассеты своих самых любимых фильмов дисками DVD. А еще он был из тех, кто сам для себя установил правило: на каждый купленный им новый, только что выпущенный фильм должен приходиться старый, но на DVD. Сейчас вот дошла очередь и до «Чужого».

Вот, значит, Крейг поглядел на меня:

– Пара ни к селу?..

– Ну да, – проговорил я, указывая на экран. – Смотри, как, черт побери, на борту «Ностромо» пар прет изо всех щелей. Кому, интересно, пришло в голову, что может быть столько пара на посудине, принадлежащей, наверно, к сотому поколению после нашего шаттла? А ведь даже на «Дискавери» с «Атлантисом» водяной пар не очень и увидишь? В чем дело, я хочу спросить. И ведь прием с тех пор используется на полную катушку практически во всех фантастических фильмах и безмозглых триллерах.

Какое-то время Крейг молча смотрел фильм, затем произнес:

– Сценографу.

– Что?

– Ну это пришло в голову художнику-оформителю, – авторитетно заявил Крейг, – Потому что хорошо смотрится. Декорации сразу становятся обжитыми и рабочими. В клубах пара может что-то прятаться, создается ощущение угрозы, как раз то, что нужно для ужастика или триллера. Вдобавок людям вроде тебя есть на что пожаловаться, тоже неоспоримый плюс.

– А я что, много жалуюсь?

– Я этого не говорил.

– Нет, но тонко намекнул. Так что отвечай.

– У тебя проблемы с восприятием фильмов, Кен.

– Вот как?

– Взять, к примеру, фантастику. Ведь по-твоему, существует только один приемлемый с технической точки зрения фильм?

– «Космическая одиссея две тысячи первого года».

Крейг вздохнул:

– Почему?

– Потому что Кубрик не пихает в космос звуки, их там у него нет. А еще потому, что он гений и знает, как обыграть их отсутствие, и в результате получается, например, дивный эпизод, когда один из героев, не помню, как его зовут, покидает космический катер, затем проплывает в воздушный шлюз и там, в еще не закрывшемся шлюзе, прыгает, как мячик, внутри, пока не задраивает люк и не включает подачу воздуха, и только тогда возникает звук. Восхитительно.

– А в остальных фильмах о космосе…

– Все куда менее достоверно: например, ты видишь космический взрыв и уже знаешь, что сейчас последует чертов звуковой эффект, совершенно зубодробительный.

– Значит…

– Плюс во всех фильмах со взрывами, такое ощущение, забывают про скорость звука. Видимо, кинорежиссеры не только не понимают, что звук не распространяется в вакууме, они явно не знают, как он распространяется в атмосфере.

Ты видишь взрыв на расстоянии полкилометра, и грохот раздается в то же мгновение, а не с задержкой на секунду с хвостиком, как было бы на самом деле.

– Однако…

– Правда, есть признаки того, что ситуация может измениться к лучшему. В «Братьях по оружию» [121]121
  Band of Brothers (2001) – 10-серийный американский телефильм о Второй мировой войне, экранизация одноименной книги историка Стивена Эмброуза; продюсеры Стивен Спилберг и Том Хэнкс. Название книги и фильма представляет собой цитату из шекспировского «Генриха V» («we few, we happy few, we band of brothers»); в переводе E. Бируковой это место звучит следующим образом:
…сохранится память и о нас —О нас, о горсточке счастливцев, братьев.Тот, кто сегодня кровь со мной прольет,Мне станет братом: как бы ни был низок,Его облагородит этот день…

[Закрыть]взрывов хватает. Собственно, и тут далеко до совершенства, но, по крайней мере, подход серьезнее – видно, что люди, занимающиеся спецэффектами, стараются делать взрывы такими, какими и должны выглядеть взрывы веществ по-настоящему взрывчатых (то есть вспышка – и повсюду летают обломки), а не каких-то там воспламенившихся паров бензина или неизвестно чего еще, все эти огненные клубящиеся облака – такая лажа.

– Почему?

– «Почему»?

– Ага. Почему подобная ерунда имеет для тебя такое значение? Ведь это всего лишь чертовы фильмы, Кен!

– Потому что это неправда, вот почему! – воскликнул я, размахивая для выразительности руками.

– Итак, – спокойно проговорил Крейг, – что произошло в той студии?

– Я тебе уже все рассказал.

– Да, рассказал и заверил, что это правда. Но другим-то ты рассказал нечто совершенно другое и, похоже, готов подтвердить ту версию под присягой, разве не так?

Я развернулся на диване – лицом к Крейгу, спиной к Сигурни с ее обреченными на гибель друзьями.

– Чего ради ты вдруг об этом заговорил, черт возьми?

– Кен, ты вечно выставляешь себя защитником правды и требуешь от всех придерживаться фактов, но теперь-то врешь людям в глаза.

– Но ведь в этом вся соль! Разве ты ничего не понял?

– Я прекрасно понимаю, что ты затеял, Кен, – рассудительным тоном заметил Крейг, – и даже готов тебе аплодировать. Наверное. – Он вытянул ноги, откинулся на спинку дивана и заложил руки за голову, – Ты решил обратиться к насилию, которое скорей принадлежит к арсеналу средств твоеголлохого парня, однако я понимаю зачем. Я только хочу сказать, что ради выполнения задуманного тебе придется поступиться этой твоей идеей насчет того, что правду нужно говорить при любых обстоятельствах, даже когда она неприятна.

– Крейг, не надо. Я ничем не лучше любого другого и вру на каждом шагу. Особенно в том, что касается отношений. Боже, мне бы самому хотелось стать нежным, внимательным, преданным однолюбом, но не получается. Я лгал… ну, большинству знакомых женщин. Я лгал своему начальству, прессе, потом…

– Мне?

Этот вопрос заставил меня умолкнуть. Я сел поудобнее и задумался.

– Знаешь, существует… ну, в общем, это называется белой ложью или ложью во спасение, так ведь? Относительно безобидная ложь, которая нужна, чтобы… пощадить чувства других или не дать им стать соучастниками… ну, либо соучастниками, либо…

– Спасибо за разъяснение, Кен, но я вроде бы как в курсе, что такое ложь во спасение.

– А еще это та фигня, которую приходится впаривать всем окружающим, даже друзьям, если скрываешь правду от кого-то одного.

Тот встроенный в мой мозг и постоянно включенный датчик-цензор, который обычно проверяет то, что я собираюсь сказать в прямом эфире, на несколько слов вперед, дабы убедиться в отсутствии там нецензурщины, теперь опять работал вовсю, только на этот раз он отслеживал слова лжи, не позволяя мне врать Крейгу напропалую, хоть я вовсе не собирался говорить ему всей правды, ибо в таком случае мне пришлось бы сознаться, что я врал ему часто и много, в особенности в связи с той ночью, которую провел с его женой.

– Например, я не сказал бы тебе правды, если б трахался с кем-то на стороне, а мне бы пришло в голову, что Джоу может спросить у тебя, не знаешь ли ты, где я. И полно тебе, старина. Ты ведь тоже так поступаешь, прямо сейчас. Куда ты сегодня собрался? С кем встречаешься?

– Это не одно и то же. Я просто тебе не говорю, куда иду. Нельзя сравнивать молчание с намеренной ложью.

– Но и с правдой его тоже сравнивать нельзя, разве не так?

– Ну и что, черт возьми? Ты не имеешь права знать абсолютно все о моей личной жизни.

– Но я же твой лучший друг! – воскликнул я и посмотрел на Крейга, – Ты не забыл?

– Лучший друг среди всех мужчин, это точно.

– И кто твой лучший друг среди женщин?

– Ну, как насчет Никки?

– Никки?!

– Ага, я, между прочим, знаком с ней с самого ее рождения.

– Да, но…

– Мы с нею вместе пережили множество потрясающих событий, столько, что даже не пересчитать, были, конечно, и трудные времена, но с ней всегда чудо как интересно, а кроме того, она может быть забавной, заботливой, прекрасным слушателем, который все понимает… Что такое? В чем дело?

Я мотал головой.

– Ты должен отпустить девочку на свободу, Крейг. Согласен, она прекрасный друг и все такое, но…

– Я отпустил ее! – запротестовал Крейг, – Она теперь в Оксфорде. Ей там нравится, домой теперь ее затащишь с трудом, у нее столько друзей, что она не знает, что с ними делать. Да, может, у нее там уже было больше постельных партнеров, чем у меня за всю мою жизнь. Поверь, Кен, я рад за нее в связи со всем этим и вовсе не хочу ни в чем ее ограничивать. Но она останется навсегда моим лучшим другом.

– Прекрасно, – сказал я, – о’кей, но вряд ли тебя так уж веселит мысль о том, как она… с кем-то…

– Кен, у меня была уйма лет на подготовку к тому факту, что моя девочка рано или поздно начнет жить самостоятельной половой жизнью. Поверь, я много об этом думал. И… кое-что понял. Мы много об этом разговаривали. Мы, все трое. Никки предохраняется. Не для того мы ее воспитывали, чтобы она выросла дурочкой, – И он ткнул меня в колено указательным пальцем, – Однако все это о другом. А суть в том, что я сказал правду, когда говорил, что не собираюсь тебе кой о чем рассказывать. Я не…