Текст книги "Мертвый эфир"

Автор книги: Иэн М. Бэнкс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

– Эго прозвучало чертовски неподобающе, Фил, – прервала его Дебби, кладя очки на стол, такой большой, что он один занимал больше места, чем все помещение, в котором работали мы.

Из окон ее кабинета, расположенного почти на самом верху здания «Маут корпорейшн», открывался вид на прилегающую площадь и на тесно прилепившиеся одна к другой крыши Сохо, а за ними высилось щербатое лезвие высотки «Сентер-пойнт». Дебби едва стукнуло тридцать, но она казалась старше. Она была в хорошей физической форме, несколько коренаста, у нее были волосы мышиного цвета с русым отливом и утомленные, окруженные морщинками глаза.

– По правде сказать, не совсем понимаю, что тут можно найти неподобающего, – изрек Фил с таким видом, словно вел научную дискуссию о неких тонкостях земельного законодательства у древних этрусков или об исторической обоснованности оценки величины наносов на Желтой реке во времена династии Хань. – Мы дважды делаем необходимые оговорки, и в начале, и в конце. Никто не призывает: «Идите и убейте». Мы только говорим: «Никто на Западе не скажет: “Идите и убейте”».

Дебби пристально посмотрела на него.

– Это вопрос семантики, смысла.

– Нет; это… грамматика, – возразил Фил с таким видом, будто не представляет, как можно предполагать иное. И бросил в мою сторону беглый взгляд.

Конечно, дело касалось семантики, а не грамматики (я не мог этого не признать), но Дебби, одна из самых человечных менеджеров в корпорации «Маут» вообще и на радиостанции «В прямом эфире – столица!» в частности и отнюдь не невежда, не была достаточно подкована, чтобы уверенно оспорить подобную телегу. В такие моменты я прямо-таки обожал своего режиссера.

– Фил! – воскликнула Дебби и хлопнула по столу ладонью. Да так, что стоящий на нем плоский монитор зашатался, – Что, если кто-нибудь, а особенно мусульманин, включит радио уже после твоей первой «оговорки», в самом начале этой… этой филиппики, а затем выключит, глубоко оскорбленный… ты знаешь, как они это умеют – обижаться, обидятся так обидятся, если только поверят собственным ушам… так вот, что получится, если он не дослушает до конца? Что он может подумать о вашей трепотне?

– Да полно, – возразил Фил, – это все равно как спрашивать, что выйдет, если кто-то включит радио на словах «нога в ногу» после первого слога и выключит, не дослушав последнего. Тут практически та же самая ситуация, – Он развел руками.

– То одно слово, а тут целая речь.

–. Да, но принцип тот же, – упрямо настаивал Фил.

Дебби решила переключиться на меня.

– Кен, – заявила она, – даже для тебя…

– Дебби, – перебил я ее, поднимая руки, словно сдаюсь, – Мы всего-навсего пытаемся высказать нашу точку зрения относительно того, что видим вокруг.

– И чего же именно?

– Предрассудков и нетерпимости.

– Ну и как помогают бороться с нетерпимостью ваши оскорбления? И то, что после этого представители мусульманского совета орут на меня по телефону? Вы просто…

– А в прошлом месяце на нас наорал по телефону главный раввин, – вставил я.

– За прогон «Израиль как государство-изгой», – кивнул Фил.

– Ну и какого черта? – взвилась Дебби, – Вы что, пытаетесь мне доказать, будто оскорбить две религии лучше, чем одну?

– Во всяком случае, никакой предвзятости, – согласился я.

– Зато сплошная нетерпимость в отношении этнорелигиозных групп! – выкрикнула она, – И может быть, возбуждение религиозной и даже расовой ненависти к евреям и мусульманам!

– Ты к нам несправедлива, – запротестовал я. – Всякий раз, когда подворачивается возможность, мы оскорбляем и христиан. Недавно мы целую неделю представляли Христа психом со справкой.

– Но он был евреем! – взвизгнула Дебби. – И в исламе его тоже почитают как святого пророка.

– Одним камнем трех птиц! – выкрикнул я в ответ, – Чего в этом плохого?

– Все авраамические религии по очереди становились мишенью нашей язвительной, но справедливой критики, – вставил Фил, – Могу подтвердить документально.

Дебби перевела взгляд на меня.

– Это, ребята, не шутка. Уже были поджоги мечетей и синагог…

– Вы уверены? – осведомился Фил.

– …налюдей нападают из-за их «ближневосточной» внешности…

– Да, знаю. – Я сокрушенно покачал головой, – Бог знает, что творится; набрасываются на сикхов, приняв их за сторонников мусульманских террористов, – Я развел руками. – Но это же хорошо доказывает нашу главную мысль: фанатики – полные мудаки.

– Суть вот в чем, – раздраженно бросила Дебби, – какой-нибудь поганец из Национального фронта или Британской национальной партии может вслушаться в вашу безответственную болтовню повнимательнее, когда вы в очередной раз станете нападать на евреев или на мусульман, и это его очень вдохновит, Кен, черт бы тебя побрал, – Тут Дебби опять хлопнула рукой по столу, однако на сей раз не так сильно. Она надела очки и пристально на меня посмотрела, – Ты что, в самом деле этого хочешь?

Ее довод был действительно хорош, мы с Филом сами как раз опасались подобного.

– Вот почему мы просто обязаны всегда и везде нападать на глупость и фанатизм! – выпалил я. – Если мы сейчас прекратим это, создастся впечатление, будто те, на ком мы остановимся, и есть самые плохие парни.

– Что? – спросила Дебби, глядя на меня поверх очков, (она была совершенно права, последний мой довод не убедил даже меня самого).

– Думаю, это разумная мысль, – кивнул Фил.

– В таком случае вот вам еще два довода, джентльмены, – произнесла Дебби, поправив очки и придвинувшись поближе к столу, из-за которого с нами общалась, – Существует такая вещь, как лицензия на радиовещание и Совет по этике в средствах массовой информации. А еще есть рекламодатели. Именно они оплачивают все наши счета, и они способны отозвать свою рекламу даже быстрей, чем Совет – нашу лицензию. Некоторые уже так и сделали.

– Но их место заняли другие, – проговорил Фил, немного покраснев. И снял свои очки.

– Да, но платят они меньше, – произнесла Дебби голосом, в котором послышались стальные нотки.

– Расценки падают всюду, и уже целый год! – запротестовал Фил. И принялся протирать очки чистым носовым платком, – При нынешнем экономическом климате новые всегда окажутся ниже старых! Это…

– Кое-кто из очень солидных людей и крайне важных для нас клиентов обращался с жалобами к сэру Джейми, – произнесла Дебби сквозь зубы. (Должен сказать, что, к чести всех присутствующих, никто из нас троих в эту минуту даже не взглянул в сторону висящего на стене портрета Нашего Дорогого Владельца.) – На коктейлях. В его клубе. На собраниях совета директоров. Во время охоты на вальдшнепов. На благотворительных мероприятиях. По его мобильному и домашнему телефонам. И ему это не нравится. Не нравится настолько, что он всерьез взвешивает, что для него важней: ваша передача или его доброе имя. И как выдумаете, каким окажется его выбор? – Она откинулась назад, усевшись в кресло поглубже – Ребята, вы делаете для нас достаточно успешную передачу, но, в конце концов, из ста шестидесяти восьми часов нашего недельного вещания она занимает всего десять. До сих пор сэр Джейми вас покрывал, Кен и Фил, но он не может допустить, чтобы под ударом оказались не только наша радиостанция, но и репутация всей «Маут корпорейшн», не говоря уж о той доброй воле, которую он накапливал последние тридцать лет буквально с нуля.

Мы с Филом переглянулись.

– Боже мой, Дебби, – произнес Фил с дрожью в голосе, – неужели ты приказываешь нам сбавить обороты, если мы не хотим вылететь? Ты что, действительно имеешь в виду именно это? – Он снова надел очки.

– Никуда вы пока не вылетаете. Но речь идет не просто о том, чтобы сбавить обороты, а о том, чтобы возместить ущерб.

– Возместить? – жалобно охнул я.

– Особенно по части нападок на иудаизм и ислам.

– Так, значит, оттягиваться на христианстве можно? – предположил я; Дебби испепелила меня взглядом. – Ну? – Я вопрошающе протянул к ней руки.

– Как удачно все совпало, – заявил Фил. – А мы тут как раз получили интереснейшее предложение!

Может, впервые в жизни я убедительно изобразил удивление:

– Какое еще предложение?

Фил кивнул.

– Кен еще не знает, – пояснил он для Дебби.

– Не знаю?

– Пришло только вчера из «Горячих новостей».

(Я едва удержался, чтобы не спросить: «А ты не шутишь?»)

– Той новой передачи на четвертом канале? – спросила Дебби и прищурилась.

– Ну да, они запускают ее в пику «Вечерним новостям», – продолжал Фил.

– А разве они не думали заарканить для нее Паксмана?

– Кажется, так и было, но он отказался. Последний дошедший до меня слух гласил, что они задумали взять главными ведущими Кавана Латтон-Джеймса и Бетти Лейнг.

– Разве она сейчас работает не на «Скай»?

– Контракт заканчивается.

– Как бы то ни было… – Дебби махнула рукой.

– Как бы то ни было, – подхватил Фил, – пока они делают тренировочные прогоны, но с понедельника собираются уже выйти в эфир, а для этого им требуется что-нибудь ударное, спорное, такое, чтобы на первую полосу.

– А я думал, они меня тоже на тренировочный прогон зазывали, – отозвался я. (Но, едва закрыв рот, тут же осознал, что сморозил глупость; весьма возможно, Фил еще только прощупывал почву.)

– С этого разговор начинался, – ответил мой сообщник, – Но я их переубедил.

– Значит, Кена хотят уже на понедельник? – осведомилась Дебби.

– Если договоримся об условиях, – отозвался Фил.

Возможно, Дебби заметила на моем лице удивление.

– Но, Фил, ты же не агент Кена, черт тебя подери!

(И это было правдой, хотя порой Фил действительно оказывал мне подобные услуги. Мой настоящий агент Пол, сущий страдалец, всегда жаловался, что из-за моего неудобопонятно эксцентричного чистоплюйства в вопросах политики мне, по сути, нужен антиагент: человек, который стал бы отыскивать для меня фантастически высокооплачиваемую работу, которую я бы затем смог бодро и не моргнув глазом отвергнуть. Фактически, говорил он, если не считать краткого времени, когда дело доходило до обсуждения контракта с радиостанцией, мне хватило бы и автоответчика, который постоянно орал бы: «Нет!»)

– Я имел в виду, что мы будем настаивать на праве самостоятельно определять содержание передач и подбирать участников, – терпеливо пояснил Фил, – А то ведь как может быть: заходит Кен в студию, думая, что ему предстоит лишь поболтать о технике работы с микрофоном, а тут на него накидываются полдюжины оголтелых фанатиков-фундамента-листов самого разного толка, которых мы успели огорчить за прошедший год. Такое вполне может произойти, и мне нужно знать, что подобное не случится.

– А почему у Кена такой вид, будто… словом, такой вид?.. – И она указала на меня.

«Интересно, какой?» – подумалось мне. Я старался выглядеть по-деловому и невозмутимо.

Фил покосился на меня и продолжил:

– Вообще-то мы с Кеном это обсуждали. Уж больно часто телевизионщики подкатывались к нам и раньше. И это всегда оказывались либо какие-нибудь ублюдки-манипуляторы, либо совершенный хлам, либо, наоборот, звучало все заманчиво, но как только мы загорались, тут же все обламывалось: то они передумают, то вдруг выяснится, что кой о чем нам не сообщили. Вот мы и решили, что я стану работать с такими предложениями один, пока все не выяснится окончательно, и подключу Кена, только когда действительно будет о чем говорить, – Фил посмотрел на свои часы, – Если б не теперешняя встреча, мы бы с ним сейчас как раз беседовали на данную тему, – объявил он. (Хорошо еще не добавил «за пивом».) – Извини, Кен, что все вот так вываливаю.

В ответ я только махнул рукой.

– Итак… – произнесла Дебби таким тоном и с таким видом, будто в чем-то нас подозревает, – Что вы предлагаете?

– Дать им что-нибудь совершенно убойное, – ответил Фил.

Дебби по-прежнему одолевали сомнения, но она явно заинтересовалась.

– И чем вы собираетесь их убить?

– Они предложили, например, свести Кена с кем-нибудь из ультраправых христиан-арийцев, которые на полном серь-езе утверждают, будто фашисты не устраивали никакого холокоста и лагеря смерти были построены союзниками уже после войны.

Мы все трое переглянулись.

– Сначала я засомневался, – прибавил Фил. – Но потом подумал: а почему нет? Особенно с учетом того, что нас обвиняют – совершенно голословно – в предвзятости к исламу с иудаизмом, это может быть правильный ход. – Он отвернулся от Дебби и посмотрел на меня. – Но если тебя такая идея не греет, Кен, давай лучше сразу откажемся. Честно говоря, я сам не до конца уверен, стоит ли ввязываться.

– Еще как греет, – успокоил я его. – Долбаный отрицатель холокоста, говоришь? Кто-то из ультраправых христиан сам напрашивается? Так устроим ему взбучку! Какой уважающий себя воинствующий либерал откажется вонзить зубы в такое дерьмо?

Глаза Дебби сузились до крохотных щелочек.

– Ну что же, идея вроде как и вправду стоящая, – проговорила она, – только почему мне кажется, что мы опять вернулись к этому детскому саду, с которого начали: мол, единственный выход – это еще раз оскорбить христиан?

– Да чего там, – усмехнулся Фил, – этот злобный урод не больший христианин, чем сам Сатана. Он свихнулся на антисемитизме. Язык у него, может, и ничего подвешен, а на деле сущий псих. Кен же предстанет как защитник…

– Вы уверены, что он действительно сумасшедший? – спросила Дебби.

– Судите сами: он, к примеру, разделяет все более популярное в определенных арабских кругах мнение, будто события одиннадцатого сентября – это результат международного заговора сионистов, призванного дискредитировать ислам и развязать Шарону руки для борьбы с палестинцами. Но и по этой части все в полном порядке: арабов он ненавидит тоже. У парня целостная система взглядов, основывающаяся на тотальном превосходстве его расы, его религии и его половой ориентации; для него положительными являются лишь четыре определения: «нордический», «арийский», «христианин» и «натурал», все прочее – лишь отгенки зла.

По Филову тону – спокойному, рассудительному – я понял: он считает, что овладел ситуацией.

– И кто же он? Как его зовут?

– Фамилия Лоусон, а имя… Брайерли или что-то в этом роде…

Я слушал вполуха. И менно в ту минуту, когда Фил начал о нем рассказывать, мне в голову пришла потрясающая мысль. Меня осенило, как поступить. Теперь я точно знал, что сделаю с этим фашиствующим говнюком, если окажусь с ним в телеэфире.

Идея была что надо! Опасная идея, совершенно безумная; может, это означало, что и сам я немного спятил, но ничего: огонь иногда тоже тушат встречным огнем. Во рту пересохло, в повлажневших ладонях стало покалывать. Вот это круто, подумал я. Какая жутко красивая, светлая идея. Неужто я и вправду на такое осмелюсь?

– О’кей, но мне нужно проконсультироваться, – объявила наконец Дебби.

Очнувшись, я вернулся в реальный мир. Дебби решила отфутболить проблему наверх. Разумная женщина.

– Думаю, это мудро, – вставил Фил. Он взглянул на меня, и я кивнул. – Только надо бы узнать о принятом решении не позже пятницы, а еще лучше завтра.

– Решение будет, – пообещала Дебби.

Она оттолкнулась от письменного стола, и ее начальническое кресло – большое, черное, кожаное – катнулось назад. Похоже, мы были прощены.

– Дебби! – сказал я, вставая.

– Что еще?

– Пожалуйста, попробуй максимально четко втолковать всем, с кем станешь говорить, что мне действительно хочется это сделать. Я на это запал. По-моему, это важно.

Фил посмотрел на меня, нахмурившись, затем улыбнулся Дебби.

– Я вам дам знать, – подвела итог Дебби. – А пока мы все будем крайне признательны, если вы воздержитесь от оскорбления каких бы то ни было этнических или религиозных групп. Сможете сделать для нас такую малость?

– Во всяком случае, можем попробовать, – весело отозвался Фил.

– Вот дерьмо!

– Да нет, все в порядке, – успокоил меня Фил уже в коридоре, по которому мы возвращались к себе; он был широкий, на стенах висели вставленные в рамки таблички, «золотые» диски, дипломы победителей и благодарственные письма, ни одно из которых не касалось меня. – Это не баг, это фича.

– Надеюсь, ты не на месте все сочинил?

– Конечно нет, балда, – Словечко «балда», еще в начале семидесятых выпавшее, на мой взгляд, у большинства людей из списка сколько-нибудь убедительных ругательств, у Фила являлось самым крепким выражением, – Дай-ка я брякну ребятам из «Горячих новостей» до того, как завалимся в паб. – Когда’ мы вошли в лифт, он посмотрел на меня и нахмурился, – Даже не подозревал, Кен, что ты так загоришься.

Я не собирался рассказывать ему о своей идее. Чем позже он о ней узнает, тем ему же будет лучше.

– Ну да, меня так и величают: Кен-Огонь.

– Не ври, не величают.

Глава 3
В низовье Темзы и наверху небоскреба

– Вот я и говорю, что все эти слюнявые отрицатели холокоста просто не решаются зайти достаточно далеко. На самом деле не только холокоста никогда не было и не только лагеря смерти являются липой, а и вся Вторая мировая война сплошной подлог, миф. Оккупация Парижа? Воздушная битва за Британию? Кампания в Северной Африке? Конвои и подлодки? План «Барбаросса»? Сталинград? Курск? Многотысячные налеты наших бомбардировщиков на Германию? Высадка в Нормандии? Падение Берлина? Сингапур? Пирл-Харбор? Остров Мидуэй? Хиросима и Нагасаки? Ничего этого в действительности не произошло! Сплошные спецэффекты и вранье. Эй вы, ребята преклонного возраста, помните, как сильно ваши сборные «спитфайры» и «ланкастеры» были похожи на самолеты в документальной хронике? Это потому, что там «летали» такие же модели. А всякие там старые аэродромы, железобетонные танковые надолбы, следы так называемых бомбардировок? Все построено после войны!

Сперва на лице у девушки отразилось недоумение, потом она рассмеялась.

– Что за бред?

Я чокнулся о ее стакан своим.

– Вот в том-то и дело. А теперь подумайте сами, что за слабаки эти неонацисты. Им бы так прямо и заявить: «Да, мы убили шесть миллионов, жаль, что не больше», а не заниматься мелочовкой, споря до хрипоты, один там погиб миллион или два, и уж конечно, не хныкать, что их гребаного Гитлера, мол, недооценили.

– Но вы все-таки точно не верите в то, что сейчас наговорили?

– Ну а у вас-то с головой как? – фыркнул я, – Разумеется нет! Просто стебусь над фашизоидами.

– Так, значит, телепередача будет как раз об этом?

– Вот именно. В студию собираются привести одного из таких придурков, чтобы я с ним устроил «дебаты».

– Можно ли вообще озвучивать такое в эфире национального телевидения?

– Спросите не у меня, а у ребят с Четвертого телеканала, – предложил я и сделал большой глоток. – А как по мне, так да, и можно, и нужно. Такое вонючее дерьмо нельзя спрятать где-нибудь в укромном уголке, оно непременно вылезет. Лучше самим признать его существование и вытащить на солнышко. Мне хочется знать, кто эти люди, где живут и чем занимаются, – продолжил я, допив до дна стакан. – И неудивительно, что эти трусливые хорьки так любят интернет. Можно ведь писать любую злобную чушь, не опасаясь получить за это по голове, потому что там легко спрятаться. Интернет – первоклассное убежище для хулиганов, лгунов и трусов.

Мы сидели на Холлен-стрит, в «Золотой ветви», куда обычно заходили чего-нибудь выпить после передачи. «Ветвь» была одним из, что называется, «базовых» пабов Центрального Лондона; назови ее «бухаловкой» – и это не прозвучит ни лестью, ни оскорблением. «Ветвь» не гналась за модой и редко была переполнена до такой степени, чтобы место оставалось только стоячее (разве что ранним вечером в пятницу и поздним в субботу); прибавьте вполне приемлемый музыкальный автомат, простую, удобоваримую еду, всего одного «однорукого бандита» – да и того, чтоб не путался под ногами, поставили под лестницей, ведущей на второй этаж, в маленький бар для спецмероприятий, – а также солидный, без риска выбор напитков.

В этом месте не имелось завсегдатаев какого-либо особого сорта. Наоборот, здесь можно было встретить кого угодно: работяг в пыльных башмаках и заляпанных краской спецовках, рекламшиков, всяких околотеатральных деятелей, туристов, мелких служащих, тружеников музыкального и кинобизнеса, зашедших погреться бомжей, подолгу сидящих над полпинтой, официантов из близлежащих ресторанов и баров пошикарнее, одну-двух девиц из порношоу и, наконец, таких, как мы. Захаживал сюда и один наркодилер, правда, не барыжил, а просто чтобы спокойно выпить. Раз в месяц или около того сюда заглядывали копы – все ли, мол, в порядке – и шли патрулировать дальше.

Хозяйничала тут грубоватая, громкоголосая толстуха по имени Клара. Этакая наполовину португальская бабушка с хрипловатым сухим смехом, тратившая на наркотики фунтов по шестьдесят в день. Ни один из моих знакомых никогда ее не видел без непременного головного убора, сильно напоминающего тюрбан, зеленого или желтого, и вот уже более двадцати лет сменяющие друг друга поколения завсегдатаев бились об заклад, лысая у нее под тюрбаном голова или нет. Ставки все время менялись. Последний раз, когда я справлялся, ставки принимались из расчета шестьдесят пять к тридцати пяти в пользу плешивости; я тоже поставил – и получил бы пять фунтов, окажись это не так.

– Заказать вам выпить?

– Спасибо. «WKD-синий» [33]33
  WKD Blue – слабоалкогольный коктейль (т. н. алкопоп) из водки с фруктовыми вкусовыми добавками, синего цвета, в бутылке емкостью 275 мл.
  «It’s the economy, stupid» – неформальный предвыборный лозунг, под которым Билл Клинтон одержал победу над Джорджем Бушем-старшим в 1992 г.; придуман Джеймсом Карвиллом – начальником предвыборного штаба Клинтона.


[Закрыть], если не сложно. Ваше здоровье!

– Простите, но я еще не знаю вашего имени, – сказал я девушке, делая знаки Кларе, чтобы подошла.

– Таня. – Она протянула мне ладошку.

– Кен. Вот мы и познакомились, Таня.

Началось с того, что она подслушала наш с Филом разговор о «Горячих новостях». Я увидел, как она смотрит на нас широко раскрытыми глазами, тоже посмотрел на нее, а она не отвела взгляд. Думаю, из всей нашей с Филом беседы она разобрала лишь некоторые характерные расистские фразочки и теперь взвешивала, как лучше поступить: молча выйти на улицу или сперва плеснуть нам в лицо пивом, а потом убежать.

– Все о’кей, – заверил я ее через плечо Фила. – На самом деле мы истые либералы, и сейчас один из тех редких случаев, когда все это и вправду звучит не так страшно, как кажется.

Таня оказалась на четверть еврейкой, отчасти оттого она и приняла то, что, как ей казалось, услышала, так близко к сердцу. Она работала на киностудии на Уордор-стрит. В этом я почти не сомневался, так как Фил в течение нескольких минут допрашивал ее о кинематографии. С пристрастием, хотя и довольно деликатно. Видите ли, Филу втемяшилась параноидальная мысль, будто беспринципные журналюги из таблоидов пронюхали, что мы частенько выпиваем в «Золотой ветви», и хотят накопать на нас компромат, почему-то считая нас достойными такой чести, так что вполне способны подослать провокатора, который станет подбивать меня на опрометчивое высказывание, и я таки ляпну какую-нибудь глупость, не заподозрив, что разговор записывается, и приняв за нормального человека кого-то из вшивых прохвостов с диктофоном за пазухой.

Если принять во внимание, что я могу ляпнуть, даже прекрасно зная, что все записывается и мы в эфире, его опасения выглядят по меньшей мере странно, а вот тем не менее.

Как бы там ни было, но Таня, похоже, благополучно прошла его проверку на вшивость, и он потерял к ней всякий интерес, когда в паб ввалилась ватага ребят, с которыми мы делаем нашу передачу, вместе с гогочущей ассистенткой.

Таня была невысокого роста, стройная и находилась в постоянном движении, словно пританцовывала; она раскачивалась из стороны в сторону, сама этого не замечая, медленно и ритмично, подобно колыханию водорослей под поверхностью вяло текущей извилистой реки. Мне довелось наблюдать девушек, которые вели себя точно так же – под экстази, но в данном случае, по-моему, обошлось без таблеток. У нее были большие серо-зеленоватые глаза и черные волосы, уложенные короткими шипами.

В итоге с нами завис народ с нашей передачи и еще двое с передачи Тимми Мэнна, которая шла сразу после нашей; правда, сам старина Тимми не удостоил. Все расселись за нашим любимым круглым столом в дальнем углу пивной, и понеслось. Я, как мне казалось, прекрасно поладил с Таней, которая смеялась всем моим анекдотам и пару раз клала руку мне на плечо. Сперва-то планировалось, что вечером я встречу Джоу и мы сходим в кино, но потом все пришлось отменить – у Джоу приключился еще один кризис, связанный с «Аддиктой», – и я уже начинал подумывать о том, не прощупать ли почву с Таней.

Таня потягивала свой «WKD-синий», а я, заправившись двумя-тремя пинтами «Фуллера», перешел на виски, но последние два круга мухлевал. Когда никто не смотрел, я опускал стакан пониже и незаметно переворачивал под стулом, поливая древний и довольно замусоленный ковер. Черт побери, стопарики по двадцать пять граммов отличного виски, неразведенного – может, даже испарялось, не долетев до пола! Но я не мог позволить себе напиться. Если начнет что-нибудь вытанцовываться с милашкой Таней, лучше бы мне находиться в состоянии, в котором я сумею это оценить.

Но, как оказалось, мне ничего не светило: у Тани на шесть была назначена встреча с подругами, отговорить ее мне, к сожалению, не удалось. Я даже проводил ее до дверей и вывел на улицу. Она дала мне номер мобильника и поспешила к станции метро «Тотнем-Корт-роуд». Когда она растворилась в наступавших сумерках, я вздохнул и посмотрел на дисплей своей «моторолы», где еще светился ее номер.

Экранчик моего сотового погас, и я вернулся вовнутрь.

Наше застолье начало распадаться, когда его участники стали уходить, чтобы не опоздать – кто на автобус, кто на поезд, а кто и попросту на метро. Мы с Филом заглянули еще в «Тадж», торгующий навынос недорогой индийский ресторанчик, расположенный тут же за углом, а затем разошлись каждый в свою сторону. Я ощущал себя достаточно трезвым, чтобы сесть за руль, но в то же время понимал, что это не так, а потому оставил старушку Ленди на стоянке «Маут корпорейшн» и отправился домой на такси, с трудом выдержав по дороге очередную лекцию о превосходстве здоровой карибской кухни перед сомнительной индо-пакистанской жратвой, прочтенную мне Джеффом, шофером с Ямайки; судьба всегда сводит меня с ним, стоит только прикупить курятины под соусом карри или истекающую жиром коробку с кебабом.

– Моя тачка теперь провоняет, чувак!

– Вот тебе лишние пять фунтов, мой добрый друг, помаши ими в воздухе, и они разгонят дикую вонь Индостана.

Джефф счел мою шутку настолько забавной, что, выехав на Лотс-роуд, запалил огромный косяк и принялся, гогоча, выпускать клубы густого конопляного дыма.

Иногда я говорю людям, что мой дом стоит на приколе. Дело в том, что я обитаю в переоборудованной под жилье барже, пришвартованной к пристани Челси-Уорф. Когда-то баржа принадлежала сэру Джейми, у которого в Лондоне было несколько самых разных гнездышек в те времена, когда он еще пытался косить под Ричарда Брэнсона [34]34
  Ричард Брэнсон (р. 1950) – британский предприниматель, «хиппи-миллиардер» и мастер эпатажа, основатель корпорации Virgin, которая включает в себя около 350 филиалов: музыкальные магазины, авиа– и железнодорожные компании, радиостанцию, издательство, гоночную команду и т. п. Ведет собственное ток-шоу, неоднократно пытался побить мировые рекорды скорости.


[Закрыть](кстати, тогда он даже отпустил характерную бородку, но быстро сменил ее на серьгу и прихваченный на затылке пучок волос, полностью уступив привилегию разведения пышной растительности на лице единственному и неповторимому Бородачу Большого Бизнеса). «Краса Темпля» была старым капитально переоборудованным каботажным суденышком. Она по-прежнему принадлежала «Маут корпорейшн» и сдавалась мне в аренду, причем по невиданно гуманным расценкам. С тех пор как я начал вести передачу, выходящую в утренний прайм-тайм, со мной заключили поистине царский контракт, так что я мог бы платить за мое корыто и по рыночным расценкам, но дешевизна всегда имеет свою привлекательную сторону, хотя Фил не преминул указать, что сэр Джейми таким образом старается покрепче привязать меня к своей колеснице: ведь если меня лишат дневного эфира, я потеряю и престижный плавучий дом, и престижный адрес – Челси есть Челси.

Стоял прилив, и вода поднялась у пристани, по которой я шел к «Красе Темпля» мимо других подобных жилищ; вдвух из них горел свет, и оттуда доносилась музыка. С верховьев Темзы дул ветерок, смешанный с брызгами начинавшегося дождя. По железнодорожному мосту Баттерси прогрохотал поезд. Между мной и мостом высился, мерцая в ночи желтоватым светом, недостроенный фасад нового пафосного здания на набережной Челси-Рич. На реке было тихо, шум городского транспорта сюда почти не доносился. Прилив означал также отсутствие вони – неприятная сторона жизни на плаву состоит в том, что во время отлива дно Темзы обнажается, и придонный ил смердит, особенно в летнюю жару, всевозможными первобытными останками и чуть ли не допотопным дерьмом. Возможно, потому что именно этим он и является.

Несмотря на дождь и ноющую пустоту в животе, я остановился у палубной надстройки с ключом в одной руке, с остывающей курицей в другой и простоял так минуты две, глядя на черную воду, ибо вдруг ощутил себя немного одиноким, но затем – почти сразу, добавлю в свою защиту, – устыдился подобного приступа жалости к самому себе. Приглушенный гул никогда не засыпающего города лился откуда-то с покрытых белесыми разводами небес, и я тщетно пытался расслышать темную струящуюся музыку речной воды.

Из окна моей спальни в родительском доме в Хеленсбур-ге, что стоит на северном берегу Клайда в тридцати километрах ниже по течению от Глазго, была видна река. Я рос, наблюдая, как вдалеке, в Гриноке, постепенно исчезают из пейзажа краны по мере закрытия верфей; позднее на их месте выросли офисы, магазины, жилые здания и развлекательные центры, но к тому времени мы уже перебрались в Глазго, чтобы жить поближе к зубоврачебному кабинету, который отец открыл в центре города. Наша квартира в бельэтаже в зеленом районе Саутсайд оказалась просторной – у моего брата Иэна и у меня появились комнаты вдвое больше, чем в нашем одноэтажном домике в Хеленсбурге, – но вид за окном изменился: широкая, с трехрядным движением, улица с припаркованными у проезжей части машинами, а с другой стороны такие же высокие доходные дома, как и наш. Мне не хватало вида на реку и на холмы даже больше, чем я ожидал.

Мы с Джоу повстречались на речном прогулочном катере одной летней душной ночью, а с Селией – в новом, с иголочки, пентхаусе сэра Джейми наверху высотного здания Лайм-хаус-тауэр, во время грозы.

– Ты, что ли, спел тот кавер Кэта Стивенса [35]35
  Cat Stevens (Стивен Деметр Гиоргиу, р. 1948) – популярный английский автор-исполнитель, выступаете 1966 г. В 1979 г. покинул сцену, приняв ислам и взяв новое имя – Юсуф Ислам, и посвятил себя просветительской и благотворительной деятельности в мусульманском сообществе; несколько раз обвинялся газетчиками в поддержке фундаментализма (после объявления аятоллой Хомейни фетвы Салману Рушди и после событий 11 сентября), подавал на них в суд за клевету и всегда выигрывал. В 2006 г. вернулся на сцену и уже выпустил два новых альбома.


[Закрыть]. Разве тебя еще не засудили?

Был конец лета двухтысячного года. В то время моя программа на радиоканале «В прямом эфире – столица!» еще выходила в эфир незадолго до полуночи. Мы стояли с моим тогдашним режиссером на корме прогулочного теплохода, плывущего по Темзе, и обсуждали последний выпуск. Одновременно мы наблюдали, как уплывают вдаль металлические щиты «Барьера» – построенной поперек Темзы раздвижной дамбы, защищающей Лондон от наводнений; каждая из мно гочисленных секций – как тонущий корабль, задравший нос; последние отблески рубинового заката еще догорали на их форштевнях, когда к нам подошло коротко остриженное блондинистое создание с огромным количеством металлических колец на самых различных частях лица и вклинилось между нами.