Текст книги "Особые приметы"

Автор книги: Хуан Гойтисоло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

– Спасибо.

– Больше всего привлекает меня в людях этого типа их поразительная изобретательность… Вы удивляетесь?.. Дон Гонсало прежде всего – творец идей, человек, необычайно чуткий ко всем новшествам и запросам; прагматик, который умеет увидеть собственную выгоду в любой ситуации или конъюнктуре. На днях зашел разговор о вас, и он сказал мне: «Для меня безразлично – коммунист, анархист или что там еще, мне все равно. Одного я не прощаю – когда проигрывают. Будь я знаком со Сталиным, я уверен, мы бы с ним нашли общий язык. Но Сталин – это одно, а те, кто его терпел, – другое. Мир принадлежит и всегда будет принадлежать людям с головой».

– Я вижу, вам понравилось вино, – сказала жена, наливая Антонио новую рюмку.

– И потом я считаю дона Гонсало человеком гуманным в полном смысле слова. Простой народ, глядя со стороны, считает его жестким, но люди ошибаются. Мы, которые имеем удовольствие общаться с ним часто, знаем такие стороны его жизни, о которых другие и не подозревают: он примерный отец семейства, всей душой предан жене и детям, он так внимателен и мил с гостями… У меня были случаи убедиться в его исключительной доброте, поистине трогательной… Не знаю, известно ли вам, что каждый месяц он посылает чек в сиротский приют в Мурсии. Поверьте мне, его щедрость безгранична.

– Ой, сколько вы пьете!

К концу ужина Антонио почувствовал, что он пьян, и слова доктора доходили до него словно в ватной обертке, отчего казались однообразными и бесцветными. Женщина по-прежнему не спускала с него холодно-любопытных глаз, и когда они все трое поднялись из-за стола пить кофе, Антонио, отговорившись спешным делом, распрощался.

Воздух, свежий и бодрящий, словно ласка, заполнил легкие. Люди рано разошлись по домам, и на террасах кафе было пусто. Селение вдруг представилось ему гигантским кладбищем, где каждое окно было могилой, каждое здание – мавзолеем мечты или надежды. Страна не ощущала, как текут дни, а их дни, дни, отведенные детям этой страны, были ужасающе быстротечны.

Приторный винный привкус во рту мешал думать: куда идти? Что делать? Как отомстить? Дикая и невозделанная, залитая солнцем земля, сколько еще поколений из его племени должны потерпеть поражение? Сколько дней, сколько недель, месяцев, лет еще будет она необитаемой? Он прошел через площадь перед статуей Скорбящей богоматери работы Салсильо. Распятый бог его предков не спал: раскинув мертвые руки, караулил пустоту. Немой и бесчувственный к людской боли, этот бог бесстыдно, точно пиявка, питался бесполезными молитвами людей. Антонио быстро пошел по круто идущей вверх улочке и, пройдя немного, остановился и спросил у молодого парня, как найти проститутку.

– Второй поворот направо, приятель. Домик с фонарем.

Он колотил в дверь кулаком, и скоро ему открыла крепкая девушка, краснощекая, с каштановыми волосами и ярко накрашенными губами. Увидев его, она прижала руку ко рту, еле удерживаясь, чтобы не рассмеяться. Она заперла за ним на задвижку и остановилась, наклонив голову и уставившись в землю, точно от стыда и смущения.

– Что такое? – спросил Антонио.

– Ничего, – пробормотала она. – Напугалась.

– Из-за бороды?

– Я знаю, кто вы такой и почему приехали в селение… На днях я видела вас издали еще с одним сеньором… Вот бы уж не подумала…

– Что не подумала?

– Не знаю… Мне про вас рассказывали… В жизни не подумала бы, что увижу вас здесь… – Девушка смущенно улыбнулась. – Ой, да мне на вас и смотреть-то боязно…

– Я пришел не для того, чтобы ты на меня смотрела.

– Не для того, сеньор.

– Ну, иди, делай свое дело и помалкивай…

Четверг, 21-е. В 9.30 появляется Горилла. В 12.30 он входит в бар «Пичи», где уже находятся Цыган и Синий. В 12.55 они выходят втроем, и на улице Вильядомат Цыган останавливается поговорить с человеком, которого назовем Гималайя. Через пять минут они расходятся, и Гималайя садится в «сеат-600» Б-147201. Цыган и Синий теряются из виду. Горилла идет на вокзал MCA и бросает в почтовый ящик письмо. Наши сотрудники вскрыли письмо, в конверте – торговая реклама на имя Карлоса Ореля, Перпиньян, улица Ветрак, 20, проживавшего ранее в Альмогаваресе, улица Премья-де-Мар, 8. Сотрудники, следовавшие за Гого, сообщают, что она пересекла границу без происшествий; удалось сфотографировать ее паспорт.

Пятница, 22-е. В 1.15 приезжает Горилла и идет в мастерскую к Синему. Вместе они идут в бар «Пичи». Потом расходятся, и Горилла пешком идет по улице Энтенса, до перекрестка улицы Инфанты Карлоты и шоссе Саррьа. В 11.45 он встречается с Цыганом в баре «Руэдо». Они идут по улице Лондрес и на углу улицы Урхель вступают в разговор с человеком, которого назовем Смуглый: 35 лет, рост 166 см, худощавый, черноволосый. Они идут в бар «Коломбиа». Смуглый достает из папки бумагу и показывает ее Горилле. Слышали, как тот сказал Смуглому: «Все равно – один или много». В 14.30 они прощаются, и Смуглый идет на улицу Травесера-де-лас-Кортс, 390. Цыган и Горилла остаются вдвоем. Заходят пообедать в ресторан. Горилла передает Цыгану портфель черного цвета. Не спеша они спускаются по улице Урхель и идут к «Пичи». Заходят в бар, там Синий с Кудрявым пьют кофе. В 17 часов Горилла с Цыганом выходят из бара, в 17.45 выходят Кудрявый и Синий. Синий идет к себе в мастерскую, Кудрявый – на проспект Хосе-Антонио. Через несколько минут он теряется из виду в уличном движении.

Вторник, 26-е. В 8.30 Горилла с Сойкой едут на такси с чемоданами в Альмогаварес, Премья де Мар, дом 8, на старую квартиру Карлоса Ауреля. Через два часа Горилла со светлым портфелем садится на поезд, на площади Паласио берет такси и едет в мастерскую к Синему. Вместе они идут в бар «Пичи», через пять минут выходят обратно, и Горилла идет на перекресток улиц Рокафорт – Арагон. Как только он доходит до этого места, рядом с ним останавливается «пежо» № 4703 Р1-75. Время – 12.01. Из машины выходят женщина и мужчина, мужчина похож на иностранца, обозначим их соответственно Эскучи и Кокто. Эскучи обнимает и целует Гориллу. Кокто пожимает ему руку, потом лезет в машину и достает чемодан. Светлый портфель, должно быть, остается в машине, потому что больше его не видели. Эскучи и Горилла останавливают такси и отвозят чемодан на квартиру к Цыгану. Оставив машину на стоянке рядом с магазином «Эль-Агила», Кокто прогуливается один по центру (похоже, он хорошо знает город) и пьет аперитив в баре «Эстудиантиль». В 15.30 Горилла входит в мастерскую к Синему. Приезжает Кокто; Синий заводит «пежо» в мастерскую и опускает металлическую штору на входной двери. Горилла и Кокто находятся внутри около получаса, а Синий между тем сторожит на улице. Затем Горилла и Кокто выходят, выводят машину и едут на площадь Испании, к Паралело, и немного спустя теряются в уличном движении.

Вторник, 26-е. Эскучи оказалась Эулалией Миральес Бадиа, арестованной в 1947 году и переданной особому Трибуналу, разбиравшему дела масонских и коммунистических организаций, за то, что работала связной в ЕСПК; в 51-м году была освобождена и через два года уехала во Францию. Кокто – Роже Даниэль Алеви, родившийся в 1916 году в Оране, по национальности француз, паспорт № 847321, выданный в Париже 15 июля 56-го года; выяснилось, что 14 апреля 60-го года он был зарегистрирован в отеле «Рехина», Барселона, судя по чему можно предположить, что пребывание его в нашем городе уже тогда было связано с выполнением некоего подпольного задания.

Что же делал ты в то время, когда твои друзья кинулись в политику?

Рекомендательное письмо знакомого мецената – латиноамериканца – открыло перед тобою двери домов левой парижской интеллигенции, и прием, оказанный этими щедрыми душою мужчинами и женщинами, слегка льстил твоему тщеславию. Тебе вспомнилась первая встреча с Морисом Тессье (аскетическое лицо, открытый взгляд, сдержанные жесты римского прелата) в кабинете влиятельного издательства на Рив-Гош (ковер на полу, на полках – книги в роскошных переплетах, склонившаяся над «ремингтоном» прелестная белокурая секретарша), и то волнение, которое охватило тебя, когда ты заметил страстный интерес собеседника к твоему рассказу, теперь вызывает у тебя снисходительную улыбку. (Испанские дела нынче не в моде, думаешь ты, и Тессье со своими друзьями, без сомнения, ратуют сейчас за мятежных борцов Анголы или Вьетнама.)

В конце продолжительной беседы он назвал своей секретарше номер телефона и, подождав ее знака, поднял трубку: «Allô… Josette?»[50]50
  Алло… Жозетт? (франц.)


[Закрыть] Ты с восхищением разглядывал алтарь этого храма культуры, освященный безмолвным присутствием писателей, которыми ты пылко восторгался в юности и которые теперь, возведенные в прославленный пантеон бессмертных, продолжали с фотографий, на которых они застыли в строгих позах, наблюдать за порядком и исправным ведением дела в этом доме, пытливо вглядывались в гостей и пролаз, время от времени появлявшихся здесь.

«Oui. C’est un jeune intellectuel de Barcelone… Un garçon tout à fait révolté contre le Régime… Son expérience est des plus intéressantes… Oui, il parle français… Nous pouvons lui organiser une rencontre avec les Cazalis…»[51]51
  Да. Это молодой интеллигент из Барселоны… Юноша совершенно не приемлющий режима… Он рассказывает чрезвычайно интересные вещи… Да, говорит по-французски… Мы можем устроить ему встречу с Казалисами… (франц.)


[Закрыть] Голос у Тессье был мягкий и звучный, и казалось, суровые писатели с фотографий на стенах издали одобряли его слова: мимолетный отблеск улыбки или едва заметное подмигивание, означавшие довольство и полное взаимопонимание, время от времени, казалось, оживляли застывшее и холодное выражение их лиц.

Ты вышел на улицу; от счастья кружилась голова, и ты не мог отделаться от гипнотического влияния этого независимого и вожделенного мира, от радостного ощущения, что ты заполучил ключ от входа и пожизненное место под солнцем (твой актерский инстинкт чуточку все приукрасил и, вслушиваясь в перипетии своей биографии, ты попал в ловушку собственных чувств).

Несколько дней спустя (стояла середина сентября, и листья на деревьях желтели) ты поднялся по устланной ковром лестнице в квартиру семейства Тессье и с бьющимся сердцем позвонил у дверей. Хозяин дома встретил тебя с заговорщической улыбкой и представил тебе по очереди всех гостей: Бернар Казалис и его жена Леон, критик Робер Нуво, Мари Пьер Дрейфюс, Жерар Бонди и другие, чьи имена ты забыл; всех собравшихся за этим столом роднило тонкое и неясное сходство, словно все они были родственниками, многие из них загорели, потому что недавно вернулись из отпуска, который проводили, как ты потом узнал, купаясь в море и лежа под солнцем Испании.

– J’ai parlé de vous à Cazalis. C’est un ancien surréaliste, il l’est toujours d’ailleurs bien que depuis la guerre il a rompu avec le groupe de Breton. Il a milité aussi deux ans dans le Parti et il a écrit un très beau récit sur cette expérience… Maintenant il s’intéresse surtout aux philosophies de l’Orient… Connaissez-vous son essai sur Michaux et l’univers de la drogue?

– Non.

– C’est un livre tout à fait remarquable… Le mois dernier mon ami est allé en Espagne avec sa femme et il est revenu bouleversé. Il voudrait faire quelque chose, comme nous tous, mais il nous faut évidemment, l’accord des Espagnols… Quelles possibilités voyez-vous/à une aide extérieure à votre mouvement de Résistance?[52]52
  – Я говорил о вас с Казалисом… Это старый сюрреалист, он и по сей день им остается, хотя после войны порвал с группой Бретона. Он два года был членом партии. Написал прекрасный рассказ об этом… Сейчас он больше всего интересуется восточной философией. Вы знаете его эссе о Мишо и о мире наркоманов?
  – Нет.
  – Это очень значительное произведение… В прошлом месяце мой друг вместе с женою поехал в Испанию и вернулся оттуда потрясенный. Он хотел бы, как все мы, что-нибудь сделать, но нам, понятно, нужно согласие самих испанцев… Какие вы видите возможности внешней помощи вашему движению Сопротивления? (франц.)


[Закрыть] – прошептал Тессье, тихонько беря тебя под руку.

Восемь лет прошло с тех пор, но твоя прихотливая память до сих пор хранила точное и четкое воспоминание о том ужине в строгом особняке на улице Сольферино: прямоугольный стол, la salade niçoise у el canard aux olives[53]53
  Салат по-ниццки и утка с маслинами (франц.)


[Закрыть], анализ интеллектуальной эволюции испанской молодежи и умопомрачительное количество выпитого вами божоле.

– Alors, d’après vous, le communscme a une grande prise sur nouvelles générations universitaires?..[54]54
  – Значит, вы считаете, коммунизм имеет большое влияние на новые поколения студентов?.. (франц.)


[Закрыть]

– …

– C’est normal. J’irai plus loin et je dirai même que c’est absolument nécessaire… L’expérience ne s’hérite pas. Les jeunes doivent apprendre par eux-mêmes, vous comprenez?

– …

– Rassurez-vous, cher ami. Nous avons tous passés par là. C’est une exigence à laquelle aucun de nous a pu se soustraire…[55]55
  – Это нормально. Я даже скажу больше – это совершенно необходимо… Опыт не наследуется. Молодые должны учиться сами. Вы понимаете?
  – …
  – Не беспокойтесь, дорогой друг. Мы все прошли через это. Этому каждый из нас должен отдать дань… (франц.)


[Закрыть]

Казалис говорил спокойно, обратив к тебе свое лицо не то заклинателя змей, не то астронома, не то мандарина, а его тонкие руки между тем осторожно поднимали рюмку с вином и голубые глаза оценивали тебя неумолимым взглядом, точно ставя диагноз.

– Qu’est-ce que nous pouvons faire pour vous?.. Vous connaissez, j’imagine, le rôle du Front Populaire dans la guerre civile espagnole… Une trahison que nous avons payé très cher, hélas!.. Nous nous sentons tous un peu coupables… La survie d’un tel Régime en 1955 est vraiment impensable. C’est un scandale au sens propre du mot et il faut bien que ce scandale cesse… Nons avons vu Franco aux arennes de San Sebastián. Nous étions á une trentaine de metres de lui et personne nous a fouille… L’attentat nous a paru parfaitement possible. Il faudrait seulement se mettre d’accord avec un groupe d’Espagnols. Peutêtre pourriez-vous nous donner des renseignements utiles…[56]56
  – Что мы можем для вас делать?.. Я полагаю, вы знаете, какую роль сыграл Народный фронт в испанской гражданской войне… Предательство, за которое мы, увы, очень дорого заплатили… Все мы чувствуем себя немного виноватыми… Поистине непостижимо, что в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году этот режим еще существует. Это позор в полном смысле слова, и с ним надо покончить… Мы видели Франко на арене в Сан-Себастьяне. Мы находились примерно в тридцати метрах от него, и никто нас не обыскивал… Покушение на него казалось нам делом вполне возможным. Нужно только договориться с группой испанцев. Возможно, вы могли бы сообщить нам полезные данные… (франц.)


[Закрыть]

Сотрапезники внимательно разглядывали тебя, а ты пытался объяснить цели и планы твоих друзей: ты рассказывал о попытках пропагандистской работы, о научных семинарах, об информационных киноклубах. Когда ты закончил, бутылки боложе были пусты, и Жозетт Тессье пошла в погреб за новыми. Наступило короткое молчание.

– Si je vous comprends bien vous êtes encore dans une phase préparatoiry, – сказал Казалис ласково.

– Oui, c’est ça.

– Vous n’êtes pas en contact avec des groupes plus radicalisés?

– Non, pas encore.

– Mais je pense bien qu’ils existent, n’est-ce pas?

– Sans doute.

– Voilà le problème. Comment les contacter? Connaissezvous une filière quelconque pour arriver jusqu’à eux?[57]57
  – Если я правильно понял, у вас еще подготовительный период…
  – Да, так оно и есть.
  – Вы не поддерживаете связь с радикальными группами?
  – Нет, пока еще нет.
  – Но, я полагаю, такие группы существуют?
  – Несомненно.
  – В этом все дело. Как с ними связаться? Может, вы знаете какую-нибудь группу, которая помогла бы установить с ними контакт?


[Закрыть]

Снова все взгляды устремились на тебя, и ты объяснил, что возможности добиться успеха при помощи акта насилия кажутся тебе чрезвычайно незначительными. Страна до сих пор еще живет под знаком проигранной гражданской войны, большинство политических группировок приспосабливают свою стратегию к мирным целям, и, судя по всему, на долгий срок. Тебя перебили:

– Et les anarchistes?

– Eux aussi.

– Au cours de mon voyage en Espagne j’ai pu constater que la classe ouvrière n’avait pas dépassé le stade des revendications purement économiques. Comment comptezvous donner à ses protestations un contenu révolutionnaire?

– Ça c’est le problème de notre époque. Une fois émoussée l’urgence née de la misére le prolétariat tend à s’endormir. Vous voyez bien les résultats du paternalisme syndical en France. Nous n’avons plus de classe ouvrière[58]58
  – А анархисты?
  – Они тоже.
  – Во время поездки в Испанию я заметила, что рабочий класс не пошел дальше экономических требований. Как вы собираетесь наполнять эти протесты революционным содержанием?
  – Это основная проблема нашего времени. Как только удовлетворяются самые насущные проблемы, связанные с нищетой, пролетариат склонен впадать в спячку. Вы же видите, каковы результаты профсоюзного патернализма во Франции. У нас уже нет больше рабочего класса (франц.)


[Закрыть].

– La classe ouvrière existe mais elle est mystifiée. Les cadres politiques se sont avérés incapables de lui offrir une stratégie révolutionnaire globale. C’est ce sens là que la lutte du peuple Espagnol nous intéresse. Le réveil ne peut nous venir que de vous.

– Des centaines de milliers de Français vont chaque année en Espagne. Mettons, dans le pire des cas, que dix pour cent soit antifranquiste… Je suis sûr qu’ils seraient heureux de fournir une aide quelconque aux gars de la Résistance espagnole.

– Quel genre d’aide? Des armes? De la propagande?

– Ça c’est aux Espagnols de nous le dire.

– Dans le coffre de ma voiture j’aurais pu passer tout un arsenal. Les flics ne l’ont même pas ouvert.

– Est-ce qu’on peut acheter facilement des armes en Espagne?

– Il faudrait que vous nous demandiez tout ce dont vous avez besoin et nous pouvons nous charger de vous l’amener. L’été surtout. L’unique probléme serait alors d’échelonner nos vacances[59]59
  – Рабочий класс существует, но его мистифицируют. Политические кадры оказались не в состоянии выработать глобальную революционную стратегию для них. Именно в этом смысле нас и интересует борьба испанского народа. Пробуждение может прийти к нам только от вас.
  – Сотни тысяч французов каждый год едут в Испанию. Предположим, что в крайнем случае десять процентов из них – антифранкисты… Я уверен, что они были бы счастливы оказать какую-нибудь помощь ребятам из испанского Сопротивления.
  – Какого рода помощь? Оружием? Пропагандой?
  – Это уж испанцы должны решить сами.
  – В багажнике моей машины я мог бы провезти целый арсенал. Полицейские даже не открывали багажник.
  – Можно ли свободно покупать оружие в Испании?
  – Скажите, в чем вы нуждаетесь и что мы можем вам доставить, особенно летом. Единственная проблема тогда – договориться об очередности отпусков (франц.)


[Закрыть].

Вина уже опять не было. Жозетт Тессье снова спустилась в подвал, а люди за столом осторожно ослабили узлы галстуков и засучили манжеты рубашек.

– Avez-vous des contacts suivis avec les patriotes portugais?[60]60
  ^— Есть у вас постоянные контакты с португальскими патриотами? (франц.)


[Закрыть]

– Mon frère a été à Estoril le printemps dernier. La condition des masses paysannes est encore pire, paraît-il, qu’en Espagne. D’après lui un sursaut révolutionnaire pourrait se produire dans les mois qui viennent.

– Marc nous a parlé aussi d’un Comité de Soutien aux communistes grecs. Est-ce que vous êtes au courant de son existence? Il serait peut-être utile d’élaborer un programme commun d’action pour l’Espagne, le Portugal et la Grèce…

– Tu as l’adresse du Comité?

– Je l’ai notée dans mon carnet. Il y a Favre, Colette Marchand et les Perrault[61]61
  – Мой брат нынче весной был в Эсториле. Условия жизни крестьянских масс там, кажется, еще хуже, чем в Испании. По словам брата, в ближайшее время там вполне возможны революционные волнения.
  – Марк говорил нам еще о Комитете поддержки греческим коммунистам. Вы знаете о его существовании? Может, полезно было бы выработать общую программу действий для Испании, Португалии и Греции…
  – У тебя есть адрес Комитета?
  – Я записал его в книжку. Туда входит Фавр, Коллет, Маршан и супруги Перро (франц.)


[Закрыть] – Казалис торопливо поднял рюмку с вином и устремил на тебя печальный и пристальный взгляд: – Ce sont des amis d’une grande exigence intellectuelle, consacrés surtout à l’étude des problèmes du Tiers Monde. Il y a d’anciens catholiques, d’anciens communistes, des surréalistes, des disciples de Naville… Ils sont passés par toutes les églises et ils ont gardé de ce passage une lucidité extrême, une mise en question permanente de toutes les valeurs…

– Avant tout il faut une confrontation générale d’idées avec les autres Comités[62]62
  – Это наши друзья, люди с высокими интеллектуальными запросами, посвятившие себя изучению проблем Третьего мира. Среди них есть бывшие католики, бывшие коммунисты, сюрреалисты, ученики Навийа… Они прошли через все вероучения и сохранили исключительную ясность ума, они привыкли ставить под вопрос любые ценности…
  – Прежде всего нужно сравнить эти идеи с идеями других комитетов (франц.)


[Закрыть] – сказал Робер Нуво. – Si nous voulons être efficaces nous devons mettre au jour une tactique valable pour chacun des mouvements de Résistance sans perdre de vue, bien entendu, leur unité profonde.[63]63
  Если мы хотим быть действенными, нам следует выработать тактику, приемлемую для каждой из групп Сопротивления, не упуская при этом из виду их глубокого единства (франц.)


[Закрыть]

– Je me charge de Marc et de ses Grecs… Alvaro peut prévenir les Espagnols… Qui va s occuper des contacts avec les Portugais?..[64]64
  – Я беру на себя Марка и греков… Альваро может предупредить испанцев… А кто же займется установлением контактов с португальцами?.. (франц.)


[Закрыть]

Вошла Жозет Тессье с новым запасом вина. На другом конце стола Жерар Бонди расхваливал Чамако, а Мари Пьер Дрейфюс сетовала на то, что испанские повара неумеренно пользуются оливковым маслом. Казалис мягко вмешался:

– Depuis l’échec de la Libération l’esprit, révolutionnaire ne peut nous venir que de l’extérieur. Ici c’est le régne de gauche, mais de quelle gauche! Une gauche douteuse, instable, composite, inconséquente, en proie à toutes les contradictions… Une gauche respectueuse. Une gauche qui n’ose plus dire son nom.

– Les dernières vacances en Espagne nous ont apporté un peu d’espoir, un peu d’air frais. Chez vous, au moins, le mot «liberté» signifie quelque chose de très précis. Ici il a perdu son sens. Tout le monde est censé être libre et nous vivons la pire des aliénations.

– Vous ne vous rendez peut-être pas compte mais le fait est incontestable. Vous autres, Espagnols vous êtes plus heureux que nous. Vous gardez intacte votre révolte tandis que nous, contre quoi pourrions nous nous révolter? C’est la France entière qui nous dégoûte.

– Heureusement nous avons encore nos colonies et la possibilité de militer pour les divers mouvements de Libération… Mais, après, que pouvous nous faire?[65]65
  – После разгрома Освободительного движения революционный дух может прийти к нам только извне. У нас царят левые, но какие левые! Левые колеблющиеся, неустойчивые, разнородные, непоследовательные, обуреваемые противоречиями… Добропорядочные левые. Левые, которые не смеют даже называть себя таковыми.
  – Последняя поездка в Испанию дала нам небольшую надежду, принесла свежее дуновение. У вас, по крайней мере, слово «свобода» означает нечто вполне определенное. Здесь же это слово потеряло свой смысл. Все считаются свободными. И мы живем в худшую из худших пору отчуждения.
  – Возможно, вы и не отдаете себе в этом отчета, но это факт неоспоримый. Вы, испанцы, счастливее нас. Вы сохраняете нетронутым ваш протест, в то время как мы, – против кого нам восставать? Нам внушает отвращение вся Франция.
  – К счастью, у нас еще остаются колонии и возможность сражаться на стороне различных освободительных движений… А потом что? Что мы можем сделать? (франц.)


[Закрыть] Nous lancer dans la vie politique? Quelle différence y a-t-il au juste entre Pinay et Mendes?..

– J’ai passé quelques jours â Malaga… – сказал Жерар Бонди спокойно. – J’ai eu l’impression qu’il suffirait de très peu de gens et de très peu de temps pour organiser une insurrection armée contre le Régime.

– Ma femme et moi nous avons tiré la même conclusion en Catalogne… D’une situation révolutionnaire qui pourrit, d’un èlan populaire gasprillé faute d’une ligne de combat plus ferme…

– Si la Résistance espagnole a besoin de nous, dites à vos amis que nous sommes prêts à reprendre les armes.

– Nous avons gardé des liens avec des anciens maquis. Est-ce qu’il vous intéresserait de faire leur connaissance?[66]66
  – Броситься в политику? Какая разница, по правде сказать, между Пине и Мендесом?…
  – Я прожил несколько месяцев в Малаге… У меня сложилось впечатление, что надо очень немного и людей и времени, чтобы организовать вооруженное восстание против режима.
  – Мы с женою пришли к такому же выводу относительно Каталонии… Налицо революционная ситуация, и народное стремление пропадает впустую из-за отсутствия твердого направления…
  – Если испанское сопротивление нуждается в нас, скажите вашим друзьям, что мы готовы вновь взяться за оружие.
  – У нас есть старые связи с маки. Вы не хотели бы познакомиться с нашими партизанами? (франц.)


[Закрыть]

Все еще восхищенный сердечностью оказанного тебе приема, ты погрузился в мечты, ты был твердо убежден, что знаешь «сезам» и держишь в руках ключ к правде, тебя восхищала возможность извне поддерживать благородную борьбу, которую вели твои друзья, внести ощутимый вклад в разрешение всех невзгод Испании: безоговорочная помощь французской интеллигенции, общая стратегия с движением сопротивления в остальных европейских странах, возможность народного вооруженного восстания, – все эти идеи еще бродили у тебя в голове, когда через неделю ты во второй раз поднялся по устланной ковром лестнице особняка на улице Сольферино и позвонил у дверей. Роберт Нуво взялся провести встречу с греками и португальцами с целью разведки, и ты послал Антонио зашифрованное письмо, в котором сообщал, как идут твои хлопоты, и о том, что создан Комитет помощи, который займется приобретением и переправкой оружия и пропагандистской литературы.

Тессье любезно поздоровался с тобой за руку и провел в гостиную. На диване, свернувшись клубком, спал черный кот. Из проигрывателя вполголоса неслось «La leçon des Ténèbres»[67]67
  «Урок тьмы» (франц.)


[Закрыть] Куперена.

– Robert Nouveau m’a prié de l’excuser auprès de vous. Etes-vous au courant de la nouvelle?

– Quelle nouvelle?

– Le Front de Libération National Algérien a déclenché une nouvelle offensive terroriste contre les forces françaises[68]68
  – Робер Нуво просил извиниться за него перед вами. Вы слышали новость?
  – Какую новость?
  – Национальный алжирский фронт освобождения начал новое террористическое наступление против французских войск (франц.)


[Закрыть].

Он устроился в кресле напротив тебя и налил два стакана виски.

– Nous avons été prévenus avant hier par un des dirigents… Il faut orchestrer tout de suite une campagne de presse pour soutenir son action. Nonveau et moi nous avons rédigé le brouillon d’un appel à l’opinion qui est actuellement entre les mains de Cazalis[69]69
  – Нам сообщил об этом позавчера один из руководителей… Надо немедленно организовать кампанию в прессе в защиту их действий. Мы с Нуво набросали черновик заявления для печати, оно сейчас у Казалиса (франц.)


[Закрыть].

Его прервал резкий телефонный звонок. Ты поднялся с кресла и стал рассматривать стоявшие на полках книги. На другом конце комнаты тихонько вибрировал приятный тенор. Тессье, сидя на валике дивана, пристально смотрел в окно.

– Un Algérien?… Dis-lui de venir chez moi… Non, je ne bouge pas… La rédaction?.. C’est surtout Nouveau qui l’a faite… Qu’est-ce que tu en penses?.. Trop d’adjectifs, n’est-ce pas?.. Bon, tu peux m’envoyer une copie à la maison… D’accord… Oui, je te préviendrai dès qu’il arrive…[70]70
  – Алжирец?.. Скажи ему, чтобы он зашел к нам… Нет, никуда не ухожу. Кто редактирует?.. В основном его писал Нуво… А какое твое мнение?.. Слишком много прилагательных, правда?.. Ну, ладно… Можешь прислать мне копию… Договорились… Да, я предупрежу тебя, как только он придет... (франц.)


[Закрыть]

Когда он повесил трубку, ты опять вернулся в кресло, а он закурил сигарету и мягко тебе улыбнулся.

– Nous ne dormons pratiquement pas depuis quarantehuit heures. Je viens de le dire à l’instant à ma femme: je me sens un peu comme â l’époque où je suis entré dans la Résistance…[71]71
  – Практически мы не спим уже сорок восемь часов. Я только что сказал жене: я чувствую себя почти так же, как в прежние дни, когда вступил в Сопротивление… (франц.)


[Закрыть]

На этот раз позвонили у дверей, и Тессье, жестом извинившись, вышел. Через несколько минут он вернулся вместе с двумя женщинами и мужчиной, которые были тебе незнакомы. Вас представили друг другу, и наступило долгое молчание.

– Vous voudrez bien me pardonner mais je dois traîter d’un problème ungent avec mes amis. Si vous pouvez m’attendre un peu?..

– Peut-être serait-il mieux que je vienne un autre jour?

– Comme vous préférez, mon cher ami. Vous n’avez qu’à me téléphoner et je vous fixerai un rendez-vous avec Nouveau.

– Quelle date vous conviendrait le plus?

– La semaine prochaine, par exemple. Choisissez vousmême le jour, n’importe lequel. Je suis tous les matins chez moi[72]72
  – Я очень прошу меня извинить, но нам с друзьями нужно обсудить срочный вопрос. Может быть, вы подождете меня немного?..
  – Не лучше ли мне прийти в другой раз?
  – Как вам удобнее, дорогой друг. Вы позвоните мне, и я устрою вам встречу с Нуво.
  – Когда мне позвонить?
  – На будущей неделе, например. Выберите сами любой день. Я по утрам всегда дома (франц.)


[Закрыть].

Он стал прощаться с тобой, и при этом на лице у него было выражение отсутствующее и в то же время озабоченное, и ты, разочарованный неудавшейся встречей, заставил себя выждать несколько дней, прежде чем решился ему позвонить. По телефону ответил он сам удивленным и в то же время любезным тоном, и, когда ты напомнил ему о намечавшейся встрече за круглым столом с греками и португальцами, он печально сообщил тебе, что Нуво уехал в Алжир и вернется в Париж не раньше чем через несколько дней. Он сказал, что Комитет друзей алжирского народа, созданный французской интеллигенцией, должен собраться на квартире у Казалиса, и пообещал своевременно сообщить о дне и часе, чтобы и ты пришел. Насколько тебе помнится, он ни словом не упомянул об Испании.

Ты звонил ему еще два раза, прежде чем до тебя окончательно дошло, что заботы о твоей стране решительно выпали из сферы его пристрастий. Превратности войны в Алжире, Суэцкий кризис, драматические события в Венгрии и Польше полностью поглотили всю до капли энергию его друзей, а между тем донкихотская борьба Антонио и твоих товарищей против тупого и косного испанского общества и его всемогущих стражей задыхалась в грязном пропагандистском чаду опустошающих и бесполезных Годов Мира. Что же касается Жерара Бонда, отделившегося от остальных по причине политических и чисто личных разногласий, то он провел несколько месяцев в Малаге, только не организовал там, как он собирался раньше, вооруженного восстания. За то время, что он там пробыл, он лишь написал коммерческую книжонку с метафизическими потугами, которая после его возвращения в Париж была единодушно поддержана буржуазной критикой и получила Гонкуровскую премию.

Четверг, 27-е. В 9.20 приезжает Горилла. В баре «Пичи» встречается с Цыганом и еще одним человеком, которого назовем Асдрубал. Втроем они идут по улице Энтенса, и, когда проходят мимо одного из полицейских агентов, тот слышит, как Горилла говорит остальным: «Вы знаете, я на вас надеюсь». Они возвращаются в «Пичи», Горилла отделяется, идет в бар «Эскосес» и встречается там с человеком, у которого сверток в газетной бумаге и которого назовем условно Эль-Вити. Они доходят до перекрестка Вильядомат-Консехо-де-Сьенто, и там Эль-Вити пропадает из виду. Горилла возвращается со свертком в «Пичи», разговаривает с Цыганом и Асдрубалом. Через 5 минут он выходит вместе с Цыганом и, прощаясь, отдает ему сверток. Горилла едет на улицу Байлен, 35, и примерно через час появляется вместе с Сойкой и Эскучи. На площади Тетуан Сойка от них отделяется. Горилла и Эскучи заходят в бар «Пакито». Там за стойкой – Цыган, в руках у него долгоиграющая пластинка на 33 оборота, купленная в магазине «Белтер». Он передает пластинку Горилле, расплачивается и уходит. Горилла и Эскучи идут дальше, вниз по проспекту Сан-Хуан и на углу Ронда – Сан-Педро встречаются с Эль-Вити, у которого на этот раз большой чемодан зеленого цвета, судя по всему, довольно тяжелый. Горилла берет чемодан, а пластинку отдает Эль-Вити. Этот последний садится в такси и пропадает из виду.

При проверке Асдрубал оказался Франсиско Пейро Коломером, проживающим в Барселоне, по улице Офисиос, 37; ранее ни в чем не замеченным.

Понедельник, 1 декабря. В 9.45 приезжает Горилла и направляется домой к Цыгану. Через 10 минут выходит и на автобусе едет в мастерские «Орион». Ламбретто и Лапа идут с ним вместе в бар «Лас-Антильас». Пробыв там полчаса, они расходятся. Горилла на трамвае едет до Энтенсы, входит в бар «Мариола», как будто кого-то ищет, и потом идет в мастерскую к Синему. Возвращается домой к Цыгану и в 16.10 вместе с ним идет к остановке метро Вергара. Немного спустя он встречается с Анибалом и другим, которого назовем Кодесо. Все четверо идут вверх по улице Бальмес таким образом: Горилла с Анибалом, Цыган с Кодесо. Поравнявшись с семинарией, Горилла открывает пакет, который нес Цыган, и что-то объясняет Анибалу относительно содержимого пакета. Они возвращаются к остановке Вергара и там расстаются. В 18.40 Горилла и Цыган приходят в мастерскую Синего, и все втроем идут в «Пичи». Поговорив 20 минут, расходятся, и Горилла возвращается к Сойке.

Анибал оказался Хусто Марино Губерном, проживающим в Сабаделле, по улице Мадригал, 7. Он – профсоюзный деятель, паспорт № 78562, выданный в феврале 1960 года.

Вторник, 2-е. Горилла приезжает никем не замеченный. В 12 часов обнаруживается на улице Рокафорт; он идет к тому месту, где в прошлый вторник встречался с Гого, Кокто и Эскучи. Никого там не застав, направляется в бар «Пичи», где его ожидают Цыган и Синий. Потом возвращается на угол Рокафорт – Арагон и идет, не останавливаясь и не взглянув в ту сторону, где в прошлые разы происходили встречи. Вечером он снова появляется там с Эскучи, и сначала он, а потом она проходят несколько раз мимо этого места, но связного не обнаруживают. Добавим, что, когда Эскучи подходит к этому месту, она вслух говорит: «Улица та самая… Ну, конечно, здесь». И тут же для большей верности спрашивает у человека, случайно оказавшегося сотрудником, ведущим наблюдение: «Скажите, пожалуйста, это улица Рокафорт?» В 17 часов они садятся в такси и едут на вокзал MCA. В 20.20 приходят к Сойке, и в 21 час наблюдение за домом снимается.

Он мог опять предаваться своим мечтам, купаться в холодном море у Орнильо, спать с проституткой, заточенной в доме на холме, переводить страницу за страницей тяжеловесного метафизического труда, без устали беседовать с рыбаками в баре Констансио. Но он по-прежнему жил и двигался в мире двусмысленном, в мире, где слова теряли свое первоначальное значение и приобретали смысл ускользающий и переменчивый, словно легкие облака под ветром. Свобода и заключение смешались в этой нечеткой действительности, и временами ему казалось, что уже невозможно вырваться из этого прочно сцепившегося зубьями механизма. Время плелось черепашьим шагом, тянулись дни томительного существования, и Антонио не покидала опустошающая уверенность, что жизнь его проходит бесполезно, неоправданно и пусто, как и у всех остальных его соотечественников.

Проститутка простила ему грубость первой встречи, и теперь, когда он приходил, ее большое и крепкое тело встречало его с заученной нежностью. В конце дня, как две капли воды похожего на все остальные и столь же однообразного, он чувствовал себя уверенней, погружаясь в ее плоть, кусая ее податливые и мягкие груди, – хоть на несколько минут ему удавалось забыть тиканье часов.

Привычки стали обычаем, и, когда в конце октября погода испортилась и пришлось отказаться от купания, Антонио по-прежнему совершал прогулки на велосипеде и, сидя на скале напротив острова Монаха, часами смотрел на пугливый полет птиц, на застывший, обезлюдевший пляж и слившиеся в сером объятии небо и море.

В день всех святых он целый вечер провел в баре Констансио, играя в домино с рыбаками, а потом, предупредив мать, пригласил Фермина с ним поужинать.

– Курзал подойдет? – спросил Антонио.

– Где хочешь, – ответил Фермин. – Мне все равно.

Они прошли Главной улицей до Пасео. Последние отдыхающие разъехались еще несколько недель назад вместе с кормилицами и детьми, и неоновые огни светились вяло и печально. Клубный ресторан ни капельки не изменился со времен его встреч с Лолитой. Они сели за столик в углу зала – посетителей еще не было, официанты бродили точно тени, – и Антонио заметил стол, накрытый на двенадцать персон, в центре которого красовался пышный букет цветов. Принимая у них заказ, официант сообщил, что стол этот заказан доном Гонсало.

– Готов спорить, это помолвка, – сказал Фермин. – Сегодня утром голубки были в церкви, моя мать говорит, что они шли под руку, точно жених и невеста.

– Вот именно, сеньор, тут что-то есть, – сказал официант. – Дон Гонсало самолично приходил заказывать ужин и велел поставить на лед двенадцать бутылок шампанского.

– А ведь злые языки станут болтать, будто это состряпано родителями, – прошептал Фермин. – Боже мой, как жесток мир.

Им подали кларет из Вальдепеньяса, который пился с обманчивой легкостью. Фермин шутил насчет состояний обоих семейств, а Антонио слушал его молча, еле сдерживаясь, чтобы не взорваться. Необычайная красота цветов бесила его. К тому времени, когда прибыли гости, они успели выпить одну бутылку, и Антонио заказал вторую.