Текст книги "Особые приметы"

Автор книги: Хуан Гойтисоло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

– Два года, как для меня настал мир. Два года забвения. Я родился всего два года назад.

– Времени не существует.

– Мое прошлое – это ты. У меня в паспорте указаны неверные данные.

– Ты любишь меня?

– Твое тело для меня по-прежнему тайна. Оно бесконечно.

– Зачем ты так много пил вчера?

– Не выдержал. Вначале я еще мог примириться, что ты смотришь на других мужчин. Теперь – нет.

– Что же ты мне не сказал?

– Быть третьим лишним? Ты свободна.

– Я не свободна. И ты тоже.

– Ревность отвратительна.

– Ты чересчур скрытен. Мы прожили вместе три года, а порой мне кажется, что я совсем не знаю тебя.

– Я не скрытен. Я целомудрен.

– Я никогда ничего не держу на сердце. Если что-то не по мне, я тебе всегда говорю.

– Ты сильней меня.

– За последнее время в тебе произошла какая-то перемена.

– Я постарел.

– Ты смотришь на меня, а вид у тебя такой, словно ты думаешь о чем-то другом.

– Мне опостылела моя работа.

– Брось ее. Вернись в Испанию.

– Для меня Испания кончилась.

– Отправься путешествовать.

– Путешествия ничего не меняют.

– Ты слишком много пьешь.

– А что мне остается делать?

– Значит, я не опора для тебя?

– Я этого не говорил.

– Когда я вижу, что ты в плохом настроении, и у меня настроение портится.

– Ты тут ни при чем.

– Мысль, что я могу вызвать у тебя досаду или раздражение, для меня невыносима. Я тебя люблю. Я по-прежнему влюблена в тебя.

– Я в тебя – тоже. Но мы ничем не можем помочь друг другу.

– Почему ты так говоришь?

– Ты же знаешь меня.

– Это все не имеет значения. Я горжусь тобой.

– Мы с тобой уже никогда не встретимся.

– Тебе разонравилось мое тело?

– Я не могу им насытиться.

– Знаешь, мы уже пять лет вместе.

– Ты тоже что-то хандришь последнее время.

– Из-за тебя. Я страдаю, когда вижу, что тебе приходится делать то, к чему не лежит душа. И когда ты пьешь. И когда у тебя появляются желания, от которых я бессильна тебя отвлечь.

– У каждого свой характер.

– Бывают минуты, когда мне кажется, что ты меня не любишь.

– Я люблю тебя.

– Ревнуешь – да, но любви я не чувствую.

– Отчего ты плачешь?

– У меня не все в порядке.

– Тебе вчера стало плохо из-за этого?

– Боюсь, что да.

– Скандал.

– Не беспокойся. Я все улажу.

– Я не принуждаю тебя.

– Это я себя принуждаю.

– Я ничего не хочу после себя оставлять, понимаешь?

– Ты ничего не оставишь ни со мной, ни с другими.

– Это единственная доступная мне свобода.

– Мне приходится дорого за нее платить.

– Не надо вспоминать.

– Не могу. Все время вижу над собой его сальное лицо. Пальцы у него были, как сосиски.

– У тебя в глазах какой-то странный блеск. Раньше я его не замечал.

– Я еще не пережила Женевы.

– Слишком мало прошло времени. Дай срок, забудется и она.

– Да, теперь это позади. Потому и стал возможен Энрике.

– Не называй этого имени.

– Ты заставил меня окунуться в грязь. Мне необходимо было отомстить тебе.

– Есть вещи, о которых я не могу говорить. У меня дырявая биография – вся в пробелах.

– Я обошла бы пешком весь свет, только бы смыть с себя грязь. Только бы выжечь это воспоминание, чтобы оно не было связано с тобой.

– Молчи. Мне и без того скверно.

– А как бы я хотела, чтобы ты был счастлив.

– Только все выходит наоборот.

– Зачем ты это сделал?

– Я прокатился на тобоггане, а когда вышел, мне стало плохо.

– Ты хотел покончить с собой?

– Да.

– Лучше бы мне не дожить до этого дня.

– Не плачь.

– Я думала, что на Кубе ты станешь прежним.

– У меня нет ни родины, ни близких.

– Что ты думаешь делать?

– Я ничего не могу делать. Я даже не знаю, кто я такой.

– А друзья?

– У меня нет друзей.

– Все не имеет значения – лишь бы ты только хотел жить.

– Я хочу жить.

– Что ты здесь ищешь?

– Не знаю.

– Ты любишь меня?

– Я родился, чтобы любить тебя и страдать из-за тебя.

(Образы прошлого растворяются в воздухе, призрачные, как образы людей с семейной фотографии, которую когда-то сделали здесь, в этом вот саду, где ты сейчас отдыхаешь, под этими же эвкалиптами. Незримый воздушный танец отшумевших шагов и мертвых голосов, тихая, бескровная гекатомба глубоких и давно изжитых волнений, неощутимое течение дней, все подтачивающее, все разъедающее своей ржавчиной. Только ты и она удерживаете непрочное равновесие, словно вы заговорены, словно вам не грозит неизбежное крушение.)

В твоей памяти всплывает картина: Париж, трудяга-канал Сен-Мартен; на его глади лениво отсвечивает зимнее солнце.

Ты прогуливаешься, шагаешь не торопясь. Араб, зазевавшийся на подъемные краны, двинулся дальше, настороженный, недоверчивый. Тебя отделяет от него метров двадцать, и ты можешь в свое удовольствие разглядывать его резиновые сапоги, брюки из синей чертовой кожи, куртку на бараньем меху и плотно сидящую на голове шерстяную шапку с ушами. Скромная фигура, а весь облик улицы изменился. Дойдя до оголенных деревцов сквера, араб поворачивает к бульвару и, не оглядываясь по сторонам, ждет зеленого света, потом пересекает мостовую и ныряет под железные перекрытия метро, выходящего здесь на поверхность. Как ты и думал, он направляется к бульвару Ла-Шапель. Ты следуешь за ним.

День ветреный, на деревянных скамьях – ни одного бродяги. Два-три пешехода торопятся по своим делам. На центральной платформе кучка зевак сгрудилась вокруг пары заядлых игроков в шары. Араб останавливается и глядит на них, а сам думает о чем-то своем. Подходишь ты и тоже начинаешь смотреть на игру. Он переводит взгляд на тебя; глаза у него черные, глубоко посаженные. Вынув из кармана своей меховой куртки правую руку, он машинально поглаживает большим и указательным пальцем усы.

Поезд метро со свистом проносится у вас над головой, сотрясенная земля вздрагивает под ногами. И тебе, внезапно вырванному из времени и пространства, вдруг вспоминается, что однажды где-то тут, неподалеку, в замызганном отельчике у тебя была любовная встреча (с кем?) – второпях, на бегу (было поздно, и ты боялся опоздать к назначенному часу в Франс Пресс).

Пробегают мимо мальчишки в ковбойских костюмчиках, стреляя на бегу из игрушечных пистолетов.

Араб шагает размеренным шагом и внимательно разглядывает лавки и магазины на нечетной стороне улицы. Две строгие, молчаливые блюстительницы нравов из Армии спасения направляются в сторону бульвара Барбес, на их лицах – постная божья благодать. Чахоточное солнце покрывает язвами изъеденные фасады домов и без блеска отражается в стеклах окон.

(Лицо Херонимо – неизменная линия горизонта в твоем внутреннем мире, а образы последующих перевоплощений Херонимо, то мягкие, то властные, то мечтательные, то энергичные, были непременным фоном, незримым водяным знаком всех перипетий твоей страсти к Долорес; они являлись внезапно, и им была присуща та же магнетическая сила, та же власть, что победила тебя тогда, в первый раз.)

А потом вы расстались. Он не дал тебе своего адреса и не спросил твоего. У него было две жены и шестеро детей. Ты даже не знаешь, как его звали.

Ты медленно перелистывал атлас. Пестрая, непостоянная, кроенная и перекроенная политическая карта Европы. Каждая страница вызывала в памяти какой-нибудь эпизод или образ, и он еще одним отягчающим, а тогда облегчающим обстоятельством присоединялся к твоей с Долорес общей судьбе и незаметно видоизменял ее.

Во Франс Пресс ты начал с фоторепортажей, носился по всему свету и стряпал розовые идиллии о печальных принцессах – словно на посту шеф-редактора «Франс диманш» подвизался второй Рубен Дарио – и животрепещущие отчеты о громких бракоразводных процессах кинозвезд («Je surpris Annette dans les bras de Sacha»[163]163
  «Я застиг Аннет в объятиях Саши» (франц.)


[Закрыть]).

Беспокойная репортерская жизнь на какое-то время вознаградила тебя за безвозвратно утерянную – после конфискации отснятой пленки – надежду поставить задуманный фильм об эмиграции испанских рабочих. Долорес сопровождала тебя в твоих странствиях, и тоска по Испании мало-помалу затихла в тебе; затянувшаяся разлука с родиной, безразличие твое к родному народу и его безразличие к тебе, казалось, иссушили один за другим все корни, соединявшие тебя с землей, на которой ты вырос. Ветвь, отрубленная от дерева, вырванная трава, изгнанник, отторгнутый ревнивыми захватчиками от твоего с ними общего векового достояния, – сколько вас было таких во все времена и сколько вас теперь!

Ты лежал в саду, где когда-то нескладным подростком томился в кругу своей семьи, пока однажды мальчишечья страсть к Херонимо не распахнула перед тобою мир.

В голове лениво проходили амстердамские воспоминания. Обольстительные проститутки за неоновыми витринами улицы Зеедэйка: плененные и посаженные в аквариум сирены. Бар «Маскотт» и оркестр роботов, исполнявших калипсо, – их глаза изрыгали огонь. На каналах – пятна нефти, оставленные пароходами, расплываются, похожие на радужные крылья утонувших гигантских бабочек. На Синт-Олофс-Стег матросы стоят в очереди на татуировку. Дансинг, где Долорес кокетничала с антильцем; ты устроил ей за это сцену, а потом вы целовались так, что чуть не задушили друг друга.

Теперь она разглядывала вместе с тобой миниатюрный план города, напечатанный в углу карты Голландии. Вспоминались забытые улицы, по которым вы гуляли вдвоем. Обрывки ваших давних разговоров. Они всплывали, как пузыри на воде, и тут же исчезали, сменяясь другими образами, – головокружительный, пестрый калейдоскоп былых впечатлений, чувств, мыслей.

(На своей родной почве, на этой неласковой, бесплодной равнине, под гнетом вашей извечной испанской нетерпимости культура твоего народа зачахла, зато какие же крепкие, щедрые побеги дала она здесь, во Фландрии, в Нидерландах, где под защитой протестантской Реформации утвердилась невиданная дотоле широта мысли! Творческие силы, ничем больше не скованные, разом выявились, расцвели, и расцвет этот был долог и не знал спадов. Подобно семени, занесенному ветром на тучную землю, талант твоих соплеменников попал в благодатную среду, и это дало плоды, которые и теперь, несколько веков спустя, указывают на то, какой могучий запас энергии, какую бунтующую мощь влили пришельцы в жизнь этих стран; и ты думал, что, конечно, энергия эта была достойна иного, лучшего применения, она могла бы послужить к обновлению твоей родины. Скитальческая Испания, Испания-изгнанница вытеснила из твоего сердца Испанию официальную, постылую страну рабов и господ, страну тупой черни, ничего не желающей видеть и знать, кроме боя быков и церковных процессий на страстной неделе.)

В Гамбурге вы перебывали во всех барах на Репербан и Сант-Паоли («Крысиный погребок», «Катакомбы», «Рыжая кошка», «Мустафа», «Венера»). А в Брюгге (помнишь, Долорес!) глядели разинув рот на невиданную сцену: серьезные фламандские детишки, сошедшие, казалось, с какой-нибудь заалтарной росписи эпохи барокко, устроили состязание в беге для своих бабушек: дети с невозмутимым видом выполняли роль распорядителей, а почтенного вида старушки улыбались и послушно трусили вокруг искусственного озерца, где цвели белые лилии; так они обежали его несколько раз. Тренированные старушки! Вы ахали и восхищались; однако мало-помалу бездумное удивление первых месяцев уступило место иному, двойственному чувству: вы очутились в царстве торжествующей техники, но от этой новой религии европейцев веяло таким холодом! Подъемные краны, строительные леса, бульдозеры, заводские трубы, которые ты увидел в Руре, – это была лишь декорация. Ты вдруг понял, что стремишься завоевать мир, который вовсе не подходит тебе. За обманчивой видимостью комфорта скрывались жестокие условия жизни, не оставлявшие места для чувств: мерилом человеческих отношений был чистоган. И твой протест, думал ты, неуместен здесь, как и любое другое чувство, – он лишь духовное порождение вашего докапиталистического, феодального испанского мира, который дышит на ладан и рухнет не оттого, что этого требуют мораль и справедливость, и не оттого, что ты и твои друзья совершите великие подвиги, чтобы его сокрушить, а просто-напросто в силу динамики экономического развития.

С каждой страницы атласа вставало какое-нибудь воспоминание, и каждое воспоминание было связано с Долорес, то чужой и враждебной, то охваченной страстью, любящей. Вот она стоит на фоне утесов Марина-Пиккола, и в ее огромных глазах – бездонное солнце. Вот она на улицах Рима – не такая, как обычно: походка, движения словно подчинены некоей гармоничной мелодии, которую слышит только она одна. А вот, забыв обо всем, она смотрит на удивительных «Регентш» Франса Гальса, не в силах оторваться от этой чудесной игры света и тени, от покоряющего ритма картины.

Облака, плывшие на юго-восток, подернулись на минуту-другую тусклым пепельным налетом. Вдалеке слышались автомобильные гудки и астматическое пыхтение паровоза.

Долорес вышла на кухню, принесла бутылку и поставила ее в ведерко со льдом. Оставалось две-три минуты до вечернего благовеста и горьких капель доктора Аньера. В лесу пронзительные голоса цикад слились в общий хор. Ты раскрыл атлас посредине.

«МОНАКО – государство-княжество в юж. Европе, на побережье Средиземного м., в пределах терр. Франции. Пл. – 1,5 км². Коренное нас. – монегаски. Столица – Монако. Удобная естественная гавань, образуемая скалистым выступом Приморских Альп. Порт. Известный игорный дом (казино). Морской курорт».

Последний раз ты был там через несколько недель после того, как потерял сознание на бульваре Ришара Ленуара. Ты случайно попал на концерт: это был вечер твиста, рок-н-ролла и мэдисона. Зрелище поразило тебя, никогда ничего подобного ты не видел. Публика пришла в какое-то мистическое исступление, некоторые впадали в транс, и эта атмосфера религиозного экстаза совершила чудо: стряхнула с тебя оцепенение.

Где, на какой планете ты до сих пор обретался?

…В 1956 году, молодые и еще всем довольные, вы с Долорес побывали в казино, в тех самых залах, где дядя Нестор когда-то просадил все свое состояние. Вы тоже попытали счастья, вам не повезло, и вы вышли на бельведер. Отсюда открывался прекрасный вид на кварталы Кондамина. Вечерело. Серая вода порта начала фосфоресцировать, и ни красные огни бакенов, ни белый неон фонарей не в силах были затмить этот призрачный свет. Жизнь улыбалась вам, тобою всецело владела страсть, которую, казалось, никогда не насытить, и вот в этот миг полноты бытия тебя внезапно, до содрогания осязаемо пронзило ощущение необратимости времени, его потаенной разрушающей работы, которая несет смерть вашим чувствам и перед которой вы бессильны. За много лет до вас в этом городе жил дядя Нестор со своей подругой-ирландкой, и они, так же как сейчас вы, были поглощены друг другом и своей любовью. Дело, за которое оба они боролись, победило, и будущее, вероятно, рисовалось им как один бесконечный светлый день. Быть может, они даже наивно верили, что теперь никакая сила в мире не сумеет расторгнуть их союз, они будут жить вечно, и ничто не коснется их, и вместе с ними, послушная, будет жить их любовь, и ей тоже не будет конца.

Тридцатилетняя дистанция вдруг исчезла, судьба смешала карты: перед тобой был тот же скалистый выступ, и дворец на нем, и медленно стирающий их сумрак. Порт затих, скованный оцепенением покоя. Из-за мыса вынырнул катер, домчался до казино и унесся обратно в море.

Кто же любовался жизнью сонного порта? Вы? Или они?

Прошло семь лет после вашего первого пребывания в Монте-Карло, и если ты снова задашь себе этот вопрос, то, по совести говоря, ты и теперь не сможешь на него ответить.

Издали донеслись громкие крики детей, ты даже вздрогнул.

– Тетя Долорес…

– А-а-а…

– Луисито укусила оса…

– А-а-а…

– Оса…

– А-а-а…

– Тетя Долорес…

– А-а-а-а-а а-а-а-а-а…

Четыре года тому назад

через несколько месяцев после провала всеобщей мирной забастовки

и после второй волны арестов

ты с толпой делегатов конгресса созванного в Женеве несомненно с альтруистической целью принести пользу человечеству шел через мост Монблан и глядел на прозрачных как лунный свет лебедей словно в забытьи застывших на озере

один из тех прекраснодушных конгрессов против войны голода безработицы болезней отсталости на которые так изобретателен процветающий туристский промысел Швейцарии

(а почему не созывают конгрессов

спрашивал ты себя

те кто хотят истребить человечество

можно было бы пригласить в качестве экспертов самых прославленных гангстеров и убийц нашего века

Ляндрю Петио Джулиано Аль Капоне Диллинджера) и мальчик шагая вдоль парапета моста критически и осуждающе смотрел на унылый швейцарский пейзаж со швейцарской почтовой открытки…

– Что мы тут делаем…

– Долорес необходимо повидать одного человека…

– Кого это…

– Знакомого…

– Здесь скучно…

– Посмотри на озеро…

– Оно мне не нравится…

– Покатаемся на лодке…

– Давай вернемся в Париж…

Здесь в комнате санатория «Бель-Эр» когда тебя еще не было на свете повесился дядя Нестор и вместе с ним умер его бунт против современного ему испанского общества и точно так же умрет с тобою и твой бунт если ты не сумеешь придать ему конкретную и четкую форму и направить в нужное русло… – Хочешь мороженого…

последнее, что он видел был леденящий швейцарский пейзаж озеро гора ели снег… – Нет не хочу…

белое северное небо зябкое неживое солнце он глядел и привязывал свое шелковое кашне к шпингалету окна а потом перечитал в последний раз письмо к твоей бабушке… – Так чего же ты тогда хочешь… это письмо она хранила всю жизнь и никому не показывала и мать тоже не дала тебе его прочесть… – Я хочу домой… весь потенциальный запас его бунтарства пропал зря свелся в их памяти к пустому звуку к полузабытому имени которым означена засохшая ветвь умирающего генеалогического древа… – А где тетя… ты эпилог а не первая глава тобой должны завершиться их заблуждения… – Сейчас мы ее встретим… и пусть от тебя ничего не останется пусть оно будет погребено… – Где… исправить и забыть… – Тут рядом… пусть оно будет погребено на дне Женевского озера вместе с семенем кровью и нечистотами всех клоак… – Купи мне «Микки»

Она сидела напротив тебя и ты с мучительным вниманием смотрел на ее колени стройная почти совершенная линия их изгиба терялась в складках юбки… Что же нам делать… прекрасные ноги на которых ты знал каждый волосок (страсть внимательна и не жалеет времени на такие вещи)… Не знаю это так неожиданно… Голени словно отрублены краем клетчатого подола… А чего хочешь ты… в ее глазах вспыхнуло озлобление как в тот давний день в пансионе мадам де Эредиа когда она с вызовом стала раздеваться… Ты же знаешь что я об этом думаю но если ты хочешь… Ты перевел взгляд на край клетчатого подола… Я ничего не хочу мне только надо знать чего хочешь ты… на углубление между сдвинутыми бедрами убегавшее от колен вглубь туда где пряталось вожделенное лоно… Если ты боишься… Взгляд ее как бы мельком встретился с твоим взглядом и снова в ее глазах вспыхнул тот странный огонек… Нет я не боюсь… целомудренным движением она оправила юбку еще ниже натянув ее на колени… Если ты опасаешься риска… она закурила сигарету и стала нервно перелистывать иллюстрированный журнал… Это совершенно безопасно не волнуйся женщины смотрят на это проще я все улажу сама…

Вы должны были встретиться в кафе на площади Бур-дю-Фур облюбованном студентами архитектурной школы

мальчик на ходу читал своего «Микки» а из отелей на площади Лонжмаль направлялись к мосту все новые и новые делегации со своими эмблемами и флажками

американцы похожие на скотоводов протестантские пасторы в стоячих белых воротничках живописные группы африканцев в национальных костюмах добродетельные дамы с застывшей улыбкой напоминающей рекламу зубной пасты

сначала Нестор проверил выдержит ли кашне а потом привязал его к шпингалету и взглянул поверх елей парка «Бель-Эр» на темную неподвижную гладь Женевского озера и быть может подумал о бессмысленности бунта обреченного умереть с его носителем…

– Куда мы идем…

– Встречать Долорес…

– Я устал…

– Это тут рядом…

Его фотографии нет в семейном альбоме а та что стояла у твоей матери на комоде затерялась когда мать умерла и ты с трудом припоминаешь его лицо в нем было что-то дерзкое романтическое пробуждавшее в женщинах материнский инстинкт и привлекавшее их к нему но прошло тридцать лет и все забыли его словно он и не жил на свете

ты сел за первый попавшийся свободный столик кафе лицом к двери откуда должна была появиться Долорес

– Что тебе заказать…

он потонул в своем «Микки»

– Стакан оранжада с сахаром послаще…

Если кончать так только тут на берегах этого Женевского озера с его неврастеничным пейзажем дядя Нестор недаром покончил с собой именно здесь трудно придумать место более подходящее а над вашей семьей видно тяготеет какой-то фатум

Ты оторвал глаза от цветных страниц атласа по которым можно было изучить физическую политическую экономическую и языковую географию Швейцарской Конфедерации и встал с шезлонга в тот самый миг когда раздался пронзительный визг мальчика топот служанки испуганно кинувшейся ему на помощь и спокойный голос Долорес…

– Будьте любезны принесите мне пожалуйста вату и йод.

В кабинете в одном из ящиков письменного стола лежало письмо дяди Нестора написанное им в санатории «Бель-Эр» месяца за три до самоубийства

Оно находилось в папке где мать благоговейно хранила его вместе с дядиными черновиками переводов из Йитса и заметками для сборника современной ирландской поэзии который он задумал издать

si no voleu enviar més diners no n’envieu de totes maneres no tornaré a Barcelona

ni jo us vaig escollir a vosaltres ni vosaltres era vau escollir a mi ningù no en té la culpa

morir per Irlanda hauria estat una exageració estic millor aqui en aquesta botiga de rellotges

em moriré de fástic a Suĩssa lluny de les vostres esglesies i dels vostres capellans tot aixó us estalviareu el preu del meu enterro i dels meus funerals[164]164
  если не хотите больше посылать мне денег не посылайте я все равно не вернусь в Барселону
  я не выбирал вас и вы не выбирали меня никто ни в чем не виноват
  умереть за Ирландию это было бы уж чересчур здесь в этой часовой лавке живется куда приятней
  я умру с тоски в этой Швейцарии и ваши попы не отпоют меня зато вы сэкономите на моих похоронах (каталанск.)


[Закрыть]

Ты вернулся в сад

дверь парадного открылась и вышла Долорес ты впился в нее глазами пытаясь по выражению лица угадать ее чувства

гибкая талия ни намека на живот стройные ноги элегантная смелая линия итальянских туфелек…

– Un café s’il vous plaît[165]165
  – Чашку кофе, пожалуйста (франц.)


[Закрыть]

– Тетя Долорес…

Она достала портсигар вынула сигарету закурила и медленно выдохнула дым…

– Что он сказал…

– Сегодня в четыре…

– Тетя Долорес…

– Что милый…

– А когда мы поедем…

Всю неизрасходованную нежность своего неудавшегося материнства она изливала на мальчика вкладывая в каждый жест столько чувства будто ласкала ребенка в последний раз…

– Внушает он доверие…

– Мне это сейчас абсолютно безразлично…

Через четыре часа ты снова станешь свободен и никакие узы долга не будут больше привязывать тебя к жизни и никто уже не помешает тебе уйти в страну глухого забвения как это сделал дядя Нестор…

– А может стоит сходить но второму адресу…

– Ради бога замолчи…

Вы лежали в номере гостиницы и ждали назначенного часа и ты не знал что бродит сейчас у нее в мыслях между вами встала стена отчуждения как между незнакомыми мужчиной и женщиной которых случайно свело легкомыслие

мальчик пускал в ванной бумажные кораблики у него были две флотилии и между ними шла война кипели морские сражения бомбардировщики сбрасывали бомбы подводные лодки выпускали торпеды атомные взрывы сотрясали землю а Долорес курила сигарету за сигаретой прикуривая одну от окурка другой и невидящими глазами смотрела на обои в цветочек

у тебя же стояло перед глазами мрачное здание швейцарского санатория «Бель-Эр» который ты посетил впервые приехав в эту страну

еще и тогда тридцать пять лет спустя там обитала неприкаянная тень дяди Нестора

резкий холодный ветер косой дождь мокрый печальный сад вызвали в твоей памяти другой сад монастырский где ты в последний раз видел бабушку

так же как дядя Нестор ты решил отречься от всего что получил незаслуженно от всего что дали тебе не спросив хочешь ли ты этого и нужны ли тебе

их бог их религия их мораль законы богатство

ты пытался представить себе его и ее гуляющими вдвоем вокруг Женевского озера и то как они жили в этом санатории для богатых иностранцев как бродили по аллеям парка по его круглым лужайкам среди прудов и беседок (все это великолепие во вкусе начала века затеял там какой-то маниакально тщеславный русский аристократ)

дядя Нестор почти ничего после себя не оставил только переводы и стихи да и те погибли в войну сам же он умер в швейцарском санатории умер без сожаления и без славы

и ты говорил себе

нет тебя привела сюда не случайность

смертельная тревога сегодняшнего дня это лишь преддверие

тебе недолго осталось жить

неудачник не сумевший создать даже документальный фильм об испанцах согнанных с родной земли эксплуатацией безработицей голодом несправедливостью

в тебе кричит твое бунтарство но твое бунтарство умрет вместе с тобой

Долорес начала собираться это было похоже на торжественный и суеверный обряд она священнодействовала как тореро когда он одевается перед боем быков в свое роскошное платье и ты снова смотрел на ее несчастное тело созданное для любви нежности и страдания…

– Ты мне этого не простишь…

– Прощу…

Разрезанный надвое арбуз лезвие погружается в сочную красную мякоть

ты шагнул к ней и неловко грубо притянул к себе за талию…

– Поклянись…

Он писал свое прощальное письмо в конце осени и должно быть затянутое облачной пеленою солнце немощно освещало снеговые вершины…

– Я приеду поздно там придется побыть…

Он завязал кашне петлей сунул в нее голову и бросился вниз…

– Я тебя провожу…

– Я поеду одна…

Флотилия бумажных корабликов покоилась на дне ванны мальчику надоело играть гримаска нестерпимой скуки появилась на его лице

– Куда ты идешь…

– Мне надо кое-что купить…

– А дядя…

– Он поведет тебя гулять…

– Я устал…

– Мы пойдем в парк.

– Не хочу…

– Чего же ты хочешь…

– Я хочу в Париж…

Она ушла надушенная одетая нарядно как на свадьбу чтобы с кровью исторгнуть из себя и навеки утопить в этом растленном озере ненавистное семя

ты еще мог удержать ее обнять упросить чтобы она не ходила…

– Я буду ждать тебя в баре напротив…

– Как хочешь…

– В баре на террасе…

Ты подошел к окну отвел гардину в сторону и смотрел как Долорес вместе с дисциплинированными швейцарскими пешеходами стоит у перекрестка…

– На что ты смотришь…

– Просто так ни на что…

– Мне скучно…

– Пойдем гулять…

Вы сбежали вниз по красному ковру лестницы ты отдал ключ привратнице купил номер «Трибюн»

в Индии миллионы людей умирают от голода расовая дискриминация национальных меньшинств жертвы атомной радиации

отличный предлог для бесконечной карусели комиссий подкомиссий комитетов делегаций секретариатов

вполне современная цельнометаллическая холодная и весьма эффективная машина имеющая своим назначением

заявляла она

благо каждого человека в отдельности и спасение всего человечества в целом

монахини в белых крылатых чепчиках похожих на огромных индийских бабочек их лица гладки и жестки как набалдашник трости скандинавские туристы с веснушчатыми физиономиями и пшеничными волосами благодушно-самодовольный народ часовщиков и вкрапленные в него рабочие-итальянцы с резко вылепленными чертами и мозолистыми натруженными руками женщины-испанки в традиционных черных платьях выброшенные из селений Месеты у каждой в руках непременный картонный чемодан и каждая робко жмется к другой

Женева конечная станция и пребывание здесь никому не проходит безнаказанно дядя Нестор если бы и захотел не придумал бы места лучше чтобы покончить счеты с жизнью а Долорес чтобы уничтожить проклятое семя…

– pardon vous désirez quelque chose

– merci Madame je me promenais

ты усмехнулся

– quelqu’un de ma famille est mort ici il y a longtemps vous comprenez[166]166
  – простите вам что-нибудь нужно
  – благодарю мадам я просто прогуливаюсь…
  – понимаете ли здесь умер один мой родственник много лет назад (франц.)


[Закрыть]

Нет она не поняла

она смотрела на тебя с нескрываемой подозрительностью их было двое в портале обе пожилые и обе с внезапно застывшими лицами делали вид будто пытаются определить моросит ли дождь

ты повернулся и по обсаженной елями дорожке двинулся обратно к воротам железной ограды за которой была улица…

«CLINIQUE DU BEL-AIR»[167]167
  «Санаторий Бель-Эр» (франц.)


[Закрыть]

Ты снова сидел на террасе и глаза твои были прикованы к карте Швейцарской Конфедерации изнутри дома просачивались приглушенные всхлипывания мальчика…

– Я хочу в кино…

«MONKEY-BUSINESS» by the Marx Brothers doublé en français[168]168
  «Веселые шутники» режиссеры братья Маркс (англ.)
  Фильм дублирован по-французски (франц.)


[Закрыть]

Через час надо быть на бульваре Транше терраса кафе как раз напротив привратницкой

– Deux places s’il vous plaît[169]169
  – Два билета пожалуйста (франц.)


[Закрыть]

Зал встретил вас раскатами хохота

контролерша посветила фонариком и проследив за его лучом ты увидел в первом ряду пустые места

– Мне плохо видно…

– Ш-ш-ш…

– Давай сядем сзади

– Тихо…

Сменявшиеся на экране кадры смутно напомнили тебе какую-то кинокартину которую ты в блаженном краю своего детства однажды в четверг смотрел с матерью

черт как же она называлась по-испански

tu vois ce revolver

qu’il est mignon c’est le père Noël qui vous l’a apporté

moi je eu une locomotive

écoute espèce d’idiot sais-tu qui je suis

oh ne me dites rien animal ou végétal

uuh

animal

écoute je suis Alky Briggs

et moi je suis le type qui parle tellement drôle de rencontre

as-tu une dernière question à me poser avant que je te

descende

oui

vas-y

croyez-vous vraiment que les filles aient tendance

à être déçues par un garçon qui se laisse embrasser[170]170
  Видишь этот револьвер; игрушечка а не револьвер это вам подарок от деда Мороза; а у меня была пушка размером с локомотив; кусок кретина ты знаешь кто я такой; я не люблю резких слов; у-у-у; и невразумительного мычания; слушай я Элки Бриггс; а я это собственной персоной я вот забавная встреча; я тебя сейчас пущу в расход может у тебя есть какие вопросы; имеется вопросик; выкладывай; как вы полагаете неужели девушка действительно склонна испытывать разочарование если ей приходится первой поцеловать молодого человека (франц.)


[Закрыть]

Светящийся циферблат часов на стене показывал ровно четыре жирные руки перебирают инструменты…

– Почему он не стреляет…

Долорес вышла из галереи ведя за руку Луисито и снова на ее лице чистота неведения и счастья

– Его укусила оса…

– Больно тебе…

– Очень…

– Мальчики не плачут когда им уже одиннадцать лет…

она лежит на кушетке он может воспользоваться ее беспомощностью… почему он прячется… pour vous élargir vous comprenez…[171]171
  необходимо предварительно расширить понимаете… (франц.)


[Закрыть] où смотри что они делают… его слюнявые губы касаются ее тела… они плохие или хорошие… удручающая комната санатория «Бель-Эр» высокие ели панорама Женевского озера… а кто этот толстый… кашне привязано к шпингалету… он хочет от него убежать да… все было ни к чему в книге судеб было записано что это кончится Швейцарией грязной клоакой на дне Женевского озера…

depuis qu’il a obtenu la licence de mariage je mène une vie de chien c’était peut-être une licence pour chien[172]172
  …с тех пор как он получил разрешение на вступление в брак с ним сладу не стало собачья жизнь; скажите лучше собачья свадьба (франц.)


[Закрыть]

Хохот в зале восторженный топот

Ты поднялся с места…

– Пошли…

– Еще не конец…

– Нас ждет Долорес…

Опять Женева интернациональная и захолустная безликая и расточительно богатая и ты предоставленный самому себе лицом к лицу со всем своим наследием и непрошеными дарами

Долорес села рядом с тобой закинув ногу на ногу и внимательно так же как ты стала разглядывать карту Швейцарской Конфедерации…

– А мы еще ни разу не были в Саас-Фее…

Ты закрыл глаза

ты вспомнил минуту когда она неуверенно переступая показалась в дверях парадного на бульваре Транше и мальчик радостно устремился ей навстречу а ты не помня себя бросился к ближайшей остановке такси