Текст книги "Зигзаг"

Автор книги: Хосе Карлос Сомоса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Мальдонадо сощурился, разглядывая тонкий край, который показывала ему Элиса.

– Ну… Линию… Прямую…

– Молодец. Если смотреть с твоего места, это могла бы быть струна, правда? Нить. Так вот, теория говорит, что струны, образующие материю, только кажутся струнами при взгляде с определенного места…Но если взглянуть на них под другим углом, – Элиса развернула салфетку перед Мальдонадо и показала ему прямоугольник, – …в них кроются другие измерения, а если бы нам удалось раскрутить, или «открыть», их, – она полностью развернула салфетку, превратив ее в квадрат, – мы могли бы увидеть множество других измерений.

– Круто! – Мальдонадо и впрямь пробрало, а может, он удачно притворялся. – И эти измерения уже открыли?

– Куда там, – ответила Элиса, сминая салфетку и засовывая ее в стакан. – Чтобы «открыть» субатомную струну, нужны такие приборы, которых еще не существует: мощнейшие ускорители частиц… Вот тут-то и появляется Бланес со своей теорией. Бланес считает, что некоторые струны можно «открыть» с небольшими затратами энергии: струны времени. Бланес математически доказал, что время состоит из струн, как и все остальные материальные явления. Однако струны времени можно открыть с использованием энергии уже существующих ускорителей. Просто такой эксперимент очень трудно провести.

– То есть в переводе на практический язык… – Мальдонадо бешено строчил, – это означает… возможность путешествий во времени? Возвращения в прошлое?

– Нет, путешествия во времени – это из области научной фантастики. Они противоречат основным законам физики. Вернуться назад, к сожалению, невозможно. Время может двигаться только вперед, в сторону будущего. Но если теория Бланеса верна, существует другая возможность… Можно было бы открывать струны времени, чтобы видеть прошлое.

– Видеть прошлое? В смысле… видеть Наполеона, Юлия Цезаря?.. Вот уж это точно научная фантастика, подруга.

– Ошибаешься. Это как раз оченьдаже возможно. – Она лукаво взглянула на него. – И не только возможно, это происходит сплошь и рядом. Отдаленное прошлое мы видим каждый день.

– В смысле в старых фильмах, на фотографиях…

– Нет, мы видим его прямо сейчас. – Заметив выражение его лица, она рассмеялась. – Серьезно. На что спорим?

Мальдонадо осмотрелся.

– Ну, некоторые преподы тут, конечно, староваты, но… – Элиса рассмеялась, качая головой. – Ты серьезно, что ли?

– Совершенно серьезно. – Она подняла глаза, и Мальдонадо последовал ее примеру. Уже стемнело. На черном небе хрусталиками поблескивал звездный ковер. – Свет этих звезд доходит до Земли за миллионы лет, – пояснила она. – Их может уже не быть, но мы будем видеть их еще очень долго… Каждый раз, когда мы смотрим на ночное небо, мы погружаемся на миллионы лет в прошлое. Путешествовать во времени можно, просто выглянув в окно.

Какое-то время оба молчали. Для Элисы звуки и огни вечеринки пропали, она была поглощена величественной тишиной, царившей под сводом высящегося над ними храма. Опустив наконец глаза и взглянув на Мальдонадо, она поняла, что он чувствует то же самое.

– Физика – красивая штука, – еле слышно прошептала она.

– Не только физика, – ответил Мальдонадо, глядя на нее.

Они продолжили с вопросами, но уже в более медленном темпе. Потом он предложил прерваться и перекусить, и Элиса не отказалась (было уже поздно, она проголодалась). Мальдонадо встал и направился к барной стойке.

В ожидании его Элиса беззаботно поглядывала по сторонам. В теплом летнем воздухе носились последние отзвуки вечеринки, играла старая-престарая песня Умберто Тоцци, тут и там группки студентов и преподавателей оживленно беседовали под зажженными фонарями.

И тут она заметила наблюдавшего за ней мужчину.

Внешность у него была совершенно заурядная. Он стоял внизу склона. Клетчатая рубашка с коротким рукавом и хорошо отглаженные брюки совсем не бросались в глаза. Внимание привлекали только седеющие волосы и громадные серые усы. Он держал в руке пластиковый стаканчик и временами отпивал из него. Элиса подумала, что это один из преподавателей, но с другими коллегами он не разговаривал и вообще ничего не делал.

Только смотрел на нее.

Этот пристальный взгляд ее озадачил. Она задумалась, не знакома ли она с ним, но пришла к выводу, что это он, похоже, ее знает – наверное, тоже видел фотографию в журнале.

Внезапно мужчина резко ( слишкомрезко) отвернулся и вроде бы влился в одну из групп преподавателей. Это резкое бегство насторожило ее еще больше. Казалось, он притворился, понял, что Элиса его заметила. Черт побери, заметила.Однако когда Мальдонадо вернулся с двумя завернутыми в бумагу бутербродами, пакетом чипсов, пивом и кока-колой без сахара для нее, Элиса об этом происшествии забыла: натыкаться на навязчивый взгляд взрослого мужчины ей случалось не впервые.

На обратной дороге в Мадрид они почти не говорили, но в тесном пространстве машины рядом с этим едва знакомым парнем Элиса не чувствовала себя дискомфортно. Она как будто уже начала привыкать к его присутствию. Иногда Мальдонадо смешил ее каким-нибудь ироническим замечанием, но вопросов он больше не задавал, и Элиса была признательна ему за эту любезность. Она воспользовалась возможностью побольше узнать о нем самом. Его мир был прост: он жил с родителями и с сестрой, любил путешествовать и заниматься спортом (оба эти увлечения были ей близки). Когда «пежо» Мальдонадо остановился перед подъездом ее дома на Клаудио Коэльо, было уже почти двенадцать.

– Ничего себе домик, – сказал он. – Для того чтобы быть физиком, обязательно стричь купоны?

– Это обязательно для моей матери.

– Мы так и не поговорили о твоей семье… Кто твоя мать? Математик? Химик? Генный инженер? Изобретательница кубика Рубика?

– У нее салон красоты в двух кварталах отсюда, – засмеялась Элиса. – Отец, тот действительно был физиком, но он погиб в автокатастрофе пять лет назад.

На лице Мальдонадо появилось искреннее сочувствие.

– Это тяжело.

– Не беспокойся, я едва его знала, – легко ответила Элиса. – Его никогда не было дома. – Она вышла из машины и захлопнула дверцу. Потом наклонилась и взглянула на Мальдонадо: – Спасибо, что подвез.

– Спасибо тебе за помощь. Слушай, если у меня будут… еще… еще вопросы, может?.. Может, увидимся как-нибудь в другой раз?

– Ну…

– У меня есть твой телефон. Я тебе позвоню. Удачи тебе завтра у Бланеса.

Мальдонадо вежливо подождал, пока она откроет дверь подъезда. Элиса обернулась, чтобы помахать ему рукой.

И остолбенела.

С другой стороны улицы на нее смотрел мужчина.

В первый момент она его не узнала. А потом заметила седеющие волосы и громадные сероватые усы. Ее охватила дрожь, словно все тело было усеяно отверстиями, и теперь порыв ветра насквозь пронизал ее.

Автомобиль Мальдонадо скрылся. Проехала одна машина, потом другая. Улица опустела, но мужчина по-прежнему стоял на месте. Я все напутала. Это не он, он даже одет по-другому.

И тут вдруг мужчина повернулся и завернул за угол.

Элиса не могла отвести взгляд от того места, где он стоял всего несколько секунд назад. Это другой человек, просто они похожи.

Однако она была уверена, что и этот человек за ней следил.

5

– Я не собираюсь читать вам интересный курс лекций, – заявил Давид Бланес. – Мы не будем тут говорить о чем-то удивительном или из ряда вон выходящем. Здесь не будет ответов. Кому нужны ответы, пусть идет в церковь или в школу. – Робкие смешки. – Здесь мы будем рассматривать действительность, а у действительности нет ответов и в ней нет ничего удивительного.

Дойдя до конца аудитории, он резко остановился. Понял, что не может пройти сквозь стену, подумала Элиса. Когда он повернулся, она отвела от него взгляд, но продолжала внимательно ловить каждое его слово.

– Перед тем как мы начнем, я хочу вам кое-что пояснить.

Двумя большими шагами Бланес подошел к диапроектору и включил его. На экране показались три буквы и цифра.

– Вот E=mc², пожалуй, самое знаменитое уравнение всех времен из области физики, релятивистская энергия находящейся в покое частицы.

Он сменил изображение. Появилась черно-белая фотография мальчика с восточными чертами лица, вся левая часть тела которого была лишена кожи. Через дыру в щеке виднелись зубы. Послышались тихие перешептывания. Кто-то пробормотал: «Боже». Элиса не могла шевельнуться – она потрясенно созерцала ужасную фотографию.

– Это, – спокойно сказал Бланес, – тоже E=mc², как знают во всех японских университетах.

Он выключил проектор и посмотрел на студентов.

– Я мог бы продемонстрировать вам одно из уравнений Максвелла и свет ламп в хирургическом театре, где лечат какого-то человека, или волновое уравнение Шрёдингера и мобильный телефон, благодаря которому к агонизирующему ребенку приезжает врач и спасает ему жизнь. Но я выбрал пример Хиросимы, наименее оптимистичный.

Когда перешептывания стихли, Бланес продолжил:

– Мне известно, что думают или думали о нашей профессии многие физики, не только современные и не только плохие – этого же мнения придерживались Шрёдингер, Джинс, Эддингтон, Бор. Они считали, что мы занимаемся лишь символами. Шрёдингер говорил: «тенями». Многие из них полагают, что дифференциальные уравнения не естьдействительность. Когда слушаешь некоторых коллег, начинает казаться, что теоретическая физика заключается в построении домиков из пластмассовых кубиков. Эта абсурдная мысль получила распространение, и сегодня люди считают, что физики-теоретики – это чуть ли не простые мечтатели, живущие в башне из слоновой кости. Они думают, что наши игры, наши домики, никак не связаны с их повседневными проблемами, с их увлечениями, их заботами или благосостоянием их близких. Но я скажу вам одну вещь, и я хочу, чтобы вы восприняли ее как основополагающее правило этого курса. Через минуту я начну покрывать доску уравнениями. Я начну с этого угла и закончу в том, и можете быть уверены, что ни один сантиметр ее поверхности не пропадет даром, потому что почерк у меня достаточно мелкий. – Кто-то засмеялся, но Бланес оставался совершенно серьезен. – И когда я закончу, вам нужно будет сделать следующее упражнение: вы должны будете посмотреть на эти цифры, на все эти цифры и греческие буквы на доске, и сказать себе: «Вот она, действительность, вот она, действительность…» – Элиса сглотнула слюну. Бланес добавил: – Физические уравнения – это ключ к нашему счастью, к нашему страху, к нашей жизни и к нашей смерти. Помните об этом. Всегда.

Он быстро шагнул на подиум, закрыл экран, взял мел и, как и обещал, начал писать цифры в углу доски. И до конца лекции не говорил больше ни о чем, кроме сложных абстракций некоммутативной алгебры и фундаментальной топологии.

Давиду Бланесу было сорок три года, он был высокого роста и выглядел подтянутым и спортивным. В волосах виднелась седина, на лбу появились залысины, но и они казались интересными. Кроме того, Элиса обратила внимание и на другие подробности, незаметные на виденных ею раньше фотографиях: на особую привычку щуриться при пристальном взгляде, на изъеденные юношескими оспинами щеки, на крупный нос, казавшийся в профиль почти смешным… Бланес был в некотором роде привлекателен, но только «в некотором роде», как многие другие люди, не славящиеся своей внешностью. На нем была нелепая одежда десантника: камуфляжный жилет, шаровары и ботинки. Голос у него был мягкий, с хрипотцой, не соответствующий его комплекции, но в нем звучала какая-то сила, какое-то желание ошеломить. Может быть, решила Элиса, это его способ защиты.

То, что Элиса накануне рассказывала Мальдонадо, было абсолютно верно, и сейчас она в этом убедилась: у Бланеса действительно был «особый» характер, даже более особый, чем у других корифеев в этой сфере. Но, с другой стороны, ему пришлось столкнуться с большим непониманием и несправедливостью. Прежде всего он был испанцем, что для амбициозного физика (и она, и все другие слушатели курса прекрасно знали об этом) было любопытным исключением и серьезным недостатком даже не из-за какой-то дискриминации, а ввиду печального положения, в котором данная наука пребывала в Испании. Те немногие достижения, которыми отличились физики испанского происхождения, были сделаны за пределами их страны.

С другой стороны, Бланес достиг успеха. И это казалось еще менее простительным, чем его национальность.

Своим успехом он был обязан неким уравнениям, густо написанным на одной-единственной странице – наука состоит из таких вот подарков, кратких и вечных. Он написал их в 1987 году, когда работал в Цюрихе со своим учителем Альбертом Гроссманном и с коллегой Серджио Марини. Они были опубликованы в 1988 году в престижном немецком журнале «Анналы физики» (там же, где более восьмидесяти лет назад появилась статья Альберта Эйнштейна об относительности) и забросили автора на чуть ли не абсурдную вершину славы, подарив ему ту самую странную известность, которую в считанных случаях приобретают ученые. И это несмотря на то, что его статья, доказывавшая существование струн времени, была настолько сложной, что лишь немногие специалисты могли ее полностью понять, и на то, что, хотя его доказательства были непогрешимы с математической точки зрения, экспериментальные подтверждения могли быть получены только через десятки лет.

Так или иначе, европейские и американские физики с восторженным удивлением приветствовали его открытие, и этот восторг просочился в прессу. Поначалу испанские газеты не особо отреагировали на это событие (чаще всего попадались заголовки типа «Испанский физик открыл, почему время движется только в одном направлении» или «По словам испанского физика, время подобно секвойе»), и своей популярностью в Испании Бланес был обязан перекручиванию, которому подверглась эта новость в менее серьезных средствах массовой информации, прямо заявлявших: «Благодаря теории Давида Бланеса Испания заняла ведущее место в физике XX века», «Профессор Бланес говорит, что наука подтверждает возможность путешествий во времени», «Испания может стать первой страной в мире, где будет создана машина времени». Все это было неправдой, но публика восприняла это с энтузиазмом. На обложках нескольких журналов рядом с фотографиями оголенных девиц появилось имя Бланеса в связи с упоминаниями о тайнах времени. Одно издание эзотерического типа продало тысячи экземпляров тематического рождественского номера, на обложке которого было написано: «Путешествовал ли Иисус во времени?», а ниже, более мелкими буквами: «Теория Давида Бланеса вызывает недоумение в Ватикане».

В это время Бланеса уже не было в Европе, чтобы радоваться (или оскорбляться): он был практически «телепортирован» в США. Он читал лекции и работал в Калтехе, престижном Калифорнийском технологическом институте, и, как бы идя по стопам Эйнштейна, в институте фундаментальных исследований в Принстоне, где такие мыслители, как он, могли прогуливаться по тихим паркам и имели время на раздумья и бумагу и карандаш для записей. Но в 1993 году, когда американский конгресс проголосовал против продолжения строительства в Ваксахачи (штат Техас) сверхпроводникового суперколлайдера, который мог бы стать самым большим и мощным ускорителем частиц в мире, роман Бланеса и США вдруг закончился по бесповоротному решению первого. В предшествовавшие его возвращению в Европу дни в прессу просочились его заявления, сделанные некоторым американским средствам массовой информации: «Правительство этой страны предпочитает тратить деньги на оружие, а не на научные исследования. США напоминает мне Испанию: это страна с очень талантливыми людьми, но с отвратительными политиками. Они не просто плохо выполняют свои обязанности, – подчеркнул он, – они отвратительны». Поскольку его критика уравнивала обе страны и их правительства, эти заявления не понравились никому и заинтересовали очень немногих.

Положив, таким образом, конец американскому периоду своей жизни, Бланес вернулся в Цюрих, где зажил тихо и одиноко (его единственными друзьями были Гроссманн и Марини, его единственными женщинами – мать и сестра; Элису такая монашеская жизнь восхищала), в то время как его теорию захлестнула волна долго назревавших реакций. Любопытно, что испанское научное сообщество было одним из тех, кто наиболее рьяно ее отвергал – в нескольких университетах зазвучали ученые голоса о том, что «теория секвойи», как ее в то время уже начали называть (потому что струны времени закручивались на световых частицах, подобно кольцам на стволах этих деревьев), была складной, но непродуктивной. Возможно, потому, что Бланес был из Мадрида, критические отзывы оттуда раздались не сразу, но, вероятно по той же причине, оказались самыми резкими: знаменитый преподаватель из Комплутенсе назвал его теорию «сказочным леденцом, не имеющим под собой абсолютно никакой реальной базы». За рубежом ему пришлось не лучше, хотя такие специалисты в теории струн, как Эдвард Виттен из Принстона и Камран Вафа из Гарварда продолжали утверждать, что речь может идти о научной революции, подобной перевороту, вызванному самой теорией струн. Стивен Хокинг, прикованный к инвалидной коляске в Кембридже, был одним из немногих, кто тихо высказался в поддержку Бланеса и способствовал распространению его идей. Когда его спрашивали об этом, известный физик отвечал своими обычными шуточками, озвученными монотонным и холодным синтезатором голоса: «Несмотря на то что многие стремятся срубить ее на корню, секвойя профессора Бланеса и дальше осеняет нас своей тенью».

Один только Бланес ничего не говорил. Его странное молчание длилось около десяти лет, в течение которых он руководил лабораторией, ранее возглавляемой уже вышедшим на пенсию Альбертом Гроссманном, его другом и наставником. Благодаря математической стройности и фантастическим возможностям, которые открывала «теория секвойи», она продолжала вызывать интерес у ученых, но доказать ее так и не смогли. Она перешла в состояние «поживем – увидим», в котором наука любит откладывать некоторые идеи в морозильную камеру истории. Бланес отказывался делать о ней какие-либо публичные заявления, и многие думали, что он стыдится своих ошибок. И вот в конце 2004 года появилось объявление о курсе лекций – первом, который Бланес собирался прочитать о своей «секвойе». Из всех стран он выбрал Испанию, из всех городов – Мадрид. Частный университет имени Алигьери взял на себя все расходы и согласился на странные требования ученого: курс должен проводиться в июле 2005 года, лекции будут читаться на испанском языке, и в нем будут участвовать двадцать слушателей, отобранных в строгой очередности по результатам прохождения международного экзамена по теории струн, некоммутативной геометрии и топологии. В принципе принимали только лиц с высшим образованием, но выпускники, получавшие диплом в этом году, могли участвовать в экзамене, предоставив письменную рекомендацию своих преподавателей теоретической физики. Таким образом, документы смогли подать такие студенты, как Элиса.

Почему Бланес так долго ждал, чтобы прочитать первый курс лекций о своей теории? И почему решил дать его именно сейчас? Этого Элиса не знала, но ей это было и не важно. По правде говоря, в первый день она чувствовала себя просто счастливой, присутствуя на уникальном курсе лекций, о котором столько мечтала.

Однако к концу лекции она в корне переменила свое мнение.

Ушла она одной из первых. Элиса громко захлопнула книги и папку и вышла из аудитории, даже не пытаясь спрятать конспекты в рюкзак.

Спускаясь по крутой улице к автобусной остановке, она услышала голос:

– Извини… Тебя куда-нибудь подвезти?

Она была так взвинчена, что даже на заметила рядом с собой машину. Изнутри, как гигантская черепаха, высовывалась голова Виктора «Леннона» Лоперы.

– Спасибо, мне далеко, – неохотно ответила Элиса.

– Куда?

– На Клаудио Коэльо.

– Ну… если хочешь, я тебя подброшу. Мне… в центр.

Болтать с этим типом ей не хотелось, но потом она решила, что разговор поможет ей отвлечься.

Она села в грязный автомобиль, забитый бумагами и книгами и пахнущий старой обивкой. Лопера вел машину осторожно и медленно – так же, как говорил. Однако, судя по всему, он был очень доволен, что Элиса едет с ним, и постепенно разговорился. Как обычно бывает со всеми сверхробкими людьми, его словесный поток вдруг сделался чрезмерно обильным.

– А как тебе то, что он сказал вначале про действительность? «Уравнения есть действительность»… Ну, если он так говорит… Не знаю, мне кажется, это очень преувеличенный позитивистский редукционизм… Он отвергает вероятность истин, познаваемых в откровениях и интуитивно, которые являются основой, к примеру, религиозных верований или здравого смысла… И это ошибка… Ну, наверное, он говорит так, потому что он атеист… Но, честно говоря, я не думаю, что религиозная вера несовместима с научными доказательствами… Они находятся на разных уровнях, как утверждал Эйнштейн. Нельзя… – Он остановился на перекрестке и подождал, пока проедут машины, чтобы продолжить путь и монолог: – Нельзя превращать свои метафизические ощущения в химические реакции. Это было бы абсурдно… Гейзенберг говорил…

Элиса отключилась и просто смотрела на дорогу, иногда поддакивающе мычала. Но вдруг Лопера прошептал:

– Я тоже заметил. Ну, то есть как он с тобой обращался.

Она почувствовала, что заливается краской, и от одного воспоминания ей захотелось разреветься.

Бланес поставил аудитории несколько вопросов, но для ответа на них выбрал кого-то, кто сидел через два места от нее и поднимал руку одновременно с ней.

Валенте Шарпа.

Затем вдруг случилось так, что Бланес задал вопрос, а руку подняла толькоона. Однако вместо того чтобы дать ей слово, ученый попытался добиться ответа от остальных: «Ну же, что с вами, господа? Боитесь, что, если вы ошибетесь, у вас заберут диплом?» Прошло несколько тягучих секунд, и Бланес снова указал на то же место. Элиса опять услышала этот мягкий, спокойный, чуть ли не веселый голос с легким иностранным акцентом: «В этом масштабе не существует адекватной геометрии из-за феномена квантовой пены». «В точку, господин Валенте».

Валенте Шарп.

Пять лет беспрерывного лидерства на курсе довели дух соревнования Элисы до безумных пределов. В научном мире нельзя быть первым, не предпринимая жутких усилий хищника по систематическому удалению соперников. Поэтому бессмысленное пренебрежение со стороны Бланеса оказалось для нее неописуемой пыткой. Она не хотела показывать перед сокурсником, насколько уязвлена ее гордость, но была уже на грани срыва.

– Такое впечатление, что он меня даже не видит, – пробормотала она, глотая слезы.

– Мне кажется… что он видит тебя слишком хорошо, – ответил Лопера.

Она подняла на него глаза.

– Ну, то есть… – попытался он объяснить, – мне кажется, что… он тебя увидел и подумал: «Такая… такая… девушка не может одновременно быть очень…» То есть это просто предрассудок, основанный на мужском превосходстве. Может, он не знает, что ты лучше всех прошла тестирование. Не знает, как тебя зовут. И думает, что Элиса Робледо… Ну, что она не может быть такой, как ты.

– А какая я? – Она не хотела задавать этот вопрос, но ей уже было все равно, жестоко ли он прозвучит.

– Я думаю, это вещи не взаимоисключающие… – уклоняясь от ответа, сказал Лопера, как бы размышляя вслух. – Хотя с генетической точки зрения, это редкость… То есть ум и красота… Они почти никогда не соединяются. Конечно, есть исключения… Ричард Фейнман вроде был красавцем. Так говорят. И Рик тоже… в своем роде, да? Ну, ничего так… да?

– Рик?

– Рик Валенте, мой друг. Я так его давно называю. Ну, помнишь, я показывал тебе его вчера на вечеринке? Рик Валенте…

Одного упоминания этого имени было достаточно, чтобы Элиса скрипнула зубами. Валенте Шарп, Валенте Шарп…В ее мыслях эти фамилии звучали с каким-то механическим скрежетом, словно лезвие электропилы, подчистую уничтожавшее ее гордость. Валенте Шарп, Валенте Шарп…

– Он тоже – немножко смесь и того, и другого: и умный, и красивый, как ты, – продолжал Лопера, как видно, не замечая переполнявших ее эмоций. – Да к тому же он умеет… умеет нравиться, ты заметила? На преподавателей он действует как заклинатель на змей… Вернее, не только на преподавателей, на всех. – Он засмеялся булькающим смехом (в последующие годы Элиса не раз еще услышит смех Виктора, и со временем он станет ей очень приятен, но в ту минуту он показался ей отвратительным). – И с девушками тоже. Да-да, тоже… Ух, еще и как.

– Ты говоришь о нем так, будто вы не друзья.

– Будто мы не?.. – Казалось, что в голове у Виктора напряженно гудит жесткий диск, обрабатывающий это банальное замечание. – Да нет, конечно, мы… Вернее, мы были друзьями… Мы познакомились еще в школе, потом вместе учились в универе. Просто Рик получил одну из этих «суперстипендий», махнул в Оксфорд, на кафедру Роджера Пенроуза, и мы перестали видеться… Когда закончатся лекции Бланеса, он собирается снова вернуться в Англию… ну, конечно, если Бланес не заберет его с собой в Цюрих.

Улыбка, появившаяся на пухлых губах Лоперы, когда он произносил эту фразу, Элисе не понравилась. К ней вернулись самые черные мысли: она почувствовала себя совершенно измотанной, чуть ли не полумертвой. Естественно, Бланес выберет Валенте Шарпа, кого же еще.

– Мы четыре года не виделись… – продолжил Лопера. – Не знаю, пожалуй, в нем что-то изменилось… Он более… Более уверен в себе. Он гений, это надо признать, гений в кубе, сын и внук гениев: его отец – крип… криптограф, работает в Вашингтоне, в каком-то там центре национальной безопасности… Мать – американка, преподает математику в Балтиморе… В прошлом году она была в списке кандидатов на премию «Филдз Медал». – Хочешь не хочешь, рассказ произвел на Элису впечатление. Премия «Филдз Медал» – это что-то вроде Нобелевской премии по математике, и каждый год она вручается в США лучшим специалистам в этой сфере. Интересно, что бы чувствовала она, если бы у нее была мать – кандидат на премию «Филдз Медал». Но в эту минуту она испытывала только раздражение. – Они разведены. А брат его матери…

– Лауреат Нобелевской премии по химии? – перебила Элиса, ловя себя на мелочности. – Или сам Нильс Бор?

Лопера снова выдал таинственный набор звуков, который должен был заменить смех.

– Нет, он программист «Майкрософта» в Калифорнии… Я просто хотел сказать, что Рик впитал в себя знания от них от всех. Он как губка, понимаешь? Даже если тебе кажется, что он тебя не слушает, он анализирует все, что ты говоришь и делаешь… Ходячий компьютер. Где тебя высадить на Клаудио Коэльо?

Элиса сказала, что везти ее до самого дома не обязательно, но Лопера настаивал. Застряв в обеденной мадридской пробке, они скоро немного разругались, и времени им с лихвой хватило даже на молчание. На бардачке машины, под какими-то папками с мятыми краями, Элиса заметила пару книг. Она прочитала название одной из них: «Математические игры и головоломки». Другая, потолще, была «Физика и вера. Научная и религиозная истина».

Когда они въехали на Клаудио Коэльо, Виктор прервал молчание:

– Ну и разозлился Рик, когда увидел, что ты обставила его на тестировании перед этим курсом. – И снова забулькал-засмеялся.

– Что, честно?

– Куда уж честнее, он не умеет проигрывать. Совсем не умеет. – Внезапно Лопера взглянул на нее с другим выражением, как будто ему пришла в голову новая мысль. – Остерегайся его.

– Кого?

– Рика. Будь очень осторожна.

– Почему? Он может повлиять на жюри премии «Филдз», чтобы мне ее не дали?

Лопера пропустил шутку мимо ушей.

– Нет, просто ему не нравится проигрывать. – Он остановил машину. – Это твой подъезд?

– Да, спасибо. Слушай, почему ты говоришь, что мне его надо остерегаться? Что он мне может сделать?

Он не смотрел в ее сторону. Сидел, уставившись вперед, будто еще вел машину.

– Ничего. Я просто хотел сказать, что… он удивился, что первое место заняла ты.

– Потому что я девушка? – спросила она с ледяной яростью. – Поэтому?

Виктор смутился.

– Может быть. Он не привык… Ну, быть вторым. – Элиса прикусила язык, чтобы не вставить слово. Я тоже, подумала она. – Но ты не волнуйся, – добавил он, словно пытаясь ее подбодрить или сменить тему. – Я уверен, что Бланес сумеет тебя оценить… Он слишком хорош сам, чтобы не ценить все хорошее.

Эта фраза ее немного смягчила и примирила с Лоперой. Войдя в подъезд, она подумала, что, пожалуй, была с ним довольно груба, и обернулась, чтобы попрощаться, но Лопера уже уехал. Она помедлила еще чуть-чуть, углубившись в свои мысли.

Эта сцена напомнила ей о том, что случилось накануне, с Хавьером Мальдонадо. Почти рефлекторно она взглянула на улицу, но никто за ней не следил. Никаких седоволосых мужчин с усами. Конечно, сам Альберт Эйнштейн. На самом деле, Эйнштейн – дед Валенте, и вчера вечером за мной следил он.

Она улыбнулась и села в лифт. Наверное, все это было простой случайностью. Случайности бывают – с точки зрения математики, их вероятность существует. Двое немного внешне похожих мужчин засматриваются на нее в течение одного вечера. Почему бы нет? Только параноик способен цепляться за это происшествие.

Поднимаясь в лифте, она вспомнила о странном предупреждении Виктора Лоперы.

Остерегайся Рика.

Как глупо. Да Валенте никакого внимания на нее не обращал. На первом занятии он ни разу даже не взглянул в ее сторону.