Текст книги "Шоу безликих"

Автор книги: Хейли Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Хошико

Я знаю, что зашла слишком далеко, поняла это еще до того, как Сильвио вытащил меня из комнаты. Как только мы оказались вдали от глаз зрителей, он прижал меня к стене и схватил за горло.

– В какие игры ты играешь, девочка? Ты отклонилась от сценария… твой ответ был провокационным! – Его глаза всего в считаных миллиметрах от меня, они пылают яростью. – Ты забыла, с кем разговариваешь? Ты знаешь, что ты могла наделать?

Что он имеет в виду? С кем я разговаривала? Он что, имеет в виду того мальчишку? Вчера вечером тот был в ложе для особо важных персон. Кто он такой?

– Я просто сказала правду, – отвечаю я. – Ты ведь тоже Отброс, Сильвио, ты должен чувствовать то же самое!

Он отпускает мое горло и толкает так сильно, что я падаю на пол.

– Как ты смеешь сравнивать себя со мной? Я не просто Отброс! Не такой, как все остальные! Чистые меня ценят.

Я смотрю на него. Боже, он действительно в это верит.

Меня душит смех, я ничего не могу с этим поделать:

– Ты для них просто еще одно цирковое животное, Сильвио, неужели ты не понимаешь? Они убьют тебя, как и всех остальных, когда высосут из тебя все соки.

– Нет! – Он больно ударяет меня, раз за разом, продолжая говорить. – Ты не права! Я не похож на всех вас!

Мои бедные чувствительные синяки беспомощно протестуют против новых ударов. Мне нужно держать язык за зубами, но, как всегда, не удается следовать этой разумной мысли.

– Сильвио, – с усмешкой говорю я. – Они никогда не примут тебя за своего.

Он поднимает меня на ноги, а затем швыряет к стене. Я больно ударяюсь затылком.

– Как ты смеешь! Я уже выжал из тебя все, что только возможно, девчонка! Ты не настолько ценный трофей, чтобы я не мог отправить тебя на казнь и стереть с лица земли прямо сейчас!

Я смотрю на него и чувствую, что моя голова все еще кружится. Я смеюсь. Смеюсь ему прямо в лицо.

– Если это самое лучшее, что ты можешь сделать, – говорю я, встречаясь с ним взглядом, – то сделай это!

Мы на мгновение застываем на месте, глядя друг другу прямо в глаза. Затем он отворачивается.

– К счастью для тебя, мне нужно срочно продумать грядущее шоу, иначе я сделал бы это прямо сейчас. Но я не забуду этого, Хошико. Скоро я с тобой разберусь, обещаю!

Он снова хватает меня за плечи, толкает на пол и уходит.

Моя напускная храбрость исчезает так же быстро, как и пришла. Что я наделала? Нельзя так дерзко говорить с Сильвио, и думать, что это сойдет мне с рук. Он точно решил убить меня.

Что я скажу Грете и Амине?

Бен

Когда мы выходим, я слышу громкие голоса в коридоре: голос Сабатини и другой. Я думаю, что это она.

– Подожди меня. Не пройдет и секунды, – говорю я Стэнли и двигаюсь на звук голосов. Дверь приоткрыта, и я заглядываю в нее.

Это она.

Она лежит на полу, глядя снизу вверх на Сабатини, который стоит над ней.

– Скоро я с тобой разберусь, обещаю! – рычит он, а затем разворачивается и выходит в другую дверь.

Она остается лежать на полу, свернувшись калачиком. Лицо бледное, с красными пятнами на щеках. Видно, что она испугана. Я не виню ее, я сам был бы напуган.

Стэнли бесстрастно стоит позади меня. Боже, как же раздражает! Ненавижу, что этот молчаливый свидетель, который не отходит от меня ни на шаг, прицепился ко мне, словно липучка.

Я быстро вхожу и закрываю за собой дверь. Она поднимает голову и удивленно смотрит на меня.

– Ты в порядке? Твои руки, я видел на них бинты, – говорю я. – Я хотел узнать, как твои дела. Давай я тебе помогу.

Она вскакивает на ноги и разглаживает свое зеленое платье.

– Со мной все в порядке, – резко отвечает она и смотрит мне в глаза. – Что ты здесь делаешь? Кто ты?

– Я помог тебе вчера, во время выступления, и я видел тебя снова сейчас, там. Ты ответила на мой вопрос. Я хотел удостовериться, что с тобой все в порядке…

– В порядке? Нет, не в порядке. Я чуть не умерла во время шоу. Надеюсь, тебе понравилось мое выступление?

Она очень сердита. Как будто ненавидит меня. Точно, она меня ненавидит.

– Мне это не понравилось, – быстро возражаю я. – Вот что я хотел тебе рассказать.

– Бедный малыш, неужели тебя напугали большие львы? – Ее тон глубоко меня уязвляет. – Сегодня вечером погибли два человека, ты знаешь об этом?

Я опускаю голову, но чувствую, что она смотрит на меня.

– О Боже! Ты знал. Ты был там, верно? Ты был там, когда они умирали! Наслаждался этим зрелищем, не так ли? Для тебя это просто развлечение, верно?

– Нет. Я ненавижу такое. Я бы ни за что не пришел в цирк, если бы знал. Я здесь ради моего домашнего задания.

Смысл сказанных слов доходит до меня слишком поздно. Зачем я это сказал? Все, что я делаю, похоже, все больше и больше углубляет пропасть между нами.

– Домашнего задания? Что ж, теперь все понятно! За этот разговор ты получишь самый высокий балл? Я рада, что оказалась полезной!

– Нет. Я хотел посмотреть, действительно ли здесь все так, как кажется. Прости. Здесь ужасно, теперь я знаю это.

– Но почему ты говоришь мне это?

Я стою молча. Знаю, вид у меня сейчас глупый. Это была действительно плохая идея.

– Послушай, – говорит она. – Я не знаю, кто ты, и я не знаю, зачем ты пришел, но тебе нужно уйти. Прямо сейчас. Немедленно.

Я разворачиваюсь, чтобы выйти, но что-то заставляет меня оглянуться. Я должен узнать, в чем моя вина.

– Ты должна помнить меня, – говорю я. – Сегодня, когда я задал тебе вопрос, ты же узнала меня, я уверен, что ты узнала меня.

– Нет! – она как будто выплевывает это короткое слово. – Я тебя не помню! Для меня все Чистые на одно лицо. Вы все одинаковые! А теперь убирайся отсюда, не то я закричу.

– Извини, – бормочу я, проклиная себя за то, что не нашел правильных слов.

Я отворачиваюсь. Стэнли ждет меня в дверях. Я двигаюсь к нему, когда она снова говорит:

– Постой. Я хочу тебе кое-что сказать.

Хошико

Он как какой-нибудь сумасшедший поклонник, появляется везде, куда бы я ни пошла. Он был на арене, он был на пресс-конференции, и вот теперь оказался здесь, в коридоре. Каждый раз, когда он смотрит на меня пронзительными карими глазами, кажется, будто ему действительно небезразличны мои чувства.

Это меня ужасно злит. По крайней мере, с большинством Чистых ты знаешь, как себя вести. Ты знаешь, что они тебя ненавидят, знаешь, что они желают твоей смерти. Даже такие, как та глупая женщина на пресс-конференции, которая якобы восхищается тобой, потому что ты из Цирка, даже они не видят в тебе человека. На самом деле они не способны разглядеть то, что спрятано в глубине.

Но этот мальчик вчера вечером помог мне вернуться на канат, он спас мне жизнь. Поверь мне, сказал он. И вот сегодня: вы когда-нибудь хотели, чтобы все было по-другому?

Какой смешной вопрос. Как он посмел приехать сюда и притвориться, что я ему небезразлична?

– Подожди, – говорю я, он поворачивается и с надеждой смотрит мне в глаза. – Ты не можешь приходить сюда и задавать такие вопросы. Это нечестно.

– Прости, – снова повторяет он. – Теперь я знаю, – он вздыхает, и его губы дрожат. – Сам не понимаю, что я здесь делаю.

Он выглядит таким удрученным, таким подавленным. Я чувствую, что мое сердце непроизвольно вздрагивает. У меня почему-то возникает смехотворное желание успокоить его. Как будто он тот, кого обидели, тот, чья жизнь в опасности.

Что, черт возьми, со мной не так?

– Есть ли что-то такое, что я могу сделать для тебя? – спрашивает он. – Чем-то помочь тебе?

Его голос звучит так заботливо, так почтительно. Это снова приводит меня в ярость.

– Да, – отвечаю я ему. – Можешь. Оставь меня в покое! Оставь этот цирк, вернись в свой безопасный маленький уголок в своем безопасном маленьком мирке и больше никогда не подходи ко мне.

На пороге появляется его охранник, и поэтому я разворачиваюсь и убегаю через другой выход. Я оглядываюсь, когда оказываюсь в конце коридора, и вижу, что он все еще стоит там, устремив взгляд мне вслед с тем же растерянным выражением на лице.

Бен

Когда мы возвращаемся домой, мать, отец и Фрэнсис уже в постелях, дом погружен во тьму.

Я даже не переодеваюсь, просто жду в своей комнате, пока Стэнли отпускает другого охранника и переустанавливает сигнализацию.

После спускаюсь вниз, чтобы отыскать Прию. Единственный свет исходит из кухни, она должна быть там.

Когда я вхожу, то вижу какого-то другого человека, который моет посуду. Это мужчина, на нем наша домашняя униформа. Он бросает на меня короткий взгляд и тут же опускает глаза.

– Привет, – говорю я. – Кто вы? Где Прия?

– Извините, сэр, мне приказано не обсуждать это с вами.

– Что вы имеете в виду? Кто сказал, что вы не можете обсуждать это со мной?

Он продолжает энергично мыть, скоблить и вытирать кастрюли со сковородками.

– Извините, сэр, мне не разрешают обсуждать это с вами.

Я подхожу ближе и встаю между ним и раковиной, но он все равно не смотрит на меня, стоит, опустив глаза.

– Где Прия? – спрашиваю я. – Почему вы не можете ответить мне? Скажите, куда она ушла, пожалуйста!

– Извините, сэр, мне не разрешено обсуждать это с вами, – снова повторяет он, его голос испуганно дрожит.

Где же она? Что мне делать? Приходится вернуться наверх.

Я останавливаюсь возле комнаты родителей и распахиваю дверь. В спальне темно, но я могу разглядеть в постели их спящие тела. Я включаю свет, и они оба садятся, моргая от яркого света. Мать испуганно ахает, прижимая к себе одеяло, а отец инстинктивно хватает с тумбочки пистолет и направляет его на меня. Как только он понимает, что это всего лишь его сын, а не какой-то злобный Отброс-похититель, то бросает его на кровать.

– Бенедикт! Что ты, черт возьми, делаешь?

– Где Прия? – требовательно спрашиваю я.

– Как ты смеешь? – голос матери звенит возмущением. – Как ты смеешь заходить сюда посреди ночи и задавать такие дерзкие вопросы?

– Я сказал, где Прия?

Она тянется за очками и, надев их, смотрит на меня.

– Почему местонахождение какой-то грязной служанки, Отброса, беспокоит тебя, Бенедикт?

– Где она?

– Она ушла и больше не вернется, – твердо говорит отец.

– Зачем? Почему она ушла?

Мать тяжело вздыхает.

– Ты действительно думаешь, что мы не знаем, что происходит под нашей собственной крышей, Бенедикт? Думаешь, мы такие наивные? Мы в курсе твоих полночных посиделок с этой женщиной. Поэтому в нашем доме ее больше не будет.

У меня пересохло во рту. Я удивленно смотрю на нее.

– О чем ты думал, когда общался с ней так, будто она равная тебе, будто имеет какую-то ценность?

– Она была ценной, – говорю я. – И остается. Да, она важна для меня.

Мать усмехается.

– Да, верно, – говорит она. – Была.

Кажется, меня сейчас снова стошнит. Что они с ней сделали?

– Бенедикт, – улыбается она. – У нас есть глаза и уши повсюду. Кстати говоря, какой интересный вопрос ты задал маленькой канатоходке, девчонке-Отбросу сегодня вечером. «Вы когда-нибудь хотели, чтобы все было по-другому»? – смеется она. – Ты не знаешь, где ты родился!

– Я предупреждал тебя, – говорит ей отец. – Я говорил тебе, что позволить им поехать в цирк – плохая идея. Это мероприятие внушило ему ложные представления.

– Теперь нет никакого смысла в обвинениях, Роджер. Послушай, Бенедикт, Прия ушла от нас, и это все, что тебе нужно знать. Никакого цирка больше не будет. Тебе придется найти что-нибудь другое для домашнего задания. А сейчас я предлагаю всем отправиться спать.

Она положила очки на стол и улеглась.

– Выключи на обратном пути свет, хорошо?

Хошико

Когда я возвращаюсь в барак, все уже знают о том, что произошло с близнецами. В комнате висит тяжелое молчание, циркачи собрались в круг. Амина обнимает меня.

– Мы ждали тебя, – говорит она. – Близняшек больше нет.

– Знаю, – отвечаю я. – Мне сказал Сильвио. Что случилось?

Она смотрит на Грету с куклой в руках и других детей, которые грустно сидят рядом с ней.

– Акулы. По-видимому, у них не было шанса на спасение.

Я присаживаюсь в круг рядом с Гретой. Эммануил подходит к двери, чтобы убедиться, что все в порядке. Он мрачно кивает. Амина уходит в лазарет и возвращается со свечой и спичками. Когда я только попала в цирк, у нас было пять свечей, не знаю, как Амина раздобыла их. Похоже, она может просто приобретать такие вещи. Мы зажигаем их каждый раз, когда кто-то умирает, и они постепенно тают. Сейчас остался только один маленький огарок. Амина зажигает его и ставит в центре комнаты. Пламя свечи отбрасывает жутковатый свет на круг торжественных лиц. Она садится рядом, и мы все беремся за руки, образуя одну большую живую цепь.

Сегодня здесь много незнакомых лиц: это новые Отбросы, только что определенные в труппу. Теперь они – часть нас, часть нашего сообщества. Их глаза остаются в тени, лица бледны. Если у них и были когда-то иллюзии относительно этого места, то теперь они растворились. Вот такое крещение огнем.

Мы довольно долго сидим молча, объединенные общим горем.

Траурная церемония формировалась долгие годы. Она не носит религиозного характера, хотя некоторые все еще цепляются за свое наследие: иудейские, исламские, индуистские, христианские корни. Они верят, желая обрести надежду. Я восхищаюсь ими, иногда даже завидую. Другие – таких большинство – не могут и не желают верить в Бога, который отвернулся от нашего мира. Это не значит, что наша церемония не важна. Прощаясь, вспоминая и отдавая дань жизни, которая была слишком рано украдена, мы становимся человечнее, остро ощущая каждую смерть.

Нам никогда не становится легче, да это и невозможно. Мы никогда не станем равнодушными и не позволим им отнять нашу человечность, хотя сами Чистые давно утратили ее. Они пытаются низвести нас до уровня животных, но им это никогда не удастся. Никогда. Астрид и Луна, возможно, были для них никчемными созданиями, но для нас их жизни важны так же, как жизнь каждого существа в этом холодном и жестоком мире.

Тишину нарушает первая нота песни, которую мы все тотчас подхватываем. Это мрачная, бесхитростная панихида, излияние нашего горя.

С последним аккордом начинает говорить Эммануил, его низкий звучный голос заполняет комнату.

– Братья и сестры, сегодня мы вспоминаем Астрид и Луну. Они жили вместе и погибли вместе.

Прервавшись, он продолжает, но его тон уже больше не ласков, он пронзителен и полон гнева.

– Их постигла ужасная смерть. Жестокая смерть. Астрид, Луна, покойтесь в мире. Мы скорбим о вас и готовы наполнить смыслом ваши жизни и вашу гибель. Мы никогда не сдадимся. Мы будем сильными.

Он оглядывает комнату и начинает произносить слова, объединяющие нас.

– Мы преодолеем.

Повторяя его слова хором, сначала нестройно, а затем все дружнее и дружнее, наши голоса сливаются в один:

Мы преодолеем.

Мы преодолеем.

Мы преодолеем.

Бен

Я не сплю всю ночь. Я просто сижу у окна, смотрю на цирк далеко внизу.

Каждый раз, когда закрываю глаза, то снова вижу близнецов в воде, вижу, как первая девушка поддерживает сестру, как вдыхает в нее жизнь, как вода становится ужасающе красной.

И я вижу Хошико снова и снова. Вспоминаю, как он посмотрела на меня и сказала: «Да. Я хочу, чтобы все было по-другому», а затем в коридоре, так холодно и сердито бросила: «Оставь меня в покое… больше никогда не приходи сюда».

Я пытаюсь выкинуть из головы ее, цирк и события последних дней, но никак не выходит. Похоже, что это место околдовало меня.

Но как мои родители узнали о наших разговорах с Прией, когда остальная часть дома спала? И где она сейчас? Что они с ней сделали?

Я помню тень, мелькнувшую ночью в холле. Неужели это был кто-то из родителей? Мать или отец? Нет, это не в их стиле, они не опустятся до подглядывания. И если бы они нас увидели, то разобрались бы с нами прямо там, без промедления.

И вдруг мне все становится ясно. Я не знаю, почему так долго не понимал этого. Я точно знаю, кто предал Прию и меня: Фрэнсис. Мать говорила, что он должен был поговорить с ней, наверняка, именно тогда он и выдал меня.

Я думаю о тех несчастных близнецах в резервуаре с акулами. Одна из девушек погибла, пытаясь спасти другую. А мой брат-близнец? Я ненавижу его. Он никогда не стал бы рисковать своей жизнью ради меня. Да и я тоже не стану его спасать, во всяком случае, не теперь. Мне было бы все равно, если бы он умер. Я бы хотел, чтобы его не стало, не стало их всех.

Хошико

На следующее утро перед завтраком Амина снимает повязки с моих рук.

– Если честно, я бы не сказала, что твои руки выглядят великолепно. Я сказала Сильвио, что сегодня тебе нельзя репетировать, если он хочет, чтобы ты непременно выступила завтра.

– Только не говори мне, что он согласился, – я смотрю на нее. Она кусает губы, как всегда, когда что-то недоговаривает. Что-то случилось. – Чего он хочет?

Она вздрагивает и виновато улыбается мне.

– Он поставил тебя на выбраковку.

Я недоверчиво смотрю на нее.

– Нет, Амина, я не смогу.

– Прости, я не смогла переубедить его. Он был настойчив.

Он специально поступил так. Он наказывает меня за вчерашние слова.

За все годы моей жизни в цирке мне каким-то чудом удавалось избежать участия в отборе новых артистов. До сих пор удавалось.

– Я не смогу. Как мне избежать этого, Амина?

– Никак. Ты должна согласиться, Хоши.

Я бросаю взгляд на Грету, устроившуюся на краю кровати. Она внимательно смотрит на меня, ее огромные глаза широко раскрыты. Она не сводит с меня взгляда. Ее кукла, Люси, рядом с ней, как всегда. Где бы она хотела оказаться? – думаю я. Здесь, в этом сущем аду, или там, умирая от голода в трущобах?

Не слишком богатый выбор, с какой стороны не взгляни, но там она могла быть с матерью, со своей семьей, даже если бы им пришлось прожить вместе всего несколько лет. По крайней мере, ей не нужно было бы начинать карьеру в месте, где каждая ночь проходит в ожидании смерти.

– Тогда я их всех завалю, – отвечаю я. – Отбракую. Если я скажу, что они нам не подходят, им придется вернуться обратно, откуда их взяли, верно?

Амина качает головой.

– Все не так просто. Они совсем не глупые, Хошико, далеко не глупые.

Почему она всегда права во всем?

Амина внимательно смотрит на меня.

– Не делай глупостей. Только не сейчас, пожалуйста, прошу тебя.

Я смотрю ей в глаза.

– По-твоему, я должна обрекать на гибель маленьких детей, так, что ли? Нет, ни за что.

– Будь благоразумна. В любом случае ты не спасешь их от смерти. Если ты откажешься исполнять приказания, они заставят кого-то другого, и бог знает, что они сделают с тобой. Хоши, тебе нельзя упрямиться, пойми это.

Я смотрю себе под ноги. Что она хочет услышать от меня?

– Обещай мне, – говорит Амина. – Обещай, что будешь благоразумной.

Грета присоединяется к ее просьбам.

– Пожалуйста, Хоши. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы.

Я обожаю их обеих.

– Уговорили, – ворчу я. – Буду себя вести хорошо, обещаю вам.

Я не могу скрестить пальцы. Мои руки слишком болят, да и сделать это незаметно мне не удастся. Вместо этого я засовываю ноги под кровать и скрещиваю пальцы на ногах. Обещания не считаются, если ты скрещиваешь пальцы.

Бен

На следующее утро, как только мы садимся в машину, чтобы отправиться в школу, я сердито спрашиваю Фрэнсиса:

– Почему ты сказал им?

Его глаза округляются от насмешливого удивления.

– Сказал им что? О чем ты?

– Обо мне и Прие.

Его лицо растягивается в глупой, самодовольной ухмылке. Он безмерно доволен.

– Бен, она всего лишь старая служанка. Отброс. Разве стоит так из-за нее заводиться?

– Почему? – спрашиваю я снова. – Что ты получил от этого?

Мой брат пожимает плечами.

– Мне она не нравилась, вот почему. Я же не слепой. Я и раньше замечал, как она исподтишка насмехалась над нами. Я помню ее кривые усмешки. Она никогда не стеснялась с презрением смотреть на меня.

– Это потому, что ты относился к ней как к грязи!

– Она и была грязной. Она разносила грязь по всему дому. Я рад, что она ушла.

Я даже не могу смотреть на него. Какой же он подлый. Мерзкий маленький хорек.

Время тянется очень медленно. Я сижу в машине, делая вид, что не замечаю Фрэнсиса, как и вчера.

Спокойно отдыхаю во время перемены, игнорируя Фрэнсиса, как и вчера. А вот я на уроке современной истории ненавижу учителя и игнорирую Фрэнсиса, как и вчера.

Роулинсон, как обычно, бубнит о неполноценности Отбросов. Я с отвращением смотрю на его нос картошкой и бусинки глаз за стеклами очков. На его сальные волосы, зачесанные так, чтобы скрыть блестящую лысину.

Думайте сами, сказала Прия.

Разум подсказывает мне, что невозможно, чтобы он в биологическом отношении превосходил ее. Хошико.

Я больше не могу этого выносить. Я чувствую, как паника сотрясает меня изнутри. Мне хочется что-то разбить.

Я оборачиваюсь и смотрю на Стэнли – он, как всегда, не сводит с меня глаз. Я осматриваю стены и всевидящие камеры наблюдения со сверкающим глазком объектива. Я чувствую, что задыхаюсь.

Дергаю рукой, и, конечно же, линза на ближайшей камере сразу расширяется, фокусируясь на резком движении.

Раздается звонок, возвещая о конце урока, и все встают из-за парт. Обед – моя любимая часть дня. Есть немного времени, чтобы побродить по школьному двору. В течение целого часа я могу быть свободен, если, конечно, не обращать внимание на охранников, выстроившихся вдоль забора и наблюдающих за каждым моим движением.

Но сегодня я не могу этого сделать, не могу притворяться, что меня не сопровождают постоянно. Это не похоже на защиту; мне кажется, это удушение свободой. Мне нужно скрыться.

Отодвигаю стул и направляюсь к двери, игнорируя Алекса и остальных. Я быстро иду по коридору, но уже слышу шаги Стэнли за спиной. Я оборачиваюсь и смотрю на него.

– Я пойду в туалет. Ты не возражаешь?

Стэнли кивает. Он не виноват, что ему приходится следить за мной. Я не думаю, что и ему нравится постоянно таскаться следом. Я пытаюсь изобразить улыбку.

– Извини, Стэнли. Сегодня мне все немного надоело. Я знаю, что это не твоя вина.

Он снова кивает.

– Все в порядке, сэр.

Я захожу в туалет. На самом деле мне не нужно, но, полагаю, теперь я должен побывать там. Внутри пусто, и я запираю за собой дверь кабинки.

Я вижу черные ботинки Стэнли, который ждет снаружи. Дверь между нами – максимальный уровень уединенности, который мне доступен. Это единственное место в школе, где за мной никто не наблюдает.

Я поднимаю голову. Над туалетом есть открытое окно. Слабое осеннее солнце рассеивает серое утро, и его лучи просачиваются в кабинку. Голубое небо манит меня.

Это маленькое окно, но я смог бы протиснуться в него, если бы захотел. Я смог бы отправиться в трущобы и поискать там Прию.

Впрочем, нет, это глупая и бессмысленная затея. Я сам давно убедил себя в том, что трущобы – это мрачное, опасное место, где мне вонзят в горло нож через несколько секунд после моего появления. Я мог бы пойти в цирк. Возможно, мне удалось бы найти Хошико, узнать, все ли с ней в порядке.

Стэнли за дверью тактично кашляет. Я смотрю на часы. Обеденный перерыв длится час, после чего у меня еще два часа работы в библиотеке. Уроков у меня сегодня больше нет. Водитель заедет за мной в три. Фрэнсис допоздна задержится в шахматном клубе. И если Стэнли промолчит, то никто не заметит, что я пару часов где-то отсутствовал.

Я открываю рюкзак, вырываю страницу из тетради по истории и торопливо пишу: «Извини. Не хочу, чтобы у тебя были проблемы. Никому не сообщай. Вернусь назад к трем часам, клянусь». Я подчеркиваю последнее слово несколько раз и оставляю записку на полу, прежде чем встать ногами на унитаз. Рюкзак летит в окно, я вылезаю наружу сам и спрыгиваю вниз. С этого момента я в бегах.