Текст книги "Шоу безликих"

Автор книги: Хейли Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Бен

Как только львы и артисты покидают арену, объявляют короткий антракт, пока идет подготовка к следующему номеру. Толпа зрителей под нами приходит в движение. Люди становятся в очередь за напитками и закусками или отправляются в уборную. Повсюду царит гул голосов, народ возбужденно обсуждает номер. Все это так непривычно, и, если честно, я тоже взволнован, но мне нехорошо. Я подавлен и встревожен ожиданием следующих выступлений.

Сильвио Сабатини снова проходит через всю арену и поднимается по лестнице к нашей ложе. На него падает луч прожектора, и публика снизу устремляет на него любопытные взгляды.

Всем интересно узнать, что он будет делать дальше. Телекамера поворачивается к нам объективом и берет крупным планом мою мать. Ее лицо тотчас появляется на больших экранах в обоих концах зала.

Фрэнсис взволнованно указывает на нее, наклоняется ближе, и, ухмыляясь, показывает на себя пальцем. Мать безмятежно улыбается и элегантно машет рукой толпе зрителей внизу. Там поднимается шум. Зал буквально гудит от присутствия моей матери. Наши охранники немного подаются вперед, внимательно наблюдая за Сабатини, который приближается к нашим местам.

В руках у инспектора манежа картонный лоток, нагруженный угощениями. Гамбургеры, картофель фри, газированные напитки. Розовая, как щеки младенца, сахарная вата, легкая и пушистая, как облако. Попкорн, еще теплый и политый густой золотистой карамелью. Толстые цветные пластины ароматной сладкой помадки. Дома мы никогда такое не едим. Но пахнет ужасно вкусно.

– Могу ли я соблазнить вас традиционным цирковым угощением? – певуче спрашивает он, улыбаясь моей матери.

– Моя семья не питается дешевым фастфудом, – холодно сообщает она. Его лицо недовольно вытягивается.

– В таком случае, мадам, я приношу свои глубочайшие извинения. Я просто хотел, чтобы вы полностью погрузились в атмосферу цирка. Мне показалось, вашим восхитительным детям это непременно понравится. Я действительно сожалею. Мне следовало подумать об этом заранее.

Мы с Фрэнсисом переглянусь. Он улыбнулся мне. На этот раз мы действительно пришли к единому мнению.

– Мам, ну пожалуйста! – умоляет он. – Только один разочек!

Она поворачивается к отцу.

– Это ты привела их в цирк, – говорит он. – И не смотри на меня так.

Мать холодно разглядывает инспектора манежа.

– Очень хорошо, маленький человечек, но кто поручится, что это твое так называемое угощение не отравлено? Откуда мне знать, вдруг ты, желая нам зла, задумал какую-то подлость? – На ее лице запечатлено выражение фальшивой заботы. Она заставляет его съежиться, играет с ним, как кошка с мышкой.

– О, мадам, никогда, никогда я не пожелал бы зла вам и вашей дорогой семье! Для меня ваш визит – великая честь.

– Тогда съешь что-нибудь сам, – отвечает она.

Он смотрит на нее, не зная, как поступить.

– Съешь! – повторяет она. – Например, ломтик этой жирной жареной картошки, которую ты пытаешься нам навязать, чтобы я убедилась, что она не отравлена.

Телекамера по-прежнему направлена на Сильвио, и все видят, как он берет один из маленьких промасленных бумажных кульков, двумя пальцами вытаскивает из него ломтик жареного картофеля и осторожно надкусывает. Мать смотрит на него с нескрываемым отвращением.

– А теперь напиток, – говорит она.

Инспектор манежа забавно кланяется, а затем берет стаканчик и через соломинку высасывает содержимое. Его щеки втягиваются, он неуверенно смотрит на мою мать.

– Очень хорошо, – говорит она, выдержав паузу. – Ты убедил меня. Мальчики, если вы уверены, что хотите попробовать эту дрянь, разрешаю сделать это, но только один раз. Разумеется, не из стакана, который был в его руках. Не прикасайтесь к нему.

Мать сунула руку в карман, вытащила черные перчатки, надела их и неторопливо разгладила на пальцах. Толпа, затаив дыхание, наблюдала за происходящим. Она взяла стаканчик и, с улыбкой глядя на Сабатини, встала.

– Этот был загрязнен, – говорит она и, сняв пластиковую крышку, выплескивает на инспектора манежа содержимое стаканчика. Кола стекает с его ушей, ресниц и носа. Его тщательно прилизанная прическа безнадежно испорчена.

Он стоит неподвижно, тогда как публика внизу начинает одобрительно вопить и топать ногами. Мать всегда точно знает, как угодить толпе.

Этот инспектор манежа, Сильвио Сабатини, и так невелик ростом, но в эти мгновения он кажется почти карликом. На его щеках выступают два багровых пятна. Под его ногами растекается лужица кока-колы. Он стоит, склонив голову.

– Можешь идти, – повелительно говорит ему мать. Но стоило ему отвернуться, как она вновь окликает его. – Инспектор!

– Да, мадам.

– Мои сыновья слегка разочарованы номером со львами. Налицо явное отсутствие действия, если ты понимаешь, о чем я. Сделай так, чтобы мы не разочаровались во второй раз. До сих пор эта цирковая программа была довольно скучной.

– Позвольте заверить вас, мадам, в следующем номере вы не будете разочарованы. Я позабочусь об этом.

Он почтительно отступает, кланяясь и кивая, и спускается вниз по лестнице; кока-кола все так же стекает с его лица.

В течение минуты или двух свет постепенно меркнет, а затем высоко под куполом рождаются красные и оранжевые вспышки. Там, над всей ареной, натянут тонкий трос. Из люка прямо в центре купола спускается трапеция.

Должно быть, это тот самый канат для главного номера программы. На нем наверняка будет выступать та самая девушка.

Целых два дня ее образ преследует меня. Он возникает передо мной, когда ночью я смотрю в окно, сияет в небе словно призрак. Он появляется в моем сознании даже днем, стоит только мне закрыть глаза. И вот сейчас эта девушка появится по-настоящему, танцуя на канате чуть выше моей головы.

Что имела в виду моя мать? Надеюсь, она не приказала Сабатини убить ее, верно? Нет, она не могла пожелать такого. Она бы ни за что этого не сделала. Я снова слышу его слова. Позвольте заверить вас, мадам, в следующем номере вы не будете разочарованы.

Я ошибаюсь. Должен ошибаться. Но почему в таком случае меня внезапно охватывает ужас? Когда начинается ее выступление, и девушка взлетает в воздух, я не могу избавиться от чувства, что вот-вот должно произойти нечто ужасное и неправильное…

Хошико

Мое выступление прошло на ура: я триумфально удерживаю равновесие на канате, восторженные вопли зрителей омывают меня, словно волны. Я встречаюсь взглядом с Сильвио, как вдруг он вытягивает руку и хватается за натянутый канат. Злобно ухмыляясь, он дергает его на себя и отпускает, посылая по тросу смертельную дрожь.

Я тотчас теряю равновесие и под дружные удивленные крики публики падаю головой вперед.

Мое спасение, по крайней мере, на мгновение – босые ноги. Пальцы сжимают канат, и я застываю над манежем вниз головой. Соскользнувший табурет с грохотом падает на арену и разбивается.

Я не могу раскачаться и выпрямиться. Если ослаблю хватку хоть на секунду, то сразу погибну.

Я зависаю прямо над ложей для почетных гостей. Она находится выше других и дарит зрителям в ней привилегированное положение – дальше от толпы и ближе к зрелищу.

Я не вижу Вивьен Бейнс, я вижу лишь пятерых охранников; они взяли ложу в кольцо и грудью загораживают ее от меня.

Они испугались меня! Меня, девчонку, отчаянно вцепившуюся ногами в канат и повисшую прямо над ними. Господи, что они думают обо мне? Что, по их мнению, я собралась сделать? Неужели они считают, что я смертоносным прыжком нокаутирую их драгоценную Бейнс?

Из кольца охранников выбирается какой-то мальчик и устремляет свой взгляд на меня. Он не кричит и не смеется, просто молча смотрит на меня с каким-то странным выражением. Неподвижная точка посреди всеобщего хаоса.

На несколько мгновений толпа исчезает. Остались лишь мы. Только я и этот Чистый мальчик, сцепившиеся взглядами. Нас разделяют всего шесть футов и столетняя история.

Мне кажется, он пытается мне что-то сказать. Интересно, что?

Я больше не могу держаться. Одна из моих ног соскальзывает, за ней – другая. Я делаю рывок вперед и приземляюсь прямо в ложе. Крик ужаса, и все зрители отпрянули назад.

Такого никогда раньше не было. Отброс в ложе для особо важных персон. И это при том, что сегодня в ней находится сама Вивьен Бейнс! Что Сильвио теперь сделает со мной? Ведь я не разбилась, как он того пожелал. Я оказалась здесь, оскверняя Чистых своим присутствием.

Я смотрю на канат. Он соблазнительно подрагивает над моей головой. Возможно, я смогу дотянуться до него и вернуться обратно. Нет, не смогу, слишком далеко.

Внезапно он делает шаг вперед и оказывается прямо передо мной. Тот мальчик. И робко, но с вежливой улыбкой протягивает мне руку.

– Все в порядке, – шепчет он. – Давай я помогу тебе вернуться.

Он подается вперед.

– Я подсажу тебя. На счет три, хорошо? Когда я это сделаю, хватайся за канат.

У меня за спиной раздается пронзительный свист. Они застрелят меня, если я задержусь здесь еще хотя бы на секунду – опасное дикое животное, покинувшее свою клетку.

Охранники бросаются вперед, готовые обезопасить его от этой неминуемой угрозы. Нельзя терять ни секунды. У меня нет выбора. Я смотрю ему в глаза. Я вынуждена ему верить, вынуждена позволить этому Чистому мальчишке прикоснуться ко мне.

Я киваю. Он подсаживает меня, и канат больно впивается в руки. Но я, крепко сжав его, начинаю раскачиваться, выгибаясь как кошка, которой меня прозвали.

Еще один миг, и я оказываюсь над канатом. А через секунду стою на нем, выпрямившись в полный рост. Я смотрю на него сверху вниз. Теперь он тоже окружен охранниками. Те вскинули полицейские щиты и нацелили на меня оружие. Наши взгляды снова встречаются.

Почему он помог мне?

Мне требуется пара секунд, чтобы окончательно прийти в себя и вспомнить, что он пришел сюда по своей воле. Выстоял очередь в кассу и с улыбкой на лице купил билет. Заплатил за возможность стать свидетелем публичной пытки Отбросов. Может даже, стать свидетелем смерти одного из них или даже двух, если повезет.

Я хмуро смотрю на него, и он отворачивается. Его голова низко опущена, как будто ему стало стыдно. Невероятно – разве кто-нибудь слышал о Чистом, у которого есть совесть?

Внизу ликует и рукоплещет взбудораженная толпа. Только что они были готовы разорвать меня в клочья, а теперь я снова их любимица. На манеж летит море белых роз; хор голосов скандирует мое имя:

– Кошка, Кошка, Кошка!

Бен

Она хватается за канат пальцами ног и зависает над ареной, это кажется невозможным. Она оказывается прямо перед нашей ложей. Вокруг меня тотчас воцарятся хаос, охранники пытаются затолкать нас в угол ради безопасности. Я не вижу, что происходит, не вижу, упала ли она. Уворачиваюсь от них. Она все еще там.

Внезапно я чертыхнулся, она посмотрела прямо на меня. Я вырвался из рук охранников, хотя те пытались оттащить меня прочь. Я не могу отвести от нее взгляда, мне нужно сказать ей, что она может спастись, она должна выжить.

Когда девушка приземляется в ложу, я даже не думаю о том, что делаю. В моей голове одна мысль: ей нужна помощь.

Я слышу свой собственный голос, слова, которые вылетают из меня.

– Все в порядке, можешь довериться мне.

Мои руки обхватывают девичью талию, и я подсаживаю ее на канат, за который она хватается в тот самый миг, когда охранники отталкивают меня назад. Какой-то частью сознания я слышу рассерженные крики родителей, но они напоминают белый шум.

Ничего не имеет значения, кроме Кошки и каната. Я смотрю на нее: между тем она без особых усилий выпрямляется и начинает раскачиваться. Конечно же, ей все удастся. Еще разок качнувшись, она взлетает вверх и одним легким движением запрыгивает на канат.

Внезапно до меня доходит, что никто больше не кричит, требуя ее смерти. Наоборот, все восторженно скандируют ее имя, как будто она вдруг стала всеобщим кумиром.

Она снова смотрит на меня, но теперь у нее злые глаза. Враждебные, как будто я ее обидел, а не спас. Она снова делает обратное сальто. Все ее тело изгибается, но смотреть она продолжает на меня, прожигая во мне дыру. Она ненавидит меня. На этот раз мне не удается выдержать ее взгляд. Я вынужден отвести глаза.

Хошико

Когда представление заканчивается, Амина быстро уводит меня по верхним туннелям в лазарет.

– С ними все будет в порядке, – говорит она, рассматривая мои ладони, – если их обработать прямо сейчас.

Она втирает в них какую-то мазь, затем роется в аптечке в поисках повязки и вытаскивает серую тряпицу.

– Это единственное, что у меня осталось, – она с сомнением разглядывает ее. – Выглядит не слишком стерильной.

Тем не менее, нахмурившись, она перевязывает мои ладони.

– Я чуть не потеряла тебя сегодня вечером, – отчитывает меня подруга. – Что там произошло?

Ее тревога вполне обоснованна. Не вмешайся этот Чистый мальчишка, не помоги он мне вернуться на канат, не знаю, где бы я была сейчас.

– Это все Сильвио, – отвечаю я. – Он пытался подстроить мое падение. Он дернул канат.

От удивления глаза Амины готовы вылезти на лоб.

– Хоши, – серьезно произносит она. – Если это правда, тебе нужно быть крайне осторожной.

Она как будто забывает про повязку и просто сидит, уставившись в одну точку. Когда же она снова смотрит на меня, ее лицо белее мела.

– Мы срочно должны что-то придумать, – говорит она. – Нужно убедить его, что ты должна выступать и дальше!

– Конечно, я могу выступать! – чуть заносчиво говорю я. – Весь сезон я была самым популярным номером программы, даже выступая в одиночку.

– Это ничего не гарантирует – ты должна это понять! Вспомни все те номера, которые он на пике их популярности выбросил из программы!

Она продолжает перевязывать мои руки, плотно забинтовывая их.

– Убедись в том, что ты с этого момента строго придерживаешься правил, слышишь меня? Никакого слепого героизма, никакого неповиновения. Отныне ты делаешь именно то, что он тебе говорит, ты поняла меня?

– Поняла, – со вздохом отвечаю я.

Бен

Мы возвращаемся домой. Несмотря на все нотации отца и возмущенные речи матери, меня волнует лишь одно: выражение лица девушки в тот момент, когда она смотрела на меня. Отравленная стрела, пущенная прямо в цель.

– Тебя все видели! – едва не бьется в истерике мать. – Все на этой проклятой арене видели тебя. Тебя! Видели, как ты обхватил за талию эту девчонку. Как будто эта мерзкая замарашка – принцесса! Видеть тебя не могу! Зла не хватает! Отправляйся в душ! Прямо сейчас. Отскреби себя дочиста. И не попадайся мне на глаза! Не желаю разговаривать с тобой!

По идее меня должно мучить раскаяние, я должен чувствовать себя оскверненным, но этого не происходит.

Странно, но меня не задевает ее гнев. Я смотрю на Фрэнсиса. В кои-то веки тот как воды в рот набрал; лишь ухмыляется и поглядывает на меня, злорадно наблюдая, как меня отчитывают родители. Он в полном восторге.

Их слова стекают с меня, словно с гуся вода, я не спорю, но и не извиняюсь. При первой же возможности стремительно выхожу из комнаты и поднимаюсь наверх.

Далеко внизу сверкают огни цирка.

Он совсем не такой, как я его себе представлял. Цирк прекрасен. Он манит к себе и пьянит. Он мрачен. От него исходит зло. В нем убивают людей, убивают ради удовольствия публики. Разве это не так? Но ведь этого не может быть, верно?

Она там, где-то под этими вздымающимися крышами. Интересно, она сейчас одинока? Ей сейчас страшно. Да, скорее всего, страшно.

Она не покидает мои мысли. Эта девчонка-Отброс. Она как будто сделала сальто и приземлилась в моей голове.

Хошико

Когда мы выходим из лазарета, большая часть девушек уже заснула. Грета сидит снаружи и грызет ногти.

– Слушай, – говорю я ей. – Амина обработала их, с ними все будет в порядке.

Она будто сразу принимает на веру мои слова, возможно, потому что очень устала.

Мы втроем как можно тише крадемся к нашим койкам. Когда Амина ложится на верхнюю койку, я слышу скрип пружин. Даже не затеваю обычный разговор с Гретой, лишь отодвигаюсь, чтобы освободить место рядом со мной.

Она обнимает свою куклу, сжимается в комочек и закрывает глаза.

Не могу перестать думать о случившемся – я еще никогда не падала. Даже когда погибали другие, я всегда чувствовала себя неуязвимой. Мне было их жаль, я расстраивалась, но страх был мне неведом. Мне везет там, под куполом, всегда везет. И я хороша в своем деле, хотя вслух никогда этого не скажу.

Будь у меня другая жизнь, я бы все равно нашла цирковой канат. Он часть меня. Вот почему меня зовут Кошкой: я уверенная в себе и ловкая. Я – самая лучшая.

Я шла к этому постепенно, шаг за шагом, проживая все мои девять жизней. Именно ради этого Чистые каждый вечер толпами валят в цирк. Именно это заставляет их сначала истошно вопить, требуя моей смерти, а затем бурно ликовать, радуясь тому, что я в очередной раз осталась жива.

И вот это ощущение неуязвимости покинуло меня. Интересно, сколько времени мне отпущено? Сколько еще вечеров пройдет, прежде чем я снова сорвусь и никто не пожелает спасти меня?

Сильвио дернул за канат. Похоже, он окончательно решил меня убить. Легко представить, какую шумиху вызовет моя смерть. Цирк снова прогремит в прессе. Нет, только не это. Я не должна этого допустить. Я стараюсь сосредоточиться на других вещах, но всякий раз, когда я пытаюсь, в моей голове возникает лицо того мальчишки, его пристальный взгляд.

Больше всего на свете я ненавижу Чистых. Я желаю им мучительной смерти в адском пламени. Какая же я дурочка! Тоже мне, галантный герой! Он – Чистый.

Бен

Никак не могу уснуть. Вытаскиваю свой планшет и ищу в Чистой Сети информацию о цирке.

Я читаю кое-что об этой девушке. Она принимает участие в главных представлениях с шести лет, дольше всех в истории цирка выступает с номером на канате. Теперь понятно, почему зрители буквально сходят с ума, когда им кажется, что она вот-вот упадет.

В Сети имеется куча сведений о ее номере. С какими рисками ей только не приходилось иметь дело – с мечами, ударами электрическим током, пушками, короче, всего не перечислить. Например, под ней расхаживали львы – полагаю, те самые, которых мы видели сегодня, – или там была яма с крокодилами. Она всегда выступает на фантастически огромной высоте. И под ней никогда не натягивают страховочную сетку.

Как я выяснил, ее настоящее имя Хошико.

Хошико: это означает «дитя звезды». Я смотрю в окно на мерцающие звезды – бесценные алмазы ночного неба. Я представляю, как она взмывает ввысь, вижу ее пылкий взгляд. Это имя ей необычайно идет.

Я разглядываю страницы с ее изображениями. Вот она гордо стоит на канате; вот раскачивается на трапеции. И всякий раз, когда ее взгляд устремлен прямо в объектив, я вижу в этих глазах тот самый вызов. Неудивительно, ведь ей каждый вечер приходится играть со смертью.

Чем больше я читаю о ней или смотрю картинки, тем острее проступает непонятное чувство внутри меня. Поначалу тупая, ноющая боль, которая постепенно усиливается и, наконец, становится невыносимой.

Теперь я понимаю, почему Прия не одобрила моего желания посетить цирк. Сейчас очень важно сказать ей об этом.

Я крадусь вниз. На кухне ее нет, поэтому я брожу по огромному, тихому дому, стараясь избегать постов охраны и точек аварийного сигнала.

В итоге я замечаю ее в гостиной, где она полирует серебро. Вздрогнув при виде меня, она еле слышно ахает, и ее лицо расплывается в снисходительной улыбке. Значит, она простила меня.

– Бен, – говорит она. – Вы должны быть в постели. В последнее время вы, похоже, привыкли к этим ночным визитам.

– Я хотел тебя видеть, – говорю я. – Поговорить о цирке.

Она отвернулась от меня и принялась снова протирать подсвечники, со стуком возвращая их на место.

– Я не хочу этого слышать, – упрямо отвечает она. – Вы не должны разговаривать со мной. Это неподобающе.

Я подхожу к пианино и присаживаюсь на табурет.

– Теперь я понимаю, почему вчера ты рассердилась на меня, когда я сказал, что хочу пойти в цирк.

Прия пожала плечами.

– Я не в том положении, чтобы сердиться на что-нибудь, – холодно ответила она. – Я – никто и ничто.

Ее слова еще больше все усложняют.

– Нет, – говорю я ей. – Ты не никто, во всяком случае не для меня. И мне там не понравилось. Я не знал, что так будет. Я возненавидел это.

Это не совсем так. Я имею в виду, что вроде бы возненавидел цирк, но одновременно был им очарован. Околдован той девушкой, Хошико.

Наконец, Прия повернулась ко мне. Она тихо подошла к дверному проему и выглянула, чтобы убедиться, что там пусто.

– Бен, – говорит она. – Есть то, что вы должны услышать. Я могу лишиться работы, если скажу это. Я могу даже лишиться жизни, но это важно.

Это правда: мать и отец обязательно были бы вне себя от гнева, узнай они, что она так со мной разговаривает.

– Что именно?

Она подошла ближе и взяла меня за руку. Она впервые прикоснулась ко мне. Ее руки, на вид старые и морщинистые, оказались мягкими.

– Думайте, – шепчет она. – Думайте сами. Судите сами. Решайте сами.

Что она хочет этим сказать?

Я не хочу говорить ей, что я не понимаю ее слов. Я просто смотрю на нее.

Она постукивает себя пальцем по лбу.

– Используйте то, что здесь, – говорит она, а затем прикладывает руку к груди, – и то, что здесь. Обращайтесь к своей голове и своему сердцу, и вы не ошибетесь. – Прия внимательно смотрит на меня. – Обещайте мне, – говорит она. – Принимайте решения самостоятельно. Помните. Сердце и голова.

– Я так и буду делать, – отвечаю я. – Обещаю.

– Хорошо, – кивает она. Она заглядывает мне через плечо, и ее взгляд останавливается на пианино. Его клавиши сверкают в лунном свете. – Мне здесь не нравится, – признается она, и ее слова почему-то заставляют меня вздрогнуть. – Пойдемте вниз, я приготовлю вам горячий шоколад.

Когда мы проходим по коридору, я замечаю краем глаза какую-то тень, скользнувшую вверх по лестнице. Я отхожу от Прии и смотрю вверх, но там ничего нет. Должно быть, это мое разыгравшееся воображение.