Текст книги "Шоу безликих"

Автор книги: Хейли Баркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Бен

Оказавшись у начала дорожки, я наткнулся на толпу людей.

По сравнению с предыдущим вечером это место не узнать. Повсюду на деревьях развешаны фонарики из тыкв: в каждом горит свеча, отбрасывая зловещий подрагивающий свет. Над деревьями и шатрами высятся гигантские фигуры: оборотни, демоны, привидения, зомби. Все до одной механические.

Их рты, глаза, руки двигаются вверх-вниз. Над моей головой, сверкая горящими глазками, носятся стаи летучих мышей. Для большего эффекта время от времени со всех сторон раздаются вопли ужаса, омерзительный хохот, грохочет гром и сверкают молнии.

Неудивительно, что публика прониклась духом предстоящего представления: все пришли в великолепных костюмах. Вокруг меня толпятся ведьмы, чародеи, скелеты и пираты.

Невозможно угадать, кто скрывается под маской. Призрак и вампир впереди меня обнимают друг друга за плечи. Похоже, это супружеская пара. Мимо с визгом проносятся две небольшие тыковки, за которыми гонятся чародей с ведьмой, по всей видимости, их родители. Египетская мумия медленно толкает перед собой коляску, украшенную паутиной. Внутри, сияя беззубой улыбкой, сидит малыш в симпатичном пушистом костюме монстра.

Все эти люди пришли сюда посмотреть, как цирк будет издеваться над Отбросами. Посмотреть, как кто-то их них умрет. Они даже привели с собой детей! Ну почему раньше я не понимал, что это просто гнусно? От этой мысли мне хочется кричать, но я лишь опускаю голову, чтобы не привлекать к себе внимания.

Самое безопасное место – эпицентр толпы. Поэтому я пристраиваюсь к большой группе зрителей и плетусь вслед за ними по дорожке.

Цирк Отбросов – это целый городок: здесь масса небольших строений и дополнительных залов, которые соединены между собой крытыми воздушными переходами, похожими на паучьи лапки. На общей территории помимо всего прочего располагается главная арена, где проходят грандиозные представления, в частности, с участием Хошико.

Идея, как мне кажется, состоит в том, что одна и та же программа никогда не повторяется дважды. Это делается нарочно, чтобы зрители приходили снова и снова – посмотреть любимые номера и те, которые никогда не видели.

Первый на очереди – аттракцион на лужайке: люди платят деньги, чтобы швырнуть что-нибудь в парочку Отбросов – мальчика и девочку, закованных в колодки возле позорного столба.

У обоих на голове глубокие раны, особенно у мальчика. Кровь стекает ему на лицо, но никого это не волнует: группа Чистых продолжает швырять в него чем попало. Я замечаю, что они специально целятся в мальчика, как будто чувствуют его слабость и хотят наказать за это.

Рядом с позорным столбом вывеска:

Не проходите мимо!

Злобные преступники-Отбросы!

Губки с кислотой, 2 фунта за три штуки.

Железные шары, 6 фунтов за три штуки.

Железные шары с шипами, 12 фунтов за три штуки.

К аттракциону выстроилась очередь. У всех явно чешутся руки. Правда, я не вижу, чтобы кто-то выбирал губки. Все предпочитают железные шары.

Я смотрю на них и задаюсь вопросом: наверное, в масках и костюмах причинять боль этим несчастным намного проще? Никто не видит их лиц, никто не знает, кто они такие. Впрочем, может, и нет. Может, они такие всегда.

Будь я посмелее, то обязательно сейчас совершил бы что-нибудь героическое. Я бы приказал им прекратить, я бы грудью загородил этих несчастных детей. Увы, я могу только стоять и смотреть. Все, что мне твердили с детства, что мы, Чистые, высшая раса, что мы настоящие люди, что мы добрее и человечнее Отбросов, – это ложь.

Вся моя жизнь – одна большая ложь.

Хошико

Как только Сильвио уходит, Грета бежит ко мне через всю арену и бросается в объятия, как будто мы не виделись несколько недель.

– Что он сказал? Зачем там этот шест?

– Не знаю, – мне стыдно смотреть в ее огромные, доверчивые глаза. – Сказал только, что в номере будут изменения, не знаю какие.

– Он сказал, чтобы я была готова к первому выходу, – у Греты испуганный вид. Я отлично ее понимаю. – Что мы с тобой выступаем вместе. Но почему именно сейчас? Мне казалось, что сегодняшняя программа уже готова.

– Я понятия не имею, что происходит, Грета. Знаю лишь одно: его замысел должен впечатлить публику.

Я отворачиваюсь от нее. У меня язык не поворачивается повторить его слова.

Я должна быть сильной ради нее. Грета никогда не видела моих слез. Кстати, Сильвио тоже. Я не доставлю ему такой радости. Что они будут делать, если я просто рухну здесь и не сдвинусь с места?

Я думаю о Бене, и от этой мысли мне становится грустно. Потому что мы созданы друг для друга. Я это точно знаю. В ином времени, в ином месте это было бы началом целой истории. Истории, которая не должна оборваться, толком не начавшись.

Раньше я никогда не тревожилась за свою жизнь. Меня больше волновала безопасность Греты или Амины. Только не подумайте, будто я святая мученица или что-то в этом роде, это совсем не так – просто я понимаю, что расстаться с жизнью, если в ней нет ничего хорошего, нетрудно. Ради чего мне жить? Ради кого?

Теперь все по-другому. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу его лицо, вспоминаю, как он обнимал меня. Он изменил меня. Сделал эгоистичной и слабой.

Я склоняюсь к ней. Наши взгляды направлены друг на друга.

– Что бы ни случилось, с тобой все будет хорошо. Я клянусь тебе, Грета.

– Как ты можешь обещать, Хошико, ты ведь ничего не знаешь!

Грету не узнать. Куда только подевалась ее детская доверчивость? Она не спешит, как обычно, поверить мне на слово. Наверное, она просто взрослеет.

– Неправда. Я знаю. Разве я когда-нибудь лгала тебе?

Наконец она улыбается и, выставив вперед мизинец, протягивает мне руку.

– Честное слово?

Мой мизинец цепляется за ее мизинец, скрепляя обещание. Я готова разреветься.

– Честное слово.

Бен

Я смешиваюсь с толпой зевак, гуляющих по основной территории. Пока все идет гладко. Увы, вскоре я замечаю впереди группу полицейских и вижу, что они проверяют документы.

Я не могу сказать, кого они ищут. То ли злоумышленника, который ночью вторгся в цирк и только что напал на охранника, то ли Бенедикта Бейнса, сына Вивьен Бейнс, пропавшего прошлым вечером. Так или иначе, если меня заметят – мне крышка.

Палатки с дополнительными аттракционами дают намного больше возможностей скрыться, чем обычно. Я ныряю в небольшой павильон под названием «Эволюционный тур», на который до этого не обращал внимания. Если там, впереди, дежурят полицейские, то придется на время спрятаться от них здесь.

Первая секция павильона забита картинками. Некоторые я уже видел по телевизору и в газетах. Другие взяты из далекого прошлого, однако их посыл примерно одинаков. Отбросы – грязные. Отбросы – воры. Отбросы – тупиковая ветвь эволюции. Отбросы вообще не люди.

Примерно с половины картинок на меня смотрит одно и то же лицо, которое я уже видел миллион раз. Гнусная грязная физиономия, характерная для Отбросов. Мордашка Отброса по имени Влад, мультяшного персонажа, над которым мы смеемся по телику. Он вечно пытается что-то стащить у Честного Джона. Разумеется, Джон – добрый и милый Чистый, но подлый Отброс постоянно делает ему гадости.

Ни один из Отбросов, которых я видел, не выглядел злобным, в чем меня раньше всегда пытались убедить.

Толпа, за которой я иду следом, организованной очередью продвигается вперед, через узкий проход в следующую часть палатки. Поток людей движется гораздо медленнее, потому что многие останавливаются, чтобы получше разглядеть достопримечательности: «живые» выставки.

В первой – обезьяна в клетке, по-видимому, вполне счастливая. Ничего сенсационного или интересного.

Рядом с ней другая, человекообразная, обезьяна, слишком большая для такого маленького пространства. Я смотрю в ее печальные глаза и задумываюсь о том, вспоминает ли она о доме или давно привыкла находиться здесь, под этим искусственным светом, вдали от солнечных лучей и зеленых деревьев.

Третья клетка такого же размера, но в ней нет животных вообще. Вместо них там сидит, наклоняя головы, когда мимо них проходят Чистые, отпускающие в их адрес всевозможные издевательства, целая семья Отбросов, которую привезли сюда, если судить по внешнему виду, прямо из трущоб. Среди них двое детей примерно восьми и двенадцати лет. По изможденным лицам возраст их родителей определить невозможно.

Последний экспонат находится не в клетке. На высоком пьедестале стоит Чистый, залитый золотым светом. Его мускулы напряжены, белые зубы сверкают, когда он улыбается всем. Он, должно быть, культурист. Загорелые бронзовые мышцы сверкают в свете софитов. Из одежды на нем лишь крошечные трусики. Подпись над ним торжественно сообщает: «Эволюция завершена. Идеальный Чистый».

К своему великому стыду, я никогда не задумывался о том, что означает слово «Чистый». Оно предполагает, что лишь наши гены не имеют примесей. Понимаю, это вполне очевидно, но когда растешь в обществе Чистых, то просто не думаешь о смысле многих слов, хотя это может быть полезным.

Под каждым экспонатом – изображение мозга. Мозг Отброса похож на грецкий орех, крошечный, скукоженный. Мозг Чистого в шесть раз больше. Он розовый, здоровый, крупный. Этот орган – доказательство нашего несомненного превосходства, законности избранного места в божьем мире. Интересно, откуда взялись все эти биологические факты? Никаких ссылок на источники. Никаких доказательств.

Когда-то я посмотрел бы на эти картинки и даже ни на миг не усомнился бы в их правдивости. Но только не сейчас. И никогда больше.

Слышится музыка. Это гимн «Чистые сердцем». Я каждое утро исполнял его, начиная с детского сада. И с гордостью в сердце подхватывал слова на митингах, спортивных соревнованиях, свадьбах, крестинах, вечеринках. Я, как и все, знаю наизусть эти слова. Увы, я произносил их, не задумываясь о смысле, глупый баран, бездумно следующий за стадом. И вот теперь я, возможно, впервые в жизни, вслушиваюсь в припев.

 
Чистые сердцем, чистые телом,
Гордо стоим мы под Господа сенью.
Мы, освещенные благостным светом,
Каждый из нас – вершина творенья.
 

От этих слов по моей коже пробегают мурашки.

Я думаю о Прие. Где она? Что они с ней сделали?

Я думаю об Отбросах в павильоне со львами, о «живых ядрах», которыми стреляли из пушки для полета над ареной. Об Анатоле, испустившем дух на моих руках. О девушке в резервуаре с акулами, отчаянно пытавшейся спасти свою сестру, пока Чистая публика с удовольствием наблюдала за ней. Они вопили от радости, когда поняли, что Хошико может сорваться с каната.

Так кто из нас после этого нелюди?

Я думаю о Хошико. В моей жизни больше не останется мгновения, когда мои мысли будут свободны. Эти полные упрека глаза, эта неизбывная тоска в них. Отныне они часть меня самого.

Отбросы не грязные, не злобные и не дикие. Отбросы могут быть так прекрасны, что у вас перехватит дыхание.

В них есть магия, и вы, поддавшись безумному порыву, сбежите из дома, бросив своих родных, и нисколько не пожалеете об этом, зная, что поступили бы так снова и снова.

Я больше не могу спокойно смотреть на это, не могу молчать и бездействовать. Время пассивного созерцания прошло. Пришло время действовать.

Хошико

В гримерке меня ждет новый костюм. Я осторожно поднимаю полупрозрачную ткань. Несмотря ни на что, я вынуждена признать, что костюм прекрасный.

Темно-синий, почти черный, усыпанный тысячами крошечных блесток. Он похож на ночное небо. Не иначе как неведомый мне бедняга корпел над ним до седьмого пота.

Входит Минни, чтобы сделать мне прическу и наложить грим. Кстати, сегодня ей даны новые указания.

Обычно Сильвио любит, когда мои волосы распущены и каскадом спадают на плечи, чтобы во время сальто они веером рассыпались над головой. Если честно, меня это раздражает. Волосы падают на лицо и закрывают обзор. Это не только не практично, но и опасно, однако, как ни странно, я так ни разу и не пожаловалась.

Сегодня Минни велено убрать волосы в прическу.

– Драматично и сексапильно, так мне сказали, – говорит она и вопросительно выгибает бровь. – Как тебе это? Драматично и сексапильно?

Я стыдливо отворачиваюсь. С момента появления здесь Бена, с того момента, как он посмотрел на меня, как взял мою руку в свою, я ощущаю себя… Нет, не сексапильной – это неправильное слово.

Похоже, нужного слова вообще не существует. Скажем так, я будто переосмыслила ощущения собственного тела, если вам это о чем-то говорит. Я чувствую, как кровь бежит по моим жилам от кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног, мои нервы натянуты как струна.

– Да, – говорю я ей, – давай попробуем.

Она зачесывает мне волосы вверх и укладывает на макушке в узел. Затем достает шпильки с крошечными светодиодами на кончиках и закрепляет их на волосах. Теперь они сверкают, как и блестки на моем костюме.

После чего берется за грим. Темным карандашом подводит мне глаза, наносит на ресницы толстый слой туши, а на веки – серебристые блестящие тени. И, наконец, тонким слоем блеска покрывает губы и щеки. Это все. Акцент сделан на глаза.

Я заглядываю в зеркало и не узнаю себя. На меня смотрит совершенно чужое лицо. Это не я. Костюм плотно облегает грудь и бедра. Надо отдать должное, он сидит безукоризненно, подчеркивая изгибы моего тела. В нем я ощущаю себя соблазнительно и женственно.

Внезапно мое тело наполнятся желанием увидеть Бена снова. У меня даже кружится голова. Будь он сейчас здесь, я бы не стала себя сдерживать. Нет, я бы не сердилась на него. Не смущалась. Мне было бы наплевать, кто он, откуда он и кто его мать. Жизнь слишком коротка. Моя жизнь слишком коротка.

Я никогда не смогу сказать ему о моих чувствах.

Я не успею полюбить его.

Минни встряхивает меня, как будто пытается стряхнуть с меня грезы.

– Хоши? Ты готова? Твой выход.

Бен

Я продвигаюсь сквозь толпу и останавливаюсь перед улыбающимся культуристом. Наши взгляды пересекаются. Интересно, сколько ему заплатили? Неужели он и впрямь гордится собой? Уверен, что исполняет важную роль? Я делаю вдох. Я должен что-то сказать, ему и этим людям.

Судя по всему, он замечает осуждение на моем лице, потому что от его самодовольной улыбки не остается и следа. Я смотрю на него, и экраны за его спиной начинает мигать. Они темнеют, а когда вспыхивают снова, картинка на них изменилась. Культурист переводит взгляд с меня на экран. Затем снова на меня, как будто не верит собственным глазам.

Из каждого угла павильона на меня смотрит мое собственное лицо.

РАЗЫСКИВАЕТСЯ!

Бенедикт, сын Вивьен Бейнс.

ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ

1 миллион фунтов.

Мне нужно поскорее убираться отсюда.

Хошико

На верхней ступеньке лестницы я по привычке крепко зажмуриваюсь и считаю до десяти. Я не осмеливаюсь задержаться на подольше, особенно после того, что Сильвио сделал в прошлый раз. Даже не верится, что это было всего пару дней назад. Сорок восемь часов назад.

Я открываю глаза. Мой взгляд тотчас устремляется к огромному, исходящему паром котлу, который опускается с потолка, слегка покачиваясь над зрителями. Я чувствую, что во рту все пересохло.

Внезапно арену наполняет бравурная музыка. Зрители ревут от восторга. Огни гаснут, лишь красный софит высвечивает фигуру Сильвио. Он далеко внизу, в самом центре арены.

В кои-то веки на нем новый костюм. Сегодня Сильвио нарядился красным дьяволом. Никогда не думала, что увижу его в таком виде, но вот он, стоит посреди арены в ярком эластичном трико. У него небольшие черные рожки и даже раздвоенный хвост, который при каждом движении болтается туда-сюда.

Вместо привычного хлыста в руках у него трезубец, которым он грозно сотрясает воздух, выделывая разные трюки. На плече у него, как обычно, сидит Боджо. Миниатюрная копия своего дьявола-хозяина. Это так абсурдно, так смешно. Сильвио скачет по сцене, и публика покатывается со смеху. Надо отдать этому дьяволу должное: он умеет привлечь к себе внимание. Я ненавижу его, но при этом не могу оторвать глаз. Сегодняшний костюм идет ему, как никакой другой.

– Дамы и господа! – кричит он. – Добро пожаловать на ночь Адского Пламени! Надеюсь, вы оценили нашу небольшую кучку дров! Разумеется, – со смехом продолжает он, – нам не хватает одной детали. Ибо какой ноябрьский костер без тряпичного чучела?

Толпа радостно улюлюкает и кричит:

– Тащи его сюда! Тащи его сюда!

Неужели им известно нечто такое, чего не знаю я? Чего они ждут?

Другой прожектор освещает на потолке центральный люк, как раз над костром. Из него, ритмично покачиваясь, опускается плетеная корзина. Внутри нее что-то шевелится.

Через пару секунд крышка на корзине приподнимается, и из нее, прикрытая мешковиной, появляется чья-то фигура. Сбросив с себя грубую ткань, она встает во весь рост и озирается по сторонам, в ужасе глядя на беснующуюся публику. Ну как я не догадалась раньше? Там, под куполом, не кто иной, как Грета.

Бен

Опустив голову и усиленно работая локтями, я проталкиваюсь сквозь толпу к выходу из павильона. Вдруг раздаются чьи-то крики.

– Стой, стой! Он здесь, в палатке!

На улице уже стемнело, но недостаточно, чтобы скрыться в тенях. Мое лицо светится на всех экранах. Толпы людей застыли как вкопанные и таращатся на объявление. Чтобы заполучить эту приятную круглую сумму, им нужно лишь найти меня.

За моей спиной раздаются крики, полицейские свистки, топот. Я едва успеваю нырнуть за дерево, и появляется тот самый культурист в сопровождении толпы охранников.

– Он только что был здесь! – кричит он. – Я его видел, всего секунду назад, здесь, в павильоне!

Их голоса тонут в громе оркестра. Музыканты идут строем по главной дорожке, не замечая всеобщей суматохи. Музыка гремит, не смолкая, сопровождаемая монотонным речитативом. Это те самые зловещие слова, которые я слышал накануне вечером.

 
Видишь, огонь все выше и выше.
Кто в погребальном пламени выживет?
Видишь, огонь все выше и выше?
Кто в погребальном пламени выживет?
 

Раз за разом повторяя одни и те же слова, музыканты подходят все ближе, а их протяжная декламация становится все громче. В руках у них плакаты с изображением Хошико на канате, а также портреты другой маленькой девочки.

Не исключено, что она сейчас там умирает. Прямо сейчас. Возможно, она уже мертва.

Мне становится дурно. Я разворачиваюсь и стремглав бросаюсь к деревьям. Через несколько минут заскакиваю через пожарный выход в ближайший павильон.

Хошико

Вокруг арены загораются огромные экраны. Картинка разрезана пополам, и с одной стороны на меня смотрит мое же ошарашенное лицо, а с другой – лицо Греты. Теперь у меня не остается никаких сомнений. На платформе – именно она.

Закованная в цепи Грета испуганно озирается по сторонам. Ее нарядили мотыльком. На ней крошечная розовая пачка, на спине – трепещущие розовые крылышки. Какой-то механизм приводит их в движение, потому что они и в самом деле трепещут.

На крылышках, волосах и костюме мерцают цветные огоньки, отчего кажется, будто над всей затемненной ареной порхают мотыльки – лимонные, сиреневые, голубые, розовые. Волосы Греты заплетены в косички и подчеркивают ее розовые щечки и густо накрашенные тушью ресницы.

Желаемый эффект очевиден: она должна выглядеть юной и невинной. И, господи, так оно и есть. Она плачет; на розовом личике нарисован ужас. Я невольно выкрикиваю:

– Грета, оставайся там! Я иду к тебе!

Впрочем, к чему это я? Можно подумать, что у нее есть выбор. Можно подумать, ей есть куда идти.

Далеко внизу под ней оживает оркестр. Он исполняет мелодию, которую Сильвио всегда собирался представлять, как музыкальную визитную карточку Греты. Концерт Возлюбленного Мотылька.

Громче и пронзительнее других инструментов звучит скрипка. Ее звуки эхом разносятся над ареной. Я знаю, зачем нужна музыка. Она придает легкость и красоту смертельному танцу, который мы с ней сейчас будем исполнять. Зрители же будут уверены, что перед ними истинное искусство.

Между мной и Гретой лишь слабо натянутый канат. Не успеваю я ступить на него, как кто-то поджигает груду поленьев. Всего одно мгновение, и сухое дерево уже охвачено ревущим пламенем. Я еще не успела сделать и шага, как его злые языки устремились к основанию платформы, на которой стоит Грета.

Я, словно бегун на короткую дистанцию, перебегаю на ее сторону. Для баланса у меня нет никакого шеста, но мне наплевать на технику равновесия. Главное, не думать о падении, и тогда точно останешься на канате. Я устремляюсь к ней с такой головокружительной быстротой, с какой не бегала ни разу в жизни, лечу по тонкому тросу на высоте семьдесят футов над ареной.

Толпа ревет от восторга.

Я за считаные секунды добегаю до Греты и залезаю к ней на платформу. С истошным криком она бьется в истерике, а языки пламени уже лижут ей пятки.

Внизу под нами носится Сильвио, словно сумасшедший дирижер, размахивая руками. Как будто повинуясь ему, языки пламени исполняют свой танец, с каждым ударом его хлыста взбираясь все выше и выше.

Да, наши пиротехники сегодня превзошли самих себя. Не знаю как, но они сумели изменить даже цвет огня, и теперь огромный котел лижут ярко-зеленые и кроваво-красные языки. В воздух поднимаются тысячи крошечных разноцветных пузырьков. Они кружатся над нашими головами, плавно опускаются на наши прически и костюмы.

Я пытаюсь снять с нее цепи, но металл обжигает мне пальцы, а густой едкий дым застилает глаза. Как ни странно, мои сверхчеловеческие возможности пока еще при мне: несколько мгновений, и Грета свободна!

Между тем пламя уже танцует вокруг нас. Его языки скачут выше наших голов. Мы со всех сторон окружены огнем.

Под нами – бездна. Для нас обеих есть лишь один путь к спасению, но вряд ли мы сумеем им воспользоваться.

Слабо натянутый канат требует предельного внимания и отточенной техники поддержания равновесия. Одновременно пройти по нему двум канатоходцам невозможно. По нему можно двигаться лишь навстречу друг другу, и то при условии, что ваш вес равнозначен. Но если вы движетесь с одной стороны, то прежде чем даже поставить на канат ногу, вы должны дождаться, когда тот освободится. В противном случае он начнет раскачиваться и вы вдвоем полетите вниз. Законы гравитации и равновесия следует уважать. Всегда.

Так что нам с Гретой на ту сторону не перейти. Мы обе сорвемся и погибнем. В лучшем случае, да и то если повезет, на ту сторону перебежит лишь одна из нас. Но обе – никогда! Вторую поглотит пламя.

Именно это Сильвио имел в виду, сказав «она или ты». Мотылек или Кошка.