Текст книги "Седьмая встреча"

Автор книги: Хербьёрг Вассму

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Глава 25

Горм сосредоточил свое внимание на Илсе, и, как ни странно, это помогло ему прояснить свои мысли.

– Разве это была не она? – спросила Илсе, пока они шли на стоянку к машине. – Не Руфь Нессет?

Ее тон вызвал в нем раздражение, с которым он с трудом справился.

– Я забыл сигареты, сейчас принесу. Одну минутку.

– Мы и так уже опаздываем. По-моему, ты положил их в карман.

– Нет. Встретимся у машины.

Он побежал к входу, думая о том, что он ей скажет. Но Руфи там не было. Может, она ходит по магазину? Но где? Он пробежал по отделениям первого этажа. Поднялся на второй. Обыскал второй и третий этажи. Ее нигде не было. Спиной он чувствовал удивленные взгляды служащих, когда, запыхавшись, не здороваясь, бежал мимо них.

Может, она где-нибудь в примерочной? Он уже готов был обежать все примерочные, но остановился и назвал себя идиотом. Спустившись на лифте вниз, он обошел вокруг здания. Ее нигде не было.

Илсе стояла на парковке. Она дрожала от холода, и Горм видел, что она раздражена.

– Ну как, нашел?

Горм не обратил внимания на ее многозначительный тон.

– Нет.

– Встреча сейчас начнется, а нам еще ехать десять минут.

Он промолчал, открыл перед ней дверцы машины и кивнул.

Слушая предложения арендаторов, Горм не думал ни о чем, кроме того, что нужно как можно скорее закончить эту встречу. Илсе несколько раз с удивлением поглядывала на него, когда разговор требовал, чтобы он ответил «да» или «нет» или хотя бы подумал над вопросом. В конце концов она взяла ответственность на себя.

– У нас еще есть немного времени. Не исключено, что мы сможем получить более высокую плату за квадратный метр. Все-таки помещение расположено у самого входа.

Потенциальный арендатор был явно разочарован, но благодаря Илсе быстро оттаял. Еще через десять минут они сошлись на более высокой оплате за первые пять лет, но контракт предполагалось подписать не на пять лет, а на семь.

– Простите, мне пора, – вдруг сказал Горм, посмотрел на часы, пожал арендатору руку, кивнул Илсе и выбежал из ресторана.

Сперва он хотел пойти прямо в отель. Он решил, что она остановилась в отеле САС [39]39
  «Система Скандинавских Авиалиний» – авиакомпания.


[Закрыть]. Но передумал. У себя в конторе он закрыл дверь в приемную и позвонил по телефону.

– Нет, такая здесь не живет.

Он продолжал звонить всюду, где она могла бы остановиться. Но всюду отвечали, что такая у них не останавливалась. Получив отрицательный ответ из маленького дешевого отеля на окраине города, Горм положил трубку и сдался. Обдумывая, не поехать ли ему прямо в аэропорт, он понял, что окончательно спятил. Он подошел к окну, заложил руки за спину и несколько раз глубоко вздохнул, а потом позвонил в справочное бюро.

У них числилось несколько Нессет, но ни одной Руфи.

– Может, у вас просто не значится ее номер? – нетерпеливо спросил он.

– В таком случае, ничем не можем помочь.

– Наверное, все-таки можете! – Он попытался скрыть раздражение.

– Извините, нет.

– Но как же мне быть? Речь идет о жизни и смерти.

– Сожалею, – коротко ответили ему.

Должно быть, она снимает частную квартиру, но где? – думал он. Где живет ее муж? В Северной Норвегии? Конечно, иначе она не приехала бы сюда, на Север. Как она назвала его в тот раз? В номере отеля, после чего их близость стала немыслимой? Уве!

Мозг Горма работал под высоким напряжением. Итак, фамилия мужа не Нессет? Впрочем, это он знал и раньше. Решение пришло неожиданно. Название того городишка! Живет ли там человек по имени Уве?

– Одну минутку, – сказал голос в справочном бюро. Время шло. Наконец ему ответили, что у них в городе живет только один человек по имени Уве, и дали его номер.

Горм взглянул на часы и решил, что Руфь уже должна была вернуться домой, если она ехала на машине. Он глубоко вздохнул и придумал, что он скажет мужу Руфи.

Ему ответил высокий женский голос. Это была не Руфь. Он представился и спросил, не живет ли здесь Руфь Нессет. После небольшой паузы послышался неуверенный смешок.

– Нет, она здесь не живет.

– А могу ли я поговорить с ее мужем, с Уве?

– Он в городе, в больнице, – неприветливо ответили ему.

– Прискорбно слышать. А вы случайно не знаете, где останавливается Руфь Нессет, когда бывает в Норвегии?

– У нее есть квартира в Осло.

– Дайте мне, пожалуйста, ее адрес и телефон.

– Я не могу. Вы журналист?

– Нет, я ее старый друг. Мне очень важно поговорить с ней.

– Все равно. Ничем не могу вам помочь. До свидания!

Он положил трубку и стал ходить из угла в угол. Потом позвонил Илсе.

При звуке его голоса на другом конце провода воцарилось молчание.

– Можешь оказать мне услугу?

– Я уже оказала тебе услугу. Что ты имел в виду, сбежав с такой важной встречи и оставив меня там, как дуру? Что случилось?

– Помнишь, несколько лет назад ты связывалась с агентом Руфи Нессет? Роспись фойе? У тебя сохранился адрес того агента?

Он слышал ее дыхание, но она молчала.

– Илсе?

– По правде говоря, не знаю. Почему ты не спросил у нее самой, когда мы с ней столкнулись?

– Дурацкий вопрос.

– Дай мне полчаса, – вздохнула она и положила трубку. Горм попытался сосредоточить свое внимание на бумагах, которые фрекен Сёрвик положила ему для ознакомления или на подпись. Но не мог. Он развернул газету и попытался читать. Новости и сообщения пестрели у него перед глазами без всякого смысла.

Илсе позвонила только через час. Голос у нее был насмешливо деловой.

– Личность, обозначенная АГ, в Берлине разговаривала очень высокомерно. Не помогло и то, что я сказала, что мой клиент купил картину Руфи Нессет и что мы обращались к нему, потому что хотели поручить ей роспись фойе. Он отказался дать мне номер ее телефона. Зато очень любезно поправил мой немецкий. И я получила название галереи в Осло, где 30 ноября должна открыться персональная выставка Руфи Нессет. Если ты не найдешь ее сейчас, придется тебе съездить туда в ноябре. Она должна присутствовать на открытии.

Ему вдруг стало стыдно. Какой же он негодяй по отношению к Илсе! Она не могла не понять, что дело вовсе не в том заказе. Конечно, она все поняла.

– Илсе… Мне очень жаль.

– Да, Руфь Нессет оказалась совершенно неуловимой.

– Я имею в виду нас с тобой.

Телефонная трубка на другом конце провода обо что-то стукнулась. Совсем негромко. Ее сережки?

– Все в порядке. Нашего арендатора я успокоила. А ты нашел свои сигареты?

– Я забыл кое-что… более важное.

– Хорошо, не забудь купить вина. Увидимся вечером.

– Илсе, боюсь, ты не захочешь приехать в Индрефьорд, когда узнаешь, что я должен тебе сообщить.

– Все может быть. А почему?

– Я бы приехал только затем, чтобы сказать, что между нами все кончено.

Молчание. Потом она спросила:

– Ты имеешь в виду мою адвокатскую поддержку или мою другую поддержку? – Ее голос звучал относительно беззаботно. Господи, как же она умеет владеть собой!

– Другую поддержку, если ты предпочитаешь так называть наши отношения.

– Ты мне объяснишь, почему?

– Да, но не по телефону.

– Значит, сообщить мне об этом по телефону легко, а объяснить причину трудно?

По столу ползла муха. Она сонно тащилась по письму из коммуны, касающемуся общих мероприятий на территории, примыкающей к гавани. В коммуне считали, что большая доля расходов по уборке снега зимой должна лечь на «Гранде & К°». За уборку этой территории несет ответственность фирма.

Неожиданно Горм вернулся на несколько лет назад, к мухе, ползавшей по стене дома в Индрефьорде. Он увидел Илсе, сидевшую напротив отца и говорившую ему, что между ними все кончено. Может, даже она употребила те же самые слова: «Я приехала, чтобы сказать, что между нами все кончено».

И отец, конечно, спросил, немного настороженно, подтрунивая над ней и не вполне понимая смысл ее слов: «С адвокатской помощью? Или с другой?»

Наверное, примерно так все и было. Или хуже, по телефону, как сейчас? Отец через Горма поблагодарил ее за то, что между ними было. Может, с самого начала отношения Горма с Илсе были только местью ей за отца?

Муха продолжала свой путь к краю стола и, вопреки силе притяжения, под столом.

– Прости, что я говорю об этом по телефону. Может, нам надо сесть и потолковать обо всем? Хочешь, приезжай ко мне. Или – я к тебе.

– Нет, мне не нужны доказательства, что я проиграла. Я смотрю на дело так: нам ни к чему продолжать дальше этот процесс.

Муха исчезла из поля зрения Горма.

– Илсе, ты в порядке?

– Горм, очнись! Я только что пыталась разрешить для тебя одну личную проблему. Можешь заплатить мне гонорар за час работы, если тебе от этого станет легче.

Он засмеялся, но тут же оборвал смех. Она не смеялась.

– Ну что ж, счастливых выходных! – сказала она.

– И тебе также. И спасибо за все!

– Между прочим, предупреждаю, – сказала она, – в следующий раз, когда тебе понадобится найти Руфь Нессет, на мою помощь не рассчитывай.

Щелчок. Она положила трубку.

Некоторое время он сидел, обхватив голову руками, словно стараясь удержать на месте собственные мозги. Потом он достал блокнот и записал:

«Руфь, когда я увидел тебя сегодня, спустя четырнадцать лет, мне стало ясно, что мы должны быть вместе. Даже если ты не свободна, я никогда не отпущу тебя».

Горм вернулся в пустой дом и включил телевизор. Открыл бутылку пива и сидел, не имея ни малейшего понятия о том, что происходит на экране. При мысли о четырнадцати годах, которые прошли с той ночи, когда он держал ее в своих объятиях, время до 30 ноября казалось ему ничтожным. После трех бутылок в голове у него сверкнула искра. И какой-то незнакомый здравомыслящий голос напомнил ему, что играть с жизнью опасно – она может отомстить.

После четырех бутылок пива, четырех бутербродов с копченой колбасой и трех рюмок водки самоуверенность Горма возросла настолько, что он чуть не позвонил Илсе, чтобы рассказать ей о своих планах на будущее и услышать ее одобрение.

В полночь, когда телевизор уже давно был выключен, на Горма накатила волна жалости к себе. Например, за то, что он так и не внес ничего личного в этот так называемый родной дом. Как будто он еще и не возвратился сюда. Если не считать чулана, служившего ему в детстве убежищем, а позже – своей комнаты, он, можно сказать, здесь и не жил.

Горм оглядел красиво обставленную гостиную. Трагический манифест, напоминающий о бегстве отца и страсти к вещам матери. Он представил себе, что пригласил сюда Руфь. Она сидела бы перед ним на стуле с ужасом в глазах. Стены? Что ему делать с этими картинами на стенах? Старомодные морские и горные пейзажи. Их цвет, несомненно, соответствовал материнскому сервизу и скатерти. Глянцевая, как на дешевой открытке, поверхность моря под ватно-бледными небесами. Над буфетом в стиле рококо, стоявшем в столовой, в черных овальных рамках висели фотографии родственников. Смешные лица. Лживые глаза. Жадные рты. Проклятые лбы, широкие и пустые, как убранный письменный стол. Гранде, младшие и старшие, разных годов издания. Дочери, сыновья и жены. Испуганные или самодовольные, с искусными прическами. Можно сказать, они висели там для того, чтобы портить пищеварение сидевшим за столом людям.

А он сам? Аппендикс собственного отца, которому отец дал жизнь, чтобы он продолжил дело фирмы.

Горм глубже втиснулся в кресло и уперся подбородком в грудь. Он бы никогда не осмелился показать Руфи этот дом или того человека, которым был он сам.

Надо было бы подняться наверх и лечь спать. Но почему-то казалось, что спальня где-то очень далеко. Сидя в гостиной, он с нежностью подумал о Турид. Вот у кого была здоровая душа. Она вовремя сбежала отсюда. Необъяснимым образом соединились Турид и Илсе. Они обе бывали здесь, в этой комнате. Но не одновременно. Илсе – после смерти матери. Ее, по вполне понятным причинам, пришлось долго уговаривать. И была она здесь всего один раз. Горм почувствовал, что она ненавидит этот дом, хотя ему не пришло в голову, что он и сам ненавидит его не меньше.

Должно быть, он задремал, потому что вдруг отчетливо ощутил прохладную кожу Илсе. Нет, мокрую и ледяную. Она привязала к себе камень, и они опускались на дно сквозь гущу водорослей. Отец и она погружались вместе, вниз, в темноту. Отец цеплялся за нее. Не отпускал.

Неожиданно Горм проснулся. Потрескивал синеватый экран телевизора. Горм хорошо помнил, что выключил его. Когда же он снова включил телевизор, не заметив, что передачи кончились? Было три часа ночи. Крупные капли дождя стучали в окно. Они проникали сквозь стекло и падали ему на колени. А потом через живот поднимались вверх и попадали в горло.

Горм обошел весь первый этаж. Это была настоящая прогулка. В кухне он достал из холодильника молоко и стал пить прямо из пакета. Немного молока пролилось, он чувствовал, как оно потекло по галстуку и вниз по груди. Кажется, это Клеопатра купалась в молоке? Но, наверное, не в таком холодном?

Может, и Руфь купается в молоке? Уж не потому ли у нее такая светлая кожа? Он сел в кухне на стул и увидел ее лежащей в ванне, наполненной молоком. Она то всплывала, то опускалась на дно ванны, на пупке и на груди оставались молочные капли. Это длилось одно мгновение.

Он поставил молоко на стол и вздохнул.

Утром в понедельник он позвонил Эдель и сказал, что решил избавиться от всей мебели, что есть в доме. Не хочет ли она, или Марианна, взять что-нибудь себе? Эдель мгновенно продиктовала ему длинный список того, что хотела бы взять, но она не может сейчас же приехать за этими вещами. Кроме того, Марианна тоже должна сказать, что нужно ей. Он предложил ей самой поговорить с Марианной. А пока он все отправит на склад.

– Но разве мебель не может постоять дома до нашего приезда? – раздраженно спросила Эдель.

– Нет. Мне хочется наконец устроить все по своему вкусу, – засмеялся он.

– Ты собираешься продать дом?

– Нет, только устроить все по своему вкусу. Все будет выкрашено в белый цвет.

– В белый? Вот так, вдруг?

– Мне понадобилось несколько лет, чтобы это понять. Теперь она тоже засмеялась.

– А себе ты ничего не оставишь?

– Ни вилки.

– Когда ты это решил?

– В ночь на субботу.

– Кто у тебя был, что тебе в голову пришла такая дикая мысль?

– Никто, – весело ответил он.

– Ты всегда был чудаком. Признайся!

– Нет. И еще: тебе нужен дом в Индрефьорде со всем его содержимым?

– Горм, ты заболел?

– Нет. Я думаю, что если бы отец видел, как ты стояла там одна и смотрела, как его достают из воды, он бы изменил свое завещание.

Она приглушенно всхлипнула, наверное, прикрыв рот рукой.

– Почему тебе вдруг пришло это в голову? После стольких лет? – прошептала она.

– Да, должен признаться, что на это ушло много времени. Но теперь я принял решение. Так что скажешь?

– Скажу спасибо! – снова всхлипнула она и засмеялась.

* * *

Сестры приехали вместе. Марианна собиралась разводиться, ей были нужны и мебель, и деньги. Что касается вещей, бывших в доме, Горм предоставил им договариваться между собой. Но Марианна хотела еще, чтобы он выкупил ее долю в фирме.

Илсе предостерегла ее от этого шага.

– Твоя доля в «Гранде & К» через несколько лет будет стоить гораздо больше. Сейчас проценты и заем, который брали на строительство, снижают ее рыночную стоимость.

– Мы оценим дом в Индрефьорде, который получит Эдель. И я выплачу Марианне такую же сумму, – сказал Горм.

– После стольких лет тебя, наконец, одолела совесть? – засмеялась Эдель.

– Да. Давно пора. Я должен был раньше возразить отцу. Думаю, ему это даже понравилось бы.

Эдель не хотела видеть разоренным дом своего детства, но Марианна прошла с Гормом по пустым комнатам, где уже работали мастера. Она все время молчала, но он видел, что она с трудом удерживает слезы.

– К чему ты это затеял? – спросила она, когда они вышли на улицу.

– Хотел избавиться от всего старого.

– Оно было такое плохое? – Голос ее звучал жалобно.

– У меня должна быть своя жизнь. Она с удивлением посмотрела на него.

– У вас с отцом всегда была своя жизнь.

– Так казалось со стороны. Может быть, я выражусь понятнее, если скажу, что не хочу жить его жизнью.

Встретив ее взгляд, Горм подумал, что она все поняла, хотя уверенности в этом у него не было.

– А ты? Скоро ты будешь свободна?

– Свободна? В нашей семье никому не повезло в любви, – горько сказала она.

– Я не считаю, что нам пришлось хуже, чем другим, – сказал он и сжал ее локоть. – Возможностей достаточно. Нужно только уметь вовремя ими воспользоваться. Худшее для тебя уже позади.

– На мне лежит ответственность за двух подростков, – со вздохом сказала она.

– Присылай их иногда сюда, на Север.

– А ты приедешь к нам в гости?

– Да, если ты разрешишь мне жить в отеле и приглашать вас на обед.

– Почему ты так говоришь? – Она неуверенно поглядела на него.

Он на ходу обнял ее и прижал к себе.

– Я говорил тебе когда-нибудь, что всю жизнь ты была для меня якорем спасения? Что бы ни случилось, я навсегда останусь твоим братом. Я люблю тебя, Марианна!

Она засмеялась, сперва немного смущенно. Он тоже засмеялся. Они шли рядом по первому снегу и смеялись.

* * *

Взяв в руки пакет, присланный из галереи, Горм сразу понял, что в нем лежит каталог.

Несколько картин были воспроизведены в цвете. На обложке была изображена фигура, похожая на мужскую, летящая с колокольни с маленьким человечком в руках. Горм мог проследить путь художницы от далматинца, висевшего у него на стене, до этой картины. Руфь по-прежнему писала фигуры в движении. Непокорные, они парили в воздухе. В прыжке, беге, полете.

На многих фотографиях видно было, что фигуры, или мотивы, у нее не так просты, как на его картине. Руфь предлагала зрителю больше. Может, она пыталась отвлечь его от сути основного сюжета. Тела, потерявшие контроль над собой или контролируемые силами, не показанными на картине. Она соблюдала опасное равновесие, заставляя зрителя думать, что фигуры могут и не справиться с бегом или полетом. Чистые, гармоничные тона усиливали это впечатление. Сюжет, так сказать, подавлял цвет. Красота в картине не внушала доверия, хотя фигуры летели по воздуху, над пропастью и над крышами домов. Или же сквозь стену.

Одна из картин представляла собой женщину, идущую по воде. Под водой плавали похожие на людей рыбы. В конечностях, которые не были ни руками, ни плавниками, каждая рыба что-нибудь держала. Газету, сигару, пистолет, бокал, нож. Живот и нижнюю часть туловища женщины скрывал черный щит, а может, это было голое поле. В целом, несмотря на сказочность сюжета, картина внушала ужас.

Он прочитал список работ, купленных на родине и за границей. Большая часть приходилась на Германию и США. Выставки в Берлине, Венеции, Хельсинки, Токио, Сан-Паулу, Копенгагене, Будапеште, Нью-Йорке, Мельбурне.

В последнее время Горм видел в газетах много статей о ней, неизвестной норвежской художнице, которой американцы отдали свою любовь. Подразумевалось: то, что ценят американцы, для норвежцев ничего не значит. Приводились внушительные цены картин. В долларах и кронах.

В аэропорту Горм долго ждал регистрации. Движение автомобилей и самолетов было парализовано снежным бураном, и большую часть дня самолеты не летали. С великим трудом он попал на последний рейс.

В ожидании посадки он купил столичные газеты. Не успел он отвернуться от газетного ларька, как на него с первой полосы какой-то скандальной газетенки глянуло лицо Руфи. С пересохшими губами он взял газету со штатива и раскрыл ее на нужной ему статье.

Здесь фотография занимала полполосы. Полуголая Руфь лежала на большой кровати с пологом рядом с мужчиной, похожим на стареющего самодовольного актера, рекламирующего шампунь для волос. Под фотографией было написано: «Норвежка Руфь пишет картины для своего немецкого любовника».

Какого черта она допускает, чтобы ее так снимали? – в отчаянии подумал он.

Статья была представлена как интервью, но Горму хотелось верить, что это просто сплетня. Он быстро прочитал статью и почти уверился, что журналист и галерейщик одно и то же лицо. В статье прямо говорилось, что близкое знакомство Руфи Нессет с этим галерейщиком помогло ей стать известной художницей. Это он «открыл» ее и буквально перевез в Берлин.

Горму даже захотелось купить эту газету. Но нахлынувшая тошнота заставила его передумать. Он заслонил газеты с портретом Руфи каким-то дамским журналом и ушел.

Одежда липла к телу. Идя на посадку в потоке людей, он скинул пальто.

Заняв наконец свое место, Горм откинул голову на спинку кресла, мечтая, чтобы Руфь не увидела этой фотографии до открытия выставки. И пока самолет миновал одну воздушную яму за другой, Горм убеждал себя, что эта проклятая статья не имеет никакого отношения к Руфи.

Немного погодя он достал из портфеля каталог выставки и изучал его до тех пор, пока его нервы не успокоились. И когда стюардесса принесла похожие на подметку бутерброды, он почувствовал, что ему хочется есть.