Текст книги "Ненавистная фрау"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– Он лгал мне не моргнув глазом, – возмутилась Пия, когда фильм закончился.

– Во всяком случае, человек, освободивший квартиру, не Дёринг, – сказал Боденштайн. – Думаю, Ягода хотел найти эти DVD-диски, так как я совершенно уверен, что Изабель рассказала ему об их существовании. Возможно, Ягода и был тем денежным источником, который она упомянула в разговоре с Тордис.

– Вы думаете, что она, в свою очередь, шантажировала Ягоду? – спросил Хассе.

– Я это не исключаю, – кивнул Боденштайн. – Ягода ее не убивал. Ему нужно было получить только DVD-диски, так как он не мог допустить, чтобы фильмы попали еще в чьи-то руки.

То, что еще пару дней назад выглядело как убийство на почве ревности или оскорбленного самолюбия, постепенно разрослось в гораздо более запутанное дело. Речь шла не просто об убитой молодой женщине, а о значительно большем, но Боденштайн пока не мог понять радиус действия происходящих событий, их точную взаимосвязь и причины. Была ли Изабель Керстнер действительно лишь бесконтрольно действовавшим инструментом или она выполняла чье-то задание? Его интуиция подсказывала, что они чисто случайно наткнулись на темные махинации, но что это на самом деле, он пока не мог понять.

Бенке вставил одну из пяти маленьких кассет в магнитофон, который стоял на середине стола переговорной комнаты. Изабель Керстнер записывала с помощью своего автоответчика телефонные разговоры. Насколько они информативны, пока еще трудно судить, но все это очень любопытно. С Ягодой она подтрунивала над общими жертвами, жаловалась на непривлекательность многих клиентов, в ответ Ягода напоминал ей о ее огромном гонораре. Со временем тон разговоров изменился, и было заметно, как ловко Изабель все устроила, чтобы и своего работодателя заманить в постель. Ягоде, похоже, и в голову не приходило, что Изабель записывает телефонные разговоры. Во время одного из разговоров он очень образно описывал, как намеревается провести с ней свидание, и не удержался от того, чтобы наградить свою жену нелестными эпитетами.

– Слишком много для большой любви, – саркастически заметила Пия.

Вторым голосом, который был знаком сотрудникам комиссии по расследованию убийств, был голос Кампманна, но из разговоров было мало что понятно. Речь шла о лошадях и деньгах, о людях, очевидно купивших у Кампманна лошадей. Имя Маркуардт звучало не один раз, так же как имена Харт, Ноймейер и Пейден. Упоминались и другие клиенты комплекса «Гут Вальдхоф», знакомые Боденштайну и Пие. Голос Изабель звучал совершенно обычно, обольстительную интонацию она приберегала для Ягоды.

…Я умираю от смеха, – говорила она издевательским тоном, – ты продал этой дуре Пейден никуда не годную клячу, которая, кроме того что беременна, страдает запалом и на шесть лет старше, чем ты сказал. Что ты будешь делать, когда это выяснится?

Ничего. – В голосе Кампманна слышалось самодовольство. – Пока все выяснится, дети так привяжутся к пони, что она не захочет ее возвращать. Кстати, завтра вечером я привезу лошадь для Конрэди. Настоящая развалина, но выглядит шикарно. Тебе придется немного ее объездить. Если она увидит тебя на осле, то сойдет с ума.

В чем закавыка?

У жеребца вышел срок, – сказал Кампманн. – Он больше не участвует ни в каких международных турнирах в манеже для выездки. Но дома он – высший класс. Если эта дуреха заставит своего старика раскошелиться, я позабочусь о том, чтобы лошадь никогда не дошла до турнира. Как всегда…

Сотрудники отдела К-2 какое-то время гадали, зачем Изабель Керстнер записывала эти разговоры. Более серьезными оказались другие видеодоказательства, которые Пия и Боденштайн выудили из тайника под полом.

– Поставьте следующий DVD-диск, – попросил Боденштайн своих коллег.

В эпизодах этого фильма фигурировала постель в спальне Изабель, но с другого ракурса. Очевидно, камера, как обычно, находилась в шкафу, в который Ягода так недоверчиво заглядывал. На втором диске вновь было зафиксировано горизонтальное усердие молодой женщины, причем с различными мужчинами, которых Боденштайн и его коллеги не знали. Но когда на втором диске появился четвертый мужчина, ситуация изменилась. В большой переговорной комнате воцарилось недоуменное молчание.

– Бог мой! – Пия первой обрела дар речи. – Этого не может быть.

– Невероятно, – сказал Боденштайн.

Они обменялись взглядами. Внезапно все изменилось. Дело обрело новые, более значительные масштабы.

– Что вы хотите? – Директор уголовной полиции Генрих Нирхоф снял очки для чтения и с непониманием посмотрел на Боденштайна.

– Я убежден, что самоубийство Гарденбаха и убийство Изабель Керстнер связаны между собой, – сообщил Боденштайн. – Гарденбаха шантажировали с помощью сексуального видео.

– Прекратите! – Директор уголовной полиции Нирхоф поднялся со своего места за письменным столом и энергично покачал головой. – Вы ведь знали этого человека лучше, чем я, Боденштайн! Гарденбах был образцом нравственной чистоты! При всем своем желании я не могу представить, что какой-то… по стельной историей он мог поставить под удар свою карьеру и свои политические амбиции!

Боденштайн наблюдал за шефом, который нервно ходил по кабинету. Для него не было неожиданностью, что Нирхоф отклонил определение на производство обыска в кабинете и частном доме Гарденбаха. Директор уголовной полиции вообще хотел избежать негативной огласки дела. После самоубийства Гарденбах был произведен прессой в ранг святого. Неприятные правдивые сведения повлекли бы за собой большие проблемы.

– Господин доктор Нирхоф, – приготовился Боденштайн к новой атаке, – Гарденбах был впутан в какое-то сомнительное дело. Мы узнали, что отдел по борьбе с экономическими преступлениями ведет следствие по делу Ганса Петера Ягоды и его публичной кампании. Нам также известно, что это расследование пару недель назад было прекращено из-за отсутствия доказательств. И прокурором, который выдал соответствующее постановление, был Гарденбах. Все, что мне нужно, это доказательства того, что он был замешан в деле и…

– Но это всего лишь неопределенные предположения! – резко прервал его Нирхоф. – Представьте себе, что случится, если вы и ваши люди post mortem[11]11
  Посмертно (лат.).


[Закрыть] опорочите имя Гарденбаха, ваши подозрения в дальнейшем окажутся ложными! Как мы тогда будем выглядеть? Человек не может больше защититься от ваших обвинений.

– Так как он предпочел предварительно выстрелить себе в рот, – возразил спокойно Боденштайн. – Гарденбах покончил с собой, поскольку знал, что его карьере придет конец, если выяснится, что он препятствовал расследованию. Уклонение от наказания должностного лица, воспрепятствование органам правосудия, коррупция со стороны должностных лиц…

Нирхоф глубоко вздохнул.

– Подумайте о его семье. Такие обвинения повредят репутации супруга и отца.

– Да, – согласился Боденштайн, – причем в значительной мере. Я тоже сожалею, но не могу ничего изменить. Мне нужны доказательства того, что Гарденбаха шантажировали, так как я хочу уличить в этом шантаже Ягоду. Женщина, которая была в постели с Гарденбахом, убита, и моя задача – расследовать это убийство.

Нирхоф явно почувствовал неловкость и стал изворачиваться. Он опять сел за письменный стол и стал разглядывать DVD-диск, который Боденштайн положил перед ним, с таким недоверием, как будто тот в любой момент мог превратиться в таракана.

– Гарденбах был не только товарищем по партии и многолетним соратником премьер-министра и министра внутренних дел, они были также хорошими друзьями в жизни, – сказал он и нарисовал собственный сценарий ужасных событий в мрачных красках: – Если ваши предположения окажутся несостоятельными, Боденштайн, пресса меня с наслаждением растерзает. Премьер-министр и министр внутренних дел обвинят меня в том, что я после случившегося опорочил имя Гарденбаха, чтобы сделать себе имя. Считайте меня мертвецом, если я дам вам сейчас разрешение действовать наобум.

«Ах, вот откуда ветер дует. Трус», – подумал Боденштайн, но его лицо оставалось непроницаемым. Нирхоф тоже стремился к высшим сферам, но при этом, с его политической позицией, в настоящее время у него вообще не было шансов перебраться в Висбаден[12]12
  Висбаден – столица федеральной земли Гессен.


[Закрыть]. Может, он рассчитывает на пост начальника окружного управления?

– Вы должны это выяснять иным способом, – решительно покачал головой Нирхоф. – Вы не будете производить никакого официального обыска. Дискуссия окончена.

– Вы ведь можете сказать, что я самовольно добился судебного решения, – предложил Боденштайн.

Мимолетный проблеск надежды озарил лицо Нирхофа, но тут же вновь надвинулись грозовые облака.

– Чтобы мне сказали, что я не знаю, что происходит в моем ведомстве? Забудьте об этом!

Боденштайн посмотрел на часы.

– Мы не можем больше ждать. Следы остывают. Я хотел бы поговорить с вдовой Гарденбаха. Если она что-то знает, нам не потребуется определение о производстве обыска.

Нирхоф боролся с собой.

– Расследованием смерти Гарденбаха занимается Управление уголовной полиции земли Гессен, – напомнил он руководителю отдела К-2 и поднял обе руки. – Если вы будете разговаривать с фрау Гарденбах, то рискуете нарваться на неприятности. В любом случае я ничего не знаю.

Боденштайн понимал, что на данный момент ему больше нечего ждать. Он поблагодарил Нирхофа за беседу, поднялся и вышел из кабинета.

Карин Гарденбах, вся в черном и с отсутствующим видом, сама открыла дверь выложенного клинкером бунгало. Она не могла вспомнить Боденштайна и Пию. Шок, вызванный сообщением о самоубийстве ее мужа в воскресенье, отозвался у нее провалом памяти, и она сначала приняла обоих за свидетелей Иеговы, которые обычно ближе к вечеру любят у дверей дома вести беседы о Библии. Только после того, как Боденштайн показал свое удостоверение, ее недоверие исчезло и она предложила им войти. В глубине бунгало появились две девочки-подростка с робкими бледными лицами, и Боденштайн понял, что Гарденбах своим самоубийством навсегда и безвозвратно разрушил загородную идиллию благополучной семьи. Лицо фрау Гарденбах прорезали глубокие складки. Женщина, которая в течение всей супружеской жизни была предана своему добропорядочному мужу, казалась столь удрученной горем и такой беспомощной, что ее можно было сравнить с матросом, который встал за штурвал после того, как капитана выкинуло во время шторма за борт. Боденштайн испытывал глубокое сожаление по поводу того, что был вынужден еще глубже будоражить жизнь, которая и без того пошла наперекосяк.

– Как вы? – сочувственно осведомился он после того, как они принесли свои извинения за беспокойство и обменялись формальными любезностями. Фрау Гарденбах провела их в гостиную, которая отражала обывательскую безукоризненность человека, который еще недавно жил здесь. Рустикальная дубовая мебель, старомодная тумба под телевизором, громоздкий буфет, фикус.

– Нормально. – Фрау Гарденбах мужественно улыбнулась, соблюдая правила приличия. – Садитесь, пожалуйста.

Боденштайн и Пия присели на диван, который наверняка использовался только по праздникам. Фрау Гарденбах села в кресло, неудобно расположившись на самом его краю.

– Чем я могу вам помочь? Я думала, что расследованием по делу моего мужа занимается Управление уголовной полиции земли.

– Это верно, – кивнул Боденштайн, – мы расследуем одно убийство, однако все сводится к тому, что самоубийство вашего мужа может быть связано с нашим случаем.

– Вот как? – подняла брови фрау Гарденбах.

– Фрау Гарденбах, – Боденштайн немного наклонился вперед, – не изменился ли ваш муж каким-то образом в последние недели? Не создалось ли у вас впечатление, что его что-то тяготило?

– Меня уже спрашивали об этом люди из Управления уголовной полиции земли, – пожала плечами фрау Гарденбах. – Я не замечала ничего такого. Он вел себя как обычно. Пока… пока он…

Она запнулась и сделала неопределенное движение рукой.

– Он оставил прощальное письмо? – спросила Пия.

Фрау Гарденбах замялась, затем опустила голову. Боденштайн и Пия обменялись быстрыми взглядами.

– Вы знаете, почему он лишил себя жизни? – тихо спросил Боденштайн.

Женщина подняла голову и пристально посмотрела на него. Потом она обернулась, желая удостовериться, что девочек нет поблизости и они не слышат разговор.

– Я хочу продать дом и уехать отсюда, – произнесла она с решительностью, к которой сама еще не привыкла. – Все было ложью.

Она встала, подошла к окну, скрестив руки на груди, и повернулась к ним спиной.

– Я выросла в строгой католической семье, – сказала она сдавленным голосом. – Всю свою жизнь я твердо верила в определенные ценности и имела свои представления о морали. Мой муж был членом совета церковной общины, членом родительского совета школы, состоял в правлении гимнастического союза. Он был строг по отношению к себе, ко мне и к нашим детям, но он был справедлив. Все роли у нас были четко распределены, и это было для меня в порядке вещей. Я доверяла своему мужу, верила в него. И сейчас он просто оставил меня в одиночестве.

Она повернулась. В ее голосе слышалась нотка горечи.

– Он не оставил мне никакого прощального письма. Ничего. Никаких объяснений. Он пошел утром прогуляться, как всегда перед завтраком и посещением церкви. А потом просто… застрелился. – Фрау Гарденбах расправила плечи. – Я не могу здесь больше оставаться. Я не могу больше выносить взгляды людей. Позор.

– Мы предполагаем, что ваш муж подвергался шантажу, – сообщил Боденштайн.

– Шантажу? – Фрау Гарденбах заставила себя улыбнуться вымученной улыбкой. – Что за ерунда? Вы же его знали. Он всегда был корректен и абсолютно прямолинеен. Чем же тогда шантажировали моего мужа?

– Вашего мужа втянули в какое-то дело, – осторожно сказал Боденштайн. – Мы нашли достаточно компрометирующие видеозаписи с участием его и одной молодой женщины.

– Как вы можете такое утверждать? – Голос вдовы Гарденбах звучал недоверчиво. Она опять села.

– Мы думаем, – вмешалась Пия, – вашего мужа шантажировали именно с помощью этого фильма, требуя не давать хода важным документам, касающимся мошенничества, что привело бы к срыву всего расследования. Возможно, он боялся, что все раскроется, и не мог больше жить с этим страхом. Скорее всего, это и стало причиной его самоубийства.

Когда Пия замолчала, воцарилась мертвая тишина. Фрау Гарденбах с трудом сохраняла остатки самообладания.

– Мой муж заставил меня глубоко страдать, так как собственноручно лишил себя жизни, – прошептала она, – но он никогда, ни разу не подвергался шантажу. И никогда не изменял мне с другой женщиной. Это простая подтасовка.

– Мы не заинтересованы в том, чтобы нанести ущерб репутации вашего мужа, – ответил Боденштайн. – Речь идет о расследовании убийства, в котором замешан мужчина. И мы предполагаем, что он также шантажировал вашего мужа. Мы ищем документы, которым ваш муж, возможно, не дал хода. Он мог хранить эти документы здесь, в вашем доме.

Фрау Гарденбах разрывалась между глубоко засевшим в ней принципом, в соответствии с которым она считала себя обязанной помочь полиции и правоохранительным органам, и желанием навсегда сохранить образ мужа таким, каким она его себе слепила при его жизни.

– Вы не могли бы поискать в кабинете вашего мужа? – попросила Пия женщину, но та с возмущением отказалась выполнить эту наглую просьбу.

– Я бы никогда не стала шарить в письменном столе моего мужа, – ответила фрау Гарденбах глухим голосом. – Никогда. Я не верю всему этому. Наверное, вам сейчас лучше уйти.

Боденштайн кивнул и поднялся.

– Спасибо, что уделили нам внимание. – Он вытащил из внутреннего кармана своего пиджака DVD-диск и положил на стол в гостиной. – Это доказательство того, что мы вам сказали правду, какой бы тяжелой она ни была. Если вашего мужа действительно шантажировали, мы не будем трезвонить об этом повсюду.

Фрау Гарденбах отвела взгляд.

– Вы сами найдете выход, – прошептала она. – Идите. Оставьте нас в покое.

Едва они сели в машину, как зажужжал мобильный телефон Боденштайна. Это был Лоренц, который сообщил ему, что какая-то фрау Дёринг ждет его у него дома.

– Что с фрау Дёринг? – с любопытством спросила Пия.

– Она ждет меня у меня дома. – Боденштайн включил зажигание. – Вы поедете со мной? Мне интересно, что она хочет.

– Мне бы надо перед этим быстро отвести моих лошадей в конюшню и накормить. – Пия посмотрела на часы. – Это не займет много времени. Правда, моя машина все еще стоит у комиссариата.

– Я помогу вам с кормежкой, – предложил Боденштайн, – а потом отвезу вас в Хофхайм, чтобы вы забрали свою машину.

– Если это вас не затруднит, – обрадованно улыбнулась Пия.

– Абсолютно нет, – улыбнулся Боденштайн. – Я уже несколько лет не кормил лошадей.

Пия подсказывала своему шефу путь. Они съехали с трассы А66 и проехали под автобаном к асфальтированной полевой дороге, которая вела в Биркенхоф. Боденштайн подождал, пока Пия выйдет из машины, чтобы открыть ворота, и проехал вдоль посыпанного щебнем въезда, обсаженного высокими березами. Справа располагалась небольшая площадка для верховой езды, слева – аккуратно огороженный выгон, у ворот которого ждали, прядая ушами, две лошади. Оливер припарковался перед домом под большим ореховым деревом, вышел из машины и огляделся по сторонам. Территория была огромной. В обросшей плющом бывшей псарне толкались морские свинки, дальше на большом лугу свободно бродили утки и гуси. Боденштайн не спеша побрел навстречу своей коллеге, которая уже с обеими лошадьми шла вдоль въезда.

– Внушительные владения. – Боденштайн взял у нее одну из лошадей. – Сколько вы уже здесь живете?

– Десять месяцев. – Пия открыла оба бокса, и лошади прошли внутрь. – Это было счастливое стечение обстоятельств. Предыдущий владелец оказался довольно пожилым человеком, его дети жили за границей, а я скопила достаточно денег, чтобы купить участок земли и хозяйство. Правда, все пребывало в запущенном состоянии. Я опасалась, что в ближайшие годы мне придется вкладывать каждый цент в ремонт и отделочные работы.

Лошади вытягивали морды через открытые низкие двери и внимательно следили за тем, что делала Пия в фуражнике. Через некоторое время она вернулась с двумя ведрами.

– Это для рыжей, – объяснила она, – а другое – для гнедой.

Боденштайн взял ведра и дал корм лошадям, как было сказано. Пия положила каждой из лошадей по четверти кипы сена под водопойное корыто, и на этом работа была завершена.

– Красивые лошади, – констатировал Боденштайн.

– Гнедую мы покупали вместе с мужем, когда она была еще жеребенком, – улыбнулась Пия. – Другая – семилетка, но, к сожалению, она непригодна для соревнований после того, как повредила бабку сухожилия. Мы ее купили потому, что у нее прекрасная родословная. Они обе беременны.

– Тогда на следующий год будет двойной прирост, – подмигнул Боденштайн.

– Если все пройдет гладко. – Пия с любовью наблюдала за лошадьми, которые с жадностью набросились на овес в кормушке.

– А что ваш муж? – спросил Боденштайн.

Пия подняла голову и посмотрела на шефа. Улыбка исчезла с ее лица.

– Мой муж? А что он?

– Не скучает по лошадям?

– Нет, – коротко ответила Пия и посмотрела на часы. – Ну, здесь все. Мы можем ехать.

Боденштайн понял, что его коллега не настроена говорить о своем супруге.

– Во всяком случае, вы не можете пожаловаться на недостаток работы, – сказал он, когда они шли назад к машине.

– Определенно нет, – подтвердила Пия и вновь улыбнулась. – Но мне это нравится. После шестнадцати лет, проведенных в шикарных, смертельно скучных и стерильных городских квартирах, я наконец могу выгребать лошадиный навоз и копаться руками в земле. Я больше никогда не хотела бы жить по-другому.

Дом Боденштайна располагался в одном из лучших жилых районов Келькхайма. На первый взгляд он казался невзрачным бунгало, но впечатление обманчиво: они вошли в просторный холл с галереей на первом этаже. Дом был довольно большой. Пара ступеней вела вниз, в просторную гостиную с прекрасным панорамным видом через сад на весь Келькхайм и Фишбах. В холле появился молодой человек с короткими темными волосами и в довольно грязной футболке, сопровождаемый псом, достававшим юноше до колена. Собака радостно бросилась к Боденштайну, словно он вернулся из кругосветного путешествия.

– Привет, Лоренц, – обратился Боденштайн к молодому человеку. – Спасибо, что позвонил. Разреши представить тебе Пию Кирххоф, мою новую коллегу. Фрау Кирххоф, это Лоренц, мой старший сын.

Молодой человек примерно двадцати двух лет улыбнулся и подал Пие руку. У него было симпатичное, чуть насмешливое лицо, и через пару лет он, пожалуй, будет очень похож на отца.

– Извините меня за мой внешний вид, – сказал Леренц. – Я купил себе английский ретроавтомобиль, и он требует приложения определенных усилий.

– Надеюсь, ты не притащил фрау Дёринг в гараж, – пошутил Боденштайн.

– Нет, – усмехнулся молодой человек. – Она в кухне. Мы беседовали.

– Хорошо. Спасибо, – кивнул Боденштайн.

Пия последовала за ним в просторную кухню, в которой даже готовка доставила бы ей удовольствие. За кухонным столом сидела фрау Дёринг, держа перед собой стакан воды.

– Извините, что я беспокою вас дома… – Она хотела было встать.

– Ничего страшного, – улыбнулся Боденштайн. – Сидите, пожалуйста.

Они с Пией также сели за стол.

– В компьютере моего мужа я наткнулась на одно сообщение, – начала Анна Лена Дёринг, – и почти уверена, что оно имеет какое-то отношение к исчезновению дочери доктора Керстнера. Морис Браульт – деловой партнер моего мужа в Бельгии, и я знаю, что он часто проворачивает весьма сомнительные сделки. Ему принадлежат грузовики, на которых в Германию контрабандой доставляется передекларированная британская говядина.

– Так… – Внимание Боденштайна мгновенно пробудилось. Он смутно помнил, что имя Морис он уже сегодня где-то слышал.

– Вот. – Анна Лена Дёринг протянула ему лист бумаги. Она сидела на краешке стула как изваяние и, чувствовалось, была напряжена. Ее пальцы были сцеплены, макияж смазался, а глаза покраснели и опухли. Женщина явно плакала. Боденштайн перевел взгляд с нее на лист бумаги. Это была распечатка сообщения, полученного по электронной почте.

Привет, Фред. Куколка прибыла благополучно. Отъезд производился через Бордо, как и планировалось, и уже состоялся. Является ли местопребывание окончательным? Клиенты в США, как и прежде, имеют наибольший интерес! Срочно сообщи мне. Маршрут еще можно изменить.

Морис.

Боденштайн передал листок Пие. Мейл был отправлен двадцать шестого августа, в пятницу, то есть за сутки до смерти Изабель. На следующий день после обеда Изабель сказала своему мужу, что их дочь находится в таком месте, где он никогда ее не найдет.

– Почему вы пришли к выводу, что этот мейл имеет какое-то отношение к ребенку? – спросил Боденштайн.

Анна Лена Дёринг посмотрела на него долгим взглядом.

– Я знаю достаточно много о делах моего мужа, – тихо ответила она наконец. – Его транспортно-экспедиционное агентство осуществляет поставки по всему миру в большем объеме, чем это известно официально. В этих кругах принято называть женщин куклами и, соответственно, девочек – куколками. Изабель с помощью моего мужа отправила свою дочь куда-то за границу, и я боюсь, что ее продадут людям из США, которые хотят взять приемного ребенка.

В течение какого-то времени Боденштайн и Пия не могли проронить ни слова.

– Фрау Дёринг, – Пия наклонилась вперед, – если ваш муж участвует в криминальных махинациях и вам об этом известно, вы должны об этом сказать. Иначе вы совершаете уголовно наказуемое деяние как осведомленное лицо.

Мимолетная безрадостная улыбка скользнула по ее лицу.

– Вы ведь знаете моего мужа, – возразила она. – Он не замедлит расправиться со мной, если будет опасаться, что я расскажу полиции о его делах. Для него человеческая жизнь не представляет особой ценности.

– Но…

– Я его боюсь, – прошептала Анна Лена. – Но я не хочу, чтобы Миха потерял свою дочь. Я вернулась к мужу только затем, чтобы иметь что-нибудь на руках против него. Если он попытается причинить мне зло, я использую против него то, что мне о нем известно.

– Мы не станем делать ничего, что могло бы подвергнуть вашу жизнь опасности, – убедительно заверил Боденштайн.

– И все-таки, – Анна Лена печально кивнула и опустила глаза, – если понадобится, вы это сделаете. Когда вы найдете убийцу Изабель, у вас появится новое дело и вам уже будет все равно, что произошло со мной.

Фрау Дёринг замолчала и прикусила нижнюю губу. В ее глазах заблестели слезы.

– Я должна идти. – Она встала. – Спасибо, что уделили мне время.

Боденштайн проводил ее до двери и через некоторое время вернулся назад.

– «Морис», – сказала Пия. – Это имя упоминал Ягода в одном из записанных разговоров.

– Верно, – задумчиво кивнул Боденштайн. – Появляется все больше фрагментов пазла, а дело целиком пока обозревается с трудом. На правильном ли мы пути вообще?

– Думаю, да. – Пия уперлась подбородком в руки. – Во-первых, мы ищем убийцу Изабель Керстнер, но я думаю, что каким-то образом все связано. Проблема заключается в том, что число подозреваемых увеличивается практически с каждым часом. Ягода, Кампманн, теперь еще Гарденбах…

– Гарденбах? – удивленно переспросил Боденштайн.

– Да. Вы не думали о том, что он имел серьезный мотив? Уже тот факт, что он спал с Изабель, делает его потенциальным подозреваемым. Прокурор мог бояться за свою карьеру. Возможно, он сначала убил ее, а затем застрелился сам.

– Я вас умоляю, фрау Кирххоф!

– Такое уже случалось, – ответила Пия. – У Гарденбаха были честолюбивые планы. Он хотел стать министром юстиции, после этого, возможно, даже федеральным прокурором. У него была семья, безупречная биография и очень много всего того, что можно потерять. В подобной ситуации и не такие становились убийцами.

– Возможно, он совсем ничего не знал об этих киносъемках, – размышлял Боденштайн.

– Совершенно определенно он знал. И совершенно точно этот фильм уже достиг своей цели, – заверила Пия. – Мой деверь что-то рассказывал о препарате, разрешенном к применению. Для Ягоды сейчас на карту поставлено все. Он должен успокоиться, по крайней мере, до тех пор, пока этот препарат не появится на рынке – и таким образом спасет фирму.

Боденштайн бросил на коллегу одобрительный взгляд:

– Логично.

– В любом случае Ягода, а не Дёринг распорядился перетрясти квартиру в поисках этих DVD-дисков, – сказала Пия. – Насколько я понимаю, у него был очень серьезный мотив.

– Но и алиби тоже, – возразил Боденштайн. – У него были гости, которые совершенно точно могут свидетельствовать, что он весь вечер провел дома.

– Конечно, – подтвердила Пия. – Убил он ее тоже не сам. Но даже из-за одного только шантажа, факт которого можно доказать с помощью DVD-дисков и записанных телефонных разговоров, мы должны получить ордер на его арест.

– Нет, – вздохнул Боденштайн, – этого недостаточно. У меня пока не все состыковывается. Действительно ли он искал этот диск? Или совсем другой?

Они растерянно посмотрели друг на друга.

В кухню вошел Лоренц в сопровождении собаки. Очевидно, парень принял душ, так как его волосы еще блестели от влаги. На нем была чистая рубашка и свежие джинсы.

– А где Рози? – спросил Боденштайн.

– Послушай, папа, – молодой человек покачал головой, – честно говоря, иногда я по-настоящему боюсь за тебя. Разве ты не отвозил ее сегодня утром в школу? Ты не помнишь, что у нее с собой была дорожная сумка?

– Ах да! – Боденштайн скорчил гримасу. – У нее экскурсия с классом.

Лоренц улыбнулся.

– Я иду за пиццей. Может, вам тоже что-нибудь принести?

– Вы уже ели что-нибудь сегодня? – поинтересовался Боденштайн у своей коллеги.

Внезапно Пия почувствовала, насколько пуст ее желудок. С утра она съела только сэндвич, а в обед – «Твикс». Этого было явно недостаточно.

– Немного, – ответила она. – Но я не хочу доставлять вам хлопот.

– Мне это не сложно, – уверил ее Лоренц фон Боденштайн. – Так что?

– Мне салат и пиццу с тунцом, – сказал Оливер. – А вам, фрау Кирххоф? Я вас угощаю.

– Ну, тогда, – она улыбнулась, – тоже салат и пиццу с анчоусами и чесноком. Если уж грешить, то основательно.

Боденштайн достал из холодильника воду и отправился в погреб за бутылкой вина. Пия, оставшись в кухне одна, огляделась по сторонам. На стене висели сушеные травы, на полу стояли миски для собаки, на подоконнике – стопка кулинарных книг, а на магнитно-маркерной доске в несколько слоев размещались различные почтовые открытки, билеты в кино и всевозможные записочки. Стену над столом украшала чудесная акварель, изображающая ландшафт Прованса. Здесь жила счастливая семья. Невольно Пия вспомнила свою холодную, всегда идеально убранную кухню в стиле «хай-тек» во франкфуртской квартире. Хеннинг не хотел ни детей, ни домашних животных, не терпел ярких красок и беспорядка, поэтому их дом с минималистическим интерьером всегда был безликим. Совершенно внезапно Пия поняла, что она слишком долго тянула с разводом. Она тоже хотела иметь такую кухню, как эта, уютный живой беспорядок, корзинку на столе с темно-коричневыми бананами, собачьи волоски в углах комнаты и гору обуви перед дверью в гараж.

– Кстати, вы можете спокойно курить, – сказал вдруг Боденштайн, неожиданно появившись сзади, и она испуганно вздрогнула.

– Нет-нет, – быстро ответила Пия. – В доме, где не курят, я могу воздержаться.

– Моя жена дымит как фабричная труба, – усмехнулся Боденштайн. – Где-то была пепельница.

Он выдвинул несколько ящиков, прежде чем нашел штопор. В кухню вошла кошка, быстро огляделась и, сделав элегантный прыжок, оказалась на коленях Пии.

– Это Багира, – объяснил Боденштайн и достал из навесного шкафа по три бокала для вина и воды. – Она здесь хозяйка. Моя жена любит из каждой своей поездки привозить нечто, нуждающееся в постоянном уходе. Багира, если я не ошибаюсь, из Монголии.

– Понятно, – улыбнулась Пия и погладила кошку, которая, мурлыча, уютно устроилась у нее на коленях.

– Вы любите кошек? – Оливер стянул с себя галстук, налил вина и сделал глоток.

– Я люблю всех животных, – ответила Пия. – Я бы с удовольствием завела себе собаку. Но пока меня целыми днями нет дома, это невозможно. Кошки самостоятельны, а для собаки нужно больше времени.

– Да, время требуется определенно. – Боденштайн подвинул к ней бокал. – Мы себе позволяем этот наш зверинец только потому, что наши дети еще живут здесь. Козима в основном целыми днями находится на своей фирме.

– На своей фирме?

– Десять лет назад она создала свою собственную фирму по производству фильмов и делает документальные картины, которые снимает сама со своей командой. Причем в таких местах, о существовании которых я раньше и не подозревал. Ваше здоровье!