Текст книги "Ненавистная фрау"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

– Все ясно, – улыбнулась Пия, – спасибо за информацию.

– Не за что, – кивнула Тордис.

Пия набрала номер Боденштайна на своем мобильнике. Она сообщила ему все, что удалось выяснить, и узнала, что с Керстнера, благодаря показаниям Анны Лены Дёринг, которая случайно оказалась сестрой доктора Флориана Клэзинга, практически снимается обвинение.

– Дёринг держит в этой конюшне четырех лошадей, – сказал Боденштайн. – Я не могу вспомнить его имя в списке. Попробуйте что-нибудь выяснить о нем и о его жене.

– Какое отношение имеет фрау Дёринг к Керстнеру? – поинтересовалась Пия.

– Чисто платоническая дружба. Они знакомы уже много лет.

– Вы ей верите? – спросила Пия.

– До сего момента у меня не было оснований не верить, – возразил Боденштайн.

Пия закончила разговор, достала из кармана список, но не нашла в нем фамилию Дёринг. Она решила узнать у фрау Кампманн, как та могла забыть указать клиента, который держит в конюшне как-никак четырех лошадей. Как раз в тот момент, когда Пия вошла в конюшню, инструктор Кампманн выходил из манежа, держа за уздечку фыркающую лошадь. В проходе стоял фронтальный погрузчик, и крепкого сложения конюх, одетый на сей раз в розовую рубашку поло с надписью «Гут Вальдхоф», вычищал один из боксов для лошадей. Пия решительно приблизилась к Кампманну, который поспешно входил с лошадью в бокс.

– Я очень занят, – процедил сквозь зубы инструктор, не поднимая глаз. Гематома на его лице приобрела цвет спелого баклажана.

– Ваша травма выглядит серьезной, – заметила Пия. – Как это случилось?

Кампманн быстро посмотрел на нее, но потом сразу же опустил взгляд.

– Такое случается, когда имеешь дело с лошадьми, – лаконично ответил он.

– Сделайте все же перерыв и выпейте что-нибудь, – дружески предложила Пия. – Я не задержу вас надолго.

Инструктор пристально посмотрел на нее, затем скривил лицо в гримасе, которая, видимо, должна была означать улыбку.

– Кароль! – позвал он.

Конюх преспокойно закончил вычищать из бокса навоз и только потом, прислонив вилы к фронтальному погрузчику, подошел неторопливой небрежной походкой.

– Что? – не очень почтительно спросил он Кампманна.

Это был великан ростом под сто девяносто, с мощной мускулатурой. Имя и акцент говорили о его восточноевропейском происхождении.

– Поводи лошадь еще немного, а потом обмой ей ноги, – попросил Кампманн.

Пия знала суровые правила конюшен и была в некоторой степени удивлена тем, насколько вежливо обходился инструктор со своим подчиненным.

– А у вас здесь царит приятная атмосфера, – заметила она, когда Кароль исчез, подхватив лошадь под уздцы.

Кампманн настороженно посмотрел на женщину.

– Я рад, что у нас есть помощник, – подтвердил он. – Хороших работников сегодня заполучить непросто. Кроме того, Кароль справляется за двоих.

Зимний сад, где наездники отдыхали за чашкой кофе и беседой, был элегантно оформлен.

Вокруг тяжелого дубового стола располагался десяток массивных, обитых кожей стульев. Полностью оборудованная кухня позволяла приготовить нечто большее, чем просто кофе. В огромных кадках росли роскошные лимонные деревья.

Кампманн достал связку ключей и открыл автомат для напитков.

– Вам тоже колу? – спросил он и взял себе одну бутылку.

Пия, поблагодарив, отказалась. Она рассматривала фотографии, висевшие на стенах. На одной из них была изображена группа людей, весело смеющихся в камеру.

– Могу я посмотреть эту фотографию поближе? – спросила она.

– Пожалуйста, – коротко ответил Кампманн и тыльной стороной руки вытер пот со лба. Активность, проявленная им сегодня, казалась необычной. Намечающийся животик и жировой слой вокруг бедер явно свидетельствовали о его склонности к лени.

Пия сняла рамку с фотографией со стены и стала изучать лица. «Группа четверга, – было написано наверху фотографии. – 18 июля 2004 года».

– Фрау Керстнер тоже есть на фото? – осведомилась она.

– Да, – подтвердил инструктор и указал пальцем на светловолосую женщину, положившую руку на плечо скромной брюнетки. В том, как она смотрела в камеру, кокетливо наклонив голову и слегка поджав губы, было какое-то озорство.

– Что это за дама рядом с ней? – Пия указала на брюнетку.

– Это моя жена.

– Ваша жена? – Пия была порядком удивлена. В этой весьма посредственного вида женщине, в которой скорее угадывалась что-то материнское, она бы никогда в жизни не узнала теперешнюю фрау Кампманн, увешанную украшениями, с обесцвеченными волосами и солярийным загаром. Она поразительно изменилась. Пия села за стол, а Кампманн остановился на ступени лестницы.

– Садитесь же, – предложила она инструктору, что тот и сделал после недолгих колебаний. – Расскажите мне вкратце, какие у вас здесь обязанности, помимо уроков по верховой езде.

– Я управляющий комплексом.

– Как давно вы здесь работаете?

– С тех пор, как супруги Ягода купили конноспортивный комплекс. С девяносто восьмого года.

– Какие отношения у вас с вашими клиентами? – спросила Пия. – Наверное, это преимущественно клиентки, если я правильно рассмотрела фотографию.

– Именно так. Во всех клубах верховой езды больше женщин, чем мужчин, – парировал Кампманн. Он обхватил руками бутылку с колой, его неспокойный взгляд блуждал по сторонам.

Пия видела его нервозность и напряжение, но это обычное явление при беседе с сотрудниками уголовной полиции.

– Прекрасная профессия, – задумчиво сказала она, – как и инструктор по теннису или лыжам – единственный мужчина в обществе женщин.

– Вы ошибаетесь, – резко ответил Кампманн. – Мы с моей женой придаем большое значение дружеским, но дистанцированным отношениям с нашими клиентами. Со многими из них мы знакомы уже долгие годы. Они перешли сюда вместе с нами из конюшни, где я работал до этого.

Пия кивнула.

– А что с вашим лицом? Вы упали с лошади?

– Нет, это дверь конюшни… – уклонился от ответа инструктор.

– Выглядит ужасно. – Пия изобразила сочувствие. – Вы можете продолжать работать?

– Я вынужден.

– Верно. – Пия сделала вид, что она лишь сейчас вспомнила, зачем она вообще оказалась здесь. – Раньше ведь вам в объездке лошадей помогала Изабель Керстнер, не так ли?

При упоминании имени Изабель инструктор опустил взгляд на свои руки:

– Да, она помогала.

– Некоторые из ваших клиенток мне рассказали, что фрау Керстнер не пользовалась здесь особой любовью, – сообщила Пия. – Это так?

– Я не знаю, – жестко ответил Кампманн. – Но она была более успешной всадницей, чем многие другие. Это вызывает зависть.

– Гм… – Она посмотрела на мужчину, который постоянно избегал ее взгляда. – Господин Ягода сказал мне вчера, что фрау Керстнер вскружила здесь голову всем мужчинам и являлась причиной их сильного беспокойства. Она была весьма симпатичной особой.

– Он вам так сказал? – Инструктор мельком взглянул на нее. – Я не могу это утверждать.

– Ну конечно, у вас ведь тоже очень привлекательная жена. – Пия посмотрела на фотографию, которая лежала перед ней на столе. – Хотя, честно говоря, я бы ее здесь не узнала. Она очень изменилась с тех пор, как был сделан снимок. На это была какая-то причина?

– Причина на что? – В голосе Кампманна чувствовалось раздражение.

– Она очень похудела. И волосы у нее теперь светло-русые, не правда ли?

– Ей так больше нравится, – пожал плечами Кампманн. – Какое это вообще имеет значение?

– Вы правы. Это неважно. – Пия положила фото. – Мне только пришла в голову мысль, что, возможно, ваша жена опасалась конкуренции и поэтому попыталась выглядеть более привлекательно, чтобы вам больше нравиться…

Она сказала это как бы между прочим, но реакция Кампманна свидетельствовала о том, что ее предположение не было далеким от истины. Кампманн сначала покраснел, затем побледнел и на какую-то секунду потерял железное самообладание.

– Моя жена не имела поводов для ревности, – произнес он сдавленным голосом.

Пия наблюдала за ним пронизывающим взглядом. Инструктор нервно провел кончиком языка по губам, его пальцы судорожно сжимали пустую бутылку из-под колы.

– Изабель регулярно занималась на лошадях, которые принадлежат «Гут Вальдхоф», – продолжала Пия, – а вы ее тренировали и ездили с ней на турниры. Это так?

– Да, – согласился Кампманн.

– Но обычно вы не сопровождаете ваших клиентов на турниры?

Пия заметила, что для Кампманна этот вопрос неприятен.

– Я езжу с клиентами, если они мне за это платят, – ответил он. – Для многих клиентов сопровождение на турнир – слишком дорогое удовольствие.

Серебристый «Кайенн» Кампманнов прошелестел по двору и остановился в паре метров от зимнего сада. Из машины вышли фрау Кампманн и оба подростка. Дети с любопытством стали глазеть по сторонам, но мать погнала их в дом.

– Но это как раз может служить объяснением тому, почему многие люди не любили фрау Керстнер, – сказала Пия. – Может быть, у них было чувство, что вы оказываете предпочтение Изабель?

– Чепуха. – Кампманн покачал головой. – Изабель занималась на лошадях, за которых я нес ответственность. Дорогие лошади, которые должны приносить деньги. Я обязан был об этом заботиться.

Пия бросила быстрый взгляд на фотографию.

– Фрау Керстнер была действительно очень привлекательна, – констатировала она. – Ваши клиентки рассказали мне, что между ней и вами были достаточно тесные отношения. Может быть, вас связывали не только профессиональные интересы?

– Что вы имеете в виду? – Кампманн сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. Его жена вышла из дома и, улыбаясь, двигалась через двор, радостно махнув рукой своему мужу и Пие.

– Я имею в виду, что у вас с ней была любовная связь. – Пия больше не собиралась терять время.

– Любовная связь? – Кампманн повторил это с ноткой удивления, как будто услышал об этом впервые.

– Что вы с ней спали, – уточнила Пия.

Такое столь откровенное упоминание весьма интимного обстоятельства вогнало Кампманна в краску. Капельки пота сбежали по его вискам.

– Нет. – Он впервые посмотрел ей прямо в глаза. В этот момент Пия знала наверняка, что он лжет. Точно так же, как лгал накануне вместе со своей женой. – Изабель занималась на лошадях, принадлежащих «Гут Вальдхоф», это правда.

– И вы действительно ничего не знали об аборте? – Пия что-то записала и вновь подняла взгляд на собеседника. – Я имею в виду, что Изабель после этого какое-то время не могла заниматься. Вы ведь должны были это заметить.

– Вы ведь уже спрашивали об этом вчера.

– Иногда я задаю вопросы даже чаще, – парировала Пия, но решила на первый раз больше не возвращаться к данной теме и вместо этого осведомилась, когда Кампманн видел Изабель в последний раз.

– Пару недель назад она продала свою лошадь и с тех пор редко появлялась в конюшне. Но в субботу во второй половине дня она ненадолго заезжала сюда.

– В самом деле? В субботу? В котором часу?

– Ближе к вечеру, но очень быстро уехала, – добавил Кампманн. – Она хотела поговорить со своим мужем, но у него не было времени.

– А что делал доктор Керстнер здесь в субботу вечером?

– С одной из лошадей Дёринга произошел несчастный случай, – сказал Кампманн, – поэтому он приехал.

– В котором часу это было?

– Бог мой, – вспылил Кампманн, – откуда я знаю?! Я ведь не смотрю постоянно на часы! В половине шестого или, может быть, в половине седьмого.

Пия мгновенно отметила, что Изабель после своего появления в ветеринарной клинике еще была жива. Заправочная станция, ветеринарная клиника, «Гут Вальдхоф». Вскоре после этого она была убита.

– Вы разговаривали с Изабель в субботу?

– Да, – ответил Кампманн после едва заметного колебания, – но недолго. Она спросила, здесь ли еще Дёринг, но он уехал еще за час до этого. Это все. – Инструктор бросил взгляд на часы и отодвинул стул. – Извините, но я должен идти. У меня сейчас начинаются занятия.

– Кстати, – Пия вспомнила слова Боденштайна, – Дёринг ведь тоже ваш клиент? Но его имени нет в списке, который мне дала ваша жена.

– Наверно, она забыла в этой суете.

– Конечно, – улыбнулась ему Пия. – Большое спасибо за помощь.

Кампманн встал, кивнул ей и быстро вышел из зимнего сада. Пия посмотрела ему вслед, затем взяла кончиками пальцев бутылку из-под колы, которую оставил инструктор.

– Большое спасибо, господин Кампманн, – довольно пробормотала она и сунула бутылку в пластиковый пакет.

Полчаса спустя Пия уже была у «Цауберберга» в Руппертсхайне. Боденштайн и группа из научно-экспертного отдела уже ожидали в фойе, расположенном в центре великолепного здания.

– Если она действительно здесь жила, – сказала Пия своему шефу, – то ее муж ведь должен был об этом знать. Все-таки он работает всего лишь в километре отсюда, если следовать по кратчайшему пути.

Прежде чем Боденштайн смог что-либо возразить, они услышали позади себя покашливание и обернулись. Это был Буркхард Эшер, руководитель группы инвесторов, тучный загорелый мужчина лет шестидесяти с иссиня-черными, явно крашеными волосами. Он мельком взглянул на Пию и сотрудников научно-экспертного отдела, а затем приветливо поздоровался с Боденштайном как со старым другом.

– По телефону ваш голос звучал очень таинственно, – улыбнулся Эшер. – Что же все-таки произошло?

– В воскресенье у башни на Атцельберге был обнаружен труп молодой женщины, – объяснил Оливер, – и мы узнали, что эта женщина жила в пентхаусе.

– В самом деле? – Эшер, казалось, был удивлен. – Я даже не знал, что кто-то живет в этой квартире.

По пути через запутанные переходы и лестничные марши гигантского здания Эшер, тяжело дыша, объяснял, что «купол», так называется мансардный этаж, уже несколько лет пустовал. Долгое время предпринимались тщетные попытки продать квартиру сначала как «полуфабрикат», после основных строительных работ, а потом уже с отделкой, но не нашлось ни одного желающего, кто бы вдохновился идеей раскошелиться за квартиру в двести пятьдесят квадратных метров и с десятиметровыми потолками, что казалось разорительной роскошью с точки зрения отопления помещения такого объема.

– Лет шесть-семь тому назад у нас в последний раз был серьезный клиент, заинтересовавшийся этой квартирой. – Эшер остановился у лифта. – Супружеская пара архитекторов. Они были в эйфории и даже сделали чертежи, планируя возвести в квартире перегородки. Но затем этому воспротивилось ведомство по охране исторических памятников. С тех пор квартира пустует.

Он достал ключ, чтобы вызвать лифт.

– Этот подъемник ведет в подвал к подземному гаражу и сюда, на первый этаж, и является исключительной привилегией жителей «купола», – пояснял он, в то время как его взгляд блуждал по груди Пии.

– Абсолютно исключительных, – саркастически пробормотала Кирххоф.

– Так оно и есть. – Эшер воспользовался узким пространством лифта, рассчитанного на четырех пассажиров, чтобы приблизиться к Пие на неприятно близкое расстояние. – Ведь «купол» тоже был запланирован как в высшей степени эксклюзивная недвижимость. Люди, которые могут себе позволить такую квартиру, в целом не рассчитывают вступать в контакт с шумящими детьми, собаками и другими людьми.

Пия приготовилась резко возразить, но удержалась от колкости.

– Это единственный путь, ведущий к «куполу»? – спросила она вместо этого. Лифт, оборудованный гранитным полом и зеркалами на стенах, скользил вверх со сдержанным жужжанием.

– Нет, – ответил Эшер, уставившись в ее декольте, которое, кажется, привело его в восхищение, – но самый удобный. Кроме этого, есть еще грузовой лифт, чаще всего отключенный, два лестничных марша в левом и правом крыле, а также пожарная лестница.

Они вышли из лифта и оказались в середине квартиры. У Пии на какой-то момент при виде огромного помещения перехватило дыхание. С удивлением она рассматривала сверкающий паркетный пол, древние стропильные балки и тщательно отреставрированные остроконечные витражи, благодаря которым квартира и получила свое название. Эшер щелкнул выключателем. Бесчисленные крохотные галогеновые лампочки на десятиметровом потолке замерцали, как на звездном небе.

– Бог мой! – воскликнула Пия, дойдя до середины единого гигантского помещения. – Это сон!

– Я могу сегодня же подписать с вами договор аренды, – предложил Эшер, пожирая Пию взглядом. Она живо представила, что именно Эшер имел в виду, и бросила на шефа молящий о помощи взгляд.

– Расходы на отопление зимой могли бы превратить эти апартаменты в кошмарный сон, – сухо заметил Боденштайн и преградил управляющему путь. – Квартира не производит впечатления обжитой, но тем не менее она обставлена мебелью. Кухня, встроенные шкафы, кровать, диван, телевизор…

– Вы правы, – кивнул Эшер и рассеянно посмотрел на кровать. – Я тоже не знал, что здесь имеется мебель.

– У кого есть ключи от этой квартиры? – осведомился Боденштайн.

– Не имею представления. Все ключи от здания находятся в нашем офисе. В принципе, их может взять каждый из моих сотрудников и коллег.

– Когда вы были здесь, наверху, в последний раз?

– В последние два года точно не был. – Эшер задумчиво поскреб голову. – Думаю, еще до моей операции на бедре. А это случилось в две тысячи втором году. Не было причин сюда подниматься. В здании больше двухсот квартир, ателье и офисных помещений, которыми приходится заниматься.

Пия прошлась по квартире, открыла раздвижные дверцы зеркального шкафа, на кухне заглянула в холодильник и в духовой шкаф. Боденштайн между тем попросил у управляющего ключи от квартиры и список всех лиц, имевших доступ к ключам.

– Он ушел? – спросила Пия.

– У вас с ним еще есть шанс, – усмехнулся Боденштайн. – Что-нибудь нашли?

– Ничего. Во всей квартире стерильно, как в клинике, – ответила Пия. – Ни одной пылинки в шкафах, ни одного известкового пятна в мойке – просто абсолютно ничего.

Боденштайн задумчиво осмотрелся. Что-то было не так в этом большом помещении. Здесь не просто потрудилась уборщица. Следовало выяснить, кто столь тщательно прибрал квартиру. И почему.

– Изабель Керстнер подобна ястребу, налетевшему на стаю кур, – вздохнула Пия. – Думаю, вряд ли кто-то в конюшне сожалеет о ее смерти. Разве что Кампманн, который теперь сам вынужден объезжать всех лошадей. Я не могу его раскусить.

– Почему? – Боденштайн въехал через открытые ворота транспортно-экспедиционного агентства «Дёринг» в промышленной зоне Эшборна и, следуя указателям, направился к зданию администрации.

На огромной территории кипела активная деятельность. Громадные грузовики, прежде всего автопоезда-холодильники для перевозки замороженных продуктов, стояли в ожидании, чтобы затем подъехать к одной из двадцати стыковочных станций, которые располагались вдоль огромного плоского здания. На другой стороне размещались иные здания, перед которыми загружались грузовики с брезентовыми навесами. Вилочные автопогрузчики жужжали как пчелы, транспортируя палеты с товаром. Движение на громадной территории было строго отрегулировано: здесь были дороги с односторонним движением и знаки «стоп», светофоры и зоны остановок. Боденштайн поразился. Конечно, он часто видел на улицах грузовики с бело-голубыми надписями «“Фридхельм Дёринг” – свежие и замороженные продукты» или «“Фридхельм Дёринг” – доставка точно в срок», но никогда не проявлял к этому никакого интереса, поскольку не было повода. Когда Анна Лена Дёринг сообщила утром, что работает на фирме своего мужа, он не представлял, какая империя скрывается за словом «фирма».

– Он не смотрит в глаза, – сказала Пия. – И я не верю, что его отношения с Изабель носили чисто деловой характер. Но если мы еще немного поковыряем в этой конюшне, то найдем минимум человек двадцать, каждый из которых имел мотив, чтобы укокошить Изабель.

– Мотив – возможно. – Боденштайн понял, что они въехали через так называемый «въезд для поставщиков», а главный вход находился на другой стороне. Здесь постарались все устроить таким образом, чтобы произвести впечатление на гостей и клиентов.

– Но действительно ли лишь один из них был способен совершить убийство? Ведь нужно было сделать смертельную инъекцию, притащить труп беспросветной ночью на башню и сбросить его вниз.

Главный комиссар остановил свой автомобиль на одном из парковочных мест для гостей, возле лужайки округлой формы с фонтаном в центре. Они вышли из машины и направились к современному четырехэтажному зданию из зеркального стекла и стали. Над входной дверью красовался логотип фирмы, изображенный золотыми буквами, рядом помещались многочисленные таблички с названиями других компаний. Дёринг владел множеством мелких фирм, которые размещались в том же здании. В помпезном вестибюле, выложенном черным гранитом, за приемной стойкой метровой длины их встретила молодая женщина со сверкающей улыбкой. Представившись и представив свою коллегу даме, Боденштайн попросил назначить им время для встречи с господином Дёрингом. Пальцами с длинными, по несколько сантиметров, приклеенными ногтями дама набрала номер на телефоне, не сводя глаз с Оливера.

– Добрый день, фрау Шнайдер, – заговорила она притворно сладким голосом, – здесь у меня дама и господин из уголовной полиции, им надо поговорить с шефом.

Какое-то время она внимательно слушала, затем ее улыбка обрела оттенок сожаления и она положила трубку.

– Господин Дёринг на переговорах. – Ее лицо выражало такую печаль, будто на Центральную Европу обрушилась катастрофа. – Вам придется немного подождать.

– Большое спасибо. – Боденштайн чуть было не рассмеялся, наблюдая за этим шоу. – У нас есть время.

– Можете выпить кофе. – Дама вновь казалась счастливой. – Там есть эспрессо-автомат. Показать, как он функционирует?

– Спасибо, мы сами справимся, – отказался Боденштайн.

– Бог ты мой, – пробормотала Пия, закатив глаза, – она могла бы быть близнецом фрау Кампманн. Это чрезмерное жеманство… Кстати, если бы вы видели, как изменилась та за последние два года.

Они остановились рядом с чрезмерно громоздким автоматом для эспрессо.

– Сильно изменилась?

– Полтора года назад фрау Кампманн была вполне милой женщиной с неброской внешностью. Сегодня она выглядит как Барби после десяти процедур ботокса. Белокурые волосы, толстый слой макияжа, худоба, фальшивые ногти, увешана украшениями с ног до головы…

– И что, по-вашему, заставило эту женщину настолько измениться? – спросил Боденштайн.

– Она хотела выглядеть так же, как Изабель Керстнер. – Пия развела руками. – Поскольку она, возможно, заметила, что ее муж к ней расположен.

После того, что рассказала Анна Лена Дёринг о своем супруге, Боденштайн ожидал увидеть грубого фамильярного типа с физиономией боксера и кулаками гориллы. Но, к его удивлению, Фридхельм Дёринг оказался стройным седовласым мужчиной немного за пятьдесят, с красивым, несколько изнуренным лицом. В полосатой рубашке и костюме хорошего кроя он на первый взгляд походил на банкира из Сити. Дёринг ждал их у двери своего огромного кабинета, внушительные размеры которого вызвали бы робость у любого человека. Боденштайн легко мог себе представить, как чувствовал себя простой водитель грузовика, если его вызывали к шефу и он должен был проделать весь этот путь от двери до массивного письменного стола. В помещении, занимавшем всю ширину здания, были большие окна, и из них открывался обзор практически на всю территорию предприятия. В стеклянной витрине позади письменного стола были выставлены многочисленные кубки, завоеванные Дёрингом на турнирах по конкуру, а на единственной стене кабинета рядом с дорожной картой Европы и рекламными плакатами транспортно-экспедиционного агентства висели фотографии с изображением Дёринга на его конкурных лошадях.

– Чем обязан вашему визиту? – спросил бизнесмен после того, как Боденштайн представился и представил Пию. Приглашающим жестом он указал им на черные кожаные кресла. У Фридхельма Дёринга был приятный мелодичный голос. Он говорил на литературном немецком языке без малейшего гессенского акцента.

– Мы расследуем убийство. – Боденштайн был все еще немного сбит с толку несоответствием своих представлений и реальности. – Утром в воскресенье в Руппертсхайне был обнаружен труп Изабель Керстнер.

– Я об этом уже слышал. – Дёринг расстегнул пиджак и положил ногу на ногу. – Инструктор по верховой езде из «Гут Вальдхофа» сказал мне по телефону, что она была убита.

Он не выглядел откровенно озадаченным.

– Пока мы это только предполагаем.

– А я чем могу вам помочь? – Дёринг обхватил колено пальцами с безупречным маникюром. В его поведении не было ни единого признака нервозности или неуверенности в себе, никаких беспокойных взглядов или предательского подрагивания век. Фридхельм Дёринг лишь внимательно смотрел на своих визитеров.

– Нам стало известно, – продолжал Боденштайн, – что фрау Керстнер в воскресенье ближе к вечеру появлялась в комплексе «Гут Вальдхоф», так как искала вас. Нам бы было интересно узнать, с какой целью она хотела встретиться с вами.

– Я не могу вам этого сказать, – возразил Дёринг. – Я с ней больше не разговаривал.

– Почему она просто не позвонила?

– Она не могла. – Дёринг слегка улыбнулся, и хотя он выглядел расслабленным, казалось, что он насторожился. – У меня после обеда произошла небольшая авария, и при этом пострадал мой мобильный телефон.

На минуту воцарилось молчание, затем Боденштайн откашлялся.

– Ах да, – сказал он, – одна из ваших лошадей сломала ногу, не правда ли? Как это произошло?

– Лошадь столкнулась с препятствием, – ответил Дёрринг прямо. – Подобное сплошь и рядом случается даже с конкурными лошадьми. В большинстве случаев серьезных повреждений не бывает, но, к сожалению, в этот раз случилось несчастье.

– Для вас это горькая потеря или нет? – спросила Пия. – Лошадь ведь наверняка была очень дорогая. Как вы к этому отнеслись?

Дёринг безразлично посмотрел на Пию, затем поднял брови.

– Я думал, вы расследуете убийство. Или вы работаете в страховой компании?

– Все дороги ведут в Рим, – парировала Пия и улыбнулась. – И все-таки?

– Я был в шоке. – Дёринг покачивал левой ногой, положив ее на правую. – Каролус был моей лучшей конкурной лошадью. Я так быстро не смогу найти ему равноценную замену.

– Вы присутствовали при его усыплении? – спросил Боденштайн.

– Нет, – Дёринг поставил ноги на пол и поднялся. – Это имеет какое-то значение?

Боденштайн не отреагировал на его вопрос.

– Как ваша жена отнеслась к потере лошади?

– Моя жена, естественно, приняла это очень близко к сердцу. – В серых глазах мужчины снова мелькнула искра настороженности. – Я предложил ей уехать на пару дней, чтобы ее мысли переключились на что-то другое, и она послушалась моего совета. Она улетела к своей подруге в Париж.

Боденштайн кивнул. Этот тип – твердый орешек. Он лгал не моргнув глазом.

– Вернемся еще раз к Изабель Керстнер. Где вы познакомились?

– В конюшне, – ответил Дёринг. – Но ведь вы уже это знали.

– Насколько хорошо вы были знакомы?

Рот Дёринга расплылся в улыбке.

– Я иногда спал с ней, – признался он.

– А ваша жена знала об этом?

– Да. Но она ничего не имела против. Я веду себя тактично, если хожу налево.

Зажужжал телефон на письменном столе, но Дёринг и не подумал встать.

– Вы знаете «Цауберберг» в Руппертсхайне? – решил попытать счастья Боденштайн.

– Да, разумеется, – кивнул Дёринг. – Я купил здание несколько лет тому назад с двумя компаньонами.

Боденштайн и Пия скрыли свое удивление, но уже сейчас стало абсолютно ясно, что по собственной инициативе этот человек им не скажет ничего.

– Ага, – сказал Боденштайн, – значит, вы входите в группу инвесторов.

– В принципе, группа инвесторов – это я. – Дёринг чуть улыбнулся. – У Эшера и Грегори не было достаточно денег, но они владели необходимой технологией. Я хотел заработать денег и сэкономить налоги, но у меня не было времени заниматься всем этим. Кстати, я владею несколькими объектами такого рода.

– Что вы можете сказать про «купол»? – поинтересовалась Пия. На сей раз Дёринг впервые улыбнулся по-настоящему. Эта улыбка невероятно преобразила его лицо, сделала его даже симпатичным, и стало понятно, почему Анна Лена Дёринг когда-то смогла в него влюбиться.

– «Куполом» я пользуюсь от случая к случаю, когда мне это нужно, – объяснил он с веселой ноткой в голосе, которую Боденштайн и Пия не могли истолковать надлежащим образом.

– В качестве любовного гнездышка? – спросила Пия.

– Если вы это называете так, то да.

– Фрау Керстнер тоже там бывала с вами?

– Разумеется. После того как она окончательно рассталась со своим ветеринаром, я предоставил квартиру в ее распоряжение.

– Предоставили в распоряжение… – повторил Боденштайн. – Странное выражение. Она арендовала у вас квартиру?

– Нет. Она могла пользоваться ею при необходимости.

– А для какой цели?

– Чтобы переночевать там, посмотреть телевизор… Что делают в квартирах?

Дёринга, казалось, эта беседа все больше увлекала.

– Конечно. – Боденштайн улыбнулся. – «Порше» ей оплатили тоже вы?

Дёринг сделал неопределенное движение рукой, затем рассмеялся.

– Как Изабель добывала себе средства к существованию, мне неизвестно. Ее муж в рамках своих скромных возможностей был достаточно щедрым, а у нее, кроме меня, были еще другие друзья, которые время от времени чем-то ее одаривали.

Он бросил взгляд на «Ролекс», красовавшийся на его запястье, и поднялся.

– К сожалению, у меня сейчас встреча, – сказал он с деланым сожалением. – Однако если у вас будут еще ко мне вопросы, я всегда в вашем распоряжении.

Боденштайн и Пия тоже поднялись.

– Вы даже не спросили, как умерла Изабель Керстнер, – заметил Боденштайн. – Или вы это уже знаете?

Улыбка исчезла с лица Дёринга.

– Этот намек я пропустил мимо ушей, – холодно проговорил он. – Я не спросил, потому что меня это не интересует.

Боденштайн сделал глоток кофе и сконцентрировался на фактах, до которых они на данный момент докопались. Во второй половине дня Керстнера выпустили из следственной тюрьмы, после того как он подтвердил субботнюю версию Анны Лены. Он также рассказал, что фрау Дёринг часто имела следы побоев на лице, а ее муж в кругах любителей верховой езды был известен тем, что после принятия алкоголя имел склонность к жестокости. Доктор Клэзинг, брат Анны Лены Дёринг, слушал, все больше мрачнея. В качестве свидетеля, способного подтвердить его присутствие в ветеринарной клинике, Керстнер указал соседку из Руппертсхайна, которая около четверти восьмого проходила со своей собакой мимо клиники и видела, как они с фрау Дёринг сгружали получившую травму лошадь на парковочной площадке. Благодаря этому у Керстнера не было алиби лишь на отрезок времени примерно от девятнадцати сорока до двадцати одного сорока пяти, когда он и фрау Дёринг прибыли в больницу Бад-Зодена. Тем не менее Боденштайн с трудом допускал мысль, что мужчина за эти два часа мог сделать своей жене смертельную инъекцию и перенести труп на смотровую башню. На сообщение о том, что его жена в течение примерно двух месяцев использовала квартиру Дёринга в Руппертсхайне как любовное гнездышко, Керстнер практически не отреагировал. Когда Пия рассказывала ему, что Изабель, возможно, имела любовные интрижки с инструктором Кампманном и Фридхельмом Дёрингом, он ни разу не поднял глаз. Эта своеобразная отрешенность, в которую предпочел погрузиться Керстнер, пугала.